Потерянное поколение. Глава 6

Глава 6

Я проснулась, когда в окно комнаты Микаэллы бил яркий свет утреннего солнца. Я не заметила как заснула прошлой ночью. Помню лишь то, что просмотрела все письма на почте сестры и нашла еще несколько похожих смс, посланных с того же электронного адреса. Они гласили:
 «Ты нарываешься на неприятности, Микаэлла».
 «Ты об этом очень пожалеешь».
 Человек, отправивший их, определенно не любил мою сестру за что-то. И, если вспомнить последнее смс, то он добился того, чего хотел. Микаэлла мертва.
 Я закрыла все еще работающий ноутбук и спустилась в кухню, чтобы позавтракать и поговорить с родителями о своей находке. В этот раз они должны были мне поверить.
 В прошлый раз, когда мы говорили на эту тему, я оказалась в элитной швейцарской психушке, где провела пол года своей жизни. После смерти Микаэллы я была уверена, что ее убил кто-то, кто знал ее лично и действовал он достаточно целенаправленно.
 Тот работник, которого обвинили, даже не был похож на убийцу. Убивать ребенка в отмщение отцу нехарактерно для человека, у которого трое детей, которых он очень любит. Это слишком жестоко для порядочного семьянина. Тем более он нашел работу. Не такую высокооплачиваемую, конечно, но тоже достаточно хорошую. Однако отсутствие мотива ничего не значило ни для полиции, ни для родителей. Они были убиты горем и полны гнева.
 Когда я пыталась убедить их в своей правоте, меня послали в Швейцарию «подлечиться и отдохнуть». Мне многого стоило оттуда выбраться.
 Но в этот раз я вновь решила рискнуть и понадеяться на то, что мои родители прислушаются ко мне.
 Когда я вошла в комнату, мама стояла у плиты и что-то готовила. По запаху это были любимые блинчики Микаэллы. Отец, очевидно, уже уехал на работу, поэтому присоединяться к нам за завтраком не собирался.
 – Доброе утро, мам.
 Мама на мгновение повернулась ко мне и я не могла не заметить следы вчерашних слез. Не смотря на то, что одета она была с иголочки, прическа была в идеальном порядке, а макияж очень умело нанесен на лицо, я видела ее тусклый взгляд и припухшие веки. Такой моя мама была уже год. Она не могла оправится. Вот кого нужно было посылать в Швейцарию. Не меня.
 – Доброе утро, дочь.
 Голос ее был сух и спокоен. Однако заметно дрогнул на последнем слове.
 – Мам, я хочу поговорить.
 – О чем? – спросила она, продолжая печь блины. Я подошла к барной стойке, на которой до сих пор стоял мой ночной ужин.
 – Вчера ночью я была в комнате Микаэллы.
 Мама задела лежавшую рядом с плитой ложку и та громко упала на пол. Этот звук был подобен грому в абсолютной тишине, повисшей после моих слов. Кажется, даже масло перестало шипеть на горячей сковородке.
 Мама повернулась ко мне и скрестила руки на груди. Ее губы превратились в одну тонкую линию.
 – Я читала письма на ее почтовом ящике. Я нашла там кое-что…
 – Даниэлла, прекрати… – голос мамы был подобен стали, а в глазах отчётливо было видно предупреждение.
 – Нет, мам. Выслушай меня! Я…
 – Даниэлла! Ты прекрасно помнишь чем закончился последний наш подобный разговор. Я не хочу повторения истории. А ты?
Мой бой был проигран. Вновь. Однако с меньшими потерями, что успокаивало. Если родители не хотели помогать мне узнать правду, я сделаю это сама. Без их помощи.
 – Будешь завтракать? – спросила мама, вновь отворачиваясь к плите. Предыдущий блин сильно пригорел, поэтому отправился прямиком в мусорное ведро. Как и моя вера в то, что родители меня поймут.
 – Да, конечно, – покорно ответила я, хотя об аппетите не могло быть и речи.

***

Я провела в клинике почти пол года. И они были далеко не лучшим временем в моей жизни.
 Неделю после смерти сестры я сидела в своей комнате и не выходила из нее, есть отказывалась, иногда пила горячий шоколад, который приносила наша горничная. Я похудела и выплакала слез больше, чем могло произвести мое тело. На четвертый день слезы кончились и как бы я не старалась, они больше не появились. День за днем я смотрела в потолок, чувствуя как все в моей душе иссыхает, как последние чувства уходят под гнетом горя.
 Тогда меня впервые посетили мысли о самоубийстве. Спустя еще неделю, когда мама так и не вышла из спальни, погрузившись в свое горе куда глубже, чем я, а отец отказывался появляться дома, потому что все ему напоминало о Микаэлле, я все же решилась. Вскрыла вены. Так, как правильно это делать. Вдоль предплечья.
 Меня нашел Джо. После нескольких дней в местной чикагской больнице, меня увезли в Швейцарию. Там родители подписали кучу бумаг, заплатили несколько десятков тысяч долларов и благополучно уехали домой, в Америку, оставив меня на попечение врачей.
 Клиника «Friedenshaus», что в переводе значило «мирный дом», была в горной местности и представляла собой достаточно большое здание недалеко от горнолыжных курортов и прилегающего рядом небольшого городка всего на пару улиц, большей частью состоящего из небольших магазинчиков. Все вокруг ходили с лыжами или сноубордами, но нам, психам, запрещалось выходить за территорию больницы.
 Если не принимать близко к сердцу тот факт, что мы жили в психушке, тут было достаточно хорошо. Сумма, отданная родителями, оправдала себя. Кормили нас как в ресторанах, а охраняли, будто мы преступники мирового масштаба. Наверно все дело в том, что некоторые из обитателей «мирного дома» были опасны не только для самих себя, но и для окружающих. Например, Элкэми, под гнетом шизофрении и приступов паники, периодически нападала на окружающих, хотя потом ничего не помнила, а Джина со своим маниакально-депрессивным синдромом любила наносить боль себе и другим людям. Здесь была женщина, потерявшая ребенка во время родов, которая в старой кукле видела свою дочь и нянчила ее как живую, и девушка, страдающая анорексией. Симптомы были разные, и все пациенты были не похожи друг на друга, однако среди всех них поистине легендарной была Рита О’Рейли.
 Эта девушка впервые появилась в клинике несколько лет назад. Ее родители привезли ее сюда из Дублина, когда обнаружили у дочери резкие перепады настроения, игнорирование социальных норм, импульсивность, агрессивность и неспособность строить отношения с окружающими. На тот момент Рите было семнадцать лет. И ей поставили диагноз: «диссоциальное расстройство личности». Но прославилась она отнюдь не своим диагнозом. Рита была единственным человеком в истории больницы, которому не раз удавалось сбежать с территории. Первый раз она неизвестным образом добралась до родителей, пытаясь уговорить их не отправлять ее обратно, в следующие разы она такой ошибки не совершала. Иногда ее находили спустя несколько дней, а несколько раз Рита сбегала на целые месяцы. Ее тянуло к перемене мест, однако каждый раз она возвращалась в «мирный дом». И на следующий день ее обычно направляли к «доктору Шизе» (так Рита называла своего лечащего врача), и чаще всего затем ее лечили шоковой терапией. Наверно поэтому она так часто и сбегала.
 Я познакомилась с Ритой, когда ей было уже двадцать. В тот раз полицейские вернули ее в клинику после двухмесячного отсутствия. Она вошла в главные двери как королева, сбрасывая на ходу дорогой, но местами потертый полушубок. Девушка осталась стоять в красной рубашке в клетку с длинными рукавами, брюках милитари болотного цвета и теплых сапогах на высоких каблуках с черным натуральным мехом. Не смотря на то, что она была слишком худой для своего роста и телосложения, ее глаза были обрамлены темными кругами, цвет кожи был слишком бледен, а волосы, некогда карамельного цвета теперь приобрели темно-коричневый засаленный цвет, в Рите была невероятная харизма, которая привлекала к ней всех вокруг.
 – Скучали по мне, красотки? – спросила Рита, мягко рыча. Ее голос был невероятно красив.
 Несколько девушек не обращали никакого внимания на вновь прибывшую, так как это было их обычное состояние. Здесь вообще мало кто реально был способен на общение. Однако некоторые пациентки все же реагировали. Джина презрительно зарычала и забилась в ближайший угол, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону.
 – Привет, Суицидка, – засмеялась Рита, делая шаг в направлении Джины. Реакция не заставила себя долго ждать: девушка истошно закричала, сорвалась с места и убежала к себе в комнату, громко хлопнув дверью.
 Когда полицейские, которые вернули беглянку в «мирный дом», ушли, несколько санитаров заняли их место, преграждая Рите любые пути. Так же к девушке подоспели несколько медсестер. Одна из них со светлыми волосами, плотно затянутыми в пучок, протянула руку вперед, ожидая пока Рита вывернет карманы. Очевидно, сначала ее требовалось обыскать.
– О’Рейли, давай без игр.
– Ты как всегда скучна, Розалинда, – сказала девушка, доставая из карманов брюк несколько монет, пачку сигарет и зажигалку розового цвета. – Тебе определенно нужен мужик и хорошенький тра…
 Однако медсестра не дала ей закончить и мгновенно перебила:
 – Закрой рот, дорогуша. Или проведешь в карцере столько же дней, сколько отсутствовала в клинике.
 Меня бы эти слова определенно заставили бы задуматься. Но не Риту. Нет. Она была другой.
 – Ясно почему ты одна, Роз. Яйца у тебя не хилые.
 В глазах Розалинды вспыхнул гнев. Я была уверена, что она едва сдержалась, чтобы не ударить девушку. Ее руки крепко сжались в кулаки, а ногти сильно впились в кожу.
 Ух. Опасно.
 После того, как Риту обыскали, ее отправили в свою комнату, чтобы переодеться и привести себя в порядок. Я не видела ее весь оставшийся день. На мгновение, сидя в общей гостиной, среди многих других пациентов я подумала о том, не сбежала ли она вновь. Однако ошибочность своей теории я поняла, когда после очередного ночного обхода медсистер меня разбудила Рита.
 – Привет, новенькая. Как спится?
 Рита действительно сходила в душ и сейчас, вместо засаленных волос ее прическа походила на небольшой взрыв. Кажется, девушка красилась и не раз, так как цвет был не натуральным, а волосы казались безжизненными и тусклыми. Такими же, как ее глаза. За всей яркой и вызывающей синевой скрывалась пустота. Будто дом, столь лелеемый хозяевами, покинули и оставили в нем лишь одну пылающую свечку, стоящую на подоконнике. Именно благодаря этой «свечке» Рита еще не мертва. А еще благодаря тому, что все вокруг кончают самоубийствами, особенно в таких заведениях, как то, в котором мы оказались. Это стало мейнстримом. А Рита не была из тех, кто идет за всеми.
 – Похоже, что уже никак, – сказала я, потирая глаза, которые настойчиво отказывались открываться. Спать хотелось невыносимо.
 – Не хочешь прогуляться?
 Мне необходимо было всего несколько секунд для того, чтобы скинуть с себя одеяло и направиться за Ритой в коридор. Любопытство пересилило желание поспать.
 И если меня спросит сейчас: «какой момент в своей жизни ты можешь назвать переломным?», то это как раз был именно он.
 Я прошла за Ритой до конца коридора и когда мы уперлись в дверь, девушка хитро улыбнулась и, по-кошачьи мурлыкнув, достала из заднего кармана пижамных штанов небольшой ключ. Замок громко щелкнул, сообщая о том, что препятствие преодолено.
 – Откуда…? – спросила было я, однако Рита резко развернулась и дала мне громкую пощечину. Я вздрогнула и прижала ладонь к пытающей щеке. Такого я точно не ожидала.
 В глазах Риты в тот момент я видела лишь ярость. Она ненавидела меня на глупость. Однако стоило нам подняться по лестнице, ведущей прямиком на крышу, Рита вновь была в прекрасном расположении духа. Повсюду здесь был снег, однако она, ступая босиком по льду, кажется, совершенно не чувствовала холода. Рита села на край крыши и свесила ноги за ее пределы. Махнув рукой, она предложила мне присоединиться к себе. Не смотря на то, что меня пробирал холод, и я до сих пор не пришла в себя после пощечины, я села рядом со своей новой знакомой, однако все равно оставила небольшое расстояние между нами.
 – Как ты здесь оказалась? – спросила девушка, доставая откуда-то пачку сигарет, почти нетронутую, и зажигалку. Закурив, Рита выпустила изо рта дым, направив его прямо на меня. Я громко закашлялась.
 Стуча зубами, я рассказывала свою историю. Не знаю почему, но Рита внушала мне доверие. Может быть глупо доверять свои секреты почти незнакомому человеку, но я в психушке… Где как ни здесь совершать необдуманные поступки?
 Когда я закончила, Рита спросила меня совершенно безразличным голосом:
 – А что твои родители?
 – Мне кажется, им безразлично что со мной происходит.
 – Определенно безразлично. Ты сама отвечаешь за себя. Родители нам, по сути, и не нужны…
 Я понимала, что в тот момент Рита говорила совсем не обо мне.
 – Не знаю… Всю свою жизнь я была рядом с ними.
 – Зря тратила время, – цинично рассуждала Рита, уже докуривая сигарету. – Лучше бы сбежала и хорошенько развлеклась на какой-нибудь вечеринке.
 – Так всегда поступала моя сестра.
 – И что мешало тебе?
 Я не знала как объяснить ей все, что я чувствую. Как сделать так, чтоб она меня поняла. На самом же деле это было бессмысленно – объяснять социопату свои чувства. Они глухи к чужим проблемам.
 – Я другая.
 – Ты глупая, – возразила она. – Вот я та, кто я есть. Делаю что хочу, потому что жизнь слишком коротка для того, чтобы тратить ее на то, чтобы слушать мамочку и папочку. Я тебе совсем не завидую. Продолжишь так и дальше, проживешь свою маленькую посредственную жизнь и умрешь в одиночестве.
 – А ты? С тобой рядом кто-то будет?
 Рита встала на тот выступ, на котором сидела и, раскинув руки в сторону, громко засмеялась:
 – Я свободна, а не одинока. Мне никто не нужен.
 В тот момент, глядя на то, как волосы Риты развивались на ветру, а ее пижама трепетала, я завидовала своей новой знакомой. Я захотела стать настолько же независимой, как она. Хотела стать кем-то большим, чем забитой девочкой в непрекращающейся депрессии. И я стала.
Спустя три месяца еженедельных походов к своему психиатру (Рита к тому времени вновь успела сбежать после очередной шоковой терапии), я вышла из «мирного дома» и отправилась в Америку, к родителям. Маленькая Даниэлла к тому времени ушла на задворки сознания вместе с воспоминаниями о сестре и душевным самобичеванием, и на ее место пришла Ди, которая не «тратит жизнь на то, чтобы слушать мамочку и папочку». Они живет. И делает это так, как хочет.