Глава 10. На материке

   - Не довезли меня, шемеля, до Германии. Высадили на пустом берегу. Огляделись мы. Мыс будто море пополам делит. Скала скалой, а то, что вокруг — сплошной песок. Вода на море малая — песку этому конца не видно. Места пустые, дикие, сто дней будешь топать, а живую душу не встретишь. Немец мой плох, лицом поблек, десяток шагов прошёл и на песок завалился, рукой за грудь держится. А я его первым делом пытать: отчего подводники такие ласковые, накормили, напоили, на подводной лодке прокатили, чуть ли не в задницу целовали? За какие красивые глаза? Мой немец сморщился — какая там задница, хорошо, что пулей в лоб не поцеловали. Шухер у них на лодке был. Старпом фраернулся: шпионский сигнал от Репа на барже в одно ухо принял, а в другое выпустил, а у немцев утаивать не моги, не положено. Доложил командир тотчас в их центр. Оттуда им хвост накрутили и приказали: искать агента хоть на дне морском. Ну, а коли приказ, немцы из кожи вылезут, будут стараться. Исполнили. И вот нашли, и из центра моему немцу новое задание дали, но ведь служить им — чертей радовать.
   - Кашляет мой немец, за грудь рукой держится, но на меня зорко так поглядывает. Слушай и запоминай, будь умницей. Попали, мол, мы с тобой как кур в ощип. Властям нам показываться нельзя, потому как со всех сторон в грехах, как в репьях, всем видом диверсанты и по военному времени нас полагается шлёпнуть, и дело закрыть. А оправдаться нам, хоть расшибись, никак нельзя, потому как все свидетели рыб на дне кормят. Получается, что мы с ним, повязаны. Повязаны, а вот дураками нам быть ни к чему. С нас, мол, того, что уже на нашу головы свалилось, хватает. Поэтому, должен я выслушать его план. И по этому плану мы должны исчезнуть: был Реп и не стал — вместо него, как в его умной немецкой голове сложилось, он будет Акимом Пытковым, сыном зырянки, который всю жизнь оленей по тундре гонял, а я, Геннадий, стану сыном ненки и русского бродяги-охотника, всю жизнь песцов промышляющий — моя, мол, рожа меня не подведёт. Буду я вести вольную жизнь, песцов ловить — дело нынче фартовое, песцовые шкурки можно на танки и самолёты обменивать.
   - Крепко закрутил и закашлялся. Плюнул на ладонь — на ней кровь. Нас на низкий берег высадили, кругом сплошной песок, и море за горизонт во время отлива ушло. Сел на песочек мой немец и стал пальцем рисовать на нём какие-то загогулины. Сидит, задумался, голову опустил. «Ты что голову-то повесил , того и гляди шея порвется? — говорю я ему. — Радоваться нужно: как-никак от верной смерти ушли. План на жизнь какой ни есть нарисовался».
   - А он мне в ответ, мол, план-то хорош, но больно много фантазии, потому что чувство у него, душу скребущее: не жилец на этом свете. Врач ему нужен, лекарства, койка в больнице. Где всё это взять в тундре липовому оленеводу, «сыну зырянки»? Он, мол, долго не протянет, будущее его — могила в мерзлоте, если кто-то похоронит, а не похоронят — кости в тундре на ветерке останутся проветренными лежать. А раз так, то должен он принять решение, время, мол, уже пришло, и не терпит, секрет Капитана, доверенный ему распоряжающим на Острове, надёжному человеку передать, слово с него взять, что обещает секрет сберечь, и если возникнет большая нужда, в свою очередь передать его дальше надёжным людям. И он такое решение принимает, потому что верит мне. Как родному брательнику доверяет.
   - И протягивает он мне ту самую тетрадку, которая промокла у него в кармане бушлата, одной рукой протягивает, а вторую ладонь к сердцу прижимает: «Убереги, люди тебе великое спасибо скажут». Сунул мне в лапу тетрадку и ещё добавил, что вручил бы мне ещё и пакет, в нём закон Капитана, всё: научные расчёты и доказательства, вручил бы, но нет у него, мол, на это права. Место, где ему, этому пакету, положено быть, получается — тундра.
   - И тут я тебе, шемеля, кое-что шепну на ушко. Ты заранее скажешь: ого территория. Где один край, где другой. Эв-ва. Точно не маленькая, и промерена плохо. Искать — тысячи ног не хватит. Но если с умом, не под каждую кочку заглядывать — кочек, парень, в тундре не сосчитать — найти, что ищешь можно. Земля большая, но откуда и докуда тундру мерить, я тебе подскажу. Ты же запомни и держи при себе, чтобы случаем в чужое кривое ухо не попало. Так он мне и сказал, немец этот Николай.
     Хозяин поманил геолога пальцем.
   - А ну-ка, шемеля, нагнись, я тебе наводку дам.
     Геолог наклонился и, наморщив от напряжения лоб, выслушал сообщение дважды. Выслушал и пошевелил губами, запоминая. Земляк вздохнул, будто сбросил с плеч тяжёлую ношу.
   - Ну вот и ладно. Оно, это место, в моей много раз битой башке долго сидело. А теперь и ты будешь его знать. Тетрадь, которую немец чуть в море не утерял, лежит в этой избе. Генка Репнев многих людей повидал, и потому про тебя очкарика скажу: вижу, ты правильный мужик, надёжный, это у тебя на морде, как в зеркале смотрится, хоть и любишь ты носить зелёную шинельку. Мне же пора с секретом расставаться. Он на мне, ей Богу, как груз висит. Пришло время. Дела у меня такие: песцов ловлю и, когда бывает, водку пью — всегда до беды один шажок. Ну, а про меня и немца Николая — кто знает, может оклемался, живой ещё — как договорились, молчок. Не забывай, слово мне дал.
     С этими словами хозяин избы вынул из какой-то щели между брёвнами в стене тщательно упакованный в промасленную бумагу, перевязанный бечевой пакет.