Обманули

Мою первую учительницу звали Мария Васильевна. Она запомнилась мне тонкими сухими пальцами, измазанными мелом.
-Сколько будет два прибавить три? – вопрошала Марьвасильна и, получив неправильный ответ, медленно поднимала длинную деревянную указку и ритмично стучала ею по детскому плечику.

    Это благодаря ей, указке с острым концом, я и решила стать учительницей. Я дала себе слово не быть Марьвасильной и никогда не бить учеников… Потом я собиралась выступать в Большом театре и легко взлетать над сценой маленьким белым лебедем. Потом хотела быть великой трагической актрисой, рыдающей над погибшим в сражении женихом. Потом спала и видела себя известным археологом, совершающим открытия мирового значения. Но каждый раз перед носом возникала деревянная указка и голос Марьвасильны разбивал мои мечты строгим «сколько будет...»

    Моя мама виртуозно шила, придумывала фасоны платьев, вышивала на машинке и вязала. Она запросто могла открыть собственное ателье по производству первоклассной одежды и прославиться на весь город, область и даже страну.
-Дочка, учись шить, это пригодится в будущем, – говорила мама. Но меня и на аркане нельзя было подтащить к машинке.
-Мне не надо уметь шить. Скоро наступит коммунизм и каждый будет делать то, что ему нравится. Я буду учить детей, а их мамы шить мне платья, – со знанием дела отвечала я.

    Сообщил мне об этом сам Никита Сергеевич Хрущёв. Прямо так и сказал: «Через 20 лет ты будешь жить при коммунизме». Считать я уже научилась и прикинула, что мне исполнится 28 лет. Конечно, старая уже буду… Но ничего, любимая бабушка Надя вон живёт себе, а ей-то больше лет, значит и я никуда не денусь. Делась. Вернее, делся обещанный коммунизм. А я так поверила Никите Сергеевичу!

    В институте пришлось изучать предмет с грозным названием «научный коммунизм». Отпугивало первое слово. Но лозунги и песни о молодых строителях коммунизма крепко осели в памяти. И до того крепко, что уже в период горбачёвской перестройки, стоя учительницей перед 11-м классом и вспоминая с ребятами  в процессе подготовки к выпускному сочинению тему «Тире в предложении», я автоматом выпалила: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым». Чем озадачила и повеселила весь класс.

    Лозунгов было много и всяких. Были весьма странные и непонятные, например: «Колхозник, будь физкультурником!» А зачем? «Работница! Борись за чистую столовую!» Вроде как больше бороться не за что… Вызывал недоумение лозунг «От каждого по его способностям, каждому по его труду». Эдакое стимулирование ударного труда. А что делать, если со способностями туговато? Перебиваться с воды на квас? Но были и такие лозунги, что согревали душу и вызывали уверенность в завтрашнем дне: «Человек человеку друг, товарищ и брат».

     Если сейчас спросить кого-нибудь из школьной молодёжи, что такое чувство локтя, ответ, думается мне, будет расплывчатым. А вот мы это знали и ощущали благотворное влияние «локтя» на себе.

    Что касается меня, так я его ощущаю и сегодня, когда попадаю в давку в вагоне метро. Правда, данное чувство локтя означает не товарищескую поддержку в трудную жизненную минуту, а реальный укол в бок или спину. Хорошо, если этот локоть орудует молча, а ведь бывает, что его хозяин посылает тебя вслед за Макаром гонять телят. А бывает и так, что отправляет тот, к чьей спине этот локоть имеет нахальство или неосторожность приложиться. Я на подобные «локти» не реагирую – не поворачиваюсь со зверским выражением лица, не дёргаю рукой, отпихивая «наглеца», посмевшего дотронуться до моей царственной особы… Транспорт есть транспорт, все спешат войти в вагон, и всем кажется, что выходящие-входящие делают это слишком медленно. Надо помочь и придать ускорение. И помогают.

    Вот так однажды «помогли» и мне. Недружественно, однако, помогли. С такой силой толкнули, что я стрелой влетела в вагон  и уткнулась носом в рюкзак вошедшего передо мной длинноволосого парня лет пятнадцати, что остановился спиной к двери. До сих пор не понимаю, почему от скачка напряжения в его настроении в вагоне не вырубило электрическое освещение? Почему не лопнули и не вылетели из окон стёкла? Почему не провалился пол под его ногами? И почему не отсох его язык?

    Молодёжь у нас, конечно, продвинутая. Но чтобы так мастерски материться, показать такой богатый словарный запас… Это ж пожить надо, опыта набраться. Когда успел?

    Меня словно кипятком обдало, кровь в голову бросилась. От неожиданности и обиды, видимо, давление шарахнуло. Что ответила, не помню. Виделось мне всё в каком-то отдалении, но так ярко, выпукло, вроде я в зрительном зале, а происходящее разворачивается на сцене.

    Немного успокоившись, я тихонько огляделась. Пассажиры – мужчины и женщины – сидели с абсолютно отсутствующими лицами. В ушах у всех торчали либо наушники, либо невидимые беруши, а посему они дружно оглохли и ничего не слышали. Не хотели слышать. Не хотели видеть. Не хотели нарушать своего спокойствия. Никто не осадил зарвавшегося знатока мата, не подарил мне хотя бы поддерживающий взгляд… И я почувствовала себя обманутой.

    Меня обманула Мария Васильевна, внушившая, что указка – это плохо. А оказалось, ей нужно уметь пользоваться, чтобы тебя не забили.

    Меня обманул Никита Сергеевич. Из-за него я не научилась шить, о чём всю жизнь жалела, а мамы моих учеников почему-то не спешили одевать меня в новые платья.

    Меня обманули в кровь вошедшие лозунги. Человек человеку… Друг, товарищ, брат… Как бы не так… Таких людей поискать надо. Правда, может, они в метро не ездят? Или у пассажиров подземки появляются в руках марьвасильины указки?

    Со мной осталось лишь выражение про локоть. Потому как чувствую я его, ой чувствую... Каждый божий день...