Киринеянин

   Было утро, когда уставший Симон, не спеша, возвращался с поля домой. Он был далеко не молод, но его крепкое телосложение рельефно проявлялось сквозь, плотно облегающий и пропитанный потом, хитон. Людей на пути было немного и он брел по пыльной дороге в своих раздумьях: «Что я здесь делаю? Зачем переехал в Иерусалим? Здесь ничем не лучше, чем в Киринеи. Если бы не храм … Если бы Господь меня сейчас слышал, Он бы указал мне путь …» С такими мыслями он подходил к городу. Его размышления прервало необычное шествие, медленно выходящее из Иерусалимских ворот. Сначала появился отряд римских воинов, затем огромное скопление народа. Симон в недоумении посторонился и сошел на обочину, давая им пройти мимо.
   За римлянами он увидел трех человек, несущих тяжелые кресты. Один из них отличался от других тем, что был избит так, что, казалось, на нем не осталось ни одного живого места. Голову его венчал терновый венец, из-под которого сочилась кровь, заливая лицо. От изнеможения и под тяжестью креста он еле шел. Следующие за ним воины подгоняли несчастного, беспощадно хлестая плетьми. Но главное, что поразило Симона – это кротость, с которой этот человек покорно всё переносил и, одновременно, величие, будто на смерть вели самого царя. Он шел, как послушная овца, ведомая на жертвенное заклание со смирением и без ропота.
   Еще Симона удивила толпа, шествующая за обреченными. На лицах одних можно было прочесть злорадство. Это были богатые граждане Иерусалима, их слуги и приспешники.
   - Вот тебе, поделом… Теперь не будешь умничать и указывать, как нам жить, - шипели они ему вслед, как змеи, услаждаясь тем, что, наконец, возымели над ним власть. Лица их были искажены от злобы. Если бы не окружающий их народ, закон и римляне, они бы набросились на него, как дикие звери и растерзали на части.
   Другая же часть народа, наоборот – шли тихо и плакали, не скрывая своих чувств. Горе их было безутешно.
   Когда человек в терновом венце поравнялся со стоящим на обочине Симоном, споткнулся и, под тяжестью креста, рухнул окончательно на дорогу.
   - Вставай, собака. Поднимайся, скотина, - воины беспощадно стали хлестать его плетьми, но он настолько изнемог, что не мог уже идти.
    Сердце киринеянина  сжалось. Он хотел броситься на помощь, но один из римлян опередил его:
   - Эй, ты, иди сюда, - и, грубо схватив Симона за руку, толкнул к упавшему.
   Он подскочил, одной рукой взвалил на плечо крест, а другой приподнял избитого до полусмерти человека. Трудно было определить его возраст. Лицо его было опухшее от побоев, глаза, заплывшие в крови, сочившейся из-под шипов тернового венца, впившихся в голову страдальца. Все тело исполосовано розгами. Видимо, его долго и сильно избивали без пощады. Волосы, как пакли свисали в запекшихся кровяных сгустках. Он что-то еле произнес разбитыми, непослушными губами.  Симон смог разобрать только «путь».
   Несчастного звали Иисус, но богатые люди из толпы, с издевкой и сарказмом, называли его Христом.
   - Ну что, Христос, всех спасал, теперь спаси себя сам, - выпучив глаза и брызгая слюной, шипели подбегающие, заглядывая в лицо мученика.
   Идти пришлось недолго, так как Голгофа – место, куда лежал их путь, было недалеко от Иерусалима.
   Симон стоял и смотрел, как Иисуса растянули на кресте, пригвождая руки и ноги большими гвоздями. Он не мог поверить происходящему, будто все это происходило не с ним, как во сне. Будто сам дьявол явился, чтобы расквитаться с человеком в терновом венце.
   Иисус лежал молча, закрыв глаза, не произнося ни слова и молился. Он испытывал сильные страдания, но, скорее, не столько физические, сколько на его лице можно было прочитать жалость к тем людям, которые пригвождали его к кресту. Будто страдал не он, а они. Ему было жаль видеть этих несчастных, впавших в страшное, злобное безумие. Вдруг, неожиданно он повернул голову в сторону киринеянина и взглянул ему в глаза. В его взоре он прочел любовь, будто он заглянул в его душу и внутри Симон почувствовал тишину и благодать. Все тревожащие его мысли куда-то исчезли и на душе стало спокойно. В этот момент крест подняли и установили вертикально. Он не видел двух других распятых.  Все внимание Симона было приковано к Иисусу Христу. Лицо его было необычно, от него невозможно было оторвать взгляд. Оно было божественно. При всех своих страданиях, он смотрел на окружающих, как отец на своих детей - с сожалением и любовью, которые не знали, что творили. И это было удивительно, так как всё окружающее его человечество, как в страшной агонии, подобно бешенным псам, кидалось на крест, с диким воплем, лаем и скрежетом зубов, с кровавой пеной у пасти, пытаясь его разорвать. Им было мало его страданий на кресте.
   В то время к Симону подошли два его сына, Александр и Руф.
   - Отец, мы тебя искали. Нам сказали, что тебя схватили римляне.
   Но Симон ничего не ответил. Он стоял, как завороженный, и смотрел на Распятого. Тогда Руф произнес:
   - Это Иисус, о котором мы тебе говорили.
   Через некоторое время, рядом с ними появился человек, который горько плакал и тихо повторял:
   - Господи, прости меня…
   - Это Петр… его ученик, - наклонившись к отцу, прошептал Александр.