Репрессированные немцы в Сибири

    СУДЬБЫ  РЕПРЕССИРОВАННЫХ  НЕМЦЕВ  В СИБИРИ

                ЗНАКОМЬТЕСЬ: ЛИДИЯ  ИВАНОВНА ПЕННЕР

           Сейчас в селе Угуй (Усть-Таркский район, НСО)  не так много осталось прежних сельчан, живших там в 50-60 годы. Получив образование, разъехались дети по разным городам и весям России или даже за рубеж, увезли с собой состарившихся родителей.. Но что интересно - многие всё же оказались не так далеко: живут в Усть-Тарке или Татарске – всё-таки ближе к родным местам.  Всегда можно съездить на родину, вспомнить… Память – странное, но великое чувство, инстинкт человеческий, неодолимо влекущий туда, где корни рода.

  Живёт в Татарске обаятельная скромная женщина – Лидия Пеннер. Когда я увидела её фотографии северной природы, была поражена: столько в них любви ко всему живому! Не каждый заметит красоту в обычном брусничном листке или тоненьких робких зелёных ёлочках, а она не только увидела, но и показала всем, выложив  фотографии на сайте «Одноклассники».

  В её рассказе ненавязчивые, искренние чувства: «Когда родители привезли нас отсюда в Централь (Воронежская обл.), то мы, дети Сибири, любили ходить к берёзкам. Там их мало, потому что повсюду фруктовые сады. А мы ходили к берёзкам, наверное, даже не совсем осознавая почему, но все встречи назначались там, у белых берёзок». 
 
   Пятнадцать лет Лида проработала в Татарском лесхозе инженером сельского лесного хозяйства, охраняла и сохраняла  лесное богатство района.  Работали 24 лесника, 4 мастера, лесничий. Очень преданно все они относились к своей работе, каждую весну делали посадки хвойных деревьев в «редких» лесах и на брошенных полосах. Делали прочистки в посадках, разделяющих поля, в густых лесах и много других полезных дел. Строго следили, чтобы не было неразрешённых  вырубок. Болели душой за зелёное богатство Сибири.
 
 Когда лесхоз ликвидировали в 2007 году, пришлось пойти на биржу в поисках новой работы. Лида вздыхает, вспоминая: «Ужасное состояние! Четыре стены – и такое чувство, что ты никому не нужен. Дети  уже не рядом - выросли, разлетелись, муж на работе… Спасала дача, увлечение фотографией, компьютер, друзья. Но душа всё равно болела, особенно когда едешь по трассе и видишь столько сгоревших лесов и лесопосадок! Бесхозяйственность, а больше – сами люди виноваты. И это ведь не только сейчас, в этом всегда был виноват человеческий фактор.  Нашу лесную территорию продали частнику…К счастью, власти опомнились, и вот уже в 2012 году вновь открыт лесхоз, правда, в другом месте. Думаю, с лесами всё-таки будет порядок, восстановится лес. Вот в новом лесхозе опять в работе, в основном, те же лесники, что были в прежнем, а люди у нас хорошие!»
 
   Откуда в Лидии эта любовь? Наверное, всё-таки от предков, чью жизнь всколыхнула сначала революция 1917 года, а потом Великая Отечественная война. Честно говоря, эти события не только всколыхнули, но и прошлись своими безжалостными жерновами по судьбам как целых народов, так и отдельных семей. Об этом Лидия Ивановна  рассказывает в  своих  воспоминаниях.

                РАССКАЗЫВАЕТ  ЛИДИЯ  ПЕННЕР (ЧИПЧЕЕВА)
                Рассказ помещён с разрешения автора.

    История эта началась ещё в 19 веке. В 1897 году с Украины  в Воронежскую область приехали первые немецкие поселенцы. В Новохопёрском районе у помещицы Раевской они купили землю и основали свой, немецкий посёлок, названный Централь. Они все были одной веры – менонитской, возможно, из-за этого и сменили местожительства. Были они, как и их предки,  экономны и очень трудолюбивы, даже шестилетним детям находилась работа, а взрослые трудились с утра до ночи. Поэтому жили зажиточно.

    В каждой семье была своя крупорушка, коптильня, выращивали элитный скот, особенно славились породистые лошади.  А предприятия построили в складчину: маслобойню, кирпичный завод, пекарню. Везде – чистота и порядок: перед домами – палисадники, вдоль улиц – деревянные тротуары, пруд выложен  бетонными плитами, вокруг пруда – парк, за которым постоянно ухаживали. Немцы, как и Раевские, любили и берегли природу, все дома утопали в садах и цветах. Необыкновенную красоту дарила природа весной от цветущих яблок, груш, вишен.

     В 1930 году здесь был организован колхоз «Октябрь-Централь», затем его переименовали в колхоз имени Тельмана, немецкого антифашиста и коммуниста. Жили достойно: имелся хор, струнный ансамбль, велосипедная, спортивная, мотоциклетная команды.

     Но пришёл 1941-й год.  Армии  Гитлера стремительно  продвигались к центру России. Осенью 41-го за двадцать четыре часа все немецкие семьи отсюда были выселены в Сибирь и Казахстан, а весной в посёлок стали прибывать  русские беженцы и семьи из близлежащих деревень, заселяя добротные немецкие дома.

   Ссыльных привезли в Усть-Тарку, Угуй, Чичканку, Дубровино и другие сёла, расселили в брошенных домах. Жилось им после благоустроенного житья в Централе, конечно, несладко. Правда, всем тоже нелегко было: шла война. Ссыльные вначале, чтобы не умереть с голоду, меняли вещи на продукты, потом  устроились на работу. Какую? Конечно, их не брали на руководящие должности, они работали в колхозе, ухаживали за коровами и телятами, трудились на стройках, в поле и на покосе. Некоторых забрали в так называемую трудармию. Например,  мой  дед Давыд, его брат Дмитрий, Иван Тиссен сначала отработали в трудармии и приехали в Угуй уже по окончании войны.

    Немецкие семьи отличались от местных жителей  необычной одеждой и тем, что около их домов было всегда много  цветов.  Переселенцы  не злоупотребляли  алкоголем, помогали друг другу, жили дружно и не хотели, чтобы сыновья женились на русских девушках. Но судьбу не переспоришь. Русские девчата нравились  молодым немцам. Вот и Зоя Захарова стала Кизлер.  Яков Регер женился на Юлии Яковлевой.

      И мой отец, Иван Пеннер, работавший в колхозе конюхом, выбрал русскую девушку, Валентину Зубову. 

  У его отца, Давыда Андреевича  Пеннера, жена умерла ещё на родине, отравившись на посевной протравленной пшеницей, она оставила  6-х детей. Дед  женился во второй раз,  его избраннице  Анне было всего 25, но она была хорошей мачехой и, воспитав шестерых от первой жены , родила ещё одного сына – Андрея. Ему сейчас 72 года,  он живёт в Германии. Из других детей трое умерли, это  Екатерина, Давыд и мой отец Иван (он дожил до  67), остальные – долгожители: Галине – 92, Марии – 86, Елене – 82.

    Был у деда брат, Дмитрий Андреевич, жену его звали Наталья. Их дети уже выросли, трое из них уехали в Германию, а Мария стала Краузе. Ссыльная семья Краузе жила в Чичканке. Мария Пеннер стала Краузе, она по-прежнему живёт в Угуе, а её сыновья и дочь уехали  в Германию. Но мы все поддерживаем дружеские отношения, приезжаем в гости, общаемся.

   Отец мамы, Василий Зубов, погиб на фронте, бабушки Шуры уже тоже нет в живых.  Судьбы сестёр сложились по-разному.  Марии 75 лет, она в Новосибирске. Антонине (сейчас Резиной) 72 года, она в Татарске.

      Мама, когда вышла замуж за Ивана Пеннера, жила рядом с Шиловыми, напротив  жили Бубенщиковы, Чиковы, Кремер. Родители отца вначале были против русской невесты, но потом смирились и даже помогли им построить новый дом. Родилось трое детей.  После реабилитации отец с семьёй уехал на родину, в Централь, но там, к несчастью, из-за ошибки врачей умерла старшая дочь Галина, ей было всего 18. Она похоронена там, и я  бываю на её могиле, ухаживаю, а в прошлом году заменила памятник, уложила плитку.

     В Централе живут наши родственники, возвратившиеся из Сибири. Это Пётр Ремпель, женившийся на папиной сестре Марии Давыдовне (ей уже 85 лет), у них 6 детей, все выросли, получили образование, работают. Живут в Централе и две семьи Краузе, две семьи Петерс.  Когда из ссылки немецкие семьи приехали  в Централь, старые дома им не возвратили, хотя жившие там люди этого опасались. Поселили в других домах, а потом всё-таки построили для них новые двухквартирники, которые пришлось позже  приватизировать.  Заплатили мизерную компенсацию за утерянное имущество.

      Сейчас в селе Централь  живёт, в основном, старшее поколение, потому что молодёжи негде работать. Совхоз несколько раз «банкротили», скот весь продали или порезали, потом совхоз совсем развалился, а землю скупили москвичи и сдали в аренду предпринимателям с Кавказа.  Первое время были даже драки между местными и арендаторами.  Земли здесь хорошие, распахано всё, что можно. Плохо, что травят землю немилосердно, не жалея ничего, не думая о будущем. Приезжие  сеют пшеницу, подсолнечник и вывозят всё до зёрнышка. Работать нанимают местных. Но люди из села всё чаще уезжают на заработки в Москву, Воронеж.  Я не знаю, сколько в селе сейчас жителей, но брошенных домов нет. Раньше, конечно, всё  было красивее, пруд регулярно чистили, рыба там водилась хорошая, а теперь он обмелел и плавают только гуси да утки. Правда, сельский совет следит за парком и кладбищем, недавно их благоустроили, даже деревья побелили.

   В Германию старшее поколение  в те годы, сразу после реабилитации, не стремились уехать. Я думаю: их сдерживало  советское воспитание, тогда про это даже говорить не хотели, ведь они выросли здесь и не хотели, чтобы их назвали «предателями» или вроде того. Первыми уезжали дети, а старшие вначале даже общаться с уехавшими детьми не хотели.  Но шло время, изменился  настрой в обществе. Например, наша тётя Галя Пеннер, ставшая Тиссен, сначала не поехала с сыном. Яков прожил там 10 лет, Галя съездила в гости – и переехала насовсем. Теперь не жалеет.

  А мы с братом из Централя  вернулись в Татарск, ставший для нас родным.

              Продолжение на    http://www.proza.ru/2018/03/30/762