История с фотографией

               
                Весна. Солнце заливает горячими лучами  комнату. Девушка с острыми азиатскими скулами и необычным « северным» разрезом карих глаз сидит на широком подоконнике   4-го этажа общежития, которое,  как граница Тобольска и как конечная остановка маршрутного автобуса, ставит точку в конце улицы Знаменского.  Но дорога здесь не заканчивается, она идёт дальше, на Анисимовку, небольшое селение, за которым «прячется» воинская часть. Эта воинская часть как-то незаметно стала неотъемлемой  частью её собственной жизни.  По обе стороны дороги густой таёжный лес, тропки которого хорошо знакомы этой невысокой девушке с длинной косой. За нередкую в этих местах татарскую  внешность  знакомые ребята нередко называют её кацапкой, но это абсолютно неверно, так как «кацап» - то же, что и «москаль». Ну какая же она «москалька»? Но не отсылать же этих шутников к толковому словарю Даля. Но  всё  же так и хочется  им возразить: пусть бы лучше чалдонкой  назвали, всё ближе к истине: хоть и не коренная сибирячка, но, по крайней мере, похожа на тех, кто называет себя далёкими потомками переселенцев на вольные сибирские земли ещё до покорения Сибири Ермаком Тимофеевичем!
              Ладно, назвали её кацапкой, пусть, но не в этом суть. Называют же украинцев «хохлами», и тоже ведь с давних времён, наверное, за их знаменитые чубы — чуприны, а от украинцев в ответ несколько пренебрежительное - «москаль», «кацап», а ведь по-польски «кацап» -  козёл.  Ох, как же не любили и по сей день не любят украинцы и поляки русских «козлов»! Ну, вот,  дорассуждалась!
            Девчонка рассердилась на себя: кому доказываешь, что не  татарских ты кровей, не из Сибири родом, хоть и проживаешь в Омской  губернии. Да и кому это интересно, что родом - племени ты с Камчатки.  Но и камчадалка ведь только по рождению,  и отец коренной житель этого полуострова, а если начнёшь разбираться, то больше в ней удмуртской крови по маме, уроженке села Бармашур, что в Ярском районе Удмуртии.  Это  война закинула удмуртскую девушку 17 лет на Камчатку.  Но если уж назвали «кацапкой» - верно это или нет — камчадалкой уже называть всё равно не будут. Как там у Гоголя?  «Каркнет  само за себя прозвище во всё своё воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица»… И раз уж числится  эта девица — красавица в подругах у «курского соловья», то … Мысли одна обиднее другой крутятся в голове…  Подруга «курского соловья»… Не только она одна, как выяснилось, числится в его подругах. Есть у него ещё одна «кацапка» - козочка татарская… Вот она-то чистокровная татарка — из древних сибирских татар, наверное. Как раз в этих краях значилось  когда-то на картах великое Сибирское ханство.
               Девушка сидит уже битый час на подоконнике.  Сердитая. Она косу то расплетает, свивая в толстый пучок, то снова, задумавшись, машинально заплетает. Вот уже и историю заодно вспомнила — и Ермака Тимофеевича, и хана Кучума, и потомков его современных, метящих в родство с курским «кацапом», по - польски, да и по - русски тоже, «козлом»…
          И чего сидеть? Всё равно этот «изменщик» в части, его лишили увольнения за самоволку. Ребята из части, как  всегда, гурьбой — выбритые, начищенные, приглаженные — собрались на остановке:  увольнение, в город! Ей помахали: а твоего не будет сегодня, не скучай! Жаль, я бы ему… Ну что бы я ему сделала? В глаза его бессовестные посмотрела бы?  И что? Да он даже не догадывается, что я всё знаю! Это я со вчерашнего дня мучаюсь, а он… Как же увидеть его? Он должен убедиться лично, насколько права поговорка: тайное всегда становится явным!  Как же я ненавижу его! «Рыжушка моя», «Перепетуля»… и придумает же — Перепетуля…
              Галка, наконец, слезла с подоконника. Еще издали она увидела вышагивающих почти в ногу двух парней в солдатской форме —  Сандро, Сашка Адамов,  и  Костя — они как Штепсель с Тарапунько.   Один - высоченный черноглазый азербайджанец, с замечательными чёрными усами, так смущающими девчонок,  всегда спокойный, улыбчивый и немногословный, и  вечный его оруженосец Костя, невысокий, тоже черноволосый, крепыш,  вечный балагур и весельчак, покоритель девичьих сердец. Сейчас увидят её, заговорят, а потом и привет Виталию передадут, когда в часть возвратятся, а привет она передавать не собирается, поэтому и  не хочется с ними разговаривать.
              Она  спрыгнула с подоконника, села на кровать, вытащила из-под матраца дневник, заветную толстую тетрадь в тёмно -  коричневой обложке, устроилась поудобнее и раскрыла тетрадь… и задумалась: записать  то,  что произошло вчера вечером в комнате у девчонок — математиков, или не стоит? Нет! Стоит! Об этом стоит поговорить со своим дневником, просто необходимо, иначе голова от мыслей взорвётся!
             Она ещё вчера хотела кинуться к своему дневнику, но заставила себя не делать этого — утро, как говорится, вечера мудренее — но вот уже почти полдень, мысли начали «укладываться» в ровные строчки — теперь можно и поговорить с другом.
 Как к спасательной шлюпке  я бросаюсь к нему, 
Бессловесному другу я открыться спешу,
Лишь ему, без лишних  расспросов, 
Распахну я душу свою.
             Эту тетрадь, хранившую от посторонних глаз много личных тайн, случайных мыслей и затронувших сердце поэтических строчек, приходится постоянно прятать, потому что любопытная Алька, кажется, уже совала, и наверное, не раз, свой длинный  нос в запретную для остальных девчат тетрадь. Недаром же она как-то загадочно фыркает, когда девчонки начинают расспрашивать, как там у них с Виталием. Вот и приходится прятать дневник  от этой любопытной Варвары с длинным носом — кто бы только  хоть  чуть - чуть укоротил ей носик...
             У Али, Альбинки, и вправду длинноватый нос, но зато удивительно красивые, ярко-синие, опушенные длинными чёрными ресницами, глаза и такие же красивые, ярко- пунцовые, как прорисованные,  пухлые губы. Она и косметикой-то пользуется только как дань моде, она ей и не нужна. А вот нос точно надо укоротить, принудительно! За любопытство! Алька Антонова постоянно кокетничает, даже с ребятами, которые приходят к своим девчатам, именно к своим, а не просто от скуки,  причём делает это Алька намеренно, чтобы позлить девчонок. Ну, что за характер! Ей, кажется, нравится, дразнить парней, но, заодно, и девчонок: она непременно распускает свои роскошные тёмные волосы, как-то  по-особому  гордо встряхивает их — ах, как хороша! - и, хитро улыбаясь, начинает стрелять глазками в сторону ребят. Да так увлекается собственным представлением, что девчонки начинают сердиться, а ребят это только смешит. Может, поэтому у Альки до сих пор нет никого. Она хоть и делает вид, что это  ей по фигу, но Галка же видит, как часто под тёмной густой чёлкой грустят её синие глаза. Кстати, в Тюмени учится её сестра, всего на год с небольшим старше Али, но совершенно другая по темпераменту: спокойная, улыбчивая. Вот, наверное, нелегко пришлось их мамочке, преподавателю английского языка в сургутской школе ( Аля из Сургута) с девчонками -погодками, столь разными по характеру и увлечениям (сестрёнка Али учится в медицинском).
              Вспомнив любопытную Альку, Галка на всякий случай перелистала тетрадь, вдруг что-то укажет на то, что  в её тетрадь кто-то заглянул. Кажется, всё в порядке.
               Но как рассказать своей подруженьке — тетради о  том, что произошло вчера?  Какими словами описать те чувства, что охватили девчонку! Как будто её  выстегали! Да ещё при  девчонках, перед которыми она всегда хвастала, что она как хочет, так и крутит своим парнем, стройным симпатичным солдатиком из воинской части, что за городом. Да его знает уже вся общага.
                В комнате 215, на втором этаже, живёт её  землячка  и подружка Галка Живаева, только она с математического,  будущий учитель физики, хотя поступали обе на филологию, но омичка  побоялась конкурса, и когда предложили сдать документы на физмат, то согласилась и, неплохо сдав математику и физику, выбрала физику, как основной профиль обучения. Кстати, Галке в приёмной комиссии, когда посмотрели её аттестат, тоже предложили сразу сдать документы на физмат. Но Галка отказалась наотрез: математику она «вымучивала»: чтобы делать вид, с что математикой всё в порядке, как и с русским, литературой или историей, ей приходилось сидеть иногда за полночь, но добиваться решения, но попросить помощи у верной подружки или попросту списать у неё — ни за что! Самолюбие не позволяло. Так вот, забегать к Галке Живаевой  на чаёк или просто посекретничать — одно удовольствие!  Тем более, что на её 4-ом этаже, проживают девчонки — выпускницы. А Галка попала к ним  случайно: после зачисления опоздала в институт на пару дней, а когда было заселение в общежитие, оказалось, что её 12-я группа уже на «картошке», поэтому почти 2 недели Галка отработала на кирпичном с физматовцами, там и сдружилась с Живаевой Галкой. В комнате выпускниц, в 410-ой,  освободилось место — одна из девчат вышла замуж — и на целый год Галка осталась под опекой старшекурсниц. Но это и к лучшему, как оказалось: девчата её не просто опекают, вот красиво подкрашиваться научили, убедили, что её глазам надо придать выразительности, а советы умудрённых опытом, как известно, всегда пригодятся.
                Вчера вечером Галка спустилась на 2-ой этаж к Живаевой, чтобы расспросить, как там Омск поживает — та два дня, как вернулась от родителей. Галке не терпелось  показать фотографию Виталия, которую он подарил ей совсем недавно. И пока девчонки рассматривали, с комментариями, разумеется, образ бравого солдата, Галке вдруг вздумалось совсем поразить девчонок: Виталька уже говорил с ней о свадьбе,  но ведь она ещё первый курс не закончила, да и ему ещё год служить. А вообще, это только от неё зависит, будет ли у них свадьба. А ей выходить замуж вовсе не хочется.  Но если честно, Галка пришла с совсем другой целью: ей хотелось порасспросить подругу о  другом парне, что запал ей в душу ещё с сентября, когда она  впервые увидела его в их общежитии. А фотография… так, чтобы была причина поболтать. Этот парень учится на математическом отделении, курсом старше, но живёт здесь, с ребятами на первом этаже.  Но вместо этого она самоуверенно расхвасталась о том, кого сейчас с интересом рассматривали девчата. Ну,  кто её за язык тянул рассказать о своём солдатике, о том, что письмами её завалил, чуть не каждый день пишет, записки с ребятами передаёт, если они в город выходят. Понесло её! Вот и похвасталась! Но это к лучшему: пусть так, но она узнала правду об этом  любителе эпистолярного жанра!
            Чрезмерные словоизлияния прервала весьма бесцеремонно соседка Галки Живаевой по комнате, Танзиля Саликова, высокая красивая, но с вечно недовольной физиономией, татарочка. Сердито взглянув на фотографию, она заявила, что этот солдатик — красавчик  крутит голову не только ей, но и её двоюродной  сестрёнке Маше Саликовой, и уже давно, и добавила, выдержав паузу, что точно такую же  - один в один!- фотографию она видела недавно у сестры, да и подписана точно так же, как  эта. Она ещё раз перевернула фотографию и выразительно, не торопясь, но с явным пренебрежением, прочла вслух: «На долгую память Гале от Виталия».
            - Этого не может быть! Может, у неё и есть фотка солдата, ведь форма делает ребят похожими, но только это не Виталька… Может, ты спутала? Может, всё-таки это другая фотография? Может…. И эти беспомощно повторяющиеся «может» говорили о полной Галкиной растерянности. Она боялась взглянуть на девчонок, они тоже переживали не лучший момент: не хотелось бы оказаться даже в мыслях на месте Галки - филфака…
              Обвинения показались всем настолько абсурдными, что спорить было бессмысленно, пока не будет доказано обратное. Все девчонки знали этого солдата, едва не каждую неделю, а иногда и чаще они видели его ожидающим Галку в вестибюле общежития или  института. Но несмотря на это, девчонки с интересом ждали продолжения неожиданно разыгравшегося спектакля или вернее сказать, трагикомедии. В конце концов решение спора могло быть одно и единственно правильное: сравнить эти злосчастные фотографии.
             Через час две фотографии уже лежали рядом перед девчонками из 215-ой комнаты. Абсолютно одинаковые! На оборотной стороне того и другого снимка красавчика в форменном кителе советского рядового солдата — надпись прозаическая и как под копирку, только «ГАЛЕ» заменено на «МАШЕ». Да-а-а! С фантазией явно негусто… А чего заморачиваться: сравнивать всё равно не будут… Ан нет, кто же знал… сравнили!!! Вот судьба — злодейка! Танзиля не скрывала злорадства, даже уточнила, чтобы больнее задеть эту дурочку: её сестра знакома с этим парнем, «самым  верным», уже больше года и очень любит его. Он часто  с ребятами из его части бывает у неё в гостях.  В рабочем общежитии. Маша работает на стройке штукатуром — маляром. То, что Танзиля говорит правду, сомнений не было. Какие уж тут  сомнения, если вот они, совершенно одинаковые фотки, и подписанные одинаково, но совершенно разным девчонкам. Как будто до сих пор выбирает, на ком остановиться…  Но ребята-то каковы, никто и словом не обмолвился, что у него целых две  кацапки!!!  Н-да… дружба солдатская… Может, вместе и ржали над ситуацией: одна его «окультуривает», о другая — напоит, накормит, спать уложит…
              Вернулась Галина к себе в комнату, что называется, сама не своя. Девчата, увидев её в таком состоянии, и приставать не стали:  успокоится -  сама расскажет. А что им рассказать? Как её унизили, оскорбили? Да не «оскорбили, унизили»,  а сама виновата, что позволила себя высмеять!  И кто причиной всему гадкому, что произошло у математиков? Ведь это он уверял  её в том, что любит, и она поверила ему… Но ведь не было никого, кто бы смог сказать о нём хоть что-то, что поколебала бы её уверенность в нём, даже более опытным  девочкам с 4 курса Виталий нравился. Так что он, выходит, всех обманул!?  Гад и мерзавец! Жаль, что Верки Цыкуновой сегодня нет в общежитии, вот ей можно всё рассказать. Она бы точно слов для него не пожалела. Она и матом запросто. Это Галка не владеет так называемой ненормативной  лексикой.  Сейчас ой как пригодилось бы!
               Спалось ли ей в эту ночь? Трудно сказать, но, задремав перед рассветом, Галка проснулась с уверенностью, что больше ей не придётся весело сбегать по ступенькам вниз, в вестибюль, где по субботам её ждал стройный симпатичный солдатик с неизменной улыбкой и букетиком скромных лесных цветов. Улыбается он  всегда. И именно эта улыбка  и заставила её почти год назад посмотреть на него совсем другими глазами, и, кажется, она влюбилась в него сразу. Тогда, в конце июля, ещё до начала вступительных экзаменов, она так же сидела на подоконнике, только на 2-ом этаже и с  другой стороны общежития.  К  общежитию подходила группа солдат, направлявшаяся в город, среди них и был Виталий, чем-то сразу выделившийся из этой  одинаково одетой группы солдат: стройный, подтянутый. Форма солдатская преображает всех, но его особенно красила.  И когда они проходили мимо, то приветливо помахали ей рукой, что-то спросили, кажется, не поступать ли  приехала. В это время в общежитии могли проживать только те, кто приехал испытать судьбу:  поступит — не поступит…  И парни знали это, но возможность познакомиться, пусть даже с абитуриенткой, упустить не могли, это было время массовых знакомств с солдатами. Правда, чаще всего это были бесперспективные знакомства: очень мало кто продолжал встречаться после поступления, а были и такие, кто тяжело переживал: не выдерживали конкурса и уезжали девчонки, заставляя «своих солдатиков» сначала попереживать, а потом вновь искать знакомства, на этот раз с другими городскими девочками. 
              Галка, наверное, от неожиданности, что с ней вдруг заговорили ребята в солдатской форме, вдруг покраснела, растерялась, отвечала тихо и однословно. Её смутила настойчивость улыбчивого юноши, который даже пропустил автобус в город, и ребята уехали без него, а он всё стоял, запрокинув голову и улыбаясь, Он  всё смотрел на Галку, донимал её какими-то незначащими вопросами. Он назвал своё имя, тем самым вынудил и Галку назвать своё. А когда он всё-таки уехал, пообещав  снова прийти, и тогда  ей придётся всё же выйти к нему, чтобы познакомиться поближе, а иначе он будет стоять под окнами и вызывать её, то Галка ещё долго не могла унять стук своего сердечка: никто ещё так весело и настойчиво не добивался её внимания!
                И понеслась душа в  рай! Как она не завалила вступительные, одному Богу известно!  Виталий оказался очень настойчивым  и  безбашенным: убегал на свидания едва не каждый вечер, в самоволку. Ловили, что называется, наказывали, но как только появлялась возможность вырваться из части, не дожидаясь увольнительной, он тут же оказывался возле общежития.  Через короткое время этого улыбчивого солдата узнали все вахтёрши и вызывали Галку на первый этаж без обычных по этому поводу словоизлияний.
            Ну, хватит, пусть теперь Машка Саликова млеет от его улыбок!  Одна! А ей надо к сессии готовиться. После лекций, а тянулись они в этот день бесконечно долго, сразу на автобус — и  на Знаменского, в общагу. Девчата — опекунши были все в сборе. Договорились они, что ли? Нет, о её позоре знать им совсем необязательно. Снова захотелось плакать. Сдерживая слёзы, Галка переоделась в голубые тренировочные брюки, надела любимую, много раз стиранную зелёную рубашку, закатала привычно рукава и выскочила из комнаты. Надо бы за конспекты засесть, но ничего в голову всё равно не пойдет. Или не войдёт? А-а-а, всё равно в ней,  в голове,  НИ-ЧЕ-ГО! И вот ведь, если бы только он один сидел занозой в её сердце... Так нет же, ради кого на самом деле забежала она на огонёк в 215-ю?! Вот то-то же!
             Нравится ей, очень нравится этот голубоглазый паренёк с физмата, правда, он второкурсник. Замечала не раз, как он смотрит на неё, и тоже всегда улыбается, но совсем по-другому: смущённо как-то и одновременно мягко и ласково. Ванечка... Для неё он даже не Ваня, а именно Ванечка: такой спокойный, мягкий, домашний, что ли… Какой же он домашний, не котёнок  же! И чёлка у Ванечки тоже не такая, как у других ребят, чуть скошенная, густая, по самые  глаза. Мысли, вдруг совершив пируэт, снова вернулись к Виталию. Собственно, о нём она и не переставала думать, только усилием воли заставляла себя думать о чём-то или о ком-то другом… Но вот задело предательство её солдатика, да так, что свет не мил стал! Надо бы радоваться: свобода… но что-то не радуется. Самолюбие задето...  Ах, самолюбие! Всё дело в нём?
             Вышла из корпуса,  на  площадке ребята в волейбол режутся. Замахали ей: давай к нам! Вера, подруга, тоже с ними. Она любит в волейбол играть, да ещё потому, что на площадке всегда мальчишки с физмата, на  филфаке их раз — два и обчёлся. А вот и Ванечка. О Ванечке, об их симпатиях друг к другу знает только Вера. Но играть не хотелось. Постояла возле площадки несколько минут. Солнце майское жаркое, но только днём, а после полудня оно греет нежно,  ветерок тёплый обвевает… Ребята на площадке разгорячились, выкрики усилились, зрителей — болельщиков тоже собралась небольшая толпа. Игра в самом разгаре. Никому нет дела до униженной и оскорблённой... Вот и хорошо.
              Галка тихонько отошла от площадки. Свернула в сторону, перешла через дорогу и — вот она, спасительная гавань, территория «свободомыслия»… свободных мыслей... Лес привораживает, снимает напряжение, наконец, скрывает от посторонних глаз, когда просто надо подумать.  И он всегда оставался для неё тем островком, куда её тянуло, чтобы побыть наедине с собой, распутать  непокорный клубок спутанных мыслей, как сейчас, например. Тропки здешние давно изучены — не заблудишься. Да по этим тропкам не раз и с Виталием бродили. Он даже… Нет, вспоминать об этих прогулках она не станет, как говорится, не в этот раз.
             Но вот ведь что происходит в лесу, который был свидетелем их разговоров, поцелуев, откровений — лес  расслабляет, путаные мысли распутываются, постепенно приходит успокоение — и теперь знакомые берёзки своим лёгким шелестом молодой листвы напоминают о том, что весна заканчивается, что уже почти лето, а значит, скоро домой, к родителям. Не прежде сессию надо хорошо сдать: без стипендии никак нельзя! И нечего страдать о парне, который оказался... даже слов нужных не подберёшь, каким  он оказался...
            Полянка усыпана жёлтоголовыми бубенчиками. И вы здесь?  Напоминаете, кто он такой? Да сама уже знаю… Жёлтые цветы,  бубенчики - купальницы, бабушка называла  их италмас, это удмуртское название любимого цветка бабушки. Уже отцветают, они ранние.  Виталий частенько приносил их ей, когда шёл в увольнение или когда  бегал в самоволку, а он был чемпионом части по самоволкам! Смеялась, что жёлтые цветы — к измене, а он отговаривался, что после подснежников это первые весенние цветы, и издали  их упругие лепестки, накладываясь  друг на друга,  как головки на длинных стеблях, похожи на пухленьких солнечных зайчиков. Он всегда приносил ей букетик лесных цветов, хоть самый скромненький, но обязательно. Этим он очень нравился многим девчонкам, и этим тоже приворожил её.
               Галка прижала руку к белой, в бугорчатых  «пупырышках», коре берёзы, погладила, жалея плохо затянувшийся шрам от надреза ножом: кто-то соком полакомился, а ранку не замазал. Трава вокруг берёзы была нежная, изумрудного шёлка. Галка сняла кеды - в них было удобно, но душно - прошлась босиком по мягкой, прохладной травке, она приятно ласкала ступни. Галка присела на ствол упавшего старого дерева. Плохие мысли как-то сами собой ушли, и она уже с интересом осматривалась: как же эти места напоминают ей другой лес, лес, который окружал Белорецк, посёлок  её детства. Как же всё здесь как будто знакомо: по таким же узким тропкам бегали в школу, в соседнее село, сокращая путь, а вон и кусты можжевеловые, в точь-точь как за их Белорецком, в конце лета их сизые ягодки с хвойным привкусом нет- нет да сорвут на бегу ребятишки. Галка до сих пор помнит вкус можжевеловых ягод в перелесках - всё было таким родным и знакомым,  словно привет из детства.
           И вскоре, перекинув через плечо кеды, она продолжила путь, иногда останавливалась, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми берёзками. Их тоненькие веточки — прутики с лаковыми, ярко-зелёными листочками склонялись перед ней, в их ласковом шёпоте слышалось успокоение.
             И берёзкам родным я шептала слова,
             Те, что слух повторить не решалась,
             Бессловесным подружкам, ни в чём не таясь,
             Я как будто в любви признавалась!
Тропка петляла между деревьями, местами она разветвлялась. Босиком идти становилось неудобно, но она не хотела останавливаться, как будто какая-то неудержимая сила влекла её вперёд, и она всё шла и шла. Через некоторое время стало прохладнее. Лучи солнца уже слабо проникали сквозь чащу леса, стало как-то неуютно, всё ощутимее чувствовалась сырость, да и босым ногам стало как-то неприятно в холодной траве. Надо  уже возвращаться, пока ещё тропа видна, скоро её уже не различить.  Прогулка явно затянулась. Так, кеды на ноги — и … назад! Пора и честь знать!  Галка прислушалась: как будто ручей где-то совсем рядом журчит.  И в самом деле, лесной прозрачный ручей. И сразу захотелось напиться холодной ключевой воды.  Вот и толстая коряга у самого ручья. Место незнакомое. И куда ж  ты, девица, забрела?
             Галка отложила в сторону кеды, наклонилась над ручьём и… вскрикнула от неожиданности: сзади стоял…  Ванечка... Ванечка Бочаров. Он не улыбался, как делал всегда при встрече. Он стоял молча. Потом над ручьём вымыл руки, зачерпнул ладонями воду, напился. Всё это молча. Потом ещё раз набрал в ладони воду, протянул Галке: «Пей!».  Холодная ключевая вода капала сквозь ладони. Галка наклонилась и стала пить воду из ладоней Ванечки. Пить было не очень удобно, да и мешала коса. Ваня переменил положение, снова зачерпнул воду и снова молча протянул Галке. Словно под какими-то чарами Галка снова склонилась над ладонями. Выпила.  Всё так же молча, мокрыми руками он  пригладил свои волосы, видно было по лицу, что он очень спешил. Снова окунул ладони в ручей, подошёл и брызнул в лицо Галке остатками капель, будто хотел отрезвить её: «Остынь! Глупости всё это».
             Это было как во сне, как волшебство! Но как сказать ему, что бродя по лесу знакомыми тропинками, Галка неожиданно для себя стала думать о нём, о Ванечке. Именно думая о нём, о тех кратких, мимолётных встречах в коридорах института, в читальном зале библиотеки, в фойе общежития, она пришла в себя, успокоилась, мысли её пришли в равновесие. И уже не отчаяние от измены парня, а желание не прерывать тёплых мыслей  о Ванечке влекло её всё дальше по лесной тропе, забывая о времени. Тропа и привела её к этому звонкому ручью.
             Они сидели на поваленном  стволе дерева. Ванечка снял с себя куртку, накинул Галке на плечи. Почему-то куртка показалась ей даже не тёплой, а жаркой, возможно потому,  что она была снята с него, с Ванечки. Он засмеялся, как будто почувствовал её волнение:
- Да это зимняя, торопился, сорвал с вешалки, что под руку попалось.
             Галка словно купалась в ласковом тумане: да нет, так не бывает... Как он мог оказаться здесь? Вот он, рядом. Сколько раз ей хотелось просто оказаться рядом с ним, заглянуть в его голубые глаза, но это были лишь девчоночьи грёзы…
             И вот они вдвоём, ей так уютно под его тёплой курткой! И опять Галка сделала то, что потом с сожалением вспоминала: она вдруг начала рассказывать о том, почему она оказалась здесь, в лесу, в такое время одна. Он же не спрашивал её ни о чём. Ванечка слушал спокойно, не перебивая, дал ей выговориться. То, что накопилось в ней за эти два дня, то, что казалось ей непреодолимым и стыдным, вдруг куда-то ушло, стало казаться уже не таким важным, и горечь разочарования уже не давила — неприятности могут с каждым случиться! Ваня сказал, что за ней его послала Вера Цыкунова, та встревожилась, когда увидела, что её подруги нигде нет, а вспомнив её расстроенное лицо и зная, что она может уйти побродить по лесу, чтобы успокоиться, Вера спросила Ваню — он мог видеть - не заметил ли он, куда Галка отошла от спортплощадки.  И он сказал, что знает, где её можно найти. Оказывается, он уже не раз ходил за ней, когда она уходила в лес и бродила по лесу. Боялся, что заблудится. Места ему знакомы, зимой на лыжах здесь ходил,  и как тренировки к соревнованиям, и для настроения: напоминают ему родной Алтай. И лыжами увлёкся тоже на Алтае, ещё школьником. Как попал в Тобольск, далековато от родных мест? А у него в нашем пединституте на факультете физмата преподаёт его родной дядюшка. Как бы между прочим упомянул о своей девушке, она из его группы, тоже лыжница, вместе на соревнования ездят. Галка знала о Римме, та уже не раз выразительно поглядывала на неё при встрече - хорошо, что живёт  на квартире, хоть в общаге не встречаются! И вот тут Галка ещё раз убедилась: Ваня оказался тем, в кого нельзя не влюбиться! Галка рассказала ему откровенно о злосчастной фотографии, но ни комментировать этот неприятный эпизод из жизни влюблённых Ванечка не стал, ни сочувствовать девчонке тоже. Но коротким упоминанием о Римме Ванечка привёл её в чувство: каждый из них не один ...Чего сидим? Пора в обратный путь.
                Возвращались уже  затемно, сумрак опускался очень быстро, тропинка едва угадывалась. В одном месте Галка оступилась, Ваня подхватил её. Да так и не отпустил. До самого общежития он держал её за руку. И эти минуты, как драгоценные капли из  ручья, когда он подставил ей свои ладони с родниковой водой, оба старались не расплескать.
                Возле общежития, уже освещённого фонарями, к ним навстречу мчалась Верка, Верочка, подружка. Она остановилась, выразительно так посмотрела на Галку, назвала её дурой набитой, добавила, что разговаривать с ней не желает!  Оказывается, подруга едва не полобщаги взбаламутила тем, что Галка из 410 -ой не вернулась из леса. Хорошо, что Бочаров заверил, что найдёт её, вот и ждали.
                С Верой помирились быстро: лекции она посещала далеко не исправно, но наказывала записывать  разборчиво, поэтому конспекты ей понадобились едва не на следующий день. Вера узнала, наконец,  о фотографии,  которая  наделала столько шума среди девчонок — математиков: ещё бы, разве могут  математические формулы так потешить их далеко не лирический настрой, когда сессия вот-вот?!   А вообще-то  всем известно, что как раз сухари — физматовцы обожают лирику, читают едва ли не больше, чем будущие учителя литературы. Как часто в читальном зале невозможно было найти произведения современных, зачастую запрещённых, авторов, особенно, если они пока  только в журнальном варианте: Солженицын, Давлатов, Булгаков, Евтушенко, Галич, Бродский… За ними выстраивалась очередь, и часто в эту очередь вклинивались  «сухари» с физмата, и потом эта очередь разветвлялась, и считалось удачей, если перехватишь всего на одну ночь вожделенный номер журнала «Нева», «Москва» или  «Наш современник»…
                Так вот,  рассказ об этой злосчастной фотографии,  уже потерял живость да и актуальность после того, как Галка поведала о ней Ванечке, но всё же он был интересен Вере — как она могла пропустить такое! - и они быстро помирились. Удовольствие было двойное: фотографию «изменщика» аккуратно, не торопясь, с наслаждением, рвали вдвоём: отдельно глаза, нос, губки.  Именно ГУБКИ, а не губы: красивые, по-девчоночьи маленькие, 
аккуратненькие такие губки, очень похожие на Веркины! Это заметила Галка — Вера только хмыкнула: придумала! Их после экзекуции подруга посоветовала  наклеить на лист и отправить ему письмом, но Галка оставила их как память о том, как могут быть изменчивы уста, клянущиеся в любви. Она  приклеила их на последнюю страницу дневника. Это было верх мщения!
                Ч.2
             Естественно, история со злополучной фотографией не могла закончиться так просто. Вечером, возбуждённая встречей с Ванечкой, чувствуя всё ещё тепло его руки, Галка как будто сбросила с себя гнёт. Это как гнёт у добропорядочной хозяйки, который она использует для засолки, например, капусты. При засолке капусты поверх нашинкованной на деревянную плашку кладётся тяжёлый груз - камень, кирпич — что угодно, но он должен придавить капусту так, чтобы появился сок, в будущем рассол. Этот сок, выпуская газ, начинает пузыриться, что говорит о скорой засолке продукта.  Так вот, «пузыри» из девушки вышли, теперь настала пора «выносить капусту на мороз, чтобы не прокисла»! Пора и девчонкам  старшекурсницам -  хватит их томить своим   дурацким видом — рассказать историю, ставшую  в очень короткий срок  скучной и тривиальной. Самое время:  обида уже перебродила в душе этой глупенькой, обиженной дурочки. Что могли посоветовать ей опытные девчонки — дипломницы? Виталий им нравился: хорошенький солдатик, всегда подтянутый, улыбчивый, весёлый, всегда с цветочками приходит. Да-а -а, вот тебе и цветочки — лютики. А ведь, к слову, лютики из семейства ядовитых трав. Так что всё объяснимо… вполне. Так что советуем тебе, Галина, сохранить лицо, не психовать, а спокойно разобраться, надо правду узнать от него самого, может, всё обстоит иначе. Но помурыжить парня надо.
                А Виталий, словно почувствовав неладное, появился вечером снова с  симпатичным  букетиком. Снова самоволка! Но на этаж его не пустили, хоть он и включил, как обычно, своё обаяние. Не помогло! Он забеспокоился: что такое могло произойти, что всегда радушная  Раиса Васильевна ни в какую не идёт на уступки, не пропускает его на этаж. И знакомые девчонки проходят мимо, посмеиваясь.  К этому времени, наверное, уже пол — общаги  были в курсе  истории с фотографией - веселился и филфак, и физмат! Скоро сессия, экзамены, зачёты  бесконечные — тягомотина! А тут такой анекдот! Вот и развлекались девчонки! История обрастала «ракушками» и скоро превратилась едва ли не в подводный риф: столько присочинили для большей достоверности!
                И всё-таки Виталий прорвался на 4-ый этаж! Но 410-я по-прежнему держала оборону. Виталий прислушался:  в комнате явно все были в сборе.  Все три Галки (и его в том числе) и молчунья Варя.  Виталий стучался долго и настойчиво, не обращая внимания на любопытствующих из соседних комнат. Наконец это надоело и самой терпеливой, Варе, она  выругалась, а ругаться старшекурсницы умели, если доведут, вышла и выложила этому советскому воину, защитничку, что Галочка не желает с ним разговаривать, они не позволят ей унижаться перед каким-то ловеласом в солдатской форме. И добавила весомо:
- Разберись сначала со своими девчонками - сколько их там у тебя?- и в следующий раз фотографиями не разбрасывайся, дари кому - то одной, или хотя бы разные.
Всё стало на свои места! Фотографии… И в отчаянии этот любитель дарить собственные изображения, закричал:
- Да ты выслушай сначала! Я только тебя люблю! Да открой же ты эту чёртову дверь, иначе я её разнесу!
              Они стояли за общежитием. Галке было неудобно, что пол-общежития, как ей казалось, ждёт продолжения этой необычной истории. Виталий всё пытался объясниться, рассказать о встречах с той татарочкой, что это и не встречи вовсе, что заходил с другом, у него там подруга делит комнату  с Машей… что не хотел дарить фото, но она пристала, как банный лист.   Но это уже выглядело жалким лепетом растерянного человека, понимающего, что он теряет ту единственную, с кем связывал своё будущее. А Галка упорно повторяла, что теперь никогда не поверит ему, ни за что и никогда!
               А потом были бесконечные попытки помириться. История с фотографией уже никого не интересовала, зато намечающийся роман Галки — филфака и Ванечки стал интересен многим. Роман намечался, но так и  не случился, хотя нет, был впереди ещё год непонятных отношений, которые по негласной договорённости между ними  стали считаться просто дружбой.
                А роман не случился по весомой причине: сердце Галины оказалось неспособным спокойно наблюдать за страданиями солдата, который приходил с завидным постоянством  к общежитию поздно вечером, когда начальство уезжало в город — самоволки следовали одна за другой, в конце концов его посадили на «губу». А так как «губа» находилась в Серове, на Урале, то его не было почти полмесяца. Он подключил тяжёлую артиллерию — друзей, и они при всяком удобном случае заставляли, едва не силой, в одинаковой интерпретации выслушивать,  как Виталий любит её, как он вынужден был подарить фото Машке, но ведь это ни к чему его не обязывало, надписал фото, ну и что, это ведь для того, чтобы отстала…
               Но какое сердце могло выдержать, когда за окном Красного уголка, в период сессии преобразованного в читальный зал, прямо напротив стола, за которым теперь каждый вечер ЕГО  Галка и Ванечка готовились к зачётам и экзаменам, неизменно появлялся солдат и молча смотрел на «голубков».  Хотя этим «голубкам было и так неуютно под напряжённым взглядом несчастного, так как за ними ещё исподтишка наблюдали все присутствующие.  К тому же на ежевечерний «спектакль» стали приходить  и зрители: друзья Ванечки, они подтрунивали над парочкой, оказавшейся в двойственном положении. Кажется, они могли бы и ставки делать: долго ли Галка — филфак выдержит это единоборство?  Но Ванечка первым  не выдержал и однажды прямо сказал, чтобы его подруга или помирилась с солдатом - «кажется, он и вправду тебя любит» - или окончательно порвала с ним.
                Это было на какой-то вечеринке, кажется,  в честь сдачи зачетной сессии, перед экзаменами, они, Галка и Ванечка танцевали. В какой-то момент Ваня чуть прижал Галку к себе. Она вспыхнула: впервые они были так близко друг к другу. Он, Ванечка, ночами ей снился! Она теряла голову! Она была счастлива! Но вдруг что-то  словно толкнуло:  оба одновременно посмотрели в окно: там стоял Виталий. Он с такой тоской смотрел на них...словно прощался со своей Галкой. Парень в солдатской форме страдал по — настоящему. Вот тогда-то Ваня и подтолкнул Галку: «или — или»…Но помимо этого сам Ванечка понимал, что его Римма переживает, чувствует, что Ваня отдаляется от неё. Он тоже не мог обидеть девушку, которая любит его, он это знал и  не мог больше играть на её чувствах.
             Галка простила своего солдата. Через полтора года они поженились. Свадьба была весёлая, студенческая. Надо сказать, на их курсе это была единственная студенческая свадьба. Девчата тихонько выходили замуж дома, в институте узнавали о перемене фамилии, как говорится, «пост — фактум». Вся 42-я участвовала в подготовке свадьбы, сценарий и костюмы готовили в тайне, подключили ФОП — факультет общественных профессий. Даже платье с кремовыми розочками для невесты шили по эскизу Иринки Курилович, известной пухленькой модницы, любительницы кружевных воротничков и шляпок. Были приглашены и  солдаты, ребята из воинской части, хорошо знавшие  предысторию этого весёлого события.  Не обошлось и без курьёза. После регистрации открыли шампанское, начали фотографироваться, и фотограф, друг Лидочки Башмаковой, ловя кадр, уронил вазу с цветами, атрибут ЗАГСа. Полтора рубля — госпошлина — нашлась у жениха, а 16 рублей за вазу собирали всей компанией! ТОТ кадр Запечатлён на фотографии. На ней испуганные лица друзей и девчонок — почти вся группа пришла на регистрацию -  Валя, подружка школьная, студентка университета, приехавшая из Тюмени, вскрикивает от неожиданности, прикрыла ладошкой рот, горестно смотрит на осколки госимущества заведующая ЗАГСом , жених, успевший уже стать мужем, схватился за голову: за вазу надо заплатить, а денег нет!!! Фотографий было очень мало. Андрюха быстро захмелел, так что великий фотограф оконфузился, снимков было мало, но забавные. И памятные!
              А с Ванечкой они остались друзьями до окончания им института. Привычка занимать место в читальном зале друг для друга так и осталась у них обоих, пока Галка не вышла замуж. Ваня тоже не стал жить в общежитии – женился таки на своей спортсменке. В институте он  как будто избегал её, а потом всё чаще стал попадаться навстречу с Риммой.  Всего один раз пришлось встретиться, весьма неожиданно, бывшим соперницам, впрочем, каким соперницам? Лишь Римма считала Галку той, кто едва не увёл её Бочарова, а Галкино  сердечко после замужества уже почти успокоилось, хоть для неё  по - прежнему Ванечка оставался тем единственным,  кого она любила первой, самой яркой, чистой любовью, и которая навсегда нашла свой потаённый уголок в её сердце.
               Это было весной.  Галка весело сбегала вниз от Кремля по Прямскому  взвозу,  по знаменитой тобольской лестнице, спешила на консультацию в институт. Погода была не столько жаркая, сколько душная. Спускаться с лестницы в 198 ступенек – подсчитано, проверено! -  было увлекательно, ступеньки мелькали одна за другой, приближая подножие склона  холма, на котором видимый со всех сторон белел знаменитый на всю Сибирь белокаменный Кремль. Это спускаться весело в солнечную погоду, а попробуйте подниматься по этим, кажущимся бесконечными, широким деревянным ступеням наверх! И вдруг Галка едва не споткнулась: навстречу ей, тяжело дыша, с огромным животом, поднималась  жена Ванечки, Римма. Взгляд её был усталый и серьёзный. Она  ничего не произнесла, но взглядом «одарила»!  А ведь Галка так ни разу и не  услышала голос Риммы, той, кто была теперь всегда рядом с Ванечкой. Надо признать, сильная духом девушка, и какое  чувство собственного достоинства! Галка потом целый день видела перед собой Римму, её живот… И чувство щемящей душу потери долго ещё не оставляло её. Почти месяц Галка носила в сумке какую-то красивую, мелодичную погремушку — долго выбирала! Но так и не смогла отдать Ванечке игрушку для  малыша, который должен был вот- вот родиться, для маленького Алёшки, о котором Галка узнала только через три года. В сердце Галки и Ванечки оставались их случайные  и неслучайные встречи то в студенческой общаге, то в просторных коридорах их «альма-матер», то в читалке, то на вокзале в Тюмени, когда занимали места друг для друга в поезде «Тюмень — Тобольск», в древнем «кочевом» поезде, совершающем первые рейсы на Тюменский север по недавно построенной железной дороге в Тобольск, а потом всё дальше на Крайний Север, до Нового Уренгоя…  Всё это вспоминалось  потом, в новой жизни, без Ванечки... после окончания института. Но удивительное  дело, и Галка, и Ванечка бережно охраняли от других тему их любви или дружбы, как хотите, на ваше, что называется, усмотрение. Память хранила чистоту их отношений, и даже очень ревнивый, как оказалось, Виталий перестал упоминать Ванечку в своих претензиях. Он всё понял правильно, и Галка была ему за это благодарна.