Усинский пограничный начальник. Глава 11

Практика критерий истины


Ургинское правительство Монголии не оставило мысли вернуть Урянхай. В пику российским решениям, туда прибыл, в качестве правителя,  его представитель Чжалханиза-хутухту. В этой связи, между пограничным комиссаром  Церериным и монгольским правительством случались частые конфликты. Комиссар принудительно высылал монгольских чиновников из Урянхая, за что те требовали от российского консула в Урге  Миллера привлечь комиссара к уголовной ответственности. Консул отвечал монголам:
«Снова не могу выразить своего крайнего удивления, что монгольские власти продолжают вмешиваться в действия лиц и интересы населения им не подчиненного вообще к Монголии никакого отношения не имеющего. Очевидно, вы до сего времени не поставлены в известность, что Урянхайский край служит спорной территорией между Россией и Китаем, а в состав Монголии не входит».

Легче стало, когда Урянхай наконец официально вошел в состав России.  5 апреля 1914 г. министр иностранных дел на имя Иркутского генерал-губернатора направил секретную телеграмму. «Названный край отныне принят под покровительство Российского Правительства».
В свою очередь Иркутский генерал-губернатор направил асессору Церерину сообщение: «15 января мною получена телеграмма от Гофмейстера Сазонова, уведомляющая меня, что по его всеподданнейшему докладу Государь соизволил объявить чрез командированного в Урянхайский край чиновника моего управления населению всех пяти хошунов, на которые делится край, что отныне оно принято под покровительство Российского Правительства».
После официального объявления 21 июня 1914 года протектората России, Николаем II и Государственной Думой был утвержден указ об утверждении должности комиссара по делам Урянхайского края и установлении штата управления комиссариата. На должность, как и ожидалось, назначили Церерина.
   
 В ведение Церерина отныне находились: местное полицейское управление и его районные начальники, воинские подразделения, чиновники Переселенческого управления, 9 старших и 18 младших офицеров. Разбором исков занимался Мировой судья 8 участка Минусинского уезда Александр Васильевич Барашков, женатый на одной из дочерей Андрея Сафьянова, дяди  Иннокентия Сафьянова.
На тот момент в селе Усинском, помимо местной команды расположили казачью сотню во главе с Магомаевым, которая вскоре перебазировалась в Белоцарск. В команду Церерина вошли секретарь Владимир Сергеевич Исаев и переводчик Самойлов, находящийся ранее в штате у Чакирова, знавший монгольский и тюркский языки.  Жизнь в Усинске становилась шумной, хлопотливой, а порой и веселой.
Когда Церерина сняли, Владимир Исаев,   перешел к Габаеву на должность секретаря Заведующего устройством русского населения в Урянхайском крае. Исаев получил образование в трехклассном городском Минусинском училище, был женат на минусинской мещанской девице Алевтине Степановне Шикиной и имел дочь Елену. Упорно трудился и надорвал здоровье. Врач Николай Высоцкий обнаружил у него заболевание сердца. Поехал Исаев лечиться и не вернулся, остался в Минусинске, в доме Шикиной.

У Александра служба продолжалась. Он оторвал голову от стола и посмотрел на фотографию. Она висела между двух окон и частично была закрыта занавеской. Он встал, подошел к стене, отодвинул занавеску и придвинувшись к фотографии стал рассматривать лица. Весело было тогда. Отмечали, можно сказать, два события: установления протектората России над Урянхайским краем и десятилетие со дня рождения наследника цесаревича Алексея Николаевича. 
Было это, если не изменяла память, в конце июля. Рядом с ним служители культа: справа с большой бородой  глава Усинской церкви Григорий Иоанович Иванов, слева, тот что помоложе и в очках, - Владимир Андреевич Юневич. Далее от него псаломщик Иоан Гаврилович  Воробьев и туранский псаломщик Тимофей Дегодий. За ними во втором ряду  во всей красе его Танюша.  Высокая, стройная, а ведь уже подарила ему дочь и трех сыновей. Публика радостная и возбужденная, особенно уже подвыпившие военные из местной команды и казачьей сотни.
Кто еще? Александр наклонился и еще раз пробежал глазами по рядам. Вот мировой судья Барашков, чуть сзади Исаев и переводчик Самойлов. Женщины в основном жены военных, легкие на подъем.
 
Уже год, как статус его изменился,  и функции, в связи с деятельностью новых администраторов в Урянхае, существенно  сократились. Успешная и долголетняя деятельность на поприще Усинского пограничного начальника заканчивалась, как иногда говорят в России, разбитым корытом.  Его распоряжения на благо края уже игнорировались. Так, имел место окрик  от Церерина: «Прошу Ваше Высокоблагородие не делать, без моего предварительного согласия и ведома, распоряжений относительно организации почтового сообщения в Урянхае, и о сделанных уже Вами распоряжениях сообщить мне, приостановить дальнейшее исполнение обществами Ваших распоряжений об организации почтового сообщения впредь до получения Вами моего на то согласия или одобрения. При этом еще раз указываю Вам на незаконность Ваших действий и на совершенное игнорирование Вами Высочайше утвержденной инструкции».

Как известно, еще в 1909 г. Государственная дума приняла закон о строительстве Усинского колесного тракта и открыла кредит в 1 250 тысяч рублей.  С отпуском средств на постройку дороги, МВД одновременно выделило средства на проведение телеграфной линии от деревни Григорьевка до села Верхне-Усинское.   Провели ее только до местечка Кулумыс, общей протяженностью 27 верст. Начальник Томского почтово-телеграфного округа обратился с просьбой заготовить столбы для телеграфной линии и присылке мастеров, рабочих. Этими вопросами и занимался Александр, потому как они ему были давно знакомыми.
 Почтовая контора в Верхне-Усинске открылась, но отправка частных и казенных почтовых посылок была ограниченной. Полностью их отменили в августе 1916 г. Тогда же увеличили кредиты на оплату переводов с 500 до 15 тысяч рублей. В регионе отсутствовали банковские учреждения, и деньги приходилось посылать переводом по почте.  Трудностей хватало, Александр Чакиров пытался их разрешить, оставаясь за Церерина, но он самостоятельности не признавал.

Новый расклад вещей, система подчиненности, выбивали Александра из привычного русла и он спешил с отставкой, хотя продолжал обсуждать насущные проблемы  округа, проводил совместные встречи с руководителями хошунов и сумонов, которые заглядывали в Верхнеусинск. Тогда оживленно дискутировался вопрос  строительства в крае  административного центра Урянхая. До этого, а точнее до 5 августа 1914 года,  он находился в Туране, где размещался Заведующий устройством русского населения Владимир Габаев и его управление. Управление  Церерина располагалось в Усинске.
Много было споров и суждений о месте строительства нового города. Остановились на месте слияния Большого и Малого Енисеев, которое почему-то  именовалось Вилланы, у туземцев  Хембелждир, а у русских Хем-Белдир, что означало «Слияние рек». Строить город, который назвали Белоцарск, а по местному Цаган-Хан, взялся начальник переселенческой службы Владимир Габаев. Для этого он получил большие права и крупную сумму денег, а где много прав и денег, там случаются самоуправство и злоупотребления. Понаехало масса различных проектировщиков, поставщиков, заготовителей. Строительная база - кот наплакал, многое приходилось привозить по воде  за большие деньги издалека.

Город официально заложили 6 августа 1914 года. Именно в этот день началось строительство храма во имя святого Победоносца Георгия и административный центр Урянхая переместился в новый город. Александр на этом торжестве присутствовал вместе с Иннокентием Сафьяновым, с купцами Вавилиным и Медведевым. Купцы возмущались, так как хотели построить город в районе своих торговых факторий на Джакуле или Шагонаре, но с ними, а также с местными предпринимателями Тарховым, Черкашиным и Васильевым, не посчитались. Чувствовалось, что новая власть пришла со стороны и решила начать с чистого листа.
На закладку города собрались самые ответственные и любопытные люди. Среди голой степи, на небольшом возвышении из галечника и земли соорудили «престол», на него водрузили ведро - вероятно со святой водой и еще какие-то церковные атрибуты.  Началось богослужение по закладке города и церкви. ... Вокруг толпа жителей Белоцарска. Их около ста человек. Среди них можно узнать техника-строителя Михайлова, топографов братьев Рогалинских, землеустроителя Крючкова  и других..... Не было только главного в крае лица - комиссара Церерина, которого Владимир Габаев не пригласил из-за постоянного взаимного неприятия и, потом, комиссар края был против возводить город в этом месте.
 
В толпе чиновников выделялась высокая фигура старого знакомого ученого  Грумм-Гржимайло, который успел издать книгу «Западная Монголия и Урянхайский край». Рядом с ним петербургский чиновник Переселенческого управления  Минцлов.  Сергей Рудольфович. Минцлов с супругой Ксенией и в сопровождении Владимира Габаева успел объехать край, побывал и на Бегреде в гостях у пограничного начальника.  Вели речь об угодьях, земли на Бегреде хватала, даже маралы выпасались.
Позади наблюдающих, несколько в стороне стоял Черневич и рассматривал Минцловых, редких для этих мест столичных гостей.
-Да, не точно местное племя! - вздохнул он, вспоминая года своей городской жизни. Сразу видно породу, эво как разнесло. Барин, он и есть барин. Говорят из нижегородских кадет, бывший военный, - оценивал он чиновника. Кого только не набрали в это Переселенческое управление. Видать дело прибыльное,  иначе на окраины империи никаким медовым пряником не заманишь.
Черневич, статный, высокого роста старик с белыми усами явно был обижен: землю, на которой строится город, он считал своей.

-Ведь это я  первый облюбовал угодье у двух Енисеев и окрестности под свои поместья, - возмущался Черневич. Хотел построить здесь свою резиденцию, из которой  мог бы управлять золотыми приисками и сельскохозяйственными фермами, разбросанными по всему Урянхаю. И вот тебе раз, Габаев, или как его называют, Габашвили, опередил!  Кто же он такой есть. Рассказывают, что якобы дворянских кровей, родом из Тифлиса. И что удивительно, якобы окончил Оксфордский университет. С какой такой стати его сюда загнали? Или как меня, по наушничеству.
Ташкент, Андижан, где он раньше пропадал, тоже не сахар, глухая окраина. Вот взялся на пустом месте город строить. Урянхам он не нужен, русским — другое дело, но нас мало. И потом Иркутск и назначенный губернатором комиссар Церерин стройку эту не поддерживают. Обставили этого «швили» как волка флажками.
Первая группа рабочих во главе с десятником Якушовым прибыла еще 18 апреля, вымерять участок  начали еще в феврале инженер-технолог Гогунцов и топограф Крючков. Последний начертил генеральный план города. На нем были указаны номера земельных участков и даны пояснения, кому они принадлежат. Самые первые  отвели под дома чиновников, управление, для почетных урянхов, а также под казначейство, почтово-телеграфную контору, казенный пожарный сарай.

В числе первых граждан города, которые получили земельные участки, значились: священник Юневич, Сельдемешев, Махмутов, Шепилин, Вавилин,  Брюханов, Кулеев, Медведев, Кузнецов, Потылицын, Петухов, Безъязыков, Барашков, Анна Сафьянова и другие. Чакирову выделили участок под № 50. На плане города его участок располагался в центре, рядом с церковью. Соседями у него были Шепилин, Вавилин и Брюханов. Торговцу Тархову и многим старожилам мест не досталось.
Тархов жил на Шагонаре. Там же стоял дом Артамонова, проживали в нем два русских фельдшера Князев и Сизых. Выше на Джакуле имелась фактория Шарыпова, и еще больше десятка, из которых пять китайские. Еще выше по Енисею располагалась заимка Черкашина. Фактория Васильева находилась рядом на реке Ута. Он занимался охотой на маралов и был одним из старожилов. Все они возмущались новыми порядками. Были крайне недовольны ходом строительства и разбазариванием финансовых средств.
- Не слышали господа, как Габаев заготовил 150 кубов круглого булыжника, собирая его по берегам Енисея, частью доставая его из воды, - возмущался Шепилин. 
- Слышали, слышали. Когда этот булыжник оказался непригодным,  и над Габаевым стали смеяться, то он распорядился сбросить этот камень в Енисей, чтобы ничто не напоминало о его глупости, - смеялись те, кому не хватило участков..
На строительстве царила грязь и неустроенность. Газета «Сибирская жизнь» называла город «Голоцарском», а рабочие между собой именовали его «Блохоцарском». Урянхи поначалу не селились в «Хорое» (городе) и стали заглядывать  в него только, когда там появился базар. Церковь, а при ней священники Турский и  Перепелкин появилась позднее.

После закладки города участники торжеств быстро стали разъезжаться. И причиной тому стало объявление начала войны с германцем. На одном из плотов, которым управлял местный лоцман  Брюханов, до Минусинска сплавлялись: Минцлов с женой, ученый и путешественник Грум-Гржимайло, семьи Чакирова и Сафьянова.
Война всех стронула с мест и заставила поспешать к назначенным местам. Каждый думал о своем. Александра, провожая  Глафиру и детей после отдыха в Иркутск, не оставляла  мысль, когда же будет следующая встреча и будет ли она вообще.
 -Вот ведь как бывает, - постарался отвлечь попутчиков  Иннокентий Сафьянов, - увлекался Изот Брюханов буддизмом, состоял в приятельских отношениях с ламами хуре и вел с ними долгие беседы о переселении душ и о разных чудесных превращениях,  жил себе спокойно на Кемчике. И вдруг стал лоцманом, чуть ли не мореходом! И все мы сейчас в его власти.
 -В застенном Китае таких мастеров называют кормчими. В Харбине, на реке Сунгари мне приходилось с такими встречаться, - вступил в разговор Чакиров. Когда мост еще не построили, только с их помощью и перебирались с берега на берег. Река для китайца — жизнь. Это как для урянха кочевая степь. Только реки, как женщины, капризны. В сухое время года мелеют, а пройдут дожди -  вздуваются и выходят из берегов. На это счет у китайцев есть  притча.

-Расскажите Александр Христофорович, дорога дальняя, отвлечемся немного от пустых берегов, до гор и шивер еще далеко, - попросила сестра Сафьянова.
-Ну что же, пожалуйста. Однажды землю залило водой и лягушка поднялась на небо, чтобы сообщить Богу об этом. Бог, занятый другими делами, поблагодарил ее за это и предложил в следующий раз, если такое случиться, еще раз напомнить ему о его обязанностях. Лягушка согласилась, только предупредила, что на этот раз она не будет взбираться на небо, уж больно это дело трудное, а только покричит Богу с земли. Так и случилось, как только начинает лягушка кричать, значит это к дождю.
 -Занимательно, - согласился Грум Гржимайло. Китайцам в догадках не откажешь и с водой они управляться мастера. Пришлось и мне с их помощью переправляться через быстрины в горах. Случалось это часто. Запомнился 1903 год, тогда в Китай мы вышли из Зайсана, через пропускной пункт Майкапчагай. Вышли в долину Черного Иртыша. Первая переправа была через эту реку. Помогали так называемые су-чи, по ихнему водники-переправщики. Действовали они в просторных шароварах, с привязанными к груди голумом, то есть надутым козьим бурдюком. Плот, наподобие носилок, тоже держался на нескольких надутых бурдюках. Одну из лошадей за хвост цепляли к плоту  и тянул ее один из этих су-чи.  Остальные  поддерживали равновесие плота на воде.

-Через Енисей так не получится, - заметил Минцлов. И вообще наши реки не то что китайские. У нас простор. Мне пришлось знакомиться с записями о  поездке известного синолога Бичурина в Кяхту. Из Петербурга он выехал вместе с бароном Шиллингом, дальним моим родственником. Представляете, по Сибири они проехали 568 станций, переменили 12 тысяч лошадей, преодолели 53 переправы через крупные реки. Только через Волгу переплавлялись десять раз, два – через Каму,  восемь - через Иртыш, два – через Обь. Вот какие путешествия  по Сибири!
 -О сибирских реках говорить не приходится, - продолжил беседу Грум Гржимайло. В описаниях ученого Паласса, в Сибири что не река, то Шибир: Протассе Шибир, Тагагалсаре Шибир, Мухор Шибир. Последняя Мухор Шибирь  в переводе означает «Солнечная», это я намекаю насчет мухоморов. По одной из версий слово Сибирь имеет бурятское происхождение и переводится как – прекрасный, красивый. Есть и другая версия – болотистая, водянистая земля: су – вода, бира – малая река. Вот вам и Сибирь!

-А кто раньше пришел друг к другу, Русь в Сибирь или Шибир в Русь? - задал вопрос Минцлов.
 -Народы, не как сейчас, двигались с Востока на Запад и таких переселений было множество. И потом, кроме рек, были и  схожие племена: на Енисее - шибирь, на Тоболе – сыбыр. По мнению некоторых исследователей, на берегу Иртыша стояло село угров Сибирь, по тюрски - «Кашлык». Потому ставка хана Шабана и стала называться Сибирской. Позднее при Кучум-хане столицей стала Тура, потом Искер, недалеко от Тобола при в падении его в Иртыш.
 -Утверждают, что Ермак это тюркское имя и означает «забава, утешение», а вы как считаете? - включилась в разговор жена Минцлова Ксения.
 -Может и так. По-китайски, Александр Христофорович не даст мне соврать, эр-му переводится, как глаза и уши. Так прозывали всех разведчиков, то есть впереди идущих. По моему Ермак как раз таковым и был.
- А чем все же эта история закончилась? Я имею ввиду противодействие Кучума Ермаку, -  спросил Александр.

 - Кучум от Ермака бежал к ногайцам и там скончался. Его потомок, всем известный  Касимовский царь, сын казахского хана Шигля, во время Смуты принял сторону Лжедмитрия, жил в Тушино. Был там убит на охоте по навету сына.
-Смута это плохо. Как бы снова не случилась из-за похода бывших крестоносцев-германцев. Не пришлось бы снова дружины собирать? Как вы считаете? - спросила Чакирова, как военного, сестра Сафьянова Анна.
-Думаю до этого дело не дойдет. Ведь наш царь с германским кайзером родственники, должны договориться. При этом, он посмотрел на отдыхающих в стороне лютеран Минцловых.
Каждый на плоту задумался о своем. Никто еще не предполагал какая их ждет судьба. Следующий год для семьи Грум-Гржимайло начался со страшной трагедии: в возрасте 22 лет, перед производством в офицеры, скоропостижно скончался первенец, сын Владимир. Горе Григорий Ефимович заглушал интенсивной работой.
С началом войны переселение в Сибирь не замедлилось. Более того, Урянхай  следовало обживать, потянулись обозы, хотя земли для посевов не хватало. Иннокентий Сафьянов писал:  «Две трети Урянхайского края заняты таёжными и степными отрогами Саянского хребта и представляют собой совершенно непригодную для хлебопашества местность.

Удобные пахотные земли, разбросанные маленькими оазисами среди песков, камня, мерзлоты и солончаков, уже использованы в настоящем времени местным и русским населением. Многолетний опыт русских старожилов уже показал, что „тучные“ урянхайские земли имеют очень тонкий слой гумуса и при обработке быстро истощаются. И вот, несмотря на всё это, переселенческое управление собирается поместить в Урянхае 150 тысяч русских землепашцев, совершенно не знакомых с почвенными и климатическими условиями своих будущих угодий. Урянхи - не вымирающие дикари, а вполне жизнеспособные кочевники-скотоводы. Природа края более всего соответствует скотоводческому хозяйству, и при известных условиях, Урянхай мог бы стать для России тем же, чем стали для Европы Бразилия или Австралия......».
При этом он добавлял: «Когда Англия или Германия проникают в Азию или Африку, они действуют, конечно же, не в интересах трудового народа, но хотя бы в интересах промышленников и купцов, у нас же колонизация обуславливается только интересами бюрократии».

В одной из статей в «Минусинском листке» он впервые открыто выдвинул идею о независимости и самостоятельности Урянхая: «Как бы просто мог выясниться этот вопрос об Урянхае, если бы, не мудрствуя лукаво, признали за кочевниками право самостоятельной жизни и предоставили бы им самим устраивать своё будущее».
Комиссар Церерин имел большой зуб на Сафьянова, на Чакирова, но еще больший на Габаева за его излишнюю самостоятельность, беспардонность и зловредный характер - он не хотел подчиняться комиссару, и был сам себе начальником.
Не сошелся Габаев и с Иннокентием Сафьяновым. Разлад резко обозначился с момента, когда он уволил Анну Михайловну, супругу Иннокентия с должности врача в Туране. Она отказалась выполнять его распоряжение  выехать к больному в одно из сел, ссылаясь на то, что ему непосредственно не подчиняется, а он на ее место назначил Малышева, прибывшего по его ходатайству из Оренбургской губернии, своего знакомого по совместной работе в Тургайско - Уральском районе.
Распри чиновников привели к отставке Церерина и Габаева. Вместо них назначили новых лиц: Григорьева и Шкунова.
 
Чакиров за Габаева переживал. Они все же понимали друг друга. Скорее всего, как люди имеющие практику общения с инородцами, понимающие их и потому,  что сами чистыми русаками не являлись. Они знали, что внедряемые властью заигрывающие и вечно осторожные «как бы чего не вышло» методы, на востоке не имеют надежду на успех. Здесь важно было проявить силу и настойчивость, а главное уверенность в своих действиях, а не шараханья, когда структуры управления, в том числе военные, от столицы до губернии, играли и пели на разные голоса. Всех обуяла тяга к многословию, которая сковала всяческую деловую активность. Дела тонули в переговорах и согласованиях.
Чакиров поддерживал с Габаевым личные и семейные контакты. Его супруга Лидия Алексеевна, вместе с Мировым судьей 8-го участка Минусинского уезда Барашковым Александром Васильевичем, присутствовала в качестве восприемника на крещении сына Гавриила. Случилось это 7 марта 1914 года в Туране. Гавриила крестил батюшка Юневич и псаломщик Воробьев.
Работал Владимир Габаев на износ и частенько жаловался Александру: «Чувствую себя переутомленным физически и нравственно, нуждаюсь в отдыхе» и вот такой исход. Долго отчитывался по кредитам на строительство Белоцарска и дела свои сдал 5 февраля 1915 года.  Сдал новому Заведующему устройством русского населения в Урянхае Шкунову.

Когда в Минусинск прибыл проездом вновь назначенный на должность  комиссара Урянхая Григорьев, сотрудник газеты "Минусинский листок" взял у него интервью. Григорьев уже тогда предвидел, что его деятельность встретит много препятствий, даже возможность некоторой оппозиции проникновению русского влияния в край со стороны некоторых хошунов. Он планировал больше уделять внимание распространению культуры и надеялся, что в скором времени сойеты убедятся в преимуществе русского правления.
На деле экономист, землеустроитель, председатель Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела географического общества, заведующий переселенческим отделом Григорьев после назначения его комиссаром стал насильственно захватывать земли местных жителей в пользу переселенцев, чем вызвал сопротивление, безжалостно подавлявшееся казаками. Ряд организованных Григорьевым карательных экспедиций, дикая расправа с кочевниками, хищническая эксплуатация русскими чиновниками лесов и других угодий привели туземное население в страшное раздражение против русских.

Тем не менее, получила развитие история с месторождением асбеста на горе Кара-Даш. Русскому промышленнику Иваницкому удалось подписать договор с нойоном Даа-коожуна Буян-Бадырги. За 1000 рублей ежегодно он арендовал участок длиною 5 верст и шириною 3 версты в районе Ак-Довурака. По условиям договора он получил право на монопольную добычу асбеста. Однако политическая обстановка помешала Иваницкому воспользоваться выгодным договором. После начала работ и заложения города Белоцарска началась  война.
За дальностью от военных событий, в таежный край поступали противоречивые, отрывочные, путанные  и иногда пугающие новости. Мобилизация в Енисейской губернии была объявлена в начале августа. Временная отсрочка предоставлялась рабочим золотых приисков,  высокой квалификации и железной дороги. Семьям мобилизованных ратников выплачивали часть ежемесячного оклада.
Губернатор Крафт объявил Енисейскую губернию на военном положении.  Железная дорога продавала билеты только тем, кто ехал без багажа. В Красноярске формировались 48-й, 50-й, 51-й Сибирские стрелковые полки, 14-й и 15-й Запасные полки, 629-я и 632-я дружины народного ополчения, Красноярское отделение конского запаса, обозные батальоны, Красноярский казачий дивизион. В городе было создано одиннадцать пунктов для приёма лошадей.

С началом войны  Красноярская казачья сотня была снова развернута в трехсотенный дивизион. Разрешалось брать на службу зажиточных абаканских татар на правах казаков, а с декабря 1916 года грамотные абаканцы, имеющие образование более восьми классов, призывались в обязательном порядке. Были вновь сформированы дружины Саянская, Таштыпская, Каратузская, которые направились на усиление охраны Южной границы в Усинский пограничный округ. Настроение у всех было бодрое и Александру частенько вспоминались строчки училищной песни:

«Кто в Берлин, а кто на Вену,
Кто на славный Цареград,
Путь один нам на победу,
В этот путь, ведь, всякий рад».

«Ну-ка дружно. Третья рота.
Грянем громкое «ура»
За родную Русь Святую
И за Батюшку-Царя».

- Кто и с кем воевать собрался? - вот вопрос, - ударился как-то в размышления  Александр, что с ним бывало крайне редко. Германцы русским родственники. Плюс к этому - наш губернатор Крафт, начальник 8-й Сибирской стрелковой дивизии в Красноярске господин Клодть. И что больше всего его удивило из последних новостей - на театр военных действий от губернии решили послать специальным военным корреспондентом некто Залисбургского. Черт те что! Интересно, что он нам напишет.

Чакиров принимал участие во всех мобилизационных мероприятиях: направлял в Красноярск приписных лиц, давал сведения по ополчению, участвовал в организации приема лошадей и заготовки фуража. Забот прибавилось и дома бывать приходилось редко. Указания и циркуляры из Красноярска поступали ежедневно, вводились режимные ограничения, запрещались всяческие сходы и стачки рабочих. Крафт прислал циркуляр в Усинск о переименовании селений и волостей, которые носили немецкие названия. Таковых в Усинском округе и в Урянхае не имелось. С первого дня войны в стране был введён сухой закон. За самогоноварение полагалось наказание до пяти лет тюрьмы.
Первая новость с фронтов имела отношение к окружению в августе 1914 г. Второй армии Северо-западного фронта генерала Самсонова. Массивный, каким помнил его Александр по прежней кампании, грузный генерал с широким открытым русским лицом, после войны с самураями стал атаманом войска Донского и Семиреченского, потом генерал-губернатором Туркестана. И вот такая трагедия - выходя из окружения в окрестностях Виннберга в Грюнвальдском лесу, Самсонов застрелился.

Как будто все повторяется, - вспоминал Александр начало Японской войны и первые бои под Тюренченом. И тогда у нас ничего не получилось, и все свалили на командующего корпусом Засулича. И тогда объяснить эту неудачу  было трудно,  даже в штабе никто не смог себе представить каким образом японцам удалось не только безнаказанно переправиться через широчайшую реку Ялу, не только сбить наш авангард, а захватить несколько орудий.
В нынешней трагедии обвинили командующего первой армии этого фронта Ренненкампфа, который не оказал поддержки Самсонову в нужный момент. Ренненкампфа судили и, говорят, отвели от должности. Вспомнилась давнишняя встреча с генералом в сибирском экспрессе, когда он был героем России. С тех пор прошло десять лет. Тогда он воевал с китайцами и японцами, а сейчас, получается, против своих, по крови.
Радовало, что кроме немецких фамилий в сводках упоминались фамилии  и наши славянские: Алексеев, Деникин, Брусилов. На них можно было надеяться, для них германец был вечным славянским врагом. Рассказывали, что после японской войны генерал Алексеев вернулся в Генштаб, а чуть позже стал начальником штаба Киевского военного округа. Во время войны начал свой путь с начальника штаба Юго-западного фронта.

Деникин долгое время служил начальником штаба Саратовской бригады Казанского военного округа. Командовал Архангелогородским полком, «Железной дивизией» знаменитой 8-й армии Брусилова.
Старый знакомый Петр Краснов газетное дело забросил. До войны учился и преподавал в Офицерской кавалерийской школе.  С получением «За отличие по службе» полковника вступил сразу в командование 1-м Сибирским Ермака Тимофеевича казачьим полком в Джаркенте, тоже на границе с Китаем. Это было приятно, и про себя  Александр напевал строчки казачьей песни:

Пускай царь наш не боится,
Что на Русь идет чума.
Наша русская граница-
Есть китайская земля

Войну Краснов встретил  командиром 10-го Донского казачьего полка. В материалах военной хроники промелькнула фамилия выпускника Московского военного училища  Шапошникова, командира 16-го гренадерского Менгрельского полка, а позже начальника Кавказской гренадерской дивизии. 
Уже в годах генерал Глинский, бывший его начальник в Харбине, тоже не сдал свои позиции,  командовал 14-й пехотной дивизией. Приятно было читать, что именно с подачи генерала  в Туркестанско Военном округе, еще до войны, в Школе восточных языков было открыто "китайское отделение".
 
- Забыл генерал про меня, мог бы по старой памяти пригласить на «отделение» в свой штаб, - подумалось Александру. Ну, да ладно. Нам и здесь работы хватает.
В кратких сводках Александр искал  известия о своем полке. С довоенных хроник помнил, как он после Маньчжурии долго обживался в деревянных казармах недалеко от вокзальной площади Владивостока. В одной из таких казарм временно была размещена домовая церковь «В Память Благовещения Пресвятой Богородицы». По соседству возводились жилые флигеля, офицерское собрание, штаб полка. Именно тогда, в квартале строящихся домов сформировался новый переулок, получивший название Тюренченского. Одновременно с переименованием в 1910 году всех Восточно-Сибирских полков в Сибирские, произошла замена старых боевых знамен, сдал свое знамя и 11-й полк.
Отдельно доводился Императорский указ об утверждении шефом полка  Государыни Императрицы Марии Федоровны, и стал он 11-й Сибирский стрелковый Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полк. Проводились торжества.
Как писали многочисленные журналы и газеты: «Из Владивостока в Санкт-Петербург отошел пассажирский поезд, увозивший депутацию полка на встречу с августейшим шефом. Встреча была организована по высочайшему повелению самой императрицы Марии Федоровны. В  состав депутации вошли: командир полка полковник Яблочкин, командир роты Ее Величества капитан князь  Барятинский, полковой адъютант поручик Сорокин и фельдфебель роты  Колесников.

В высочайшем присутствии в Гатчинском дворце состоялась прибивка Георгиевского знамени полка, пожалованного за Тюренчен, Ляоян и за февральские бои 1905 года. В этот день делегация прибыла во дворец к обедне, отслушав которую была приглашена к завтраку в высочайшем присутствии.
Адъютант полка поручик Сорокин поднес императрице список офицеров по старшинству, заключенный в роскошную сафьяновую папку, и полковой марш, посвященный Ее Величеству, написанный полковым капельмейстером  Кюссом. Слава, к которому пришла, после того как он сочинил «Амурские волны».
По возвращению делегации, в полковом храме было совершено благодарственное молебствие, по окончании которого все проследовали в офицерское собрание, где командир полка Яблочкин передал полку дар императрицы Марии Федоровны - картину художника Юрия Репина «Тюренчен», увенчанную вензелем самой императрицы. Полное и правильное название картины - «Тюренчен. В славной смерти вечная жизнь». Ее заказ сыну Ильи Репина - Юрию был приурочен к 15-й годовщине со дня рождения полка».

Яблочкин Владимир Александрович был первым начальником полка, как только он сформировался в марте 1898 года в Одессе. Когда в японскую войну погиб начальник полка Лайминг, Яблочкин вновь вернулся и руководил им, пока его в 1908 году не сменил полковник Одишелидзе Илья Зурабович. После него были полковники Войцеховский и Гржибовский Александр Петрович.
За геройские дела Яблочкин был награжден Георгием 4-й степени. В реляциях уточнялось: "За  то, что в бою 17-го августа 1904 года выказал беспримерное мужество и стойкость, отразив четыре стремительных атаки во много раз превосходящего противника; будучи, обстреливаем сильным орудийным и ружейным огнем, в продолжение 14-ти часов не только удержал за собой важнейший пункт позиции, но и заставил отступить противника».  До 1908 годы Яблочкин командовал  лейб-гвардии Егерским полком, а затем  3-й Туркестанской стрелковой бригадой, с которой вступил в войну.
Нынче 11-й Сибирский стрелковый полк входил в состав 6-го Сибирского Армейского корпуса и вел боевые действия на Северном и Северо-западном фронтах. Известно, что в состав корпуса, кроме 11-го входили 9-й, 10-й, 12-й  Сибирские стрелковые полки.  Полком в разное время командовали Бурлевич, Пименов, Климовский и Воротников. В 1915 году полковым адъютантом числился поручик Стецкий. Это все, что удалось Александру вычитать в окружных, газетных и прочих хрониках и сводках.

Пятнадцать лет минуло с Китайского похода, а  с окончанием войны с японцами уже 10 лет, но память хранила все до самых мелочей, и сердце не хотело расставаться с боевой молодостью. Каждый год в полковой праздник, 25 марта Александр наливал рюмку и поднимал ее, памятуя всех живых и убиенных однополчан, а их становилось все больше. Праздник был двойной. Как ни как, в этот день в Греции отмечали день республики и в этой  войне она не участвовала.
Великая война для России отдавала поражением. Виноваты в этом были не только немцы «тут и там». Повторились те же недостатки, что и в японскую войну. Как следовало из разговоров с участниками сражений, состав кадровых офицеров армии, в общем, был не дурен и знал свое дело, но значительный процент начальствующих лиц всех степеней оказался во многих отношениях слабым.
При известном русском добродушии и халатности зачастую случалось, что недостойного кандидата аттестовали хорошо в надежде поскорее избавиться от него посредством нового высшего назначения. Существование гвардии, с ее особыми правами, было другой причиной недостаточно осмотрительного подбора начальствующих лиц. Своих неспособных командовать полками лиц, направляли в армию – не беда, сойдет!

Наконец генеральный штаб избавлялся от своих неспособных членов тем, что сплавлял их командовать полками, бригадами и дивизиями, вместо того, чтобы правдиво аттестовать их непригодными к службе.
Как и в японскую войну, сведения о противнике оказались довольно скудны, и разведка вновь своего слова не сказала.
Удивлению не было конца. Как же готовились к войне? Бывший начальник Заамурской пограничной стражи генерал Гернгросс сменил Палицына на должности начальника Генерального штаба.
- Ну, какой из него стратег! – удивлялся Александр.  Говорят, что он сам не хотел принимать этого назначения, и в новой должности был как в лесу. В результате, заработал себе паралич и отправился умирать в должности командира корпуса на юг, а заменивший его Мышлаевский вскоре был сменен, потому что не сошелся с военным министром, Сухомлиновым, и, находясь в отпуске, неожиданно для себя прочитал о назначении его командиром корпуса на Кавказе.
Заменивший его Жилинский интересовался, по-видимому, всем чем угодно, но не своими обязанностями. Его, в свою очередь, заменил Янушкевич, очень милый, веселый человек, профессор статистики Военной академии, которому обязанности начальника Генерального штаба были совершенно чуждыми. Итого, в течение 8 лет с создания этой должности до начала Великой войны 1914 года поменялось 6 начальников Генерального штаба! Удивлению не было предела.

Бывший Иркутский генерал-губернатор Селиванов во время войны командовал 11-й армией. Участвовал во взятии крепости Перемышль и более ни чем не отличился. Александру и ранее о нем рассказывали, что это был старый человек, выказавший в японскую кампанию не столько военное дарование, сколько твердость характера во время бунта во Владивостоке при революционном движении, охватившем всю Россию в 1905-1906 годах.  Он был человек упрямый, прямолинейный и мало пригодный к выполнению возложенных на него задач.
Каким был Владимир Габаев, Александр знал лично. И ему, по слухам,  пришлось взять винтовку на плечо.  Уже на второй год войны, когда материальные и людские резервы были истощены, его, больного туберкулезом, призвали в армию по мобилизации. Службу проходил в качестве зауряд-чиновника Главного интендантского управления в Петрограде. Занимался хозяйственными вопросами, теми, чему его научила жизнь. Был под следствием. Дело было связано с заготовкой продовольствия. Обошлось. Со службы уволили в июне 1915 года.

В Усинске, вспоминали всех и постоянно проводили в церкви поминальные молебствования, погибшим, раненым и инвалидам оказывали всяческую, посильную помощь. По рескрипту Ее Императорского Высочества Великой Княжны Татьяны Николаевны от 11февраля 1915 г., Усинскому пограничному начальнику Чакирову и всем участникам вечера, за устройство благотворительного вечера в с. Верхне-Усинском, с участием детей церковного хора, оркестра балалаечников и любителей артистов в пользу пострадавших от военных бедствий, выражалась искренняя благодарность Ее Императорского высочества. Гвоздем всех музыкальных программ в Усинске были вальсы «На сопках Маньчжурии»,  и «Амурские волны».
Спустя две недели 28 февраля в день рождения сына Гавриила, которого все звали ласково Ганей, в хрониках сообщили о кончине графа Сергея Юльевича Витте, одного из самых стойких защитников союза с Пекином. Именно он призывал защищать территориальную целостность Китая.
Что он про китайцев говорил? – пытался вспомнить Александр. Кажется, предлагал нам стать его спасителями, который оценил бы нашу услугу и согласился бы потом на исправление мирным путем нашей границы. Спасителями Китая не стали, границы кое-где исправили. Надолго ли?

«Торговля и промышленность, прочь армию», - именно так утверждал граф Витте, и был, наверное, прав. Россия проигрывала войну. Не армия проигрывала, а именно государство – отсталое и неграмотное. В некрологе говорилось, что предками графа были голландцы, приехавшие в Балтийские губернии, когда таковые еще принадлежали шведам.
Все когда-то заканчивается, закончилась и военная служба Чакирова. Высочайшим приказом по военному ведомству от 6 июня 1915 года он уволился от службы « за болезнью» подполковником, с пенсией и зачислением в пешее ополчение по Енисейской губернии. Год запомнился не только этим событием. В семье  7 ноября родилась дочь Любовь.
На Западе шла Великая война. На Востоке тоже не все было спокойно - Япония выдвинула Китаю «21 требование», где речь фактически шла о японском протекторате, в том числе над провинцией Шаньдун, бывшей сферой влияния Германии. Знакомый еще по событиям восстания ихэтуаней маршал Юань Шикай, а ныне правитель Китая, выбрал себе тронное имя Хунсян и провозгласил себя императором.
- Имперский тысячелетний дух. Его не так просто  выветрить из китайских голов, - размышлял Александр. Не все так просто и в Урянхае с традициями различных владычеств. Не надо спешить пришивать Урянхай, как тень, к России, - думал он с учетом накопленного опыта. Все что медленно, то прочно, - говорил ныне он сам себе, объяснял другим, у которых были бразды правления.

В России с сильными военными традициями всегда имело место привычка быстро выполнять команды. Плохо или хорошо, - не важно, главное быстро. Быстро ездить – это тоже из этой оперы. Быстро, сильно, громко, шумно, всем миром. Это все по-русски, но ведь известно, что это не всегда хорошо, чаще плохо.
Александр думал о войне, о немцах. Вспомнил «своих» немцев, с которыми учился и служил, начиная с реального училища. Чаще они находились  у руля, и с ними не всегда можно было договориться. Еще не забылись материалы с подписанием разбирательства Следственной комиссии по выяснению обстоятельств Цусимского боя. Документ завизировали: вице-адмирал Гильтебранд, контр-адмирал Молас, барон Штакельберг, капитан 1-го ранга фон Шульц. Немцы раздражали уже в начале века. Они решали русские вопросы, благо, что в Сибири их было поменьше.
 Кто-то рассказывал как, в 1905 г. в Порт-Саиде русским консулом числился старый и хворый немец, который к тому же являлся внештатным консулом Японии, то есть был официальным представителем двух воюющих стран одновременно.

Вот ведь пройдохи! Ничего с тех пор не изменилось. Александр перевернул страницу журнала с военными ведомостями и еще раз прочитал приведенный список отличившихся генералов 2-й армии: фон-Торкаус, барон Фитингоф, Шейдеман, Рихтер, Штемпель, Мингин, Сирелиус, Ропп. Армией еще весной командовал Раум-фон-Траубенгер. Явное,  как и во время русско-японской войны, немецкое преобладание.
Вспомнились чьи-то слова: «Да ведет ли Россия последние два века свое отдельное национальное существование? Еще с Петра, направляют его немцы». По Герцену тайная полиция России стояла на страже «немецко-татарского закона империи» и он всячески этому препятствовал, выпуская свой известный «Колокол».
Сибирь была далека от фронта, но и здесь в глубинке сказывались трудности войны. 30 июня 1915 года Государственная дума приняла постановление о необходимости сократить потребление мяса населением. 1 августа аналогичное постановление приняла Красноярская городская дума. Было запрещено продавать мясо на базарах по вторникам, средам, четвергам и пятницам. В эти же дни был запрещён убой скота, нельзя было подавать мясные блюда в ресторанах, кабаках и харчевнях.
 
В конце года началась скупка золота спекулянтами, массовая фальсификация продуктов питания. Имели место «голодные бунты». В мае на красноярском базаре подверглись разгрому мясные ряды, 150 человек арестованы. В Урянхае до этого дело не дошло, но радоваться не приходилось. Горе войны проникала в каждый дом, неуверенность в будущем возрастала. Александру нужно было учить и воспитывать детей, которых к 1915 году у него было уже семеро.  Пенсию начислили в размере 1075 рублей в год, а ранее от Дома Романовых получал 3000.  Получалось, что финансы начали петь романсы.
Вспоминались давние благополучные времена, когда пуд мяса стоил 3 рубля 50 копеек, фунт чая - 1.10 копеек, фунт сахара – 15 копеек. В отпуске обед на двоих с Глафирой в дешевом московском трактире обходился в 12 копеек. Сто грамм водки стоили 10 копеек,  причем стоимость возвратной тары составляла 4 копейки. Следовательно, за пол-литра водки надо было платить 30 копеек. Зато бутылка шампанского обходилась в 5 рублей.  Все же, будучи поручиком, а тем более капитаном удавалось временами шикануть.
Остались в прошлом и некоторые льготы. Так, при службе оплачивался проезд по железной дороге в вагонах второго класса. Можно было посещать театральные спектакли за половину стоимости билета.

- А когда же я был последний раз в театре, - подумал Александр, - наверное, в 1913 году, в отпуске, в Севастополе. Как это было давно и вряд ли скоро повторится. Европа, цивилизация все осталось позади, опять же война и разруха. Оставалась семья, дети и этот дальний, но уже родной край.
Кроме перечисленных сумм офицерам полагались еще различные субсидии: лагерные (полевые), квартирные (за наем квартиры), дровяные, осветительные, а также фуражные (для тех, кто по штату имел коня). Квартирные деньги выплачивались в зависимости от стоимости жилья, где служил офицер. По-разному их получали женатые и неженатые. Штаб-офицеры, естественно, получали больше чем обер-офицеры. Теперь ни того, ни другого, приходилось надеется только на себя, да на божью волю.
Пришлось лишиться  и пособий на воспитание детей в отдаленных местностях. Для учебы в начальной школе на Надежду и Владимира, пока служил, выделялось на каждого по 120 рублей в год, затем прибавили до  240. В высших учебных заведениях они могли рассчитывать на  360 рублей в год каждый. Теперь нужно было обходиться без оного.
Это хорошо еще, что в Сибири основной оклад офицера увеличивался в полтора раза. Опять же начальствующая должность в этих колониальных местах, как ни как, свое хозяйство – все это помогало жить безбедно. Кое-что удалось скопить и припасти. Строевые офицеры не в льготных районах России, можно сказать бедствовали. Защитников родины, прямо скажем, не баловали. Жалованье у российских офицеров было на 30-50 % меньше, чем у западноевропейских. У генералов почти таким же. До генерала, увы, дослужиться не пришлось.

Вспомнился рассказ полковника Никольского на занятиях по истории в училище:
- Были времена, господа хорошие, когда полковник в коннице получал 40 рублей, в пехоте – 30; капитан (ротмистр) – 13 и 11, соответственно, рублей, но в то время, - при этом полковник загадочно улыбался, - на 3 рубля можно было купить недорогую лошадь или пару коров. Да, господа юнкера рубль времен Михаила Федоровича соответствовал по своей покупательной способности 14 рублям нынешним. Опоздали вы с производством, а то имели бы возможность иметь на выпуск по стаду лошадей и коров. При этом заслуженный полковник весело и взахлеб смеялся.
- Чего, чего, а лошадей и коров у меня достаточно, овцы есть, стану вольным пастухом. Река и рыба рядом, не пропадем, - успокаивал себя Александр, тревожась больше не за себя, а за детей.

Александр служил честно, и потому родовых и благоприобретенных имений за это не приобрел. Единственное, что приобрел воинской службой и наградами в формулярном списке — дворянство, которое, правда, не передавалось детям в наследство.
Памятной осталась на века офицерская награда - орден Св. Анны, девиз «Любящим правду,  благочестие и верность». За ней в порядке старшинства орденов следовали:  Станислав,  Анна и Владимир, но с мечами, а для участников боев - и с бантами. Девиз ордена Св. Станислава «Награждая, поощряет».
Раньше была веселая поговорка: «За Тульчин – чин, за Брест – крест, а за долгое терпенье – сто душ в награждение». У Чакирова остались только кресты. В общем, «служил сто лет, получил сто реп». Самой дорогой наградой для него, конечно, были дети, и он беспокоился за их судьбы в это тревожное время.