Мужья Антонины Виталиновны

                Мужья Антонины Виталиновны
               
- Мальчики, мы с Павлом Никаноровичем уходим на работу, не ссорьтесь. Саша, разогрейте и покормите Кондратия Ивановича, а то он опять голодным будет целый день сидеть,- сказала пожилая полная женщина, поправляя перед трюмо крашенные светлые волосы.
- Спасибо, Тонечка,-  раздался тихий, какой-то болезненный и высокий  голос справа, из кухни.
- Ага, ща-а-с, корми этого толстого мерина,- раздался хриплый, прокуренный голос слева, из кладовки,- он уже в ванну садиться, там вода не помещается, вчера мылся, весь пол залит был после него, так он даже не вытер, не царское это дело, надо его на колбасу сдать, на конскую, хотя не возьмут, слишком жирный, только если на свиную.
- Ну, что вы говорите, Саша,  какую колбасу, Кондратий Иванович хороший, пу-се-ч-ка. Ладно, меня Павел Никанорович ждёт внизу, до вечера,- она выбежала из квартиры, хлопнув дверью.
- До вечера, Тонечка,- раздался тихий, интеллигентный голос из кухни.
- Чао, бамбинка,- прохрипел голос из кладовки.
Давайте расставим всё по своим местам.  Антонина Виталиновна, которая только что ушла на работу была замужем семь раз. Последний её муж, отставной майор, Павел Никанорович, который ждал её в машине, вошёл в её жизнь стремительно два года назад. Он был разведён, имел бывшую супругу, которая привыкла быть женой военного, соответственно не работать и двух дочерей, одна из которых уже была замужем, вторая только собиралась туда. Естественно  место в трёхкомнатной квартире ему уже не было, жить в комнате с бывшей женой он не хотел, вторую комнату заняли молодожёны, зять ему жутко не нравился, постоянно был в поисках работы, а если что-то находил, то долго не задерживался, получал первую зарплату и увольнялся.
- Что я дурак, за такие копейки работать,- часто говорил он за ужином, - в Москве только чурки получают тридцать пять тысяч, я въё.., извините, вкалывать за такие копейки не буду.
- Да, мой Серёженька он такой, должен много получать,- вторила ему беременная старшая дочь, а потом подключалась бывшая супруга с советами, где сейчас хорошо получают.
Он как-то не выдержал, обозвал зятя выхухолем  мухосранским, который приехал покорять Москву не имея за душей никакого образования, рассказал, где ему место и с чем вагоны ему надо разгружать, чтобы заработать хотя бы на съёмную квартиру.  Зять промолчал, а вот женская часть семьи объявила ему байкот. Ему перестали готовить завтрак, когда он уходил на работу, греть ужин, когда он приходил с работы, к тому же жена подала на развод. Разводились громко, бывшая супруга хотела всё: квартиру, алименты, чтобы он обеспечивал её до смерти, так как она из-за него, якобы, не смогла получить образование и найти работу, но он нанял хорошего адвоката и пошли они лесом, вся семейка. Судья, кстати сказать, грамотный мужик, оставил ему полквартиры, отказал жене в алиментах, так как дочери были уже совершеннолетние, о чём она забыла, да и содержание ей не назначил, сказал, что рабочих мест много в Москве, вот пусть хоть дворы метёт. Короче из квартиры его выжили, младшая дочь захватила последнюю комнату, собираясь вскоре выйти замуж и привести мужа, очередного покорителя Москвы из Сибири, таксиста. Жить он там не стал, но подлянку кинул: пришёл в паспортный стол и местный ЖЭК, и написал заявление на свой запрет кого-либо прописывать в этой квартире. Так что никого там без его согласия прописать не могли. Бывшая супруга пыталась оспорить своё право в суде, но ей сказали, что в таком случае квартиру разделят на коммуналку по долям и тогда ей останется или большая комната или две маленькие, что её категорически не устраивало, решила пока оставить всё как есть. А он встретил в налоговой Антонину Виталиновну, которая принесла бухгалтерский отчёт компании, где она работала, а он пришёл за квитком, чтобы оплатить налог на машину. Подождал её у  налоговой, предложил подвезти, она согласилась. Вечером он поджидал её с букетом цветов  на проходной, пригласил в ресторан, они хорошо посидели, отвёз её домой. Месяц встречал её после работы с цветами, отвозил домой, вернее, подвозил к дому, они целовались в машине, а однажды она пригласила его к себе. Тут –то его чуть удар не хватил, когда он познакомился с её бывшими мужьями, а не детьми. Но он стоически пережил этот вечер, когда за ужином сидели трое мужиков и одна женщина, но спать она его позвала в комнату, которая закрывалась на ключ, что его немного успокоило. Через полгода он предложил ей выйти за него замуж, она согласилась, и он переехал к ней. Через год он уже свыкся с другими обитателями квартиры, называл их домовыми, Кузей и Нафаней. Утром Антонина готовила на всех завтрак, потом он отвозил её на работу и ехал на свою. Вечером забирал её с работы, они заезжали в магазин, она готовила ужин. Все ужинали, потом они уединялись в комнате, а остальные обитатели занимались кто чем, иногда они из-за двери слышали писк Кузи и хриплый смех Нафани, иногда словесная перепалка возникала за ужином, тогда он готов был их выбросить из квартиры, но Антонина гладила его руку и смущённо говорила:
- Ну что с них взять, дети.
Антонина родилась в славном городе Брянске, куда её маму отправили по распределению после окончания пединститута. Плод студенческой любви, папу она не знала, он был распределён в другой город, на маме не женился. В свидетельстве о рождении в графе – отец стоял прочерк, а отчество мама дала дочери в честь своей лучшей подруги Виталины, сильно испортив этим детские годы ребёнка. В ЗАГСе, впрочем, не удивились, регестрировали же всяких Октябрин, причём даже мужского пола, и Даздраперм. В старших классах , когда узнали её отчество, Виталиновна, стали звать её Пластилиновна, впрочем она особо не обижалась, была бойкой отличницей, комсомолкой, что помогло ей при поступлении в престижный московский ВУЗ. У мамы было три мужа, её отчима, но детей больше не было, все они были пьющие, гуляющие, последний, дядя Егор, даже пытался её изнасиловать, якобы перепутав с мамой, за что был с позором изгнан из семьи и комнаты в коммуналке.
 В 70-м она поступила в престижный ВУЗ в Москве, помогли и золотая медаль и характеристика из райкома Комсомола. На вступительных экзаменах на неё обратил внимание пожилой профессор , вдовец, известный американовед, который занимался цивилизациями Южной и Центральной Америк. Через год она вышла за него замуж, переехала из общаги к нему в трёхкомнатную квартиру в сталинской высотке. Иногда он выезжал в одну из Америк, чтобы посетить раскопки или написать научную работу по брошенным городам инков или ацтеков, она сопровождала его, как жена. Ей было всё интересно, посмотреть мир, попробовать национальную кухню. На четвёртом году случилось несчастье, она подхватила в джунглях Амазоки малярию, жизнь ей спасли, но вот рожать она уже не могла. А через 4 года не стало профессора. Кому-то в научном совете не понравился его доклад по цивилизации инков, его раскритиковали. Он сильно разволновался, приехал домой, долго кричал на кого-то по телефону, выпил рюмку коньяка, вскочил, покраснел, схватился за сердце и упал. Скорая конcтатировала смерть, сердце не выдержало.  После пышных похорон, дети покойного, который были старше её на несколько лет решили, что трёхкомнатная квартира для молодой вдовы слишком жирный кусок и подали в суд  на раздел имущества, так как профессор умирать не собирался и завещания не оставил. Гуманный и справедливый Советский суд без жилья вдову не оставил. Ей по размену полагалась комната в коммуналке или на крайний случай малогабаритка, но… побегав  по коллекционерам и, продав пару вещей, привезённых из Южной Америки, так же распродав по знакомым золотые украшения, которые ей дарил покойный муж, она сунула нужным людям «на лапу» и стала владелицей однокомнатной квартиры в сталинском доме, с большой кухней, прихожей и даже кладовкой. В центре, недалеко от метро, пусть и не в «высотке», но тоже престижно. Вроде материально всё устроилось, ВУЗ она закончила, даже аспирантуру, устроилась на работу экономистом, зарплата хорошая, с жильём проблем нет, но вот хочется женщине мужского внимания. Так и появился в её жизни Кондратий Иванович. Многие именитые друзья покойного мужа делали ей недвусмысленные предложения стать любовницей, так как были поголовно женаты, она даже закрутила роман с одним из них, этаким седеющим красавцем Львом Леонидовичем. Но вскоре их застигла его жена, которая устроила истерику, написала в партком института, где он работал о распущенности и супружеской измене, его «пропесочили» на партсобрании, поставили на вид, обещали с позором выгнать из института, если он не вернётся в лоно семьи. Правила тогда были строгие, разводы не поощрялись партией и правительством. Лев Леонидович «пропал с горизонта», прислав по почте письмо, написанное под диктовку супруги, где писал, что их встреча была «трагической ошибкой».
 Однажды она возвращалась домой вечером, после работы, шёл дождь. Он стоял под козырьком подъезда, в старомодном длинном зелёном плаще, который,  трещал по швам, и был куплен, наверное, ещё тогда, когда он ходил в школу и чёрном берете. На толстом, безволосом  лице были очки в толстой роговой оправе и с толстыми стёклами. В руках он держал три полузавядшие гвоздики и тортик за два двадцать в картонной коробке из соседнего гастронома, перевязанный коричневой бечёвкой. Увидев её, он бросился навстречу, стал совать ей цветы и тортик , что-то лепеча о том, что он проходил мимо, решил вот зайти, про гвоздики , которые он купил за три рубля у грузина на вокзале, про тортик вот, к чаю. Она его вспомнила, он был младшим научным сотрудником на кафедре её покойного мужа, Кондратий Иванович, кажется или Кондрашка, как его небрежно называл профессор. Всегда в одной и той же клетчатой , застиранной рубашке и кургузом пиджачке, плохо проглаженных брюках он сидел за дальним столом на кафедре и делал вид, что усиленно печатает, но она ловила на себе его взгляд. Ему иногда доверяли провести лекции или семинары за заболевших сотрудников или набить на машинке какой-нибудь текст, для чьей-нибудь диссертации. Был он приезжий, из Липецка, и проживал в общежитии вместе со студентами, от кафедры ему выделили маленькую комнатушку под лестницей. Она его впустила, они попили чаю, так как он замёрз, то она предложила ему коньячку. Он не отказался. Выпив рюмку, бросился к ней, стал обнимать, слюнявить лицо, хватать за грудь и попу. Она сказала, что надо тогда идти расстелить кровать, но он прижался сильнее, дернулся, замер и густо покраснев, убежал в ванную комнату. Когда она расстелила постель, заглянула в ванную и увидела, что он , голый до пояса, стирает трусы в раковине, брюки висели на полотенцесушителе.
- Бедненький, - она подошла сзади и погладила его по голове, он напрягся и густая желеобразная капля плюхнулась на пол, он бросил в раковину трусы, присел и заплакал.
- Я так не могу больше, у меня не получается с женщинами,- слёзы текли по его безволосому лицу,- они надо мной смеются.
- Ничего, маленький, всё хорошо будет, это пройдёт,- она обняла его за голову, прижала её к животу,- сейчас пойдём в кровать, полежим.
 Она увидела, как у него напрягся, поднялся член, и соплеобразная мутная струя вылетела, и испачкала  её халат. Потом они лежали в кровати, она гладила его по голове, приговаривая:
-Ничего, мы тебя вылечим, будешь жеребец, ого-го, - жалея его как ребёнка, которого у неё никогда не было.
 Утром ей пришлось стирать халат, "ночнушку" и всё постельное бельё, включая наволочки.
 Он сделал ей предложение, она , жалеючи его, согласилась. Пошли и расписались в ЗАГСе, никого не приглашали, потому что жених зарабатывал мало, денег набрал только на новый костюм. Через месяц после оформления отношений в их доме появилась свекровь Любовь Николаевна, властная женщина. Она тут же начала руководить всеми процессами, опекая своего мальчика, но главным вопросом была московская прописка. Антонину упрекали, что она плохо стирает мужу рубашки, их у него появилось после свадьбы целых две, что не правильно гладит трусы, что завтрак должен быть плотным, чтобы ребёнку хватало до обеда. И подтекстом было: вот если бы она прописала бы их с сыном, то все заботы могла бы взять в свои руки. Но, помня суды и беготню по инстанциям, Антонина прописывать никого не спешила. Градус накалялся, Кондратий перестал ходить на работу в институт, сел писать «научную работу» по наущению мамы. Эта работа должна была перевернуть весь научный мир, а ему принести минимум «нобелевку», но… застрял на пятой странице, чтобы двигаться дальше, нужна была специфическая научная литература, которую в Союзе днём с огнём не сыщешь. Дело шло к Олимпиаде, на улицах стали проверять документы на предмет прописки, ужесточили сроки пребывания в столице, тунеядцев и неблагонадёжных начали высылать за 101 километр. Вот тут Любовь Николаевна и поставила вопрос ребром: либо она их прописывает, либо они уезжают в Липецк. Антонина разозлилась и сказала, что в Липецке им самое место.
- Собирай вещи, сынок, мы едем домой,- закричала свекровь и начала паковать огромный чемодан, с которым она приехала.
- Да, Кондратий, собирай чемодан,- сказала Антонина.
Но у Кондратия вдруг прорезался характер:
- Нет, мама, я никуда не поеду, я останусь с Антониной,- сказал он.
Любовь Николаевна заплакала:
- Ну, и чёрт с вами, не хочу вас больше видеть, нет у меня больше сына,- закричала она, кидая вещи в чемодан.
Надо сказать, что приехала она с полупустым чемоданом, но всё, что она хотела увезти, в чемодан теперь не влезало. Она хотела увезти с собой хрустальную посуду, которая ей не принадлежала. Туда же полетели разноцветные пончо, ручной работы, которые Антонина привезла из Перу, настольные часы, отрез бархата, который Антонина по блату достала в ГУМе себе на платье. Отдельно в коробку был запакован чайный сервиз, который свекровь подарила им на свадьбу и серебряный набор ложек и вилок, которые принадлежали покойному профессору.
- Я только маму провожу до вокзала, и вернусь,- заискивающе посмотрел ей в глаза Кондратий Иванович.
- Не сметь меня провожать, - закричала свекровь,- нет у меня сына больше, ты мне никто, тряпка, оставайся со своей шлюхой.
Она вынесла в коридор чемодан, коробку ,сумки и хлопнула дверью. Он заплакал, прильнув к её плечу.
- Ты можешь уехать с мамой,- сказала она.
- Нет, я останусь с тобой,- пискнул он, сквозь слёзы.
 С работы его уволили за прогулы, научная работа, которая должна была принести «нобелевку» застряла на 5-й странице. Она уходила на работу, он сидел целый день дома и смотрел телевизор, пересказывая ей вечером пересмотренные за день программы. Она договорилась со своим начальством, его оформили курьером, но работу за него выполнял мальчишка, сын начальника, он же получал зарплату, а Кондратий сидел дома. Она водила его по врачам, пыталась вылечить его недуг, но один пожилой профессор, светило медицины сказал:
- Вы, милочка, зря по врачам таскаете, у него это от нервов, сильно волнуется, купите в аптеке резиновые изделия, ну вы поняли я про что, пусть надевает, может так ему и вам будет проще. Либо напугайте его сильно, но тогда, боюсь, будет обратный эффект, вообще не будет стоять.
 Презервативы она купила, благо после Олимпиады они продавались в любой аптеке, но Кондратий отказывался их одевать. Шесть  лет она мучилась с ним, гладила, убирала, готовила, кормила, а он даже не думал устраиваться на работу. Наконец ей это надоело, на горизонте мелькнул молодой грузин Резо, который дарил дорогие букеты, отвешивал комплименты, водил в ресторан. Однажды она пришла домой вечером, после ресторана и сказала Кондратию:
- Дорогой, нам надо расстаться, я подала заявление на развод, ты можешь собирать свои вещи и ехать к маме.
 С ним случилась истерика. Он валялся на полу, кричал, бился головой и плакал:
- Антониночка,- причитал он, - мне же некуда ехать, мама умерла в прошлом году, всё оставила младшей сестре, которая вышла замуж и выписала меня из квартиры, она не хочет со мной разговаривать,  даже по телефону, винит в смерти мамы,а-а-а, можно я останусь, ну пожалуйста-а-а.
Она посмотрела на него, такого жалкого, сердце сжалось от какой-то материнской любви.
- Хорошо, но вы будете жить на кухне, я куплю туда диван,- сказала она.
- Хорошо, хорошо, я пока в уголочке там, на раскладушке,- всхлипывая, проблеял он.
Резо официально так и не женился, он год то приезжал, что-то привозил, то уезжал, пропадал на месяц-два. Всегда по приезду устраивал застолье, фрукты, коньяк, вино. На новый год даже удивил, привёз свежий арбуз. Больше всего его тяготило, что она не могла иметь детей. К кондратию Ивановичу он относился, как к сельскому дурочку, старался не обращать на него внимания.  Потом у него на родине случились какие-то неприятности, и он пропал совсем.
 После него был Владимир Иванович из Воркуты, крепыш с  ожогами на пальцах, типа в цеху обжог, когда сталь варил, сталевар, вот. Позже оказалось, что это сведённые татуировки. Они расписались, он постоянно мотался по командировкам. Привозил вкусную рыбу, икру. Несмотря на сухой закон всегда в доме было спиртное, причём очень дорогое. Кондратий даже пристрастился было к алкоголю, однажды даже начал качать права, но Владимир Иванович ему что-то тихо сказал и … как отрезало. В рот спиртного больше не брал, боялся. А вот Владимир Иванович пил много, но не пьянел, всегда внимательно слушал, кто и что говорит за столом. Кончилось эта идиллия как-то вдруг, неожиданно. Ночью пришли бритые «быки» в кожаных куртках, перерыли весь дом, поломали мебель, отодрали обои со стен, отбили плитку в ванной, ничего естественно не нашли, только Кондратия напугали сильно. А  на следующий день вернулись с представительным мужчиной в дорогом костюме и пальто, который выразил сочувствие по поводу кончины Владимира Ивановича, его сбила машина, сказал, что «люди» все расходы по поводу похорон  берут на себя, и вручил ей конверт, где лежало 50 тысяч долларов. На похороны её не пригласили. Так она стала вдовой во второй раз. Поплакала, попереживала, сделала новый ремонт, купила новую мебель, оставшиеся деньги отложила на «чёрный день», спасибо покойному.

 А потом появился он, молодой, талантливый рок-музыкант из села  Хвостищево, Самарской губернии. На тот момент Антонина уже долго находилась одна, не считая Кондратия Ивановича на кухне. Появилась у них на работе молодая бухгалтерша Оксана. Ходила Оксана в кожаной куртке со множеством замков, косухе. Носила она разные маечки с названием рок-групп, джинсы и ботинки на толстой подошве. Красилась вызывающе. Никто с ней из отдела общаться не хотел, а вот Антонина отнеслась, как к дочери. Расспрашивала про жизнь, тусовки. Поначалу Оксана молчала, но постепенно разговорилась, разница у них была небольшая, всего десять лет, каких-то.
 Жила Оксана в общежитии, училась заочно. Как-то пригласила Антонину к себе. Посидели, выпили. Комната, конечно, жутко не понравилась, стены выкрашены в чёрный цвет, обклеены вместо обоев плакатами разных групп, мебель расписана красками, вся в разноцветных потёках, жуть.
- Как же ты здесь живёшь,- «включила маму» Антонина,- полы давно мыла?
- А зачем, здесь кайфово, предков нет, делай что хочешь, соседи козлы, у них киндер родился, так теперь не поторчать, музло громко не включишь, приходиться «уши» надевать, кайф, правда, не тот, вот на концерте да, там отрыв.
- Ты на концерты ходишь?
- Да, постоянно, там иногда чуваки клёвые встречаются, посидим потом, поквасим, жахнемся и разбежались.
- А если залетишь?
- Найду мужа, какого-нибудь задрота, пусть киндера растит, а я тусить буду, прикольно, да?
- Да уж,- они ещё выпили,- возьми на концерт как-нибудь, хочу тоже потусить.
- Да, без проблем, скоро Пыж приезжает, там правда не металл, но тоже оторваться можно бабцам.
В субботу вечером они отирались возле «Горбушки», билеты купили заранее, поэтому сели на лавочке в парке и пили пиво. Мимо проходили длинноволосые поклонники рока в коже и джинсе.
- О, Солома, смотри какие чики клёвые, и одни,- вдруг услышали они.
К ним подошли два парня, один в «косухе», с длинными светлыми волосами забранными в хвост, второй с тёмными распущенными волосами и большой серьгой в ухе, на которой болтался ключ от пивной банки. Одет второй был в потёртую джинсу, расшитую нашивками «Гражданской обороны» и « Алисы».
- Привет, девчонки, вы одни?- спросил блондин.
- Отвалите, дайте пива попить без напряга,- сказала Оксана.
- Да, ладно, пусть побудут,- сказала Антонина, которой понравился второй, с серьгой в ухе.
- Меня Шарк зовут, Акула,- сказал обладатель расшитой джинсы,- вы по билетам на Пыжа?
- Ну, да, а как ещё? – сказала Оксана,- раз уж присели, меня Оксана зовут, Окса или Оса.
- Это Солома, потому что Соломин,- представил Шарк друга.
- Антонина, можно Тоня,- представилась Антонина, и стала строить глазки Шарку.
Высокий, худой, с хрипловатым голосом, он ей сразу понравился.
- А мы по вписке, мы тоже музыканты, у нас группа своя « Парацетомол» называется, я Пыжа давно знаю, ещё по Самаре, играли как-то на одном фесте. Угости пивком , красавица,- он вытащил из руки у Тони бутылку и отхлебнул,- он даже звал тогда к себе в группу играть, но я не пропёрся тогда, сопли, я тяжеляк играл, типа «Пантеры», «Коррозии», «Металлики». А вчера у Соломы зависли, а тут Пыж звонит, приходи ,говорит, давно не виделись, вот мы и пришли.
 О том, что он месяц через всех знакомых напрашивался на концерт, он умолчал. А Тоня влюбилась. Шарк начал вешать ей лапшу на уши про то, какой он великий, с кем играл, а она поплыла. Не особо интересен ей показался и концерт, когда рядом такая «звезда», которая комментирует игру каждого музыканта. И басист тут слажал, и гитарист, барабанщику вообще бы руки оторвать, да и Пыж сегодня не в ударе, мимо нот поёт. Она купила ему пива, потом ещё, потом бутылку вина в ларьке, потом пригласила к себе домой. Дальше ничего уже не помнила, но проснулись они в одной постели. Он спал, а ей нужно было собираться на работу. Она нежно поцеловала его в небритую щёку и ушла. Работа, заботы, весь день она думала о нём, главное, чтобы он не ушёл никуда, и остался до вечера, дождался её. Он и остался, он и дождался. Когда она вернулась домой , то застала интересную картину. Он откуда-то достал гитару, сидел на кухне с Кондратом за столом, на котором стояла бутылка портвейна и пел:
- Ах, куда подевался Кондратий,
  Минуту назад ведь он был с нами…
О, Таня, я написал тебе песню, послушай.
Ах, Таня, моя Танечка,
розовая маечка,
шёлковые трусики
И лукавый взгляд.
- Вообще-то она Антонина Виталиновна,- сказал с ревностью Кондратий Иванович.
- Да, извини, сейчас переделаю, ага…
 Тоня, моя Тонечка,
Синенькая двоечка,
Шёлковые трусики
И лукавый взгляд…
- Вы, наверное, Акула всем такие песни  поёте.
- Да нет, только тебе любимая, вот слушай…,- дальше пошли сопли про неразделённую любовь, тоску по женскому телу, пьяная романтика:
   Я бы бросил, если б смог, но не смог,
  Я бы выпил по чуть-чуть, грамм по сто,
  Истоптал я по дорогам сто сапог,
  Только ты дождись меня, Тоня, если б что.
Вот это «если б что» её и умилило.

Полная версия на Литрес.ру
/www.litres.ru/dmitriy-kannunikov/muzhya-antoniny-vitalinovny/