Единственной оставшейся в живых

                Электронной библиотеке  " Флибуста "               
     Я бы русский выучил только за то, что на нем думает Хазин, Белковский, Потупчик, собака моя, кусочек говна и тот мыслит на русском, любая х...ня, врастопырку скача сквозь площадь Майдана в космический шлюз - та тоже и тоже та та, крути и верти, но русским поганым свиным языком меня убивает вовеки. Кручу головой и блохи в мозгах, шевелятся мухи на стенах, крысиные лапки и мыши в углах, а вечер в Крыму и Готфрик бывало, а вон Кусумда с Фонтанки шарагой шмурыжит и трет замотанный в вату кусочек любви, отломленный свечеру сальной свечой, что выжгла зрачки Чойболсану. Он полз перелеском заснеженных почв, гребя от себя лопатой Хичкока, послам указуя тот путь, что сам приведет в кратер Этны, а там сидит и молчит толстый хоббит; он дрочит культяпкой елду Арагорна, проросшего задом сквозь глыбы гранита, базальтом суровым топя кочегарку, где едут педалями добрые кони, а я ведь просил, умолял, причитал, моей Герцогиней штампуя оплетку : не надо вести на язык лошадей, оставьте Россию в покое и воле, черняшкой верните мне тот передел, бывавший когда - то подусником Зорге. Он плыл на Хоккайдо, сбивая линкоры, он вел за собой исчислимые орды армадных потомков, жующих говно инженерных рамсов, свихнувших Суркова к кальсонам лаврушных разливов, грузинских и смачных, политых аджикой, киргизами втоптанных в тело Земли, уставшей планеты от русских свиней, копытящих почву и грунт через курный побег  " Пуси райот ". Курятником стены сломив и воздвигнув из палеолита неведомый символ тотальных эпох, нью - гонгом созвавшего всех Урюк - Хаев, пробивших чеканом упрямые лбы, сноровкой ломя заповедные рощи, где воет мордвин, камлая на Диту, он храм Киреметю построил из крошек, что падали в сизой тайге накануне. Но мальчик и пальчик остались вотще - забавное слово - неразгаданы втуне и втулки, подшипник, моток изоленты, волосья и гады, пеньки и кальмары, собравшись толпой на площади Роз, чутка оглядевшись, куря и трамбуя копеечных снов блеск истертых монеток, рыдали, деря дерезой егозу спираль Бруно : " О, сучий гондон, инженер, пидарас ! Пошто ты убил британских ирландцев ? Где Дансени, По, где шумят фаэтоны, рождая обломками пояс мокриц ? Там Стив Розенберг, а ты ? Х...та ". И вдаль устремились они, бедолаги, Некрасой сбегая султану в вигвам.  " О, мышь ", - говорила Алиса. А я же скажу, что ну на х...й. Алечем шаббат, голос Линды журчит через жопу, какая - то хрень суропит с небес, а Бог наливает и пьет, рукою махнув. А чо чай ? А хули поделать с такими козлами ? Да в рот, да плечом, да оглоблей по яйцам таковским ебланским и питерским мулам, таскавшим для Франко каштаны лукошком, катавшим ленд - лизом шинели в очках, мудацко - мороженым и судакастым, щетиной елозя в манде фигуристок, титястых, сопливых, вонючих и мерзких.
     Сучастый сучок укололся енотом, лесные напевы ручьистых годин, казацкие молнии, руны и предки, зомбястая память говенных ристалищ, ублюдочно - стремно слилось все в говно. Мне гадко и тошно, как будто я съел  " Алказельцер ", увидел Захаровой рожу впотьмах, Шараповой Машки заметил дымок, сутулые дети шипят под корой, жуки дровоточат и мирро сквиртует в пальмястых руладах, торчащих нелепой смешной бородой из рясы Опасных Отцов у колодцев, а там, бля, Альбац и Потупчик, свивают хвосты и рублем кроют душу, морщиня карман на потребу канабиса сока, струящего жолтый и чорный говенный уродский бессмысленный звук русской речи, что проклята мною отныне и присно. Е...сь конем, слонами ходите, Чапаем рубите шашек клетки  " Любэ ", да хоть загребитесь, да рылом в навоз, да сотню еще этих  " да ", а я тут при чем ?
    Я скушаю снегу охапку, колючками мертвых ежей я наполню желудок, я вспомню Просвирнина рожу, я крикну безумно и громко фанатское слово, я включу телевизор, я самоубьюсь, я дрочить перестану, я буду читать мемуары Ньютона, Невзорову я присягну лошадино, я букву последнюю из алфавита забью примерно так.  " Забил снаряд я в пушку туго ... "
    Ну, и так далее. Хули, Лермонтов. Бородино, бля.