Роман Три царевича. Часть 2. Тао II

                Исторический роман «Три царевича».

Место действия – Северо-восточная Африка, Древний Египет.
Время действия – около 1500 лет до нашей эры, то есть 3500 лет назад; т.н. Второй Переходный период (1715 — 1554 до н.э.).
Некоторые персонажи и события являются вымышленными, допущены отклонения во временной сетке и прочие вольности, обусловленные жанром.

                Часть 2. Тао II Секененра Смелый.
                Второй акт драмы.

    Содержание:
Сын Солнца.
Дочь Луны.

    Главные действующие лица: Тао II Секененра, Яххотеп-старшая, Апопи III.
    Действующие лица: посланец царя Апопи II; Хори - родственник и приближенный царской династии Уасета.
*****
                СЫН  СОЛНЦА.

              «Итак, случилось, что страна Египетская находилась во власти нечистых, ибо ни один владыка не был царем в то время, когда это произошло; царь же Секененра был правителем Южного города… Царь Апопи был в Аваре, и вся страна платила ему дань; (Южная страна) вносила свои подати, и Северная страна также несла все, что было хорошего в Дельте. И вот царь Апопи назвал Сутеха своим владыкой, не служил никакому иному  богу, бывшему в целой стране, исключая Сутеха. Он построил храм из прекрасного и вечного материала… и появлялся там ежедневно, чтобы приносить жертвы Сутеху…»
              «И вот, спустя много дней, царь Апопи послал князю (царю Секененра) Южного города сказать то, что сообщили ему его скрибы и мудрецы. И вот, когда гонец, посланный царем Апопи, достиг князя Южного города, он был приведен к князю Южного города. Тогда сказали Они (князь) гонцу царя Апопи: «Что привело тебя в Южный город, и зачем отправился ты в это путешествие?» («Какой приказ ты принес? Что заставило тебя проделать столь долгий путь?» ) Гонец отвечал ему (князю): «Это царь Апопи послал сказать тебе: некто (т.е. гонец) приходит (к тебе) по поводу озера с гиппопотамами, находящегося в Городе (твоем городе), ибо они не дают мне спать, днем и ночью их возня у меня в ушах. Тогда князь Южного города  горевал (долгое) время, и случилось там, что он не мог ничего сказать гонцу царя Апопи».
              «Я намерен поступить согласно вашей воле».
              «(Гонец царя Апопи) отправился восвояси туда, где был его владыка. Затем князь Южного города велел собрать своих вельмож, своих великих князей, а также своих офицеров и начальников… и он передал им, зачем царь Апопи присылал к нему. После того они все сразу умолкли на долгое время и не могли сказать ему ни дурного, ни хорошего. Затем царь Апопи послал их…»
                Папирус эпохи Рамессидов Британского музея. Конец утрачен.                Текст обрывается на фразе: «Царь Апопи … (разночтение при переводах: «послал их…»  или «посылает…»)»
*****

              Может быть, царь Апопи вслед за первым гонцом направил в Уасет второго, приказав на этот раз правителю Уасета самолично явиться к нему пред ясные очи в Хут-Уарет, дабы дать объяснения по поводу этих самых  гиппопотамов (кстати сказать, считавшихся священными животными в Уасете, - архаичное лунное божество Ях, которому издавна поклонялись в той местности, был сыном Великой Матери Апет, отождествлявшейся с самкой гиппопотама, Таурт), а визит такого рода  грозил для сына Тао Снахтенра повторением судьбы его отца. 

              Или «посылает их» относится к войскам, которым был дан приказ выступать на непокорную Верхнюю страну. Поскольку очевидно, что царь Апопи, издеваясь (ибо как могли мешать ему гиппопотамы, шумящие так далеко от него, где-то в верховьях Великой реки, и что означала раздраженная жалоба на них, как не издевательство?), отнюдь не шутил. Это был уже другой царь Апопи, не тот, который любезно предоставил вдове возможность похоронить супруга, а сын последнего, во времена гибели Тао Снахтенра бывший наследником престола.

В египтологии ситуация с царем Апопи не самая простая, так как точно неизвестно, сколько было царей с таким именем. Старая школа египтологии считала, что было три, соответственно трем тронным именам, которые были прочитаны на артефактах эпохи, – стало быть, последний, ввязавшийся в открытую борьбу с фиванцами и разбитый ими  царь – Апопи III. Затем количество Апопи свелось к двум – Аусерра Апопи и Акененра Апопи. Согласно еще одной, самой современной версии, царь Апопи был один, оба процитированных тронных имени принадлежали ему одному, и он правил порядка 40 лет, при этом имея сына, имя которого читают как Апепи (употребляя другие гласные в ряду тех же согласных). Хотя резкая перемена политического курса, ознаменовавшаяся разрывом отношений, намеренным вызовом, брошенным противоборствующей стороне, обычно бывает связана с новым правлением, причем первые шаги могут идти вразрез с предшествующей линией, что является аргументом в пользу наличия на троне Уарета хотя бы двух царей. Да и сорок лет правления для той эпохи – срок фантастически долгий.   

Имя царя апеллирует к имени ночного чудовища древнеегипетской мифологии, с которым  каждую ночь боролся бог солнца – змея Апопа.  «Они правили, не ведая Ра», - сказала о гиксосах царица Хатшепсут. Вернее будет, они правили, желая быть могущественнее самого солнца. 

              Да, согласно наблюдениям, смена власти часто приводит к новым шагам во внутренней и внешней политике, и, в частности, к осуществлению  предприятий, от которых воздерживалась власть предыдущая. Апопи, еще будучи наследником, советовал отцу отправить в Уасет войско. Теперь он мог сделать это сам, а для того, чтобы развязать войну, бывает достаточно и оскорбительного послания. Он делал первый шаг к ссоре, провоцируя противника на открытое выступление, надеясь, должно быть, что время еще не упущено. Но Тети-шери успела вырастить сына…

              Южная страна. Уасет, царская резиденция.
              Полуденные часы в знойной стране – это пора безмолвия и бездействия. Все попрятались в тень пережидать жару, пока в небе властвует бог Ра во всем совсем блеске и силе. Когда же образ могучего полуденного бога сменит усталый старик Атум, пора будет выползать из укрытий, браться за вечерние дела и готовиться ко сну.

               Сад при дворце царя в Уасете. Дворец, построенный из кирпича-сырца, как и все прочие здания в городе, представляет собой комплекс больших и малых одноэтажных строений с арочными входами, вентиляционными окнами на крышах, улавливающих северный ветер, более или менее роскошных и просторных в зависимости от того, для чего они предназначены и кто в них обитает. Дворцы и павильоны окружены садом и стеной, отделяющей дворцовые постройки от городских кварталов, между ними расположен прямоугольной формы рукотворный пруд, заросший лотосами.

              Итак, дворцовый сад, сверкающая на солнечных полуденных лучах яркая зелень пышных растений. Приятно пережидать жару под туго натянутым белым полотняным тентом небольшой переносной палатки, установленной в тени пальм на берегу пруда, где блаженствует в тишине и покое на широком низком ложе, застеленном льняными простынями, пользуясь совершенным одиночеством, молодая пара. Если приглядеться к ним в эти интимные минуты, то можно заметить, что мужчина… нет, не может быть! …казненный несколько лет назад царь Уасета Тао… по крайней мере до чего же похож! А женщина – вылитая Тети-шери, только не постаревшая преждевременно от горя над гробом молодого мужа, а прежняя - юная, прелестная, с хрупкой фигурой девочки-подростка, нежным личиком, тонким прямым носиком, пухлыми губками, задумчивыми глазами… Время, кажется, вернулось вспять.

            Жаркие дневные часы иссякают. Зной идет на убыль, солнце начинает клониться к закату.
            Из глубины сада доносятся детские голоса, пробуждающие молодых людей от дремоты. Мужчина, смеясь, притворно ворчит, что теперь их не оставят в покое.
- Все равно пора вставать, - потягиваясь в его объятии нежным стройным телом, говорит женщина и притворно же жалуется, что возлюбленный утомил ее.

              Детские голоса становятся ближе. Женщина встает и набрасывает на себя длинное платье из белого тонкого полотна чрезвычайно простого покроя – две широкие полосы, проходя через спину и грудь, поддерживают на плечах прямой чехол, который, вследствие своей крайней узости, обтягивает  бедра и доходит до середины голеней. Обычно такой наряд довершает широкое «солнечное» ожерелье-усекх, а на ноги обуваются сандалии, но женщина находится в неформальной обстановке, у себя дома, и не желает тратить время и силы на такие мелочи, а потому остается без украшений и босой, только чуть-чуть пригладив растрепавшиеся волосы.

- Вставай же, - смеется она, маленькой ручкой толкая все еще лежащего навзничь на постели мужчину. Но он встает только тогда, когда между полотнищами палатки просовывается смеющаяся рожица мальчика лет двенадцати. Впрочем, наряд мужчины еще более прост и на него нужно еще меньше времени - всего-то короткая полоска льняной белой ткани с  полукруглым краем. Полоска оборачивается вокруг стана, полукруглым краем сверху, и ловко завязывается привычным узлом - вот и все. Об обуви мужчина тоже не собирается беспокоиться. Обхватив мальчика за плечи, он выходит наружу, за ним его подруга,  и вот они видят перед собою на дорожке, обсаженной цветами, целую стайку детей разных возрастов, с которыми и нам тоже следует свести знакомство… Ах да, мы ведь так и не выяснили, кто же эти прекрасные молодые люди, так страстно и нежно влюбленные друг в друга и так живо напомнившие нам Тао и его супругу Тети-шери. Это их дети, Тао Секененра и его сестра и жена Яххотеп.

              Детей, нарушивших уединение супружеской пары, считая и того, кто первым сунул любопытный нос в палатку к родителям, было шестеро. В их веселой живой стайке сразу выделялся самый старший мальчик лет 14-15 от роду, собственно, уже юноша (в южных странах в таком возрасте или чуть старше порою вступают в брак), далее девочка немного помладше, рядом с нею маленький мальчик не более трех-четырех лет, а также совсем малыши, - только начавшая ходить девочка и новорожденный мальчик на руках у няни. Все дети были немного похожи друг на друга, имели сходные черты лица и фигуры, и не мудрено, ведь они все, за исключением старшей девочки и мальчика-трехлетки, были детьми одних родителей, разумеется, царственной четы. Однако и последние являлись царскими родственниками, так что мало отличались от царевичей.

Старшего юношу звали также, как деда и отца – Тао; среднего, двенадцатилетнего или около того, - Камосу (это имя можно перевести как «Рожденный душой»); имя младшего, в пеленках, было Яхмос, а его сестрички, которая родилась на год раньше брата, - Яхмос-Нефертари. Старшая девочка приходилась Тао-старшему племянницей, она была дочерью его сводного брата. Ее звали Яххотеп, как молодую царицу, и она предназначалась в жены наследнику. Подходя к родителям, он как раз держал ее за руку. Мальчик-трехлетка рядом с нареченной Тао-младшего был ее родным братом.

-   Нас прислала бабушка, - сказал Тао-младший, - Она хочет, чтобы мы сегодня кушали у нее.
- А у нее все готово?
- Наверное, я проголодался.
- Ну что ж, тогда идем.

И вот они все вместе, включая детей (одетых еще проще родителей, причем на младших вообще ничего не было) в сопровождении молодых нянек, - той, что качала на руках крошечного царевича и еще двух других, присматривавших за детьми и теперь исподтишка бросавших робкие взгляды в сторону повелителя (для каждой из них его пусть краткое внимание было бы пределом мечтаний), чего Яххотеп с чисто царским высокомерием не пожелала даже заметить, - все вместе направились к павильону царицы-матери, предвкушая вкусный стол. Они уже почти дошли до дверей, когда дорогу им пересек запыхавшийся офицер охраны.
- Ваше величество, - слегка срывающимся от спешки и волнения голосом выдохнул он, - Гонец… Гонец из Уарета.

              К молодому военному, который принес это известие, оказавшееся судьбоносным, следует приглядеться повнимательнее, поскольку этот бравый вояка лет 25 отроду, подтянутый, стройный, мускулистый, загорелый, быстрый в движениях и на слово, сверкающий черными глазами под прядями черных волос, не самое последнее лицо в этом повествовании. Ему предстоит совершить немало подвигов и долгое время находиться в гуще событий, то радостных, то необратимо-трагических… Его имя Хори, он происходит из царской семьи, хотя и занимает в ее иерархии далеко не высшую ступень, но по стечению обстоятельств очень близок к ее членам. Кроме того, его родословная уходит по одной из линий в один из важнейших центров региона – Нехеб, о котором также стоит сказать несколько слов. 

Когда-то, в давние незапамятные времена, этот город, который сегодня нам известен как Эль-Каб, был столицей всей Южной страны. От тех полумифических столетий на противоположном берегу реки напротив Нехеба сохранились остатки царской крепости Нехен, где жили и правили ныне мертвые и безвестные цари, из которых только один передал потомкам, да и то не имя свое, а лишь прозвище - Скорпион.

С тех пор Нехеб постепенно утратил свое первостепенное влияние в верхнем течении Реки, и его решительно превзошел Уасет. Однако от прежних мощи и славы еще кое-что осталось в Нехебе, где, как и в глубокой древности, почитали богиню Нехебт (или Нехебет, Нехбет - она-то и дала городу свое имя), воплощением которой был белый гриф-стервятник, считавшуюся в качестве Владычицы и покровительницы Верхней страны одной из двух царских защитниц (вторая была родом из Нижней страны, богиня-кобра Уаджет). Местные князья располагали и богатствами, и силой.

В не слишком же отдаленные от времени повествования времена Уасет, властвовавший над определенной областью в Верхней стране, стремился не только оборонить свои владения от посягательств Хут-Уарета, но также был постоянно занят борьбой с окружающими его мелкими городами-государствами, на которые рассыпалась некогда единая Черная земля.

Успех сопутствовал сыновьям солнца, главный бог их города Амон и его жена, покровительница воинов Мут, неизменно приходили им на помощь, и сфера их влияния  все расширялась. Военная аристократия Нехеба долго не желала признать главенство и превосходство Уасета, однако вода и камень точит. Древняя столица протянула руку новой, и в этом союзе был залог будущего могущества всей страны.             

Уасет и Нехеб были одинаково заинтересованы в том, чтобы отношения между ними сохраняли стабильность, а между тем, поскольку в их союзе неоспорима была главенствующая роль Уасета, уроженцы Нехеба все больше привыкали видеть себя подданными солнечного рода царей Уасета и гордиться этим в пику ненавистному Хут-Уарету и неразумным южным соседям, не желающим признавать ничью власть, ни чужих, ни своих царей, в надежде усилиться самим, хотя время для этого уже было упущено. 

Одним словом, правящим верхушкам двух великих городов юга удалось достигнуть соглашения, в результате чего имели место династические браки. (К слову сказать, примеры таких союзов встречались в истории страны с давних пор. Известно, что именно вследствие удачной женитьбы на царевне по имени Нейтхотеп, родом из низовий, царю-южанину Мену удалось прибрать  к рукам власть надо всей страной, от южной границы с Нубией до морского побережья.)

              Родители Хори рано оставили этот мир. Так вышло, что их миновали наиболее вероятные для того времени виды смерти (в отношении мужчин, например, ранняя гибель часто была судьбой даже царей, значит их подданным, по логике вещей, должно было везти еще меньше, а женщинам чаще всего грозили неудачные роды), однако эти молодые люди погибли по другой причине - вместе, в один день и час, в связи с трагедией на охоте, причем, хотя они принадлежали к боковой, не главной ветви царской семьи, та охота тем не менее была поистине царской - охота на львов в пустыне, каковой мужественной забаве знатные молодые люди частенько и с упоением предавались на всем протяжении тысячелетней истории страны Хемит, безжалостно уничтожая львиное поголовье, причем, бывало, что мужчин сопровождали их женщины, жены или наложницы, но, как и во всяком спорте, имели место при этом и несчастные случаи.

Затем Хори осиротел еще раз, когда умерла усыновившая его родственница, одна из младших цариц, почему так и получилось, что его детство прошло вместе с детьми Великой  царской супруги Тети-шери и под ее опекой.

Выросший в атмосфере интересов и настроений царского двора Уасета, он стал верным и преданным подданным их царских величеств и, вероятно, в силу семейной склонности безо всяких раздумий избрав профессию военного (впрочем, это было в духе времени – все вокруг, начиная с царя, в основном, ввиду непрекращающихся мелких стычек с ближними соседями и угрозы нашествия со стороны Нижней страны, были военными), вполне в ней преуспел, превратившись в смелого, опытного, надежного офицера, сделавшись одним из оплотов царского трона...

              А теперь следует вернуться в полуденный царский сад, к молодому царю, его жене и детям, где истекают последние минуты их мирной жизни, убывающие тем быстрее, чем отчетливее берет верх в их сердцах тревога, прозвучавшая в голосе Хори и в смысле переданного им краткого сообщения:
- Гонец из Уарета!

            … Тао принял посланца царя Нижней страны с соблюдением полного царского ритуала, предписанного в таком случае. Он восседал на троне в главном зале дворца, а трон стоял на возвышении среди леса раскрашенных колонн (в египетских строениях всегда возводили множество колонн, поскольку в Та-Хемет часты были землетрясения, что заставляло зодчих делать свои постройки более надежными за счет дополнительных архитектурных деталей).

Трон, то есть парадное кресло, был «львиным» – ножки и подлокотники украшали резные львиные головы. Лев, как это было известно и древним, и нынешним поколениям людей, безусловно, царь зверей, но древние также знали, в отличие от нынешних своих потомков, что лев – зверь солнца. Двойная символика, согласитесь, вдвойне приличествовала случаю.

Одет Тао был теперь как полагается особе столь высокого положения, начиная с сандалий со слегка загнутыми носками, выложенных по ремешкам золотыми бляхами и застегнутыми на щиколотках драгоценными пряжками, и заканчивая высокой короной.
Облачение из тонкого льна сияло белизной, промежутки обнаженного тела скрывались под драгоценным цветным воротником-усекхом с огромной подвеской, сложными широкими браслетами на плечах и предплечьях и высоким поясом. Глаза и брови царя были подведены четкой широкой темно-зеленой линией (для этого использовалась паста из порошка малахита), подбородок венчала туго заплетенная накладная бородка, - египтяне предпочитали бриться, но для торжественных церемоний в царской косметической шкатулке приберегался этот зримый символ неоспоримой мужественности.

Царская корона представляла из себя белую корону «хеджет», имеющую вид высокого белого цилиндра, сужающегося кверху и заканчивающегося подобием шара, но этот цилиндр был еще украшен по бокам пышными перьями (в скульптурных изображениях они выглядят как витые лопасти) и изображениями царских змей, а в своей надлобной части - солнечным диском из золота и рогами Амона, одной из ипостасей которого был баран (так называемая корона «атеф», занимавшая достойное место в ряду других царских корон, самая красивая, сложная и таинственная из них – в ней часто изображали Усира - Осириса, владыку потустороннего мира и подателя вечной жизни).

Белая корона хеджет – символ лунных божеств. Ее предпочитали цари Верхней страны – лунопоклонники. В «Текстах саркофагов» эта корона описана как воплощение лунного нетеру Джехути. Магия короны уравнивала ее с Оком Гора – защитным амулетом. 

         … Красивое лицо царя было спокойно, как у статуи, и ничего не выражало, кроме божественной отрешенности от суеты мгновенного мира у своих колен, озаренное милостиво-безразличной полу-улыбкой небожителя.

              Место рядом занимала поистине неземная, хрупкая, грациозная, разукрашенная и разнаряженная главная жена-сестра в традиционном  пернатом головном уборе египетских цариц, изображавшем грифа-стервятника, птицу покровительницы Верхней страны богини Нехебт (Нехебет) – клюв нависал надо лбом, когти сжимали мистический охранительный знак «шен», а золотые, искусно выполненные вплоть до каждого отдельного пера крылья спускались поверх ниспадающих до плеч, заплетенных в мелкие косы темно-каштановых волос.

Правильные черты нежного лица – высокий лоб, полукруглые брови, тонкий прямой нос, а над плавной линией подбородка – красиво очерченный рот, верхняя губка которого чуть приподнята и выдается вперед, заставляя заметить ее алую полноту, что кажется особенно очаровательным. 

Еще одна царица, недавняя регентша, сидела несколько поодаль, - Тети-шери добровольно покинула главное место на тронном возвышении, уступив его целиком своим детям, как только они повзрослели, и теперь наслаждалась величием сына, которого она пестовала и охраняла в течение всего его детства и юности. Впрочем, на советах ее мелодичный негромкий голос до сих пор заставлял умолкать и важных сановников, и боевых генералов. Царица-мать также блистала уборами и драгоценностями, а слой косметики на лице молодил ее (ведь известно, что молодое лицо косметика старит, а старое, напротив, молодит), делая ее похожей на старшую сестру своей дочери. Вокруг, согласно занимаемым должностям, стояли придворные.

              Посланник царя Апопи был принят с выражением почестей, положенных его повелителю, - царь Уасета встал и приветствовал его стоя вместе со своей царицей. Затем хозяин и гость заняли каждый свое место, а придворные продолжали стоять.

Пока зачитывался документ, посланник делал наблюдения за царской четой и всем собранием. Он представлял из себя, что называется, человека бывалого, но в Уасет судьба занесла его впервые, и в душе он вынужден был признать, что нигде до сих пор не видел такой изысканной роскоши, а также столь неподдельного и естественного достоинства.

Груды золота и драгоценных каменьев – сколько угодно, надменности и высокомерия – ради бога. Но того, что нельзя купить за золото, того, чем нельзя притвориться при всей заносчивости выскочки, того, что всегда отличит царя в рубище нищего от нищего в платье царя, - настоящего, врожденного, впитанного с молоком матери благородства он никогда еще не лицезрел в столь полном объеме.

И также втайне его охватила ярость всех дикарей на свете при виде совершенной и недостижимой для них культуры, которая восхищала, привлекала и одновременно безразлично, безжалостно и безнадежно отвергала их, как недостойные низшие существа, - ярость и желание если не овладеть, то уничтожить.

Увидеть разоренный оскверненный дворец, закопченные и обугленные в пожаре ныне сияющие красками росписи на стенах; увидеть кровь на сложенных в милостиво-безразличную полу-улыбку устах царя и гримасу страдания на его неподвижном красивом лице; увидеть изнасилованную и брошенную окровавленной и ободранной в дорожную пыль грациозную нежную хрупкую царицу, - и так только успокоиться от перенесенного унижения находиться рядом с ними, ощущая себя при этом  неизмеримо ниже их… Они слишком хороши, чтобы жить, ибо, пока они живы, то что же тогда такое мы?!
 
              Само древнее священное царство, завоеванное, обложенное позорной данью, но не сломленное, не уничтоженное в своей тайной непостижимой глубинной сути было явлено здесь, среди частого леса расписных колонн вокруг тронного возвышения с восседающей на нем блистательной венценосной парой.

И коль скоро сияют красками частые колонны тронного зала дворца Южного города, коль скоро занимают в нем троны царь и царица, с текущей в их жилах легендарной солнечной кровью древних богов и царей, то это значит, что ничего не изменило полтора века иноземного владычества, главное осталось и было столь же величественно, прекрасно и недосягаемо, как и когда-то прежде.

Река отступает перед силой стихии, берега ее сохнут, природа умирает, но река по-прежнему  несет свои воды вдаль, к морю, и в положенный срок разольется вновь и оживит берега… Нельзя позволить этой реке разлиться вновь. Разлив окажется необратимым.

              И еще невольно подумал высокопоставленный гонец, что те, кто отправил его сюда, чувствовали при составлении привезенного им письма совершенно то же самое, что и он в данную минуту. С точки зрения дикаря, нельзя было придумать ничего лучше наглого и грубого заявления, содержащегося в этом послании, оглашенным ныне посреди церемониального зала перед этими царем и царицей и всем благородным собранием.

              После отъезда посланника, почтенного пирами и увеселениями, задаренного драгоценностями  и обнадеженного заверениями в том, что приказание из Хут-Уарета будет исполнено, но тем более раздосадованного, чем безупречнее вели себя хозяева, Тао разослал гонцов по своей стране и собрал на совет главных жрецов храмов, правителей областей, старшин городов, своих офицеров и в присутствии обеих цариц и своего сына-наследника предложил этим людям выслушать послание Повелителя стран…

Позднее предание утверждает, что все были перепуганы. Южная страна платила дань, но она жила в мире и покое. Теперь военная опасность придвинулась вплотную. Если снести пощечину, последуют новые, если ответить оружием вместо слов… Конечно, силы накоплены, армия находится в боевой готовности, обученная и оснащенная всеми новейшими видами вооружения, как то: бронзовые мечи и доспехи, тучи стрел и бесподобные грозные боевые колесницы. Наместники областей также выставят свои войска. Но…

              Конец всем колебаниям решительно положил молодой властелин.
- Пока идет обмен посланиями, есть время стянуть войска к северной границе, - сказал он, завершая совещание.

              Так было положено наконец начало открытой ожесточенной борьбе за свободу, и народная память связало это событие с именем Тао Секененра из XVII династии Уасета. В среде позднейших исследователей он известен как «Храбрый» или «Смелый» за проявленные им мужество и героизм. Это прозвище им вполне заслужено. Что удивительно, оно первоначально входило в его царское личное имя – Секененра, слог «кен» как раз и означает превосходный эпитет – «смелый, сильный». Дословный перевод означает: «Тот, кого сделал смелым Ра», но это тот случай, когда человек прослыл таковым не только по милости богов, но благодаря собственным заслугам. Это тот случай, когда имя оказалось пророческим. Начинать же всегда трудно.

              От этой темной неспокойной эпохи до поздних потомков дошло мало документальных свидетельств того, как развивались события, какие цари и в какой последовательности правили тогда в странах. Многое осталось неизвестным – отдельные имена и судьбы, отдельные эпизоды, возможно, чрезвычайно важные и значимые, но, увы, канувшие в бездну времен бесследно. Кто проявил героизм, а кто был предателем, кто был казнен, а кто умер своей смертью, кого стоило бы презирать, а кем восхищаться…

По крупицам бесценных данных ученые люди теперь пытаются восстановить хотя бы исторические фрагменты, надеясь, что однажды из осколков мозаики, может быть, будет сложена наконец целая картина. Наука роется в пыльных развалах на местах древних кладбищ и городов, наука копит факты и не торопится с выводами. Возможно, она не сделает их никогда. А фантазия не знает ограничений и не терпит отлагательства, и ей давно уже не препятствуют в вольном полете между реальностью и мечтой, поскольку это все равно было бы бесполезно. Но именно фантазия помогает скрасить долгие годы кропотливого труда и ожидания, именно она вдохновляет новых волонтеров на тяжелый подвиг изыскания истины.

              Надо отметить, что все, что на самом деле известно о Тао I – только имя в списке. Нет даже уверенности, что именно он был супругом Тети-шери. Памятники Хут-Уарета, возможно, могли бы пролить свет на судьбы некоторых правителей Уасета, но только памятников этих практически не уцелело.

Когда египтяне под предводительством своего смуглого кареглазого царя, одного из череды царей-воинов, стоявших у власти в те грозовые годы, взяли Уарет штурмом, они разметали его по камешку и стерли с лица земли до такой степени, что ученые до сих пор ломают голову над тем, где же он все-таки находился. Так что, если цари с родовым именем Апопи и оставили летопись своих деяний и подвигов, в надежде поразить их перечнем потомков, то они сильно просчитались, - от этой летописи не осталось и следа.

Конечно, кое-что из отголосков тех событий, которые имели большое значение для Уарета или даже именно в нем произошли, могло бы сохраниться в Уасете, поскольку то, что касалось Уарета, непременно затронуло бы Уасет, однако египтяне не любили увековечивать факты, не служившие их славе, так что, если эти самые события нельзя было извратить так и представить таким образом, чтобы из позора и поражения получились слава и победа, как сделал это фараон Рамзес II Великий в отношении своего блистательного разгрома под Кадешем, то о них и вовсе не упоминалось.

Стены храмов пестрят гимнами победителям и скрупулезным перечнем привезенной ими из захватнических рейдов добычи, но ничего не говорят о неудачах и ранах, равно как и о неотмщенных обидах и бесславных смертях. Никто не знает, какую дань и в каком объеме платила Южная страна гиксосам, так что даже берет сомнение, а платила ли она ее когда-нибудь вообще. Сколько царей и полководцев, и какие поименно, погибли на поле боя или были замучены в плену, - неизвестно.

              Надо отметить также, что все, что мы знаем о Тао II – только обрывок записанного через 400 лет после происшедших когда-то событий народного предания, неведомо как заканчивавшегося. О том, каким был конец истории, молчаливо свидетельствуют мумифицированные останки погибшего на поле боя воина.

Исследователи сходятся во мнении, что останки сильно изуродованы вследствие применения боевого оружия, причем именно того образца, какой был в обычае у его врагов, – гиксоский топор снес нижнюю левую часть лица воина, обнажив кости подбородка, скулы и зубы, и раза четыре проломил череп справа и слева в области лба. Очевидно, нападающие разили с обеих сторон, то есть воин в бою оказался окруженным врагами. О том, чтобы тело не разлагалось, сразу почему-то не позаботились, вследствие чего останки имеют совершенно жуткий вид. Между тем именно эти останки, по существу, и есть единственное материальное свидетельство подлинных происшествий давних времен, сохранившееся каким-то чудом до наших дней. 

              Захоронения царей XVII династии в Уасете (Фивах) производили  в местности, ныне носящей арабское название Дра-Абу-эль-Нага, на западном берегу реки, в северной части Фиванской равнины напротив Карнака (знаменитая Долина царей с гробницами властелинов XVIII и последующих династий, высеченными в скалах у подножия горы, имеющей природную форму пирамиды, где властвовала богиня-змея Меритсегер, богиня «Любящая молчание», начнет свое существование только через несколько поколений).

Там, в Дра-Абу-эль-Нага, находились скальные гробницы древней аристократии Уасета, там покоились цари Среднего царства  – Интефы и сам Ментухотеп II, объединивший под твердой рукой все царство после падения династий города Белой Стены (Мемфиса) и правивший в Иттауи, но захоронение свое устроивший на родине предков.

Небольшие пирамиды из кирпича-сырца отмечали захоронения царей из Уасета, в том числе и царей XVII династии, и были еще целы, когда через четыре века их обследовала ревизионная комиссия одного из царей династии Рамессидов. Однако еще через некоторое время угроза со стороны грабителей стала такой необоримой, что все гробницы оказались разоренными, и ради вящей сохранности священных царских останков саркофаги с мумиями древних царей без разбору перенесли в тайные хранилища.

А потом миновало почти две тысячи лет, и вот ученым, прошедшим по следам грабителей гробниц, что произошло в конце 19-того века нашей эры в течение 20 лет, оказались известны три тайника, наполненных мумиями древних царей и верховных жрецов.

              В тайном хранилище Дейр-эль-Бахри и было обнаружено тело убитого в бою воина…

              Останки Тао Секененра первым обследовал, сняв погребальные бинты, Гастон Масперо, глава Службы Древностей Каира, что произошло 9 июня 1886 года. В словах составленного им подробного документа, скрупулезно описывающего нанесенные некогда погибшему смертельные ранения и их характер, помимо этого ясно чувствуется глубокое уважение ученого нашего времени к этому герою лет минувших в связи с его великим подвигом и трагической гибелью: «Эта мумия является останками красивого, энергичного человека, который, возможно, дожил бы до ста лет, и он, вероятно, защищался решительно против своих противников; его лицо до сих пор сохранило выражение ярости».   
    
                ДОЧЬ  ЛУНЫ.
      
              Южная страна, Уасет.
- Мы сделали все, что могли, - сказал Хори, сам израненный и еле держащийся на ногах, когда, забыв о ранге, к нему бегом выбежала царица Яххотеп, - Мы отбили тело царя… - он пошатнулся, и Яххотеп вынуждена была протянуть руки и поддержать его, - Битва была страшной. Мы вынудили их отступить...

              Перед парадным входом в главный корпус царского дворца в окружении запыленных измученных солдат стояла повозка, запряженная быками. То, что находилось на повозке, было покрыто грязной простыней, испещренной бурыми пятнами. Не помня себя, Яххотеп подошла к повозке и отвернула покрывало…

Впоследствии, когда изредка в памяти ее всплывали события того страшного дня, она неизменно испытывала острейшее страдание, не притуплявшееся с годами, когда вновь и вновь будто воочию видела обнаженные зубы в зияющей на лице ране и прикушенный между ними во время последних мук агонии кончик языка. Он умирал, а его добивали топорами, и никого не оказалось рядом, чтобы отвести занесенное над поверженным во прах умирающим оружие и дать ему умереть спокойно…

Конечно, еще она вспоминала время подготовки к походу, войсковые сборы, один из последних вечеров, проведенных вместе с мужем, когда они, беседуя, медленно шли вдоль берега дворцового пруда, выложенного цветным камнем, и Тао говорил о предстоящей войне, давал ей советы по управлению городом и страной в его отсутствие, наказывал ей беречь детей…

Он нервно обрывал листья цветка, сорванного только что по дороге, и бросал обрывки в воду, и они плыли, кружась, увлекаемые легким ветерком, а он вдруг вспомнил и сказал ей, что ему сейчас как раз 28 лет, как было богу Усиру, когда его убил брат его Сет… Он ошибся - бог Усир был убит на 28 году своего правления, а не на 28-м году жизни, но, похоже, он ошибся намеренно… Может быть, предчувствовал свою гибель?..

Потом проводы в поход, ожидание… Известие… И погребение, и траур… Какие-то бытовые хлопоты, связанные со всем этим, необходимость каких-то распоряжений, каких-то действий, поступков, слов… Но все это не было так болезненно, так ужасно, так бесконечно безжалостно, как то, что она увидела, отвернув окровавленную простыню, увидела, чтобы не забыть никогда…

              Погибшего оплакали, тело отдали бальзамировщикам, с большим опозданием приступившим к своей работе… ими было использовано много пряных трав, и Яххотеп запомнила пробивавшийся даже из-под закрытой крышки гроба особый сильный терпкий аромат, который должен был перебить и заместить запах смерти, в ее восприятии становясь этим запахом… затем состоялись проводы в гробницу, небольшую пирамиду с небольшим поминальным храмом на западном берегу Великой реки, со всеми положенными в этом случае обрядами, и правителем был провозглашен Тао-младший, третий с таким именем в семье,  в день своей коронации женившийся на своей родственнице Яххотеп, внучке Тао I по боковой линии, мать которой была царевной крови, а бабушка происходила из Нехеба, что еще более упрочило связь с этим богатым и могущественным городом.

Это была уже настоящая дружба, которую с помощью дипломатии, богатых даров и щедрых знаков отличия удалось сохранить всем последующим царям лунной династии Уасета на радость себе, на горе врагам. Отныне князья и знать Нехебта поддерживали Уасет не только в битвах против Уарета, но и в борьбе против упорных мелких царьков по верхнему течению реки, постоянно угрожавших единству Верхней страны, которых только решительные и бескомпромиссные военные действия привели, наконец, к желанной покорности (правда, это произошло не так просто и не так быстро, как можно об этом сказать).

            … Когда Яххотеп подняла лицо, склоненное над изуродованными останками мужа, залитое слезами и искаженное страданием, это было уже не лицо прелестной нежной царевны, избалованной почестями и любовью. В один миг оно постарело, утратило цветущий вид, поблекло и покрылось морщинами, сделавшись так похоже на лицо оплакавшей мужа Тети-шери.

Теперь в семье была другая юная царица – младшая Яххотеп, супруга Тао III, и другая женщина средних лет, с первыми морщинами на коже и первой сединой в волосах, с глазами, на дне которых запеклась вечная мука, забывшая о себе и помнящая только о своем долге…

Также была еще одна особа царской крови, - эта уже и совсем старуха, сморщенная, высохшая… Тети-шери уступила дочери свой промежуточный облик, в котором ее знали окружающие во все время ее вдовства до дня утраты единственного сына, и в одночасье постарела еще более над его мертвым телом.

И если бы кто-нибудь смотрел на происходящее со стороны, а потом, отвлекшись на минуту, вдруг опять вернулся к созерцанию, то он принял бы младшую Яххотеп за старшую, старшую за Тети-шери, а Тети-шери за еще какую-то неизвестную старушку, может быть, бабушку старшей Яххотеп.

              Хватило бы трех актрис, чтобы проигрывать перед зрителем цикл за циклом историю древней царской семьи Южного города Уасета, - юная красавица, женщина средних лет, старуха… Три лица, три жизненных возраста.

А чтобы сыграть, представив в лицах, меняющихся на троне их мужей и сыновей, хватило бы одного молодого мужчины, да еще, пожалуй, подростка, да еще, пожалуй, ребенка…

Тао I погиб, оставив сына-ребенка. Тао II погиб, оставив троих – сына-подростка, сына-ребенка и сына-младенца. Одно и тоже лицо в детские годы, в подростковые, во взрослые. А пожилых и старых актеров не понадобится. Цари Уасета долго не жили.

              Итак, завершилось уже два акта этой драмы. С такой быстротой, что не успеваешь вздохнуть, не успеваешь оплакать. Точно, как это бывает в жизни, ведь всем известно, что только в детстве время идет медленно, а затем оно набирает бешеный темп. Особенно убыстряется его сумасшедший бег в грозовые бурные эпохи…

          … Поодаль от оплакивающей погибшего царя царицы стоял ее старший сын, стройный темноволосый подросток. Глядя на слезы матери и с трудом сдерживая свои, он готовился в своем сердце исполнить свой долг, долг наследника опустевшего трона, и принять на себя груз царской власти, сам не зная, придется ли ему это по плечу.
               
                Конец Части 2.   
(2004-2005, 2018гг.)
*****
Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/03/30/1731

К началу, содержание:
http://www.proza.ru/2018/03/30/1705