Лето 2001. Счастье с синяками

Каким был день? Каким был дым?
Поезд очень мистическая вещь. Длящееся пограничное состояние. За три года я провел в поезде больше месяца. Два мира, Москва и Алтай соединяются во мне.

И вот я уже в Бийске. Лето, каникулы. Сажусь на автобус до Горно-Алтайска. Рядом какая-то старушка (Людмила Васильевна, надо же, я помню её имя, а  имена и фамилии одноклассников, одногруппников забываю). Хочет приобщить меня к вере в бога. Полтора часа проповеди. Попутно выспрашивает, есть ли у меня девушка. И я, в каком-то благостном настроении, предвкушая встречу с домом, рассказываю про Алёну. Всё равно мы больше не увидимся никогда. Людмила Васильевна вдруг выдаёт: «Львы – лучшие жёны». Думаю, если бы у Алёны день рождения был не в августе, а в сентябре, то она сказала бы «девы – лучшие жёны». Господи, что же у людях в головах: и вера и гороскопы, всё уживается, всё в ладу.

Вокзал. Настя прыгает у автобуса, стучит в окно. Ничего себе, меня встречают друзья! Такого ещё не было. Я небрит, я не мылся три дня. Вова снимает встречу на видеокамеру. Купили во время поездки на фестиваль в Казань.

Хватаю сумки, выхожу. Обнимаюсь с Вовой, Настей. Алёну я не заметил, она стояла как чужая. Новое платье, новая причёска. Я и не думал, что она здесь. Обнял, поцеловал. А теперь быстрее, быстрее в душ, смыть с себя все запахи поезда.

Возникла загвоздка. Алёна отказалась идти со мной домой. Почему? Не хочет объяснять, сказала, что будет ждать меня у Галины Ивановны. Теперь она живёт  у неё. Ничего себе!

Для я Г.И. привез кучу подарков: цветочные отводки, саженцы, даже споры грибов. Надо было срочно всё это посадить. Очень надеялся, что после трёх дней в поезде весь этот сад выжил. Сажали при сильном ватере, иногда капал дождик. Небо смотрело строго, будто на что-то намекало. А я счастлив. Я дома. Рядом любимая девушка. Да ещё и избавился от порядком осложнявших мою жизнь растений.



Всё-таки странно видеть Алёну у Г.И. в доме в халате. Как-то не укладывается в моей голове.

Вечером пошли гулять весёлой компанией по городу. Ждали концерта. В четь Дня России. Но концерта не было. Пошли гулять. Сколько же появилось в Горно-Алтайске летних уличных кафе! Везде пиво льётся рекой. Возле Дома культуры граффити. У бывшего кинотеатра «Голубой Алтай» под открытым небом показывают кино на большом экране. Рядом большой пруд, вместо старого болота. В паузах, когда не слышно музыки и персонажи молчат, птицы поют, лягушки квакают.

Вдоль реки там и тут небольшие группы людей. Все пьют пиво. Слышен смех, кое-где играет магнитола. Зеленая «Волга» моего друга Жени стоит в кустах. Мы приехали на берег реки на ней. Мы тоже пьем пиво. Женя произносит тост, что-то о том, что к мнению близких надо прислушиваться, даже если они ослы. Я не понимаю, к чему он это. Вместо стола пенёк. На нем к пиву появляется водка, сухарики, арахис, сушеный чебак.

Ценные бумажки, как птицы легко летят в гнездо киоска. Туалет под мостом. А больше - негде. Выше по реке, ближе к зданию роддома, какая-то девушка избавляется от ядовитого содержания желудка. Ночной летний провинциальный город. Не узнающие знакомые. Лезущие обниматься незнакомые. Ссора Жени и Насти. Пытаюсь их примирить. Высокое и низкое рядом. Всё вперемешку.

Женя поехал ставить машину в гараж. А гараж у него чёрт знает где – на Гардинке. Такой уютный район города, где опасность получить в лоб после полуночи приближается к ста процентам. Мы с Алёной решили составить другу компанию. Тем более нам некуда деваться. Ко мне домой Алёна не хочет. Что-то у них там с моей мамой произошло за время моего отсутствия. А у Г.И. я не хочу  сидеть, она и так для меня столько сделала и делает, зачем её ещё загружать своим присутствием лишний раз. Будем гулять.

И снова кафе «Арлекино». Плотное море танцующего народа. Нас не пускают внутрь, за железную ограду. Женя и Вова достают какие-то корочки, показывают охране. Ну ладно Женя, но откуда у Вовы-то корочка? Спор с охраной достигает точки кипения. Вдруг исчезает Алёна. Вернее, я замечаю её отсутствие. Бросаюсь на поиски. Для пьяного человека мир мгновенно превращается в лабиринт. Алёны нет нигде. Я принимаю за неё всех стройных девушек в синих платьях и с короткой причёской. Перехожу от компании к компании, от скамейки к скамейки. Иду, по какому-то внутреннему компасу. Я чувствую, она где-то рядом, может за углом.

Каким-то чудом догоняю Алёну у Нового музея. Как мы тут оказались вообще? Ах, Алёна идёт ко мне домой. Несмотря на напряжённые отношения с моей мамой. Зачем? Я ничего не понимаю. Мне надо выспаться, и я всё пойму. А сейчас ничего не понимаю и не могу говорить. Мы идём молча. Что вообще происходит? Молчание. Мы крадёмся в маю комнату. Засыпаем обнявшись.

Утром Алёна признается мне, что врачи нашли у неё рак. Ничего себе! Алёна поехала в родное село, там ей посоветовали обратиться к одной бабушке-знахарке. Старушка какими-то целебными баночками вытягивала хворь из моей девушки. И вот, недавно, Алёну снова обследовали, оказалось, ничего нет. Чудо! Я смотрю на Алёну: она что, это всё серьёзно? Должен ли я верить своей девушке, если она рассказывает мне такое? С одной стороны – безоговорочно. С другой, как сценарист, я нахожу некоторые нестыковки, неувязочки. Я готов попросить показать результаты анализов, обследования. Но мне не хочется портить наши отношения недоверием. Я впадаю в странное состояние, я не знаю, что сказать, что сделать. Какая-то холодная трещина ползет по нашим отношениям, ещё маленькая, но уже портящая настроение.

А ещё старушка-ведунья сказала Алёне, что у неё не будет детей. И вот после экзаменов, Алена хочет пройти ещё дополнительное обследование, чтобы выяснить была ли знахарка права. Я уже прямо хочу поговорить с этой старушкой. Ладно, будет обследование, значит, будут какие-то документы, будет ясность, тогда и можно что-то решать.

Сходил на репетицию «Прелестинки». И снова, уже в который раз очарован. Прямо всеми. Без исключения. Юные танцовщицы, ангелы. Удочерил бы или женился на каждой! Какие же они классные, умные, красивые. Дай бог, чтобы у каждой сложилась судьба, каждая достигла, чего хочет. Они достойны, они какие-то настоящие, свободные, не как наше поколение, и в то же время, такие родные.

Только бы не выбрали какое-то убожество себе в спутники жизни, только бы встретили на пути того самого рыцаря без страха и упрёка, и не ошиблись. Прямо ревную к их будущим избранникам уже. Странное чувство. Когда пришел на репетицию был абсолютно счастлив, а  теперь, из-за своих мыслей, расстроился. Сам себя расстроил.

Отчего я не крутой маг, отчего не могу разделиться на много-много ангелов, и невидимой защищающей силой следовать за всеми, кого люблю. Безумное желание контролировать всё. А может, это тотальное недоверие к миру? Надо избавляться от этого, надо больше доверять кто мне дорог, иначе я превращаюсь в мою маму, которая переживает по всякому поводу, которой надо всё знать и во всё вмешиваться. Пусть каждый летит куда хочет, надо верить в разумность птенцов, иначе не научатся они летать. Надо уметь отпускать. Даже тех, кого очень любишь.

Настя и Г.И. отчитали Алёну, за то, что она исчезла возле кафе и никому ничего не сказала. Хорошо хоть я её нашёл. Как я её отыскал, до сих пор не могу понять. Мог ведь пойти в любую другую сторону.

Алёна просто сводит меня с ума. И в хорошем и плохом для меня смыслах. С одной стороны, меня влечет и кружит голову её ненастность, желание близости. Всегда, везде, в любом месте, при первой возможности. Просто мечта, особенно после четырёх месяцев физического голода. С другой стороны, иногда она ведет себя как ребёнок. Смотрит на всё как-то однобоко. В любом затруднительном положении у неё одна тактика: вскочить и убежать, куда угодно – в другую комнату, на улицу, в лес, в  горы, к чёрту… И ещё утомляют бесконечные разговоры о вечной любви, о бессмертной душе, о сердце, как мериле всего и вся. Где-то в глубине, я согласен с нею во многом. Но быть столь категоричной, мне кажется, всё же нельзя.

Иногда мне нравиться дразнить Алёну.
-Ну, где ты видела вечную любовь?
-А Ромео и Джульетта?
-Это же выдумка Шекспира. И потом, они же умерли. Они умерли и вместе с ними их чувства. Ведь чувство это физиология и психология. А если тело мертво…
-Не говори так, я не хочу это слышать! Ты не такой! Ты сам не веришь в то, что говоришь. Любовь вечна, потому что душа бессмертна.
-Доказательства! Где доказательства? И, если душа бессмертна, почему все так боятся умереть? Даже те, кто говорит, что душа бессмертна. Ты веришь, что сердце мерило всего? А вот у Гитлера было сердце? Он следовал за ним? Он ведь тоже, наверняка думал, что сердце его право и подсказывает ему верные решения?
-Господи, Гитлер-то тут причём? Тебе нравится, чтобы я плакала?

Конечно. Мне нравилось, когда она плакала. Нравилось чувствовать себя виноватым, нравилось её утешать. Я хотел, чтобы она научилась отстаивать свою точку зрения. Не просто транслировать в мир набор банальных, хоть и очень важных, истин, а умела их защищать. Но она не хотела. Легче было убежать. Я ловил её. Мы мирились. Так же бурно и неистово, как ссорились. Настоящий театр.

Когда после очередного примирения мы лежим расслабленные и обессилившие, Алёна признаётся, что её преследует один поклонник. Он как обезумел. Всё время ищет встречи и говорит ей о своей любви.

-Вот, - говорю я, - человек, который следует за своим сердцем.
-Не начинай опять, - говорит Алена. А потом сама же снова рассказывает про бедного юношу, который решил, что они предназначены друг другу судьбой. И в повествовании её такое воодушевление, что я подозреваю, её нравится этот преследователь, ей нравиться чувствовать себя предметом такого страстного чувства. Её это раздражает, пугает, смешит, волнует. А я почему-то спокоен, и моё спокойствие начинает Алёну немного бесить: чего это я такой спокойный? Неужели я не боюсь её потерять.

-А что я должен сделать? Пойти и убить назойливого поклонника? А вдруг вы, и правда, предназначены друг для друга небесами? – говорю я.
И в меня летит книга. В голову. Больно, чёрт возьми! Такое вот счастье, с  синяками и слезами.

© Сергей Решетнев