Глава 9. Ещё раз так как же мы сюда попали

Глава 9. Ещё раз: так как же мы сюда попали


Назад, Глава 8. Наземная операция: http://www.proza.ru/2018/03/29/2124


                ...Что-то такое было в библиотеке с её тёмными полутонами, тихой, словно
                покинутый город. Мир с его жестокими приключениями и высокими полицейскими сюда
                не проникал. Успокаивали ряды книг, которые никто никогда не читал, и
                бесчисленные таблички для записей, на которых никто ничего не записывал.
                С широкой каминной доски смотрел, почти сочувственно, бюст какого-то
                древнего старца. Словом, нечто, отдалённо напоминающее покой, начало было
                проникать в израненную душу, когда его изгнал оттуда внезапный стук двери...
                П.Г. Вудхауз, Дева в беде


     Ну что ж, вот и закончилась наша маленькая передышка, и мы опять нисходим под землю. И продолжаем прерванный разговор.
     – Э-эх, – сказал Хим Джокинс, – сколько переполоха из-за вас!
     – Слушай, Хим, – ухмыльнулся в ответ из кучи листьев Бобриальтер, – я вот всё думаю... ты, часом, не шпион?
     И без того длинная физиономия Хима ещё более вытянулась:
     – Я? – неуверенно сказал он. – Нет... я не шпион, я просто унылый...
     – Прости, Хим, – быстро сказал Бобриальтер. – Что-то я...
     – Да ладно, чего там... – грустно улыбнулся Хим. – Всё правильно. Потому я и здесь...
     – Ты забываешь, Хим, одну вещь, – вдруг произнесла Дори, и взгляды всех обратились к ней. – Что переполох получился и по твоей причине, так что ты тоже можешь веселиться... – и хитрющая Мэдж ему подмигнула.
     Все остальные, само собой, сразу надулись. Ну, а как? Химу подмигивает, а им – нет. Подумаешь, жалобный.
     – Как это? – удивился Хим. – Я-то что сделал? Я по лампам не прыгаю.
     – Угу, – продолжала Дори. – Только вот весь этот хоровод по коридорам...
     – Ну, – надулся теперь и Хим. – Я просто думал, что они ещё дня два будут решать, что да как, потому и повёл тебя к ним. Да и потом... – он замялся, но всё-таки закончил: – Не хотелось помечать палёным эту пещеру, – и с испугом посмотрел на всех.
     Но никто не обиделся. А что тут скажешь? Так ведь и есть на самом деле.
     – Ну-у, Хим, – улыбнулась тогда Дори. – Это ж не пещера. Это медпункт. А потому здесь может быть всё, и это не опасно.
     И первоклассник Хим покорно кивнул головой.
     – А почему вообще... – спросила Бобриэль, – это может быть опасно? Кто-нибудь может объяснить точно? Я здесь уже вот... не знаю, сколько дней, и так до сих пор до конца и не понимаю...
     Она осеклась, – с такой печалью при этом посмотрели на неё все.
     – Что ж, малыш, – вздохнула Дори. – Рано или поздно все узнают... Блаженное неведение! Стоит ли торопиться? И да, и нет... Но хорошо. Может быть, именно ты и... – она остановилась и долго внимательно смотрела на Бобриэль.
     Та выдержала взгляд.
     – Хорошо, – наконец продолжила Дори. – Мы пойдём сегодня в Дальний зал...
     Её перебили.
     – Мы пойдём сегодня в Дальний зал?! – шёпотом завопил Бобриальтер, прыгая всем собою внутри листьев.
     – Да, – улыбнулась Дори. – Я думаю, сегодня у нас есть для этого основания.
     – Только она знает, как туда идти, – пояснил Бобриэли Бобриальтер и блаженно улыбнулся, потягиваясь внутри листвы. – Там удивительно...
     – Ну отчего же? – сказала Мэдж. – Не только я знаю... Просто рядом никого больше нет.
     – Да, – сказали тогда все. – Так и есть.
     – А мы... подкрепимся перед дорогой? – спросила Бобриэль. – А то... А впрочем, я уже и не знаю. Здесь всё как-то иначе.
     – Да, – сказала Дори. – Немножко подкрепимся. Но главная пища будет там.
     И все восхищённо потёрли лапы, а Дори пошла к одной из нишек доставать провиант.
     – А что, – спросил Бобриальтер, – я так и буду есть, сидя в этой листве?
     – Ещё немножко потерпи, – сказала Дори. – Пока я готовлю. Потом я сама тебя освобожу. Ожжедан, поможешь? – добавила она уже о готовке.
     Тот молча слез со своего стульчика и пошёл за ней, доставая на ходу пузырёк с разбухающим снадобьем. Всё было обычно. Для всех, но не для Бобриэли. Она смотрела на Дори во все глаза. Потому что та совершала действо. Не было необычных движений и жестов. Не было необычных слов и звуков. Всё просто и... необыкновенно. Так мама поёт, укачивая своё дитя, так ветер медленно и легко качает в саду былинки, так веско и своевременно падает плод, – груша ли, яблоко, айва, что придётся, – так протекает рябь по речной воде, нежно ероша зеркальную гладь... Дори Мэдж пела песню. Нет, это не была торжественная песнь – ясное дело, она может иначе, – это было обыденное, как хлеб, молоко и что-нибудь ещё. В этот раз это были размоченные корешки пустынных растений, горькие на запах, сладкие на вкус и отвар цикория, бодрящий, как летний воздух, когда выскочишь утром и остановишься на крыльце, когда тебя изумит встречающий небо мир...
     – Что это? – восхищённо прошептала Бобриэль.
     – Цикорий, – ответила Дори и сунула ей в лапу тёплую кружку, в другую вложила пучок кореньев. – Подкрепись немножко.
     – Нет... – опять прошептала Бобриэль. – Я говорю...
     Но Дори уже шла дальше, давая каждому его порцию.
     – ...Что это? – закончила Бобриэль свой вопрос.
     – Это Дори Мэдж, – тихо смеясь, сказала Бобриэстер, аппетитно откусывая первый кусочек. – М-м! Сегодня с апельсиновым вкусом!
     – А что, у них бывает разный вкус? – спросила опять Бобриэль, тоже принимаясь за снедь. – О, а у меня мята и лайм... От чего это зависит?
     – В-м-в-в-б... – ответила Бобриэстер и громко отхлебнула цикория.
     – Понятно, – ухмыльнулась Бобриэль и сделала то же самое.
     Ну, а то. Кто ж не поймёт. Ешь, мол, давай, – дальше сама всё увидишь.
     И когда они пошли дальше, видно не было ничего. Потому что все отблески, до той поры дававшие в переходах хоть какой-то призрак света, куда-то пропали. Или это просто в прибежище Дори Мэдж их глаза так изменились, привыкнув к свету? Трудно сказать. Как, впрочем, и представить. И Бобриэль шла, держась за плечо Бобриэстер, шедшей вслед за Бобриальтером и Ожжеданом. Впереди была Дори, позади – Хим Джокинс.
     Конечно, Ожжедану было проще, на то он и торк. Но вот как находила в этой полной тьме понятный и непрерывный путь Дори – непонятно. Должно быть, опыт...  Бобриэль прерывисто вздохнула. И вдруг натолкнулась на спину Бобриэстер, которая уже шипела от досады, в свою очередь натолкнувшись на спину Бобриальтера, который молчал. Всё-таки джентльменство обязывает. А всё потому, что Дори внезапно остановилась.
     – Будь внимательной, – прошептала она, подойдя к Бобриэли. – Здесь не место восторгам. Соберись... иначе ожог будет сильнее.
     Бобриэль не попросила объяснений, а Дори их не дала, вернувшись во главу их маленькой вереницы и продолжив движение. И все вслед за ней вновь отправились в их непостижимый, словно бы неподвижный путь. Только лапы двигались в неизвестно каком пространстве, и больше ничего во всём существующем не менялось... Так было долго. Потом каменный пол стал приобретать наклон, впрочем, не сильный, так что им не пришлось ни бежать, ни хвататься за стены, чтоб не упасть.
     Вдруг что-то лязгнуло.
     – Мы в глубине горы, – тихо и торжественно сказала Дори, останавливаясь.
     Все собрались вокруг неё. Некоторое время она стояла, замерев и почти не дыша, и все, следуя ей, тоже умеряли дыханье. И вдруг послышался... словно бы дальний, далёкий неслышный плач многих и многих голосов... серый и будничный, как затяжной дождь. Никто из них не издал ни звука.
     – Идёмте, – сказала Дори и вновь они безмолвно ей последовали.
     Но теперь в пути появились перемены. Повороты, то плавные, то внезапные. Заметные перепады уровней, но к счастью все без ступеней, так что никто не споткнулся. Их шаг ускорился, и главным было не упустить плеча идущего впереди... И вдруг показался свет.
     Все вздохнули и остановились. Потому что и Дори стояла. В забрезжившем свете было видно, что плечи её дрожат. Лица её видеть они не могли. Потом она откашлялась и сообщила:
     – Мы на пороге, – и сделала шаг вперёд.
     И тут же пропала из виду. И только уткнувшись в стену прямо перед их глазами, – стену, подобную тому, что есть ничто, каждый из них с изумлением замечал, что здесь переход резко делал несколько изгибов, вычерчивая собой причудливую змейку... и выводил их в огромный зал, расцвеченный бесчисленными фонарями! Небо, звёздное и тёмное летнее небо – вот на что всё это было похоже. Фонари были повсюду и вместе с тем будто их не было нигде, поскольку неровные стены были темны, и яркость фонарного света никогда не могла превысить царящего здесь полумрака, – слишком велик был простор.
     – Не бойся, – улыбнулась Дори. – Не так он и велик, этот зал... Есть пространства и больше.
     – Я их увижу? – спросила Бобриэль.
     Ответа не последовало, но Бобриана не стала смотреть, что делает Дори. Она предстояла явлению. Трудно сказать, как огромная темнота толщи гор может являть свет. Не этот, маленький и непритязательный свет фонарей, – было здесь ещё нечто... Не свет, и всё-таки... что за отзвук?
     – Откуда он появляется? – удивлённо спросила Бобриэль, ни к кому не обращаясь.
     Но теперь Дори ответила:
     – Это как жажда. Она всегда помнит о том, что существует вода.
     Бобриэль заплакала. И Дори её не остановила. Она просто подошла к ней и обняла её, большая и неуклюжая. И Бобриэль плакала ей в её рыжую шубку, а та тихо стояла и ждала, когда перестанут слёзы. Но лучшие ученицы училища вожжевания не станут плакать долго. И Бобриана вздохнула и остановилась. Никто из друзей ничего не сказал, ничему не удивился. Видно, всё было уже знакомо.
     – Ну что, идёмте? – чуть улыбнувшись, спросила Дори. – Там сегодня собрались почти все. Ну, кто ещё пока... – стала она пояснять и осеклась; покашляв и опять улыбнувшись, чуть устало, но светло, продолжила: – И ты всё узнаешь.
     Бобриэль кивнула.
     И они пошли по ступеням, сводящим их вниз, на тихую плоскость Дальнего зала. Это был он.
     Но оказалось, что плоскость его не так уж ровна и плоска. Свет, открывавший перед глазами подробности места, был и светел, и вместе тёмен, потому в нём могло скрываться многое, как в огромном слепом пятне... Вначале им встретился Арнабак. Да, Дори Мэдж так и сказала:
     – Нам встретился Арнабак...
     Бобриэль повертела головой, пытаясь его увидеть, и вот – он появился, выйдя из-за окаменевшего всплеска почвы. Они шли словно бы между гребней каменных волн.
     – Откуда ты знала? – спросила Бобриэль, глядя на встретившегося.
     – Он всегда появляется здесь, – пожала плечами Дори. – Это его уголок...
     – Разве уголок? – Бобриэль опять повертела головой. – Ведь здесь всё открыто...
     Но Дори только улыбнулась в ответ.
     – Привет, Дори, – сказал Арнабак, подходя к ним. – О, и новенькая с тобой... Буди благословенна!
     Он был не очень высок ростом, но всё равно казался большим, – Бобриэль смотрела на него снизу вверх. Ладонь его была тёплой и твёрдой. Взгляд печален, но какой-то светлой печалью, какими бывают старческие морщинки в углах глаз, когда вглядывается человек в непроходимые и уже близкие дали...
     – Привет! – ответила Дори. И как-то так осторожно спросила: – Вы пришли все?
     Тот кивнул и стал спускаться куда-то дальше по теченью ступеней. Оказывается, они продолжались дальше, нисходя в самое нёбо Дальнего зала. Бобриэль встала на цыпочки, пытаясь увидеть, куда они достигают. Оказывается, там была и река... Собственно, не река, а небольшой ручей, появляющийся откуда-то из стены, потом текущий в каменной ложбине в самой нижней части зала и вновь исчезающий в противоположной стене. Словно протянутая посреди него нить... В звёздно-фонарном полусвете зала вода казалась голубоватой. Или ещё чуть лиловой... А может, иногда и зеленоватой... Бобриэль отвела от него глаза. Дори всё так же стояла рядом, как и все друзья, притихшие, внимательные.
     Они познакомились с остальными из труппы Арнабака, по одному появляющимися из-за гребней каменных волн.
     – Там у них есть ходы, – пояснила Дори в ответ на недоуменный взгляд Бобриэли.
     Вначале пришла Ашкрувват, толстая и смешная. Бобриэль отчего-то погладила её по руке, и та с улыбкой сморщила нос.
     – Ашкрувват... – сказал Ожжедан, голос его дрогнул.
     – Привет, малыш, – ответила та и пошла дальше.
     Потом появился Киствиб, он всех потрепал по макушке, и даже Дори, на что та ответила смехом и фырканьем. Но тот даже не думал смущаться. Он тоже не задержался рядом.
     А вот Уклаб хотела было что-то им рассказать, но только речь её оказалась столь переполненной междометиями и обстоятельствами, что невозможно было ничего разобрать, кроме восторга. Как выяснилось, она торопилась потому, что следом уже шли Кирнап и Горип. Кирнап, видимо, был у них что-то вроде благочинного, оттого она смущалась. Но с виду он был вполне весёлым и простым. Горип, пришедший последним, был задумчив и, видимо, полон мыслей, поскольку то и дело что-то писал пальцем на ладони. Бобриэль даже заглянула ему в ладонь – что же тот записал, но там ничего не было, просто белая ладонь и морщинки. Горип улыбнулся ей и тоже пошёл вниз по ступеням.
     Тогда и Дори ступила на эту лестницу, и все они вслед за ней оставили этаж волн. И теперь, когда они спускались к реке, уже можно было заметить, что весь этот Дальний зал похож на огромный амфитеатр. Только он не был амфитеатром, просто каменная плоть внутренности горы сходила сюда, к Прохладной реке, несколькими медленными слоями, этажами, уступами... Чем ещё? Да, плавными волнами.
     Что же находилось там, за рекой, невозможно было понять – завеса кромешной тьмы, испещрённая отблесками Прохладной реки, расстилавшимися на ней, как на огромном воздушном стекле внезапно распахнутого окна, скрывала дальнейшее. Река выглядела неширокой, и трудно было представить, что никто никогда не попытался перейти её, чтобы узнать, что же там, в тёмной глубине за ней. Бобриэль посмотрела на Дори. Её взгляд тоже был обращён туда, за невидимую завесу.
     – Значит, и ты не была там... – прошептала Бобриэль и огляделась.
     Отвсюду появлялись всё новые и новые существа. Ожжедан увидел своих и замахал им лапой. Те ответно махнув, подошли к друзьям. Таббояр их всех представил. Это были Карличупер, Шеджичеррап, Моктардактэрал и смешливая Качахлитэки, три брата и сестра, торки из мастерской, называемой «Плелый Бен».  Смысла называния никто из них не мог объяснить, но все они были самыми преданными её тружениками.
     Потом Хим Джокинс заметил своих знакомых и тоже сигнализировал им. Те подошли поздороваться. И Хим своим гнусавым от насморка голосом стал называть их имена. Трудно ручаться за точность его воспроизведения, тем более, что, судя по его виду, он ещё и не был уверен, что знает их имена в точности. Тем не менее, он назвал их:
     – Ихтобб, путешественник, и его друзья Виддламмирр, Кобблаккурр и Зуррбаддырр, конигвы.
     Возможно, вечно простуженный Хим просто чуть призамёрз возле Прохладной реки, и оттого челюсти его чуть дрожали, отплясывая пламенную джигу, перемешанную с чечёткой, но произносил он всё это так. Примерно так. Ведь ещё нужно учесть эхо, объём пространства и прочее...
     Бобриэль засмеялась и спросила, какой может быть смысл в этих звуках. Хим рассердился и сказал:
     – Никакого!
     А конигвы, деликатно поулыбавшись, пошли своею дорогой.
     Ну, а потом повалили и все остальные, самые разные. Например, там были Гнопа Лу и Гнопа Антилу, две сестры, со своей тётей Гнопой Косоногазилкой. Их внучатый троюродный дядя Шарашек Бон, – кстати, в самом деле весьма бон. Их кузены Зубан Травоядин и Жердью Мешалин, соответственно, алонтипы. Какие-то ещё Дэпни Хнэпп и Макки Свим, вроде бы шмыйи, а там кто их знает. И целая толпа разнообразных вилионок: Жагилагза, Зьмукка, Кивла, Жлокка, Хнюкка, Шкуппа, Шнябба... в общем, много. Всех их возглавляла та, которую обычно именовали Шеварлала Шехарда. Нелепые и милые, они повсюду мешались и всем были уютны, как дорог бывает родной дом в деревне или старый парк, в котором столькое пережито...
     Да много кто ещё был. Возможно, мы всех их ещё когда-нибудь встретим, – это, говорят, как река принесёт. Помнится, так было даже с великими, – по крайней мере, с одним из них, плававшим в ситовой крабийце в лучице, – может быть, случится подобное и с кем-то иным, ведь на то она и река...
     И тут появилась Ветта Лоймар, хранительница преданий. Прекрасная и печальная, она медленно прошла по ступеням, спускаясь к реке. Глаза всех не были обращены к ней, – все продолжали каждый свою беседу, впрочем, всегда тихую, таковой уж была здесь любая беседа, где бы не совершалась и кто бы её не вёл, – и тем не менее всё тотчас же изменилось, когда она так вошла и достигла реки. Она вела себя серо и незаметно, но это не мешало ей быть исполненной необъяснимой величественности. А может быть, это и есть величие – серость и простота? Нет, конечно же, нет, не сами они, но то что за ними и после...
     Ветту Лоймар никто не сопровождал. Но все были вместе с ней, как и она – среди всех. Нелепый Ноусон Долби, участник хора, и тот... Да что я говорю? Какой в этом смысл? Лучше было её слушать. Потому что она пела. Она ведь всегда поёт. Она повторяет всегда одно и то же, и вместе с тем всегда и повсюду – иначе. Можно даже подумать, что всё, что она говорит – всего лишь одно-единственное слово, цветущее странным присутствием, подобным благоуханию, во всех словах.
     Сейчас Ветта Лоймар рассказывала легенду. Собственно, историю этих мест. Она пела:
     Множество существ, превосходящих всякое понимание...
     Множество существ, превосходящих облака и звёзды...
     Всё высокое не рождается и вместе рождается здесь...
     И ты приходишь сюда, чтоб родиться...
     Нисходишь в эти глубины, чтобы постичь высоту...
     Верное неизбежное, как наша плоть,
     Распадающаяся в плаче и песне гортань...
     Пока не достигнет наш плач своих вечных истоков,
     Потому что он – наша жажда...

     Постойте, разве она сказала «рождается»? Да нет же! Она сказала: «может родиться»...
     Можно ли уловить её слова? Не знаю. Она поёт, её струны – лучи, преломляющиеся в кристалле (она держала кристалл из горного камня), разрозненный свет фонарей, отражаясь в реке, сходился в нём, и он был полон огня, глубинного, как то, что там, за завесой, как этот сумрачный воздух. Это страдание, но всё ещё маленькое, иное, преображающее, но так, как преображает долгий внимательный путь. Возможно, это надежда?
     Она говорила:
     – ...Пока наконец не найдётся тот, кто сможет открыть все эти затворы, заклепы вечные... Пока наконец Он, известный и неизвестный всем, не скажет в ком-нибудь, в том долгожданном – Своё живущее слово... Пока наконец тот, кто услышит, не проживёт его до конца...
     Собрание не возглавлял никто, и Ветта Лоймар не была его главой, но всё же... Бобриэль то и дело оглядывалась и озиралась, ища глазами кого-то... Кого же, кого? Кто был среди них?
     И Ветта Лоймар вдруг обратилась к ней:
     – Малыш, кого же ты ищешь? Кто побуждает тебя, что ты слышишь?
     Бобриэль закрыла глаза. Лоймар ждала ответа. Бобриана открыла их вновь, но смотрела в землю, в никуда, откуда и, возвращаясь, звучал её голос:
     – Словно бы память, но не такая, как схема пути или какая-то одна из черт, живая, как запах цветка или мягкость шубки, делающая весь облик живым, – нет, вся целиком память была живой... Вот как жажда, – сказала она Дори (странно, она отвечала не Ветте, но Дори, и Лоймар принимала это как ответ себе). – Но вот о ком...
     И Дори только кивнула в ответ. Ветта хотела продолжить свою речь и пение, но тут Бобриэль и вспомнила.
     – Человек! – сказала она. – Да как же я раньше-то...
     Она остановилась, подняв глаза и изумлённо вглядываясь в сияющее лицо хранительницы преданий. Ветта Лоймар заплакала. Всхлипов не было – просто слёзы текли по лицу. И тогда она продолжила говорить:
     – И вот, это случилось... Страшное, невозможное здесь воспоминание, росток, расторгающий жизнь растения надвое, прекращение, рождающее начало...
     Она остановилась. Помолчав, сказала будничным голосом:
     – Что ж, пришло время принять нам пищу.
     Хор (оказывается, был и хор, исполнявший припевы или, словно журчанье ручья, создававший фон) в этот момент превратился в почтовых, точнее, пищевых птиц. Ну, или бегунов, если хотите. Они принесли всем по снопику странной пищи, по кружке прохладной воды, почерпнутой из реки.
     – Ну, как вкус? – спросил Бобриальтер, глядя на Бобриэль с восхищением, смешанным с неким страхом.
     А она улыбнулась, несколько смущённо сказав:
     – Кажется, это пустынные травы... Но уже какие-то другие, чем я ела здесь раньше... Это – горько-солёное... М-м... Так... О, смотри-ка! После того, как съешь, оно сладкое... И... странно! Я лучше вижу. Я почти всё теперь вижу здесь! Все эти своды, стены и воздух...
     Она резко обернулась, посмотрев на завесу света и тьмы за рекой. Но нет. Видно, она осталась прежней – но, не досада, нет, а сожаление было на лице у Бобрианы.
     И тут Ветта Лоймар произнесла:
     – ...и эти Ращепы, вся эта великая сеть, именуемая Нямням...
     Оказывается, Ветта не переставала говорить. И только это нелепое и глупое слово, диссонансом прервавшее течение её речи, заставило Бобриэль услышать.
     – Так мы что, – в ужасе и с омерзением сказала она, – все сидим в... в нём?
     – Ну да... – печально и так же серо ответила Лоймар, – а что?
     И продолжила свой рассказ.
     – И что, вот так, каждый раз, когда вы здесь собираетесь, она всё это рассказывает? – спросила Бобриэль Бобриальтера.
     – Да нет... – смутился тот. – То есть да конечно, но... И всё-таки по-другому... Хотя я не знаю, мы ведь с Бобриэстер здесь совсем недавно... И в этом зале я всего лишь третий раз...

     ...Отпрянь, Роловиггий! – вскричал он, Вспыхнувший Воин...
     Йерогь, это он...
     – пела Ветта Лоймар, а Бобриальтер пояснял Бобриэли:
     – Это из эпоса здешних мест, – он шептал ей на ухо, стараясь не перебить песни, – я читал... Называется «Инламма и Аинлим»...
     – Читал? – удивлённо и так же шёпотом переспросила Бобриэль.
     Ответить Бобриальтер не успел, потому что звучало:
     ...Так начинал плавиться камень...
     ...И коснулся панцирем водной кипящей глади
     Великий Ерричапха...

     Бобриэли пришлось сделать усилие, чтобы не рассмеяться. И не сказать какой-нибудь чепухи вроде «будьте здоровы». Бобриальтер сердито толкнул её в бок. Повернувшись, она увидела его суровое нахмуренное лицо, блеснувшую в глазах влагу, и тотчас стала серьёзнее. То что нелепо, не всегда смешно, это правда. Большей частью его, это нелепое, просто жаль, как самое близкое из всего, что есть.
     И они узнали тогда, что здесь, в этом глубинном мире, они все именуются «фетройи», а участь их такова: сделаться камнем, памятником победы. Тут – жилище Каменнолицых, здесь почти нет воды, нет голоса, нет смеха. Праздник здесь – Топоризна, но он не для них, а для стражников, и для всего... этого места. Он происходит тогда, когда завершается превращение вновь прибывшего в каменного лицом. И тогда приобретают эти Ращепы движение. Чем больше каменеют попавшие в них, тем больше оно подвижно и живо, а мы вместо этого становимся землёю и камнем...
     Бобриэль вздрогнула.
     – Разве обязательно уходить отсюда, из Дальнего зала? – спросила она. – Ведь здесь мы, кажется в безопасности?..
     – Увы, – объяснила Дори, – рельеф постоянно меняется, потому никак не получается побыть здесь сколько-нибудь долго... Если, конечно, не хочешь быть окончательно расплющенным, – она улыбнулась, но не слишком весело. – Да и, к тому же, выход наружу возможен лишь через жерло...
     – Хм, – удивилась Бобриэль. – Отчего же вы все ещё здесь, если выход возможен?
     – На этот выход надеются все, здесь живущие, – ответила Дори, поднимаясь. – Но он пока не открыт. Пойдём, нам пора. Видишь, стены?..
     Да, в самом деле, было уже заметно. Стены сходились. Хотя в таком-то свете... Может, просто колебание теней? Так или иначе, друзья торопливо поднялись по ступенькам к тому самому переходу, которым пришли. Прежде чем вновь войти в него, Бобриэль оглянулась. Дальний зал был уже пуст. Со вздохом она скользнула во тьму.
     Впрочем, было в этот день ещё одно утешение – она внезапно нашла свой рюкзак. Просто наткнулась на него лапой, словно бы кто положил его перед нею. И это было странно, потому что никто из идущих впереди его не коснулся...
     – Хм... – задумчиво выдохнула Бобриэль, ощупывая рюкзак.
     Всё в нём было цело. И это уже было кое-что.
     И было ещё одно: Дори привела их туда, где можно было уснуть.
     – Ну, хоть что-то... в этом подземном мире... – шёпотом повторила Бобриэль, улыбаясь в кромешной тьме.
     Через мгновение она уже спала.


Дальше, Глава 10. Вудзаух, Лапендрыги, Дантройи и все-все-все: http://www.proza.ru/2018/03/30/875