Новая жизнь

               

«20 апреля. Ночью устойчивая плюсовая температура – можно высаживать рассаду. О планах посадки утром рассказал и бабе Мане… но старая же ведьма! Все выспрашивала об Оксане и внуке – отчего  с ними повздорил? Буду я ей рассказывать, как «дорогой внучок» всю рассаду прошлой весной вырвал и аккуратно сложил кучкой! Мне что – первым извиняться? Не хочу об этом  - горько становится на душе!»- поставив точку в дневниковой записи, военный пенсионер Петр Петрович Упартый сломал грифель карандаша.

                ***

Весенний вечер был лиловым. Уже жужжали пчелы у набухших цветочных почек, когда Упартый, оставив кисть в ведре с побелкой, выпрямился и осмотрелся, держась за поясницу.  В сумерках белели обработанные стволы, и можно было уходить в дом с чувством исполненного долга.  Только поднялся на крыльцо, как   все вокруг озарилось вдруг  фиолетовыми всполохами. Высоко подняв кустистую бровь, уставился на бетонное ограждение клиники за его дощатым забором. Там, казалось, стояла исполинская пожарная машина с проблесковым маячком, только без сирены. Беспомощно оборотился, словно ища совета у кого-то, но  всполохи угасли, и, постояв еще немного, Петрович зашел в дом.

                ***

Утро все еще прихватывало холодком, и Упартый вышел за водой, набросив побитую молью шинель. У колодца синел лицом на холоде алчущий с утра Куралес, стариком выглядевший в свои сорок. Подождав соседа, он  предупредительно спустил в колодец мятую бадью.

- Привет, Куралес, - Упартый полез было за сигаретой, да вспомнил, что бросил. – Что там в клинике было вечером – не видел?

- Видеть не видел, - дрожа в ветхой куртке, тот вращал рукоять ворота. – Слышал только, что там Мессия родился вроде… - подал бадью с водой соседу.

- Кто?! – ошарашенный Упартый пролил воду мимо ведра.

- А бабу Маню позвали посреди ночи с иконой … с этим ее… с Чудотворцем,  в клинику. Я только что заходил к ней… помочь, то да се … Так вот она  говорит: дитятко там родилось. Чудное – светилось будто.  Выходит, что Спаситель пришел.

- Ах, баба Маня! – Упартый выдохнул с облегчением. – Так у нее что ни день, то или новый Спас, или Конец Света!

- Наверное, - пожал плечами Куралес, которого с утра мало занимали вопросы схоластики. – Слушай, Петрович… может, тебе огород вскопать? Мне бы только «поправиться» с утра…

                ***

 - Все-все! – после второй у Куралеса на землистого цвета щеках робко проступил румянец, и он прикрыл стакан заскорузлою ладонью. – А то не вскопаю, Петрович!
С лицом, выражающим решимость к подвигу, направился он к двери и обернулся на пороге: - Да! А ты как узнал о Мессии?

- Какой там мессия! - хозяин уже убирал со стола. – Ну, светилось  у них за забором в сумерках, словно прожектор какой фиолетовый…

- Ох, ни хрена! – присвистнул  Куралес. – Ладно, пойдем  - покажешь фронт работ.

                ***

Работу Куралес всегда делал на совесть – чего не отнять, того не отнять!  Упартый присел у вскопанной грядки: земля не липла, но и не рассыпалась еще – самое время высадить рассаду поутру. Быстро темнело, он с подозрением  скосил глаза на бетонную изгородь, но в клинике, похоже, все устаканилось.

 Дома полистал свой дневник, сравнил с прошлогодними сроками посадки,  нахмурился на строки о размолвке с дочерью… когда осознал вдруг, что давно уже слышит в комнате немыслимые, неподобающие звуки: в углу у холодильника все явственнее слышался тихий плач ребенка. На ватных ногах  подошел к холодильнику – никого там не было, конечно, лишь слабым фиолетовым светом светился угол. Открыв трехлитровую банку, трясущимися руками  налил полстакана самогона… и услышал, будто кто-то зовет его. Зовет без слов, имени не называя… но зовет! Зубы застучали о край стакана, расплескивая хмель, и тогда, оставив бесплодную попытку выпить,  косясь на угол, уселся к дневнику и крепко сжал пальцами карандаш.

                ***

Наутро  проснулся непривычно бодрым, по старой привычке сделал нехитрую зарядку, налил липового чаю, механически пролистнул вчерашние дневниковые записи… и оцепенел: какой плач? какой ребенок? – ничего такого он решительно  не помнил!  Можно было бы попенять Куралесу на самогон… да напиток-то свой был, годами проверенный.
 
Обстоятельства, однако, не позволили долго предаваться недоумению: в окно   увидел, как у забора остановился микроавтобус «Мерседес» с логотипом «УФО ТВ». Когда вышел во двор, калитку уже дергал какой-то прилизанный хлыщ в темных очках. Едва успел открыть, как репортер, невнятно представившись, наставил микрофон:
- Что Вы можете сказать об инопланетянах, появившихся вчера в этой клинике?

 «Оп-па! – толкнулось в мозгу Упартого. – Это не о вчерашних ли моих глюках?» Что-то такое, верно, изменилось в его лице, так как вошедший тут же хищно подался вперед:

- Конфиденциальность гарантирую…

- Ну, так в клинике и  спрашивайте - отшатнулся Упартый.

- Там же охрана  усиленная и не пускает… у них всегда такая охрана?
Озадаченно открыл было рот, но тут завизжали тормоза, и у ограды остановился еще один микроавтобус, теперь уже с логотипом «Стар ТВ».  Дверца открылась, с микрофоном наизготовку выскочила приземистая блондинка и сходу затараторила:

 - Стар ТВ! Что Вы можете сказать о вчерашнем появлении сверхлюдей в  клинике?

- Так! – лопнуло терпение у интервьюируемого. – Нет комментариев! Туда, туда! – махнул рукою вдоль улицы.

               
                ***

К обеду корреспондентов еще прибыло, и  Упартому пришлось держать круговую оборону, изумленно наблюдая, как кто-то из приехавших пытается перелезть через бетонную ограду. Но к вечеру у него закончилась вода, и надо было идти к колодцу. Воровато озираясь, вышел за калитку и увидел Куралеса. Таким его – сытым, пьяным и нос в табаке – видеть до сих пор не приводилось. Оказалось, Куралес много и охотно давал интервью наехавшим, за что имел преференции. У него собирались даже на ночлег остановиться, да не смогли выдержать амбре холостяцкой берлоги, и приют нашли у бабы Мани.
 
- Погодь - а что, собственно, ты мог им рассказать?

- Ну, как же: а  ребенок этот странный? а свечение за оградой?

- Да ты же не видел!

- Так ты видел, Петрович, и баба Маня видела… а я вам верю. Кстати, - хрипло засмеялся Куралес. – Ныне она у нас Баба Мария Магдалина.

                ***

Наступления ночи Упартый ждал с опаской, и оправданно: теперь ему явился Младенец. Все там же – в углу у холодильника. И снова странно все выглядело: он видел новорожденного, но понимал – находился тот не здесь. На этот раз Младенец не плакал, смотрел внимательно, и спрашивал молча: «как ты? что тебя так гложет?»  Нежданная слеза заблестела у Упартого, и он стал сбивчиво рассказывать о размолвке с дочерью… а утром ошарашено читал дневник и злился: с ума схожу, что ли?
 
Утро снова принесло перемены: в поселок нагрянули силовики с тем, чтобы ограничить чрезмерное любопытство назойливых СМИ. В течение пары часов военные обошли все дома, корреспонденты расселись по своим машинам и отбыли, а поселок вернулся к обычной жизни. Остались только блокпосты на дорогах. А вечером явился Младенец и сказал, что уходит.  «Как -  уходишь? Куда?» - научился уже общаться молча. «Пришла пора уйти, - отвернулся Младенец. – Так надо» Потом повернулся к Упартому, посмотрел пристально и успокоил: «А у тебя все будет хорошо. Если сам захочешь»
                ***

 Еще до восхода солнца Упартого разбудили сирены полицейских машин, стоявших у входа в клинику. Вскоре в дверь постучался Куралес, умудрявшийся быть первым в курсе всех событий. Запыхавшись, сообщил, что в клинике все на ушах – пропал чудо-ребенок. Ни охрана, ни блокпосты ничего подозрительного не видели… а дитяти нет! «О! Вот и органы пожаловали! – выглянул в рассветное окно. – Сейчас шерстить будут! Ладно – я побежал…»

  Пришедшему «особисту в штатском» Упартый «на глазок» дал лет двадцать пять-двадцать шесть. Зайдя во двор, тот  довольно откровенно стал осматриваться, задавая отвлеченные вопросы.

 -Что ищешь, старлей? -  придал голосу нотку сочувствия Петрович.

 - А откуда… звание? - споткнулся «особист».
 
- Да я в моем полку их столько перевидал, что с первого взгляда… Пойдем в дом!

                ***

- Еще по маленькой? – качнул бутылку Упартый. На душе у него было спокойно, дневник он успел сунуть в мешок с комбикормом.

- Да нельзя нам! – в голосе старлея сквозила досада.

- Понял-понял… но вот что я вам скажу, старлей – вы сами не знаете, что ищете!

- А ты знаешь ? – вдруг недобро сощурился тот.

«Сколько волка ни пои…» - подумал, сохраняя благожелательное выражение.

- Знаю, конечно: у нас здесь секретов нет, поселок маленький. Пропавшего Мессию ищете.

- Кого? А, да…  Мария Евлампиевна нам уже мозги вынесла вторым пришествием.

- Мария Елам… ?

- Да баба Маня ваша. Ну, лады. Значит – ничего не видел, ничего не слышал?

- Давай, старлей. Служи достойно.

                ***

«У нас яблони уже зацвели, Оксана. Приезжайте с Ваней, и не обижайтесь на деда: если что сказал тогда, то не со зла, видит Бог.  Будем жить по-новому, а кто старое помянет…»  Петрович сложил лист пополам и засунул в конверт.