Надежда и моя мёртвая мама

Мама не любила насекомых.

Она всегда осуждала мой неумышленный интерес к паукам, но всё же подарила мне книгу о них на Рождество. Разумеется, я принял подарок.

Вы когда-нибудь задумывались, почему у пауков восемь ног? Полагаю, всё просто: каждая нога олицетворяет надежду. Надежду на счастье, на любовь, на крепкое здоровье, и надежду на человечество — помноженную на два.
Но что я могу знать? Мне всего десять.

Порой паукам необходимо столько надежды, понимаете? Возможно, им не помешало бы ещё больше. Они очень несчастные животные, ибо то и дело подвергаются изменениям, и вызывают лишь отвращение. Как правило, всё, с чем паук сталкивается в жизни сводится к шлепку одной из человеческих конечностей или скрученной в трубку газетой.

Мама не любила больницу.

«В палатах слишком холодно», — сказала она мне, лежа на железной кровати, — «и медсёстры говорят со мной так, будто я недееспособна. Но я не сбита с толку», — добавила она — «я знаю, что делаю, и прекрасно понимаю, что произойдёт».

Я не знал, почему она в больнице. Я не знал, что она плакала посреди ночи. Я не знал, что она умирала на той железной кровати, каждую секунду на шаг ближе к концу.

Мама никогда не надеялась — она всегда знала. И если она знала, что умирает, то полагала, что возможности предотвратить это не существует. Железная кровать была для неё гробом, и точка. У неё не было надежды. Не было веры.

Я не знаю, почему мама была такой. Она никогда не говорила мне. Но, в отличие от неё, у меня была надежда. Я надеялся, что она будет надеяться столько же, сколько и я.

Но мне тогда было восемь лет. Если кто и был недееспособным, так это я. Поездки в больницу были как экскурсии для меня; предлог, чтобы уйти со школы пораньше.

Мы обедали у Трёх Друзей, когда отец рассказал мне. Я плакал. Плакал беззастенчиво, крича на моего отца, который с трудом сдерживал слёзы. Я был в ярости; я закричал и несколько раз ударил по столу в агонии. Отец сгорал со стыда; главным образом потому, что каждая пара глаз в ресторане была направлена в нашу сторону. Он заказал мне ещё одну порцию картошки фри в попытке меня успокоить.

Я успокоился, но только потому, что был занят запихиванием картошки в мой маленький рот. Я всё ещё был шокирован и напуган. Мои пальцы свирепо дрожали, чуть ли не сбрасывая еду со стола.

Минутой молчания позже, отец поднялся, и направился в уборную. Он сказал мне оставаться за столом, и не говорить с незнакомцами. Я отстранённо кивнул, и он ушёл.

Понимаете, я очень послушный ребёнок. Я часто следую указаниям. Мама всегда хвалила мою дисциплину; она не награждала меня за послушание сладостями или игрушками, но её улыбка и благодарность доставляли достаточно удовольствия. Её улыбка оставляла фосфоресценцию, застывающую в воздухе. Она была словно инфекция, и я любил её до опьянения.

Когда отец ушёл, я нарушил правила. Я тайком выскользнул со своего места, и небрежно прогарцевал к выходу. Я подождал, пока дверь захлопнется, и побежал. Нехотя, я подумал о маминой улыбке, её кристально белых зубах, и мягких завитках её волос. Всякий раз, когда я смотрел, как её волосы подпрыгивают когда она ходит, я жалел, что я не девочка, потому что мог бы заплетать их в косички без стыда. Её кудри были для неё жемчужинами; хрупкие и драгоценные. В моё сердце вонзилось раскалённое лезвие воспоминаний.

Мама не любила пауков.

Я любил. Вы знаете, что я увидел чёрного паука в тот день? В день, когда я сбежал с Трёх Друзей? У меня дыхание перехватило от того, как легко он мог подняться по стволу дерева, и приклеиться к листьям. Он сплёл тонкую нить паутины, а затем стал стремительно раскачиваться на ней, и я поймал его.

Я поймал его, и почувствовал, как дробятся его кости об мою кожу. Он был сырой и влажный, и раскрыв ладонь, я увидел, как части его тела были хаотично разбросаны; его голова лежала в миллиметре от его туловища.

Моё хладнокровие к бедному существу повергло меня в шок. Я не мог выдавить из себя хоть каплю сочувствия. Я сунул мёртвую плоть в задний карман и поплёлся обратно к Трём Друзьям. Я скучал по отцу.

Подойдя к ресторану, я увидел отца, стоящего лицом к двери. Он впился руками в свои волосы, и на секунду я подумал, что он вырвет их с корнем. Я окликнул его, и когда он повернулся, я увидел.

Увидел борьбу и боль, которую он испытывал. Увидел отчаянное желание быть с женой. Я мог видеть гнев и унижение за то, что он не сумел ей помочь. Я смотрел на отца, но видел лишь недееспособного ребёнка, как и я.

Он окаменел в моменте вдоха, а затем его грудь рухнула под тяжестью выдоха. Он раскрыл объятия, и я ответил, укутав его всей грустью прошедших трёх часов.

Мама не любила похороны.

Но должна была присутствовать на этих. Мёртвой была она. Её гроб был каштанового цвета, а ручки были золотые и блестящие. Глядя на них, я мог видеть своё отражение. Мои коричневые волосы, мои голубые глаза, мокрые и покрасневшие от прозрачных слёз, мои тёмные круги от бессонных ночей, и букет жёлтых тюльпанов, сжатый в моей руке.

Мама любила тюльпаны.

У меня, и у каждого из моей семьи был собственный букет, который надлежало поместить рядом с мамой. Я выбрал тюльпаны, потому что знал, что она любит их, и потому что они пахли лучше остальных.

Я смотрел, как отец подходит к своей жене. Женщине, которую он любил больше самой жизни. Я заметил его сгорбившиеся плечи и спотыкающиеся шаги, и мне захотелось обнять его. Но ему нужно было побыть наедине с мамой.

Он стоял там какое-то время, и не плакал, но я видел, как он всхлипывает и часто моргает. Закончив, он кивнул, будто отвечал ей. Затем он взмахом руки подозвал меня к себе, и я поплёлся навстречу.

Мама любила макияж.

Нет, я не принёс её помаду, но, приближаясь к ней, я начал вспоминать всё, что мама любила при жизни. Я сблизился с ней так, как никогда прежде.

Мама любила книги.

Мама любила музыку.

Мама любила птиц.

Я опустился на колени и осторожно положил букет рядом с ней. Я почти чувствовал её улыбку.

Мама любила йогу.

Мама любила звон колокольчиков.

Мама любила щенков и котят.

Мама любила Пепперони с сыром.

Я полез в задний карман и вытащил мёртвого паука. Увидев это, папа широко раскрыл глаза и прочистил горло.

Я знал, что он считал странным, что его сын принёс на похороны мёртвого паука, но я знал, что хотел сделать.

Мама не любила пауков.

Но я хотел, чтобы у неё была надежда.

Я собрал восемь ног паука и разделил их на две группы. Затем я опустил четыре рядом с мамой. Закончив, я повернулся к отцу.

Не дожидаясь одобрения, я схватил его руку, открыл её ладонью вверх и положил туда оставшиеся четыре ноги.

«Не теряй надежды, пап», — сказал я, загибая его пальцы. «Надежда будет держать нас вместе».

Отец посмотрел на меня так, будто он никогда не видел меня прежде. Я терпеливо ждал, когда он накричит на меня, так как я принёс маме мёртвое насекомое, но вместо этого слёзы наполнили его глаза, и одна скатилась по щеке. Я прильнул к нему, и он обнял меня за плечо. Мы стояли там вместе, и у нас была надежда. Надежда на лучшее, потому что мамы больше не было с нами.

Мама не любила пауков.

Но я надеюсь, что когда-нибудь полюбит.