Моменты жизни

      Пришла весна. Незаметно, робко и неожиданно она обрушилась в один из дней: веяло теплом, солнце светило, как никогда, ослепительно и ярко… Смотря на небо, сердце замирало в приятном чувстве; голубая гладь яркими белыми пятнами выделяла кучевые облака, которые неспешно уходили куда-то на север. Небо ожило, словно, наконец, оттаяло после долгой зимы — это дарило необыкновенное чувство жизни, прилива новых сил.
      Уже вечерело, и горизонт начинал полыхать яркими огнями заката, окрашиваясь в кровавые оттенки алого, в оттенки розового, сиреневого цвета; на той стороне, где когда-то утром восходило солнце, он окрашивался в темно-синие цвета, чернея с каждым часом, приближая ночь. Небо было залито градиентом цветов, что просто не могло не восхитить — долгие месяцы зимы, прошедшие под пасмурным, свинцовым хмурым небом, заставили забыть, какова красота природы.
      Мокрый снег под ногами был рыхлым, и идти по нему было трудно: он постоянно проваливался под ногами, что значительно затрудняло шаг. Однако это была такая мелочь! Ведь вокруг разгоралась весна! Даже птицы, несмотря на сильные порывы ветра, радостно щебетали со своих веток. Стоит признать, что и ветер в этот день был особенный: теплый, ласково касающийся рук, щек, оголенной шеи (выбегая из дома, совсем забыла повязать шарф).
      Я, наверное, улыбалась в этот вечер глупее и наивнее всех, но вряд ли возможно было сыскать того, кто был счастливее меня именно в этот момент, потому что в этот момент позабылось всё, что могло опечалить меня, заставить переживать; куда-то бесследно и слишком легко делось угрюмое прошлое и манящее будущее, пускай лишь на короткое время; потому что в этот момент я забыла, что в мире существуют люди.
      Я шла по улице, совершенно очарованная, не обращающая внимание на людей, на уличное движение, на эту противную суету. Мой взгляд принадлежал лишь одному небу, а чувства ветру, который толкал меня в спину, подгоняя скорее к месту встречи.
      Да, пожалуй, день этот был особенный, исключительный. Всё потому, что мой разум сегодня не принадлежал этому жесткому, нелепому миру, задыхающемуся в собственном одиночестве, в собственной пустоте, злобе, лицемерии и бесконечной лжи. Сегодня я принадлежала чему-то светлому и доброму, ласковому и согревающему, необъятному и потому — интересному. Столь сильно я была увлечена этим, что совсем не заметила своего прибытия в парк — единственное место, где осталось «пятнышко» природы, ее маленький «следик», остальное же наполнили бетонные стены большого города, которые, словно тиски, казалось, иногда сжимали всю душу, заставляли ежиться и внутренне противиться чему-то.
      В конце аллеи в сумерках я могла различить знакомый силуэт. Человек повернулся в мою сторону и зашагал навстречу. Я не могла не улыбнуться — эмоции били через край.
      Подойдя друг к другу, я увидела такую же счастливую улыбку, которая была мне вместо приветствия, потому что говорить что-либо решительно не хотелось. Теплые объятия, легкий шепот, и тепло его ладони…

      Мне всегда казалось, что одиночество — это самое счастливое, что может случиться со мной. Люди были так назойливы, так глупы в своём желании понравиться, показать себя и перекинуться парой дежурных фраз, что становилось невероятно тоскливо и скучно. Жизнь принимала для меня какой-то серый облик: чередой проносились дни и месяцы. Мне совсем непонятно было, зачем учиться, взрослеть, зачем вообще жить, если целью моей жизни должны стать «обнародованные мечты», очевидные до мозга костей, например, найти хорошую работу и завести семью. Всегда хотелось спросить: «И всё? Всё, что нужно для того, чтобы стать счастливым?» Меня тревожили мысли о том, что жизнь так и пройдет в вечной погоне, а за чем — не так уж важно. И как же я ошиблась; я поняла это, когда осталась совсем одна. Было так страшно и дико, словно загнанный, затравленный зверь я не знала, куда ринуться, куда взглянуть, чтобы стало легче терпеть удары, которые преподносила жизнь, чтобы перестать ощущать пустоту внутри себя, которая душила, отнимала силы, заставляла по ночам задыхаться от слёз.
      Сейчас это кажется таким далеким, таким забытым. Сейчас, конечно же, всё по-другому, но даже спустя годы, я вспоминаю это забвение, словно кошмар, который сбылся наяву. Я была счастлива, что в моей жизни появились люди, изменившие ее; я была счастлива быть с ними знакома, быть с ними на равных и дружить. Нас скрепляли неразрывные узы верности и преданности друг другу. И вроде то ощущение защищенности, то ощущение окрыленности, какое чувствуешь в детстве, та мечтательность должна была вернуться, но это был ошибочный домысел, увы. Взгляд на мир поменялся значительно и круто.
      Я боялась потерять то, что с трудом обрела. Мне казалось, что я не смогу принять новой утраты, нового поворота судьбы. Мой страх заставлял меня хвататься за его руку крепче, всматриваться в родное улыбающееся лицо долго-долго, запоминая каждую черточку, запоминая каждую родинку, этот блеск в глазах… До дрожи было страшно потерять, снова испытать пустоту внутри, снова ощущутить ту боль, которую так старательно дарят все вокруг. Я знала, что наше расставание неизбежно. Всё будет банально просто и смешно: не судьба, так смерть, потому что ничто не вечно. И это душевное тепло разлетится на осколки, будет ранить и терзать ту живую, ту маленькую душу, которая живет внутри меня; это тепло станет призрачно-холодным воспоминанием — я стану задыхаться.
      Перед глазами проносятся образы. Их много-много. И всё об одном — боль, тяжесть на сердце, череда расставаний, испытаний. Глаза даже начинают слезиться от того, как это реалистично в моем воображении. Я, наверное, просто слишком много думаю об этом, слишком зациклена.

      — Ты сегодня молчаливее, чем обычно, — словно спрашивая: «Что случилось?», он смотрит на меня.
      — Просто задумалась, — отвечаю я, стараясь выдворить все плохие мысли из своей головы.

      Мы говорили о многом. Темы наших разговоров всегда менялись, притом так стремительно, что инакомыслящему человеку это показалось бы странным. Каждый рассказывал одно, затем мы вспоминали что-то другое, а дальше говорили уже о третьем… Мы смеялись до боли в животе, были беззаботны и, пожалуй, действительно счастливы. Однако и в этот момент мои мысли угнетали меня. Тревожный звоночек в голове противно вещал: «Скоро придет конец безмятежным дням!» И эта мысль заставляла меня улыбаться шире, улыбаться всегда, смеяться задорнее, громче, заразительнее, потому что это наши последние дни вместе, скоро ведь придет этому конец и впереди ждут только ночные сумерки и сгущающаяся тьма, сквозь которую придется идти вперед, пытаясь не оглянуться…
      Он не выдержал и спросил меня, что же всё-таки случилось. С минуту я мялась, не зная, стоит ли делиться этими мыслями. Мне казалось, что если я расскажу, то он станет переживать это так же мучительно, что его эти мысли начнут поглощать так же, как они это делают со мной. Мне не хотелось, чтобы эта улыбка гасла, чтобы она исчезла с его лица. Убить чье-то жизнелюбие — это было бы для меня непростительно и грешно. Однако и держать в себе это, так долго рвущееся наружу, было мучительно; соблазн разделить свой страх, отпустить его хоть на малую долю был велик. Я колебалась, но парень заставил взглянуть на него; глаза говорили красноречивей.

      — Мне просто немного страшно, не бери в голову, сама себе накрутила… — Я принужденно улыбнулась и хотела перевести тему, но он остановился и нахмурился. Потянув его за рукав дальше, я продолжила. — Ты ведь знаешь, что я не очень общительна: друзей у меня немного, и круг общения небольшой, поэтому мне очень страшно вас потерять, расстаться с вами… Но я знаю, что это время всё равно придет и… Просто смириться пока не могу…

      Он хотел мне возразить, наверное, сказать, что этого не случится, а может и наоборот, подтвердить мои мысли, но я жестом остановила его — каких-либо слов мне не хотелось слышать от него, потому что, что бы он ни сказал, мне станет на душе лишь тяжелее.
      Наша прогулка подошла к концу, когда мы оказались у моего подъезда. Мои слова словно и не были произнесены: я сделала всё, чтобы мы оба забыли об этом. Теплые объятия, счастливые лица и долго прощание — это уже было так привычно, но этот маленький вечерний обряд делал меня невероятно счастливой, становилось чуточку лучше. С облегченным сердцем я заходила в подъезд, загоняя в самые дальние углы неприятные мысли и принималась (уже сидя дома) за чашкой чая вспоминать нашу прогулку, потому что перебирать кропотливо и нежно былое — некое мое хобби…

Всё это, пожалуй, самое ценное, что я смогла запомнить, смогла оставить в своей памяти.



      Утро следующего дня началось с болезненного, но до сих пор хранимого мной на телефоне сообщения, где парень рассыпался в искренних извинениях, оправдывался, как мог, обещал, что, как только прилетит, позвонит, и говорил о своём внезапно переезде в другой город по работе «года на три, не меньше». Я плакала и одновременно смеялась: как же я оказалась близка истине. Было чертовски смешно от того, что все мои опасения, страхи были оправданы, что все мечты, построенные на моей слепой надежде и вере в лучшее, были стерты; было обидно, больно; было невероятно пусто в квартире.
      Я не заметила, как на город опустились сумерки — впустую прошел целый день. Сидя на диване, я взглядом металась то к одному предмету, то к другому: легкий ветерок колыхал занавески, неслышно тикала секундная стрелка, во всех квартире стояла звенящая тишина и темень — всё вроде пребывало во времени, но для меня мир остановился. Я просто сидела и думала, уткнувшись в колени. Я то вспоминала всё, что было, снова всхлипывая и стирая дорожку слез, то снова строила планы, обещания клятвенные давала, что вот завтра, мол, начну жить так, как ни в чем не бывало, что завтра будет легче. И вроде уже хватало сил встать и сварить себе кофе, как раздавалась вибрация телефона. Я не видела имени того, кто звонил, но была уверена — он. Перехватывало дыхание так, словно кто-то крепко хватал за горло, глаза сами собой закрывались, чтобы хотя бы не видеть горящего экрана.
Он звонил целую ночь, каждый час, может, чаще. Сколько там пропущенных? Я до сих пор боюсь взглянуть.

Только отчетливо помню, что больше меня не было в том городе, больше не было тех людей, с кем я общалась, больше не было счастливых воспоминаний, больше не было прежней меня.