Усинский пограничный начальник. Глава 13

«Погон английский, табак японский, правитель омский»



С началом белого движения Чакиров неоднократно вызывали в Красноярск, приходили телеграммы, а он, по причине очередной беременности Татьяны, не ехал. И только после того, как 21 ноября 1918 года родилась дочь Вера, а роды Александр принимал сам, он был вынужден в начале 1919 года оставить семью. В Красноярске его назначили на должность уполномоченного Омского министерства снабжения и продовольствия по Енисейской губернии.
- Против партизан военные действия ведут два фронта: Северный и Южный, -  пояснил Александру представитель округа. Северным командует генерал-майор Красильников. Железная дорога от г. Ачинска до г. Канска охраняется силами чехословацкой дивизии под командой генерала Прхала и его начальника штаба майора Квапил. От г. Канска до ст. Зима дорога под румынскими частями полковника Кадленца. Южный фронт вам вероятно известен.
 -Да, я в курсе: дивизия генерала Розанова, полк Сибирских стрелков, отряды казаков Бологова и капитана Юреня.

- Все верно господин Чакиров, только вы забыли про отдельные артиллерийские подразделения. Они тоже находятся на нашем обеспечении. Всего наберется около тридцати тысяч штыков. Всех нужно кормить, поить и одевать. Эта ваша первейшая задача. Вторая, и не менее важная, - организация поставок в Омск.  Мы рассчитываем на ваши связи в Урянхайском крае, богатый нужной нам продукцией.
Доводя обстановку, молоденький, недавно прибывший из ставки офицер совсем забыл представиться и упомянуть речную Енисейскую флотилию с ее пароходами «Енисей» и «Ангара» и несколькими военными катерами. А также конный дивизион местных татар, прибывший на плотах по Енисею в подчинение генерал-лейтенанта Розанова.
С командующим речной флотилией, капитаном 2-го ранга Покровским Александр познакомился, при получении грузов, приходящих на плотах по Енисею. Тогда и узнал, что именно ему впервые удалось, в обход енисейских порогов, перетащить катера по суше, и доставить их в столицу Урянхайского края г. Белоцарск.
После тихого Усинска Александру пришлось окунуться в обстановку анархии, напоминавшую взбудораженный Харбин 1905 года. Хождение по городу было сопряжено с большим риском.

Никто не был уверен, кем он остановлен для проверки документов: законным патрулем или красными партизанами. Поджигание складов и магазинов,  обрыв телефонных проводов и многие другие виды саботажа происходили буквально каждые сутки. Свет в домах не зажигался или окна завешивались темной материей, иначе ручная граната бросалась на свет в квартиры. Приходилось ходить по улицам ночью, держа в кармане заряженный браунинг.  Начальник милиции Василий Коротков не успевал докладывать о возрастающем большевистском подполье.
Ходил-бродил Александр по улицам и вспоминал своего коллегу Владимира Антоновича Александровича, который, как никак, до Усинска исполнял должность городского полицмейстера и с задачей наведения порядка справлялся. Где он сейчас? 
-А ведь он был и в Минусинске? - задумался Александр. Похоже уже после Красноярска. Да, в Минусинске он был уже надворным советником и состоял окружным исправником, возглавляя полицейское управление. Не исключено, что именно он общался с известным ныне на всю Россию Ульяновым-Лениным, когда он в 1897- 1900 годах находился в ссылке в Шушенском.

 Вспомнилась и своя служба на полицейском поприще в Мукдене. Разве можно забыть 18 сентября, когда войска вошли в город, когда его приказом по Южно-Маньчжурскому отряду № 42 назначили военным полицмейстером  Императорской части города.
- Вот не было печали, - тогда возмущался он, - отвечать за целый район, да еще императорский. Глаз да глаз нужен, чтобы  уберечь от всякой напасти, бандиты кругом гуляют, да и свой брат военный может набезобразничать.
Помнилось как в Мукдене внедрялся опыт, ранее используемый в Инкоу, где для сохранения общественного порядка накануне создали отряд полиции из 75 стрелков, назначили четырех околоточных надзирателей, подчинявшихся штатскому полицмейстеру, вначале штабс-капитану Пересвет-Солтану, занявшему позднее должность правителя канцелярии градоначальника Инкоу, а затем поручику Стравинскому. Мер оказалось недостаточно и Стравинский, за счет местных купцов и в помощь себе, создал местную милицию. Состояла она из 200 пеших и 30 конных охранников, вооруженных старым китайским оружием. Режим ввели строгий, - запрещалось передвижение по городу с 9 вечера до рассвета.

         Перед глазами центральная площадь города Мукдена. На ней в день тезоименитства государя войска гарнизона. После команды «на молитву, шапки долой» прошел молебен. Солдаты  веселы и бодры, не хватало, как они говорили, только квашеной капусты. По случаю праздника  начальник Мукденского отряда,  военный комиссар подполковник Квецинский с секретарем штабс-капитаном Блонским нанесли  местному китайскому главе «цзяньцзюню» визит вежливости.
Теперь ни государя, ни порядка, ни вежливости. Нынче, уже и не полицией, а народной милицией руководит поручик Василий Коротков. Фронт, контузия и вот тебе служба в милиции. Правда, успел отсидеть в тюрьме за отказ преследовать бывшего офицера. Нет худа без добра. Там в тюрьме он и познакомился со своим будущим соратником  Вацлавом Седзик. Благословил их на новое поприще начальник гарнизона Гудилов, теперь порядок всецело зависел от них. Но что можно сделать за  несколько месяцев после ухода большевиков?
Встречаться с Коротковым не приходилось, но от  эсера Колосова, приближенного к командующему военного округа Зеневичу, слышал о нем такую характеристику: «Человек жестокий, физически очень сильный. Готовый на всякое преступление. Очень опасный по натуре. Просто разбойник».

Проверкой на прочность новой милиции стали успешные дела по жестоким убийствам Бадурова и Басилая. Милиция вышла на след грабителей и убийц. Похвально разобралась  и с бандитским ограблением почтовой конторы. За эти и прочие успехи  получили отсрочку от службы в армии инспектор городского уголовного розыска Аркадий Литц и помощник инспектора Карл Штейнарт.
Милиционеры носили военную форму и погоны с зелеными просветами со звездочками вдоль погон. Рядовые, как положено, имели нашивки. Где они, эти нашивки? Персонала не хватало. Александру было известно, что на весь Усинский край приходилось всего 12 милиционеров. Тяжело доставалось местному начальнику Голубятникову, с которого не раз пытались сорвать погоны. А все потому, что  все требовали, а помощи  - никакой: лошадей нет, довольствие мизерное. Сам  Голубятников имел в месяц 300 рублей и почти все их тратил на прокорм лошади. Жалованье подчиненных чинов оставляло желать лучшего.

Новая работа, новые заботы. Должность уполномоченного, которая ранее касалась только продовольствия, нынче переиначили на «продовольствия и снабжения». Наверху, то есть в Омске, одно министерство сократили, а внизу — в губерниях и уездах дел у прежних исполнителей прибавилось  в два раза, а то и в три.
 В функции входило снабжение населения и армии продуктами, товарами первой необходимости, проведение законов о хлебной и сахарной монополии, посевных и уборочных мероприятий в губернии и уездах. Структура конторы: отделы (распорядительный, хлебный, товарный, по учету сельско-продовольственных долгов, заготовки скота, поверочной комиссии на железнодорожных станциях, хозяйственный, бухгалтерия).
Много времени уходило на связь с подчиненными структурами в уездах, подготовку документов-распоряжений. Опять же отчеты, статистические сведения о количестве продовольственного запасов, скота, мануфактуры, об отпускных ценах на продукты и предметы первой необходимости. Тут тебе еще переписка с административными, военными, финансовыми органами, милицией, частными лицами. Лично приходилось проверять книгу счетов, ведомости, вести учет личного состава и заработной платы.

Постановления, приказы, циркуляры поступали с Омска регулярно. Поступали они из министерства, а то и за подписью самого Верховного правителя Колчака.
Помогал наработанный опыт в Главном штабе тыла Маньчжурских армий в Харбине, кое что подсказал старый знакомый Леонид Смирнов, которого Александр сменил и знал его еще ранее, как губернского чиновника. Приходилось  с ним общаться  и решать вопросы по золотодобыче и переселенцам.
Про Смирнова много чего рассказывали. Уроженец Енисейской губернии Леонид Васильевич окончил юридический факультет Московского университета, поступил на службу в Департамент полиции МВД,  состоял крестьянским начальником в Иркутской и Енисейской губерниях, исправлял должности горного исправника и податного инспектора.  По совету управляющего канцелярией Иркутского генерал-губернаторства Гондатти решил попытать служебного счастья в столице. Но карьера в различных департаментах и управлениях не задалась и он вернулся в родные края. До этого, надо отметить, он пытался  решить свои карьерные вопросы через Григория Распутина. Смирнов бывал у него, обращался письменно лично   и через фрейлину Анну Вырубову.

Увы, укрепиться не успел. В 1917 году Россия стала другой. Леонид вернулся в Красноярск и был назначен уполномоченным по снабжению Енисейской губернии, уже при Колчаке. После отставки работал в музеях Красноярска и Минусинска, написал несколько брошюр по орнитологии, сдал в Красноярский городской музей довольно интересную коллекцию предметов быта. По музеям Александр не ходил, были другие заботы. Приходилось мотаться по районам заготовок.
Удаляться на несколько верст от железной дороги, чтобы организовать подвоз продуктов и товаров, было совершенно невозможно. Даже небольшие отряды попадали в засаду красных и несли потери. По этой причине, транспортировка войск, вооружения, снабжения и продовольствия входила в число главнейших задача губернской власти, во главе которой стоял представитель Колчака, генерал-лейтенант Розанов.
- Как вам, уже известно, у вашего предшественника Леонида Смирнова возник конфликт с местным  Военно-промышленным комитетом, - начал на первой аудиенции Розанов. - Местные предприниматели пожаловались на него в Омск, Верховному правителю. Председатель Центрального ВПК Двинаренко ходатайствовал снять Смирнова с должности, что я и сделал.

- Ситуация мне предельно известна, необходимые инструкции от министра Зефирова и сменившего его Неклютина, я получил.
- Вот и замечательно! Действуйте энергично, не оборачиваясь на суждения со стороны. Главное результат.
Со временем Александр освоился, положение его стало  устойчивым, и к нему выехала Татьяна с младшими Верой и Любой, и старшими Таней и Сашей. Первые были еще маленькими и требовали ухода, а Таня и Саша нуждались в обучении. В Красноярске такая возможность имелась. Там же состоялось и венчание Александра и Татьяны.
К переезду в Красноярск были и другие причины. Урянхай превратился в место постоянных стычек различных банд и отрядов, непонятно кого защищавших Страдало, прежде всего,  местное население.  С участием китайцев, монголов, урянхов и всяких оставшихся в лесах белых и красных действовали банды  полковника Михайлова; Мелидича в районе Баенгола;  неизвестная за белых или за красных - в районе поселка Тарлык. По долине реки Ус разбойничала группа под началом Шмакова; в районе реки Тесуль - Сидельниковцы, в  Захребетинском районе страх наводили остатки отряда Шеронова.

Иннокентий Сафьянов, будучи представителем советов, пытался организовать сопротивление наступающим с юга белым. Силы были неравные и пришлось оставить Атамановку. Для поддержки Сафьянова в Урянхай зашли партизаны Романова. Вели бой у поселка Тарлык с неизвестной группой военных, захвативших с собой председателя сельского Совета и, отобрав у крестьян несколько лошадей.
Накануне отряд под командой бывшего юриста Шманова  разграбил поселок Туран. Шманов призывал жителей к борьбе под флагом Учредительного собрания, отряд имел свое название: "Первый добровольческий отряд армии спасения России". При отступлении спасатели захватили все имущество телеграфа и 34 фунта серебра, принадлежащего Центральной закупочной комиссии.
Для борьбы с  бандитами в Усинской волости был образован  9-й участок Минусинской уездной милиции, начальником которого назначили Сажина Василия Павловича, к нему  определили двух милиционеров: одного по селу Верхне-Усинскому и второго по деревне Нижне-Усинское. А что два человека могли сделать!
Дома Александру приходилось бывать редко. Командующий военным округом генерал Зеневич часто вызывал его с докладами по  результатам заготовок и вариантам доставки различных грузов на фронт. Вместе докладывали уполномоченному по краю Колчаком Розанову, телеграфировали в Омск о сроках поставок и предложения по противодействию  шайкам партизан.

На этот счет имелись четкие указания. Отдельным приказом Розанова предписывалось:  «При занятии селений, захваченных ранее разбойниками, требовать выдачи их главарей и вожаков; если этого не произойдет, а достоверные сведения о наличии таковых имеются, – расстреливать десятого. На население, явно или тайно помогающее разбойникам, должно смотреть, как на врагов, и расправляться беспощадно, а их имуществом возмещать убытки, причиненные военными действиями той части населения, которая стоит на стороне правительства».
Во втором параграфе приказа говорилось: «Селения, население которых встретит правительственные войска с оружием, – сжигать; взрослое мужское население расстреливать поголовно; имущество, лошадей, повозки, хлеб и т. д. отбирать в пользу казны.»
Такие инструкции Александра несколько смущали. Дело в том, что до генерала Розанова так действовали только хунхузы на Дальнем Востоке и в Забайкалье, с которым он в свое время воевал. А до хунхузов так вели себя только варвары во главе с каким-нибудь Атиллой.  Генерал Розанов пошел дальше и решил поголовно истреблять своих соплеменников, если только они тайно или явно выражали хотя бы сочувствие «разбойникам». 

Помимо перечисленных мер, предписывалось  брать контрибуции с лиц, хотя бы косвенно помогающих советам; затем такие же денежные контрибуции, но за круговой порукой, взыскивались с крестьян, если они по собственному почину не доносили правительственным отрядам об известном им местонахождении противника.
Жесткие меры не помогали. И весной подошли дополнительные инструкции  адмирала Колчака с комментариями командующего Иркутским военным округом генерала Артемьева:
 «В населенных пунктах надлежит организовать самоохрану из надежных жителей.  Требовать, чтобы  местные власти сами арестовывали, уничтожали агитаторов и смутьянов.  За укрывательство большевиков, пропагандистов и шаек должна быть беспощадная расправа, которую не производить только в случае, если о появлении этих лиц (шаек) в населенных пунктах было своевременно сообщено ближайшей воинской части, а также о времени ухода этой шайки и направлении ее движения было своевременно доложено войскам. В противном случае на всю деревню налагать денежный штраф, руководителей деревни предавать военно-полевому суду за укрывательство.....». 
Расстрелами и порками усмирение не ограничивалось, после них начинались еще грабежи. Крестьяне и без того сильно страдали, так как при сожжении их деревень гибло много имущества, гибли также люди, старики и старухи, не успевшие уйти, сгорело много хлеба, наконец, рабочий скот. Как в этих условиях можно было обеспечивать снабжение войск, одному Богу было известно. Александр только вздыхал, но ничего не мог поделать.

Мешали снабжению и другие причины. Фронт и тыл были поражены «сибиреязвенной» атаманщиной - проявлением белового большевизма». Никто не хотел подчиняться, все стремились командовать. По этому поводу Александр, и его сослуживцы вспоминали истории противостояний: Порт-Артурского коменданта Смирнова со Стесселем; Гриппенберга с Куропаткиным; Субботича с адмиралом Алексеевым;  начальника Заамурского пограничного округа Мартынова с  генералом Хорватом и массу других случаев, где вместо откровенного и правдивого доклада шли разные подвохи, молчаливое собирание невыгодных для противной стороны фактов, злорадство над чужими ошибками.
 Все это, по мнению офицеров, являлось проявлением старого режима, всего уклада жизни, государственной и военной службы, которые не принимали  сильных и самобытных людей и безжалостно равняли их под общий ранжир, а при сопротивлении забивали в общий уровень палкой.
Размышляя о положении дел, Александр проводил параллели с Харбином 1904-1905 годов. Тогда также присутствовало формальное исполнение служебных обязанностей, апатия, среди военных большой балласт. И такие явления, как разброд, вялость, бесцветность и никчемность всяческих концепций и программ. Всяк хватался за соломинку.

 Хотелось очищения и внедрения железной системы энергичного и добросовестного исполнения. Увы,  одиночные меры слабых властей не помогали. На верху продолжали сеять мелочь, ее же и пожинали.
 Ни с того, ни с сего ему объявили строгое предупреждение за то что принял на службу еврея.
-А как без него, - возмущался Александр, если он специалист своего дела. Дурацкими принципами не пообедаешь, для того, чтобы дело крутилось и люди такие нужны: хваткие и деловые. А Омск взял и причислил евреев  к большевикам. Еще себе врагов нашли. Кому как не мне знать их еще по Крыму. Они же при интересе горы свернут. Вспомнилась караимская молитва: «Творец наш, Создатель, Бог отцов наших! Прости нам прегрешения, дай нам силы творить добро, сохранить наши обычаи, язык, доставшиеся нам от древних времен. Аминь!».
-Нет, контрразведка только и мечтает раскрывать заговоры, - продолжал он разговаривать сам с собою. Чистая фикция, лишь бы дело сфабриковать. Всех подряд мажут  грязью. 
С какого времени это, интересно, началось? Может с ордынских ханов, которые стравливали князей и приучали их изживать друг друга. Лучше бы контролеры разбирались с втиранием очков. Число ртов, показываемое в войсковой отчетности, как правило, превосходило приблизительно вдвое действительное их наличие. Заготовлять приходилось более чем в прок, а ведь это деньги и не малые. Очень уж у многих выдублены шкуры и вылужены совести....Тянут осточертевшую лямку, потому что за это платят, тянут куда хуже, чем делали прежде, ибо нажим требовательности как-то обмяк, да и настоящего контроля стало меньше. Нет царя и урядника, вера в Бога улетучилась, кругом эсеры со своей демократией и правами.
Выезжая в командировки, Александр старался отвлечься от суеты и выспаться, дать отдохнуть нервам.  «Подальше, подальше от Красноярска, где машут бумажным мечем», - говаривал он себе.

При штабах и отделах стали болтаться стайки разных балбесов, сплетников, флиртующих дам и даже девиц. Это все от стремления пристроить своих чад к теплым и денежным местам.  Выиграет ли от этого служба и дело, которому мы себя посвятили, многих уже не интересовало.
Вот и  причины поражений белых сил. Одна из них, это то, что люди выросшие в атмосфере собраний, речей и прочих словесных турниров, мало способны действовать практически. Пустобрехи по завораживанию толпы. Главное для них,  - сорвать аплодисменты и вынести желательную резолюцию и чтобы она обязательно была против властей на местах, делать ей разные подвохи. Воевать и обороняться они не желают, отступают потоком на восток. Кругом серые и безликие лица.  А ведь на стороне красных тысячи бывших офицеров, царских чиновников, военных врачей. Из них много дворян. Возникал вопрос, почему они встали в ряды красных? Значит считали это дело правым.
Белая власть рушилась. Одна из причин провалов — любовь к дутым и ложным донесениям. Это старая наша болезнь, приобретенная еще в Маньчжурии  во время Боксерского восстания и Русско-японскую войну, когда на этом создавались карьеры, ныне превратилась в удушающую опухоль. Все врут и фабрикуют, - возмущался вновь и вновь Александр.  Желательное выдается за действительное. Мало тех, кто удержится от того, чтобы не прислониться к источнику наград и повышений.

 Страна рушиться, а тут лишь бы обогатиться. Получается, Россию продали. Уже всем было понятно, что основная причина отступления не Красная Армия, не искусство ее вождей, а профессиональная неграмотность, а подчас и предательство. Как и другие Александр возмущался желтоносыми и честолюбивыми  генералами, погубившими тысячи бойцов, ради своих нелепых планов и союзников.
 А что союзники? Вся Европа ждет ни дождется ослабления России,  зачем ей возрождение империи. От Антона Деникина, союзники уже отказались. По их мнению, он, по сравнению с Колчаком держится более правых взглядов. И правильно делает. Адмирал же наивный мечтатель-патриот, не зря говорят, благими намерениями дорога в ад выслана
Сейчас родина висит на волоске. А тут, кто куда, а удалый на печь. Классическая ситуация по Крылову: лебедь, рак и щука - каждый  местный атаман, вождь, а то и союзник, вроде чехов,  тянет на себя, а на деле развал реальной власти. Повторялась извечная сказка о голом короле. Авторитет власти подорван, кругом заговор и воровство.
Это плохо. От этого постоянные метания и славянская неустойчивость, попадания в зависимость под варягов, татар и немцев.  Дошло до того, что во время Великой войны с немцами, председателем Совета министров России был назначен Штюрмер. Получалось, что Николай  больше боялся своих, чем немцев. Вот и результат..
Проявлением «старого» режима, который незаметно перешел в «новый», явилась и трагическая смерть старого знакомого по Маньчжурии Мищенко. Сибирские казаки, с которыми он служил, и которые его любили за храбрость поведали Александру,  как это случилось. Мищенко последнее время жил на родине в Дагестане, в Темирханшуре. Когда пришла группа из рабочих и солдат обыскивать дом, он, не вынеся хамства и оскорблений разнузданного «гегемона», при погонах и наградах застрелился.

Вышло так, что генерал не подошел ни под старый и ни под новый ранжир, и потому был забит на смерть. А ведь какой был герой, вспоминал Александр. В старом полевом чемоданчике в Усинске сохранились вырезки статей о нем корреспондента и участника японской войны Апушкина. Одно из них гласило: «Мужество, с которым он стоял открыто, во весь рост под ужасным огнем, сразившим возле него сотника Симонова, поручика Молодченко, разорванного снарядом хорунжего Петрова и нескольких казаков из конвоя, очаровывала всех нас, подчиняло себе и изумляло. Уцелеть ему – казалось чудом».
 -Вот и не уцелел. И погиб не от японской шимозы, а от своей пули, - проговорил про себя Александр.
 От пули своих ушел из жизни и бывший начальнике в Харбине, полковник Андрей Ивановиче Кияшко. Под его началом Александр служил в канцелярии штаба, дня не проходило, чтобы не встречались. Сколько лет прошло? Более десяти. Я застрял в Енисейской губернии, а он прошагал от начальника канцелярии штаба тыла в Харбине до военного губернатора Забайкальской области. Слышал про него и во время войны, Временным правительством был назначен начальником Семиреческой области, наказным казачьим атаманом. И вот погиб, в Ташкенте, якобы убит солдатами охраны - бывшими политкаторжанами из Забайкалья, которые имели на него зуб..
Тучи вокруг Кияшко ходили и ранее. Долетали до Усинска полицейские слухи о его шатком положении в Забайкалье. Получалось, он как бы сменил на губернском посту своего бывшего начальника в Харбине генерала Надарова. В отличие от него, у Кияшко присутствовала излишняя прямолинейность и твердость по отношению к инакомыслящим.  Эсеры за это невзлюбили Андрея Ивановича и неоднократно совершали на него покушения. 

На очередном докладе Зиневич поинтересовался мнением Чакирова о целесообразности организации личной встречи духовного лидера Урянхая Камбы –ламы Лопсан Чамзы с адмиралом Колчаком. Дело в том, что от него в Омск поступило соответствующее письмо, в котором он просил у Омского правительства поддержки и покровительства.
- Положение в Урянхае, ваше превосходительство,  сложное, а власть слабая. Если к этому прибавить происки Китая и Монголии, то можно сделать однозначный вывод – Лопсан Чамзы нужно поддержать. Как ни как, мы получаем из Урянхая необходимые поставки, и этот край следует сохранить от смуты любой ценой.
 - Да, я хотел вас спросить. Вы слышали о судьбе Мищенко? - неожиданно  поинтересовался  Зеневич.
-  Да, дошла ужасная новость и до меня. Никак не могу опомниться. Ведь мы были с ним близко знакомы по Маньчжурии. Он был моим, если можно сказать, крестным отцом. С его напутствием я поступил в училище и воевал на сопках Маньчжурии. Потому  постоянно следил за действиями 31-го корпуса, которым он командовал во время Великой войны. Наслышан был, что его в 1917 году уволили, как не признавшего режим без монарха. Жаль. Какой души был человек!
- Трагедии, сплошные трагедии, Александр Христофорович. Вот, говорят и генерала Ренненкампфа расстреляли в Таганроге. Каждый день печальные новости, а сколько их еще впереди! Это, как господне наказание за наши грехи.
- Что тут скажешь, жизнь каждому определяет свой срок. Не стало и генерала Алексеева, скончался  в Екатеринодаре.

- Я слышал, что его прах перевезен в православную Сербию, и он захоронен на Новом кладбище в сербской столице.  Думал ли он, что вот так закончится его жизнь, - тяжело вздохнул Зиневич? Ну, ничего, Бог даст, обойдется, - генерал повернулся к окну и тем самым дал понять Александру, что разговор окончен.
Из кабинета генерала он вышел с мыслью, что Бог ничего не даст, и он отвернулся от России. Белое движение рушилось и никто ни Алексеев, ни Деникин, ни Корнилов и Колчак, истинные защитники матушки России, не смогли противостоять большевизму. Значит дело не в лицах, а  в массах,  которые сейчас против отжившего режима, дискредитировавшего себя. Взял Колчак и под давлением иностранных, в кавычках друзей, подписал акт об отторжении от России Прибалтики, Финляндии и части Украины. Это как понять? Тот же Петлюра взял и напал на войска Деникина. А тут еще всякие иностранные помощники из бывших военнопленных.
В марте 1919 года в Красноярск вошла чехословацкая дивизия во главе с полковником Прхала. Это та, которая стерегла сибирскую магистраль.  Торжественная встреча. На Новобазарной площади – весь цвет иностранного командования: начальник военного района генерал Шарпантье, начальник чехословацкой дивизии полковник Прхала, начальник штаба дивизии майор Квапило, начальник гарнизона чеховских войск майор Палацкий, командир 10-го чехословацкого полка майор Бадгора, начальник штаба итальянских войск полковник барон Фассини Камосси. Рядом с ними американцы, англичане, французы. К ним скромно примостился  командир 8-й Сибирской стрелковой дивизии генерал Афанасьев.
 
Командовал парадом генерал Шарпантье. Принимал парад, естественно, генерал Розанов. В заключение войска прошли церемониальным маршем. В честь чехов было провозглашено громкое «ура!». Став хозяевами положения они по-хозяйски потеснили ранее расквартированных, вольготно устроились в военном городке,  и во всех добротных каменных особняках губернского города. Бывшие военнопленные, сдавшиеся русской армии во время Великой войны, полюбили комфорт!
  После «походов» по партизанским деревням добыча была богатой: из закромов  чехи прихватили крестьянский хлеб, реквизировали лошадей, скот, свиней. Не брезговали русским салом. Сундуки набиты награбленным крестьянским добром… После лёгких «прогулок» по селам и деревням чехи устраивали себе пышные праздники: на столах изобилие – жареная свеженина, сало с яйцами, масло и, конечно, знаменитая русская водка. Сибирь – богатая страна! Жить можно, тем более в тылу, подальше от Восточного фронта, где наступает грозная Красная Армия.
  - Проблемы наши все оттого, что Россия привыкла быть под иностранцем - под татарином, фрязином, немцем, и в последнее время мы под чехом, а большевики под евреем. – Вам так не кажется? – как-то спросил Александра сослуживец Рындин, отставной офицер 30–го Сибирского стрелкового полка.

- Очень может быть. Что касается немцев, то они мне еще в реальном училище крупно насолили, но я хочу сказать другое. Вот если большевизм доберется до Китая, то он там найдет благоприятную почву и весь мир содрогнется: и чехи и французы, а про немцев я уже не говорю. Поверьте мне, Китай  принесет огромные потрясения.  Китайское хунхузничество — это своего рода большевистский протест. Протест против  социального и экономического неравенства.
В Красноярске распространялись слухи по поводу офицеров царской армии, перешедших на сторону  большевиков. В числе наиболее часто упоминаемых был
Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич.
 - Александр Христофорович, он же ваш, алексеевец, - поспешил сообщить помощник Сергей Махтин, - про него мне все известно. Вместе воевали на Северо-Западном фронте. Он командовал штабом.  С Февральской революцией обиженный царской семьёй, в чем дело там, я уже не помню, он одним из первых генералов объявил о своей лояльности Временному правительству. При Керенском Бонч-Бруевич занимал должность начальника Псковского гарнизона, где находился штаб Северного фронта, затем некоторое время командовал Северным фронтом, и, наконец, был назначен начальником Могилёвского гарнизона.

 - А что случилось после, - спросил Чакиров.
 - После стал первым генералом, перешедшим на сторону большевиков, и в этом не было ничего удивительного. Кроме того, что Бонч-Бруевич обиделся на весь старый строй, он ещё имел  родного брата  большевика, по слухам приближенного к большевистскому вождю Ленину. Именно поэтому сразу стал при их главкоме прапорщике Крыленко, начальником штаба войск. Представляете, генерал при прапорщике Крыленко! Он в красном штабе не один. Есть у него и помощники: генерал  Лукирский и полковник Бесядовский, его сослуживцы по прежним местам службы.
- Лукирский, Лукирский, - вспоминал Александр. это не тот Лукирский, под председательством которого  в 1915 году, в Варшаве проходило заседание военного суда по делу полковника  Мясоедова, числящегося по армейской кавалерии и обвинявшегося в шпионаже в пользу германского генерального штаба.
- Тот самый, Александр Христофорович. Приговор  однозначен: "Смертная казнь через повешение". Его повесили во дворе варшавской тюрьмы. Два жандармских унтера дотащили сорока девятилетнего полковника до виселицы, накинули петлю, и один из них выбил лавку из-под ног осужденного. А на следующий день все газеты империи сообщили читателям, что виновный в поражении наших войск в восточной Пруссии и Галиции повешен. Либеральная общественность облегченно вздохнула.
 - Вздохнула, говорите. Интересно, какую найдут причину поражению белого дела. На кого придется сваливать случившиеся. Царственной семьи уже нет. Кто следующий пойдет под расстрел? Кого повесят?

 Как-то возвращаясь со службы, Александр повстречался с местным ученым-исследователем Тугариновым. Хотел спросить про дела, про здоровье, а он новость — умер  коллега в Белоцарске Александр Петрович Ермолаев, 5 июня хоронили. Заразился сыпняком, когда ехал в поезде. Вспоминали как в 1917 году его, представителя партии эсеров,  избрали председателем Урянхайского краевого временного комитета. Стал первым руководителем после царского комиссара Григорьева. Правда, недолго в председателях продержался. Власти часто менялись: Самойлов, Мальцев а сейчас вот Турчанинов.
- Может и к лучшему, что к своему делу вернулся. Жалко только, что мало успел, - посочувствовал Александр.
- Такие люди редки, а как человек науки,  он прямо-таки был бесценным, - отметил Тугаринов. Во время похорон вспоминал наши с  ним совместные пути хождения в 1909 году по Чулыму и в 1913 году на озере Шира. Жаль и еще раз жаль, ведь смерть застала его на 32 году жизни, когда многое было еще впереди
- Какие у вас планы, Александр Яковлевич? - поинтересовался Чакиров.
- Хотел на пароходе плыть в Минусинск, чтобы оттуда махнуть в Урянхай. Да вот эти события задержали, Мария Алексеевна Ермолаева, супруга Александра, просила кое в чем помочь. Время, сами знаете. Разруха. Самим жить трудно, а тут еще странные итальянцы. Борются  на Манских подступах с партизанами, а в городе у них штаб в так называемых теперь итальянских казармах.
 
Мимо прошла их колонна. Все налегке, с ишаками, везущими на седле какие-то маленькие орудия, вроде игрушечных. Одеты в серо-голубоватые по пояс крылатки, с короткими же, видимо, карабинами под ними. В городе их можно было встретить где угодно.. Гуляют и посвистывают где нибудь на углу улицы серенады, цель которых разнежить сибирских сеньор.
В это время урянхайские послы с секретарем Самойловым прибыли в Омск. На приеме речь шла о поддержке и защите Урянхая от разных мятежников, которые разоряют землю. Краю была предоставлена широкая автономия. В планах было создание сейма во главе с председателем, Чулган- даргой. По сути, сейм был съездом глав хожуунов – нойонов. В инструкции комиссару по делам Урянхайского края Турчанинову говорилось, что туземное население должно управляться на основе существующих обычаев и местного права. Правители хожуунов и отдельных сумонов должны утверждаться центральным правительством по предложению комиссара. Их заместители – тусалакчи и цзахирокчи – должны утверждаться Иркутским губернатором.
 
Колчак издал Указ, которым Лопсан Чамзы назначался верховным духовным руководителем Тувы. Его наградили орденом «Святой Анны» 2-ой степени. На нужды желтой религии было обещано выделить 20 тысяч серебром, а духовному лидеру подарили личный легковой автомобиль и моторную лодку. Выполнить обещанное не удалось, так как белое движение пошло вспять на Восток.
Накануне Верховный Правитель и Верховный Главнокомандующий  издал приказ, Александру он запомнился, под номером  «три двойки», в котором сообщалось о снятии с должности командующего Восточным фронтом генерала-лейтенанта Дитерихса и назначении на его место генерал-лейтенанта Сахарова. Но для Александра главным был параграф № 5, в котором сообщалось о переводе Министерства Снабжения со всеми его органами и служащими в состояние военной службы. Омск в начале ноября 1919 года перевели на осадное положение. На осадном положении оказывался и Александр.

В Урянхай Лопсану Чамзы возвращаться было нельзя, там шли бои. Проездом на восток он остановился в  Иркутске и нанес официальный визит первому помощнику управляющего губернией А. П. Церерину, бывшему комиссару Урянхайского края. О чем они беседовали осталось тайной. Только уже в  январе 1920 года, когда началось разоружение колчаковских частей и арестовали  находившихся в городе министров прежнего правительства, тогда же управляющий губернией А. П. Церерин сложил свои полномочия. Власть перешла к неизвестному Политцентру.
Положение дел в Красноярске становилось катастрофическим. Александру приходилось сутками следить за ходом закупки продовольствия и, прежде всего хлеба. Весь заготовленный хлеб и фураж принимался на учет и сдавался по ценам не выше установленных Общесибирским продовольственным бюро для каждого района Сибири отдельно.  На этот счет имелись и предельно четкие инструкции. В Собрании Узаконений №3 Временного Сибирского Правительства пояснялось: "К закупке хлеба, фуража, скота, мясных продуктов, масла допускаются общественные организации и частные фирмы, но под условием  предварительной регистрации в органах Министерства продовольствия. Покупку у производителей осуществлять по вольным ценам. Закупщики могут приобретать продукты дешевле и дороже, в зависимости от местных условий».
 
Тем не менее, Министерство продовольствия устанавливало предельные цены, обязательные только для сдачи продуктов казне. Получалось так, что скупщики могли компенсировать  вольные цены  путем  продажи на сторону, а казна - выпуская на рынок свои запасы.
Вся эта система представляла собой искусственное смешение начал свободной торговли с государственным вмешательством, признавая, при этом, преимущество свободной торговли. На деле процветала спекуляция и откровенный грабеж.
- Дорогой, - побеспокоила Александра Татьяна, - хочу тебя огорчить, цены на рынке возросли в 20 раз.
- Что тут скажешь Танюша. Положение дел по всем линиям усугубляется. Урожайность в губернии снизилась наполовину, а поголовье скота за время войны сократилось на 200 тысяч голов. Выросли всевозможные налоги, появились дополнительные чрезвычайные наложения и повинности, а также реквизиции и конфискации Спекулянты греют руки.
-  Что же будет?
- Хорошего ждать не приходиться. Голодающим начали раздавать земли для выращивания овощей, вся надежды на свободные промыслы.

 - А как же с жильем? Квартирная плата возросла до 4 руб. 50 копеек за сажень. Придется съезжать на другое место, на эту квартиру средств нам не хватит.
 Омское правительство стремилось исправить складывающееся положение. Но все блага съедали разложение и коррупция. Как только Александр приступил к исполнению должности, были арестованы контрразведкой за злоупотребления два уполномоченных министерства продовольствия и снабжения на Урале. Накануне было даже возбуждено следствие, а затем и суд по делу самого министра продовольствия и снабжения Зефирова по обвинению в заключении убыточных для казны сделок по закупке импортного чая.
Особенно велики были злоупотребления на железных дорогах. Однажды бесследно исчез в дороге целый маршрутный поезд с хлебом. В другой раз на Пермской железной дороге пропал в пути вагон гвоздей. Порой исчезали целые эшелоны с обмундированием для армии. А в мае того же года в Омске за крупную контрабанду на железной дороге были расстреляны 9 человек во главе с одним интендантским капитаном. Позднее был расстрелян военно-полевым судом за воровство крупный интендантский чин из штаба 3-й  армии. Наконец, в августе 1919 года был предан суду по обвинению в укрывательстве коррупции главный начальник военных сообщений генерал Касаткин, приговоренный к полугодовой отсидке в крепости.
В большинстве случаев преступления оставались нераскрытыми. Те, которые раскрывались, доходили до суда крайне медленно, в отличие от дел о большевиках и других врагах режима.

Хаос событий, больше военного характера, понудил Татьяну с детьми осенью 1919 года  вернуться через  Минусинск домой на Бегреду. Кругом шли бои.  Ачинск, по слухам походил на обороняющуюся крепость, и следовало быстрее добраться до Минусинска.
В Минусинске остановились у тетки Марии Кобозовой. Старый просторный дом всех приютил и обогрел. Для Тани все кругом близкое и знакомое. Кажется, недавно за этим столом маленькая девочка корпела над гимназическими заданиями. Десять с небольшим лет, и вот она мама шестерых детей. Кругом гражданская война, души людей ожесточились до предела, злость и ненависть выплескивается градом пуль.
- Как же с этим мы справимся? Как там один Александр Христофорович?- хлопотала Мария.
 - Разуверился  народ, тетенька, ни во что и никому не верит. Натворили люди тысячу бед, а теперь сами их и напугались, бегут в разные стороны, как от пожара. А ведь пожар уже кругом занялся. Так все и сгорим.

 - Ну что ты моя девонька! – причитая от горя, прикрылась платком совсем постаревшая тетка. Разве такое возможно? Бог такого не допустит, и мы обязательно с дюжим. Вот они еще, какие маленькие, вся надежда только на нас, на тебя. Я то уже стара стала, болезни замучили, а тебе крест нести. Не одна ты, семья у тебя, мал, мала меньше. Верушке ведь только год исполнился, вот и верь. Не зря она родилась, это знак такой, что все образуется. Родители помогут, брат Павлик уже на ногах. Добрые люди всегда найдутся и поддержат. В Урянхае вроде потише, тебя там знают и уважают. Ведь ты у туземцев нойон-курья - жена начальника.
Долго говорили тетка с племянницей, успокаивала,  прикрываясь от страха верой, надеждой и любовью. На следующий день проводила родных в новый и дальний путь, положив в дорогу нужные припасы.
Спустя месяц, перевалив через снежные Саяны, много раз перейдя горные  реки Буйба и Ус,  партизаны Кравченко и Щетинкина, уходя от преследуемых белогвардейцами,  вступили в село Усинск
Очевидец вспоминал: «Вошли в Верхнеусинское, большое, богатое село с покрытыми железом крышами домов. Все население, около тысячи человек, собралось на площади перед церковью. С иконами и хоругвями они молча встречали нас и особенно командира нашего Кравченко, окруженного 200 всадниками. Он не постеснялся принял участие в молебне и поцеловал  крест в руках у священника. В селе провели три дня. Можно было и более, но наш брат распустился, дисциплина падала.. Пришлось возвращаться в тайгу, где соблазнов поменьше».

Отдохнув, армия двинулась дальше на юг. Это случилось 13 июля. К тому времени в ее четырех полках было около 4 000 бойцов. Перед уходом из Усинского края партизаны угнали много скота и лошадей. Специально для этого был создан сводный эскадрон, во главе которого стали Жалнерчик и член армейского Совета Белоконь. Они занимались сбором материальных ценностей – красное командование не было уверено, что сможет удержаться в Урянхае. Поэтому армия должна была быть готова к переходу через Монголию, на соединение с войсками красного Ташкента.
Партизаны двинулись через Туран и Уюк к Белоцарску. На пути были Сафьяновские и Сухорословские экономии, мараловодческие заимки. Степь да курганы, рыжий ковыль да бурые камни – такой пейзаж продолжался до степных деревушек Туран и Уюк, растянувшихся  вдоль речушек. Когда пришли на Енисей, к партизанам со всех сторон бежали люди и не по-русски приветствовали их.
- Мен-де! Мен-де! Это были урянхи. Началось изъятие оружия, лошадей, продовольствия и прочего, что представляло ценность. Не минуло это и заимки Бегреда.

- Где глава семьи? – спрашивали щетинкинцы, - где пограничный начальник  и местный феодал Чакиров?
 - Где ж ему быть, - с дрожью отвечала Татьяна, - в отставке он давно, в Красноярске на гражданской службе.  Партизаны никаким объяснениям не поверили, сделав вывод, что Чакиров скрывается, а может, вместе с белыми бежал в Китай или в Монголию. Забрали все запасы хлеба и кормов, прихватив с собой столовые серебреные ложки. Их можно было спрятать, но никто по наивности и не подумал, что этим может закончиться.  Еще ранее бежал в Монголию и угнал с собой стадо коней китаец Ваня. Правда, несколько позже, когда обстановка несколько успокоилась, он появился и привел одного коня. Сказалась все же вера. Как ни как, служил Александру Чакирову многие годы и по документам был окрещен 15 мая 1918 года.
Сведущие люди утверждали, что китаец Ваня не самолично исчез и угнал коней, а по сговору, в том числе с табунщиком Андрея Сафьянова, который, будучи в здравии, разводил коней и имел большое стадо. Боялись экспроприации и потому решили схоронить живность до лучших времен у соседей. Не  получилось — когда стадо коней выгнали на Енисей, лед провалился.

В Вехнеусинском остался Манский полк, он должен был прикрывать входы в тайгу. После ухода из села штаба армии партизаны полка распоясались – занялись грабежом и мародерством. За что чуть не поплатились жизнью. Подошедший отряд есаула Бологова перехватил дорогу в Урянхай. Манскому полку пришлось пробираться к своим горными тропами. На скалах и в ущельях партизаны оставили почти все свои пожитки и награбленные трофеи.
Добравшись до Турана, Манский полк вновь наткнулся на белых Бологова, от которых недавно бежал, так партизаны были обессилены. В Туране должен был стоять Канский полк с командармом Александром Кравченко, однако при подходе белых Кравченко поспешил ретироваться. Брошенные на произвол судьбы манцы вновь были вынуждены спасаться в тайге.
В это время китайское правительство опубликовало декларацию об отправке в Сибирь войск для помощи союзникам. Под предлогом защиты от большевизма, оказания покровительства своим торговцам и защиты «желтой религии» в Урянхай вошел китайский вооруженный отряд в полторы сотни человек под командованием Ян Шичао и монгольский отряд в составе 300 человек под руководством Хатан Батора Максаржава. Монголы арестовали священника отца Виктора, учителя Леошина, Григория Кукузе, Степана Петрова и других русских крестьян и увезли их в Тоджинский монастырь.   С целью выдворения непрошеных гостей, с одной стороны вмешалась сотня есаула Распопина и подходящие казаки Бологого, с другой красные партизаны.

Китайцы и монголы были вынуждены отступить, а белые в бою в местечке Шивэй, о котором так долго Чакиров и Сафьянов беседовали с ученым Грум-Гржимайло, потерпели поражение от партизан.
Окончательное поражение белых случилось под Белоцарском. Они заняли город, но тут же после жесткого боя оставили, - не успели укрепиться и вынуждены были бежать, переправляясь в панике через Енисей.
В числе сбежавших был и полицейский инспектор края Александр Днепров. В своем рапорте в полицейский департамент Днепров написал:  «… Посланные войска на защиту  этой страны забыли о присяге. Ни бдительности, ни боевой готовности – полный развал».
Трагически закончилась жизнь дворянина, эсера, Николая Михайловича Черневича, который еще в 1903 г. основал на левом берегу Малого Енисея первое русское хозяйство. Отряд партизана Галямова захватил его контору в Нижне-Никольском и потребовал сдать золото. За неподчинение его пытали, отрезали нос и уши, а потом на кладбище зарубили саблей и тут же закопали. Местные его звали «Кальчан-Орс» «Лысый русский». В карманах он всегда носил конфеты, которыми одаривал тувинских ребятишек. Вдобавок ко всему, он был известен находкой в 1912 году на реке Чинге нескольких метеоритов, которые самолично отвез в Санкт-Петербург.

Раненый под Белоцарском есаул Бологов, уходя с отрядом казаков, в том числе с Усинской полуротой, злобствовал в Уюке.  Позже родственница Акулина рассказывала Татьяне: «Меня с ребятишками посадили в подвал. Мы слышали, как казаки шомполами били крестьян. Многих забили насмерть. Хотели и с нами расправиться, открывали крышку подвала, стреляли и матерно ругались. Не успели нас убить, пришлось им бежать от партизан. Во дворе после них осталась виселица и вся семья Малышевых на ней от мала, до велика. Самому малому робятенку было два года».
Последний, утвержденный Колчаком, комиссар края Турчанинов вместе с небольшим отрядом казаков отступал к Тодже, на Иркутск. В Саянах произошел конфликт между комиссаром и казаками. Они потребовали выплаты жалования. Казаки решили, что кожаный чемодан, что был у Турчанинова, полон денег. Ночью комиссара зарезали. Случилось это 30 июля в верховье реки Подпорожной В чемодане оказались вовсе не деньги, а документы, семейные фотографии, рисунки, письма и тетради, в которых Турчанинов писал о будущем Тувы. Самое примечательное, что идеи Турчанинова не слишком отличались от мыслей, перешедшего на сторону большевиков, Иннокентия Сафьянова.

По другим данным деньги у комиссара все же имелись, при обыске задержанных 22 августа 1919 года в селе Григорьевка  казаков Токмакова и Потанина было обнаружено и изъято около сорок тысяч рублей.
В это время партизанская армия уже собиралась уходить из занятого Белоцарска, в сторону Минусинска она выступила 4 сентября. Партизаны взбодрились победой, окрепли и решили ранее разработанный план ухода от белых через Монголию в красный Ташкент отставить и взять Минусинск.
После ухода партизан Щетинкина и остатков белых, на Усинский край начались набеги монгол и урянхов. В Нижнеусинском монголами и урянхами было вырезано несколько семей. Но при попытке сунуться в Верхнеусинское, они получили достойный отпор. Командир  партизанского отряда Квитный устроил засаду – неприятеля встретили пулеметы. Был убит начальник монгольского отряда Балдан-Максыр и два его адъютанта. Их тела сбросили в Ус. В панике монголы бросились бежать и остановились только в десяти километрах от места боя с повстанцами. Партизаны надеялись на подкрепление за счет жителей сел. Они считали, что села могут дать до 500 хорошо вооруженных бойцов. Однако крестьяне, прежде всего зажиточные, отказались идти навстречу красным. Они сумели убедить сход, что за пришельцами стоят Монголия и Китай, а ссориться с ними чревато полным разорением сел. К монголами была послана мирная делегация. Новый начальник монгольского отряда выдвинул жесткие условия: полная сдача оружия, выдача тех кто убил и  трупов убитых. Только после этого мог начаться диалог.

Трупы монголов из реки доставала сотня рыбаков, убийцы выданы не были. Отказались усинцы и от сдачи винтовок. Однако и монголы поменяли свои требования, -  согласились на  пять пудов муки сеянки с каждого двора. Пришлось отдать.
10 ноября 1919 года Колчак оставил Омск. Красные пришли через четыре дня. С падением Омска восстали чехи и на поезде Гайды подняли бело-зеленый флаг с красной диагональю посередине, предложили новое правительство: Якушева, Краковецкого и Марковского. Лозунг момента - передача всей власти Советам. Даже было намерение договориться с большевиками. С офицеров во Владивостоке срывали погоны. Мятеж подавили, Гайду задержали, трое членов нового правительства скрылись у американцев..
24 декабря 1919 года вспыхнуло восстание в Иркутске. Началось оно на левом берегу Ангары в предместье Глазково у вокзала. Мост через Ангару был сорван, а сама река все не замерзала. Город оказался отрезанным от внешнего мира. Восстали два батальона 53-го полка и гарнизон станицы Батарейной. В городе начались аресты. За всем стояли эсеры, а во главе их  Павел Михайлов, бывший министра внешних дел Сибирского правительства. Начальник гарнизона города генерал Сычев поддержал офицеров и солдат. К восстанию стали примыкать и большевики.

Глафира писала: «Вечером город погружается во тьму. Электричество не дают, за прекращением подачи угля, известный тебе «Модерн» превратился в каземат. Невыносимый холод, повсюду солдаты. Обязанности коменданта принял на себя генерал Потапов. На улицах расклеены объявления о падении ненавистной власти Колчака и о принятии ее каким-то Политическим центром. Атаманы Семенов, Калмыков, генерал Розанов и адмирал Колчак объявлены врагами народа. Всем распоряжаются чехи...Думаю Сашенька не уехать ли нам в Харбин. Самое время как только Надин закончит учиться. Напиши что ты думаешь об этом».
Думать  и писать было некогда. К Ачинску подошли красные. Первыми ворвались войска тридцатой, двадцать седьмой и тридцать пятой дивизий Азина, шедшие по следам Колчака. У сел Трифоново и Новоселово красные партизаны Щетинкина одолели 3-ю Сибирскую стрелковую бригаду, прикрывавшую Красноярск с юга. Командир бригады и командующий Минусинским фронтом  генерал-майор Барановский погиб. Дорога в тыл отходящих  армий Восточного фронта оказалась открытой. В эти же дни в Красноярск прибыли поезда  Колчака. Адмирал созвал совещание и отдал распоряжения о восстановлении Минусинского фронта, назначив генерала Гулидова командующим. Да, так случилось, что именно ему, давнишнему знакомому Чакирова по Владивостоку и Ачинску, пришлось принимать последний бой.

Власть в Красноярске таяла на глазах. Повсеместно работала агентура эсеров, разлагающая военное единство изнутри. В Томске действовали Зеленский и Габрилович; в Красноярске конформистом оказался сам генерал Бронислав Зиневич, начальник 1-й дивизии Пепеляев. В Иркутске главным закоперщиком против Колчака выступил штабс-капитан Калашников, бывший начальник осведомительного отдела при штабе Сибирской армии. Эсеры пропагандировали "демократический мир».
Среди солдат брожение. Созданный в Красноярске Комитет общественного правопорядка, устойчивости власти не прибавил. Бронислав Зиневич отдал приказ о передаче земству всей полноты власти. По всей губернии полетели телеграммы за подписью генерала и начальника его штаба Турбина с воззванием к населению: «Граждане Красноярска, Енисейской губернии, крестьяне, рабочие, интеллигентные труженики и общественные организации. Я вступил в командование в Енисейской губернии в трудные дни общественного развала, призываю вас к дружной совместной работе.....".

- Складно глаголит, - заметил Сергей Махтин, помощник Чакирова, - и о светлых идеалах и о борьбе за счастье народа. Будет ли только Учредительное собрание, за которое он ратует, выразителем воли всего народа? Народ у нас большой и совсем разный, кто знает, что ему надо. Взять тех же абаканских татар  и урянхов. Попробуй найти с ними общий язык. Что из этого следует? Из этого следует, что не надо все вопросы сваливать в кучу и решать скопом из Красноярска или из Москвы. С каждым народом нужны свои слова, свое понимание. А тут одна эсеровская трескотня о свободе и счастье для всего народа.....
 - Зиневич нашел понимание у части офицерства 1-й армии Пепеляева, - добавил Чакиров. Я встречался с одним ее представителем. По его мнению, Зиневич уже сдал всю власть земству и работает с ним в полном контакте. Полная поддержка общественности и кооперации. - В армии — прекрасное настроение, – заметил он мне. У Колчака же шатание, распри и борьба за власть, многие хотят стать сибирскими Бонапартами, а это крах.

- И там крах и здесь крах, - уточнил Махов. Так и хочется вспомнить смутное время на Руси, а то и распри удельных князей, что допустили нашествие монголов. Грызутся и не ведают, что творят. Говорят, Зиневич уже отправил письма Колчаку, генералу Розанову и атаману Семенову, в котором обвинил их в лживых лозунгах, громких фразах и обмане русского народа и армии. Правда это или нет? - поинтересовался Сергей.
- Не скажу, знаю только, что Зиневич носится с идеей создания буферного демократического государства – «прекрасной Сибири», с границами от Ачинска до Владивостока. О подобном плане я где-то читал, когда решалась судьба Урянхая. Тогда кое кто в кабинетах министерства внутренних дел предлагал пригласить китайцев для освоения сибирского края.
- Китайцы освоят и Луну, но там же и останутся. С ними надо  ухо держать востро, я сними сталкивался. Они же на наши земли претендуют. Прав я или нет, Александр Христофорович?

 -Не то что претендуют, Урянхай считают своим. Еще в начале года комиссия русского населения региона сообщила в Минусинский уездный совет, что фактически край разделен на две части: монгольскую и китайскую. И китайцы травят русское население, науськивая на них урянхов, а сами остаются в стороне.
 В Красноярске вспыхнул солдатский мятеж. Генерал Зиневич, пытаясь снять напряжение,  говорил с трибуны о своем демократическом происхождении, ответственном моменте, убеждал солдат поверить ему. Тысячная толпа 31-го Сибирского стрелкового полка угрюмо молчала. Лишь несколько возгласов «Верим!» раздалось из рядов, но быстро потонули в солдатском ропоте.
- Вы мне не верите, – поразился Зиневич и вновь выступил с убеждениями. Безуспешно.
Как только в город вошли партизаны, вспыхнуло восстание. Оно началось  с митинга на Старобазарной площади с участием солдат. Когда все части построились на площади фронтом к Большой улице, большевик  Яковлев заявил, что берет их под свое командование. Тут же было заявлено о передаче всей полноты власти революционному комитету. Одним из первых был захвачен штаб Зиневича, что располагался  рядом с площадью, в доме № 16. Генерала арестовали, арестовали его офицеров и сотрудников, в число которых попал и Чакиров.

К городу подходил Каппель. Красные не знали, что делать с массами пленных, больными и ранеными солдатами. Спешно сортировали – отделяли генералов и офицеров от рядовых бойцов. Последних разоружали и отправляли на все четыре стороны. Возиться с серошинельной массой не было никакого желания. Толпы людей брели на запад от Красноярска – в родные места: на Урал, на Волгу, Западную Сибирь, без документов,  без продовольствия, денег и теплых вещей. Многие умирали в дороге от тифа, другие становились жертвами партизан.
Назначенный временным губернским военным комиссаром Ануфриев приказал всех задержанных после регистрации сосредоточить в военном городке. Начался учет трофейного имущества, лиц, его укрывающих, ждали арест и революционный трибунал.
 В это время подошел чешский эшелон. В классных вагонах освещены были все окна, оттуда доносились пение, женский смех: чехи встречали Рождество!

Бог правду видит, хоть и не скоро скажет, – вспомнил Александр русскую поговорку. На ум пришла и другая: «Отольются волку овечьи слёзки», достанется этим чехам за предательство и за кошмар, который они создали  на нашей Родине.
 Появилось свободное время и он написал Татьяне письмо: «Дорогая Танюша и мои родные дети! Сообщаю о своем относительном по нынешним временам благополучии. Главное я жив и здоров. Всех задержанных, а я в их числе,  разделили по категориям. Я попал в третью, самую смирную, так как советской власти никакого ущерба не нанес и никого жизни не лишил. Известно, человек я гражданский и уже больной. Здоровых и злостных до конца войны определили в концлагеря. Привлекают на строительство и хозяйственные работы. Как бывшего офицера занесли в список резерва Красной Армии. Вызывали в ЧК, проводили проверку. Военный комиссар губернии Перенсон и  начальник ЧК Янис Банкович порекомендовали написать рапорт, вернуться на службу. Желание у меня есть и таких много. Недавно убыли группы в Петроград, Вологду, Саратов и на Южный фронт. Мне же рекомендовано ехать в Москву через Омск. Условия пока сносные, содержат в доме Гадаловых, я тебе его показывал......».

Через день, а случилось это 5 июля, Александр написал просьбу помощнику Главнокомандующего Вооруженными силами, где изложил ходатайство  принять его в Красную Армию на нестроевую службу. Это решение помог принять, как ни странно,  генерал Попов Виктор Лукич, который в уже  далеком 1907 году принимал и инструктировал его в Иркутске перед дорогой в Усинск. Он оказался в числе задержанных красными и уже перешел на службу в РККА.
Про его дела Александр был наслышан. После урянхайских событий  Попов участвовал в войне с германцами. Командовал, и весьма успешно 55-м Сибирским стрелковым полком, за что был награжден Георгиевским оружием, был начальником штабов 14-й Сибирской стрелковой дивизии и 13-го армейского корпуса. После командовал 182-й пехотной дивизией, состоял при штабах Двинского и Петроградского военных округов. Дослужился до поста генерал-квартирмейстера штаба Западно-Сибирской отдельной  армии.
В сентябре 1918 года уволился от службы из-за болезни. Вновь стал под ружье с зачислением на службу в войска Колчака, был выбран Войсковым атаман Енисейского казачества и назначен главным начальником, чуть ли не губернатором, Усинско-Урянхайского края. Можно сказать, вернулся в свои родные и изученные места. Точнее сказать, хотел вернуться, но был захвачен партизанами. И вот перешел на службу к красным.

- Я ведь из казацкого сословия, сами знаете. Александр Христофорович. Вот меня и выбрали в Минусинске на 6-м Чрезвычайном съезде казаков атаманом войска, - поделился новостями на первой встрече в Красноярске  Виктор Попов.
- А что с бывшим атаманом Тялшинским случилось?
- Официально отправили на учебу в Академию генерального штаба
 - Ну что же. Вам и карты в руки. У вас академия уже позади.
- Наверное, слышали, Александр Христофорович,  как в Урянхае действовали мои войска? – спросил е Виктор Лукич.
- Слышал, слышал, Виктор Лукич. С урянхами у вас получалось лучше, чем со своими.
- Бросьте  Александр Христофорович так говорить. Люди мы хоть и православные, но военные. Опять же присяга и все такое прочее. Теперь понятно, что наше дело рухнуло, но жизнь продолжается и родине служить надо.

 -Я тоже так думаю. Вот решился продолжить службу, может,  еще на что сгожусь. 
 Просьба Чакирова попала на стол нужных людей, тут еще старый знакомый помог – Иннокентий Севастьянов, ныне представитель Советов. Он и раньше отличался революционными мыслями, потому как рос вместе с политкаторжанами и имел такого учителя как этнограф Феликс Кон, близкого к Ленину.  Выйдя на свободу, Иннокентий узнал о судьбе бывшего Усинского начальника и дал ему характеристику защитника бедных и обездоленных аратов Урянхая. Защитником бедных Александр себя не считал,  но то, что всегда старался быть справедливым и поступать по божески, как его учили родители  и отец  Порфирий в Свято-Никольской церкви в Карасубазаре,   это было правдой.
Решению  Александра служить новой власти, способствовал  призыв «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились». Его неоднократно прелюдно зачитывали: «В этот критический, исторический момент  нашей народной жизни, мы ваши старшие товарищи, обращаемся к вашим чувствам, любви и преданности к Родине и взываем с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их вам ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, ни жалея жизни, отстоять, во что бы то ни стало, дорогую нашу Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть и тогда наши потомки будут нас справедливо обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой русский народ и забыли матушку – Россию».

  Многие на  призыв откликнулись, и в их числе русские полководцы Зайончковский, Поливанов, Цуриков, о которых  ранее распространялись слухи, что они замучены в большевистских  застенках. Особенно обнадеживало Александра упоминание в их числе бывшего Верховного Главнокомандующего русской армии Алексея Алексеевича Брусилова.
Просьба Чакирова, для уяснения личности автора письма, была направлена из Москвы в Омскую Губчека, и сам он для разбирательства был туда этапирован.
Иннокентий Сафьянов к тому времени прибыл из  Красноярска в Урянхай. Там уже, от имени РСФСР, с представителями оккупационных отрядов Китая и Монголии вел переговоры уполномоченный Кашников. В его делегацию входили: начальник гарнизона села Усинского Рутес, председатель Усинского волосного ревкома Суслов, представитель Центросоюза Мозгалевский, председатель Комиссии по делам русских в Монголии Старков, а также представитель русско-монгольской продэкспедиции Скобеев. От Китая участвовал комиссар Ян Шичао; от Монголии князь Жамсаран, чиновники Лувсандаш-мэйрин и Нарийнорхи-залан, а также переводчик-секретарь Лувсаносор.

На переговорах обсуждались вопросы о мерах по обеспечению правопорядка в Урянхае как нейтральной зоне, налаживании в нем торговли, соблюдении интересов русского и тувинского населения. Китайский комиссар не имел принципиальных возражений против предложений Кашникова. Однако в условиях наплыва  белогвардейцев в  Монголию, верить в искренность заверений Ян Шичао было трудно.
Парадокс ситуации заключался в том, что урянхи тяготели к Монголии, а Монголия, находясь в лапах Китая, держала курс на Россию. Создалась, таким образом, запутанная обстановка. В этих условиях Кашников поддержал идею Сафьянова о возможности создания самостоятельного тувинского государства, что навсегда сняло бы пресловутый Урянхайский вопрос.
Из Омска Александр писал: «Дорогая Танюша, милые мои дети, папа ваш жив, здоров и чувствует себя хорошо. До этого было плохо, переболел тифом и пролежал в местном лазарете 17 суток.  Дело мое рассмотрено положительно. В ходе уяснения   моих данных подтверждено, что за мной нет грехов. Завтра выезжаю в Москву для решения вопроса поступления на службу. Скучаю и надеюсь на скорую встречу. Александр.

P.S. Не ожидал встретить здесь красноярского эсера Евгения Колосова, сподручного генерала Зиневича. Еще в феврале его сняли в в Омске с поезда Красноярск- Москва. Он ехал в столицу с целью ведения переговоров с Красной армией об образовании Восточно-Сибирского буферного государства. И вот вместо Москвы  Омская тюрьма. Познакомились. Он из семьи потомственных дворян Нерчинска Забайкальской области, имеет три курса Санкт-Петербургского университета. Меня спрашивали про него. Что знал рассказал, и то что он не участвовал в расстреле большевиков, тоже......».
Почему Чакирова направили в Москву? В Омске на этот счет имелись четкие инструкции, которые опирались на специальное Постановление Реввоенсовета по привлечению белых офицеров от 8 апреля 1920 года. Согласно ему, указанные офицеры подразделялись на пять групп: 1) офицеры-поляки, 2) генералы и офицеры Генштаба, 3) контрразведчики и полицейские чины, 4) кадровые обер-офицеры и офицеры из студентов, учителей и духовенства, а также юнкера, 5) офицеры военного времени, за исключением студентов, учителей и духовенства. Группы 1 и 4-ю надлежало отправлять в определенные приказом концлагеря для дальнейшего просмотра, причем за поляками рекомендовалось соблюдать «особо строжайший надзор». Пятую группу надлежало подвергнуть строгой фильтрации на месте и затем направить: «лояльных» — в трудармии, остальных — в места заключения для пленных первой и четвертой групп. Вторую и третью группы следовало направлять под конвоем в Москву в Особый отдел ВЧК. Телеграмма была подписана заместителем председателя ВЧК Вячеславом Менжинским, членом РВСР  Курским и управляющим делами Особого отдела ВЧК Ягодой. Александр попал в третью группу и надеялся на благополучный исход дела.
 
Вместе с ним попал и товарищ министра снабжения правительства Колчака Молодых Иннокентий, про которого он домой не написал.  Александр знал его заочно, и вот представилась возможность пообщаться на разборе дел в Омске. Этапировали их друг за другом.  Сближал Иркутск, откуда он был родом, торговые дела, приверженность общественным делам
- Был заводчиком, пытался совершенствовать экономику в Сибири, и вот все коту под хвост, обидно, - горевал Иннокентий.
- Да, радоваться нашему  положению не приходится, - соглашался Александр. - А может это к лучшему, как говорят в Китае.
- О чем это вы?- спросил Молодых.
- Есть у них такая притча. Однажды у бедного крестьянина убежала в степь лошадь. Узнав о несчастье зашел сосед  и высказал свое отношение к случившемуся.
- А может это к лучшему ответил ему приятель. И точно, прошло два дня и кобыла вернулась, да не одна, а с жеребцом.
- Ты как в воду смотрел, - обрадовался сосед,- как сказал, так и случилось.
- А может это к худшему, возразил в этот раз приятель.
- И снова предчувствие сработало. Сын решил объездить жеребца, свалился и поломал руки и ноги.

- Тут уж не просто несчастье, а самая настоящая беда. И снова крестьянин за свое:
- А может это к лучшему.
- Какое к лучшему, - возмущался сосед, - сын калекой, можно сказать остался, а он к лучшему.
- А тут война, всех молодых забрали и больше их никто не видел. А руки и ноги сына крестьянина поправились, кости срослись, тут тебе и работник, и наследник. Вот и думай после этого, что к лучшему, а что к худшему.
- Притча это хорошо, даже занимательно, - согласился Молодых, - да не про нас с вами. Мы попали в число тех, кого на войну забрали и кто не вернулся.
       На известном процессе членов колчаковского правительства Молодых осудили на принудительные работы сроком на 10 лет. Вплоть до осени он работал на тюремном огороде, а потом заболел и провел на больничной койке почти полгода. В июне 1921 - го его отправили агрономом в колонию при совхозе, расположенную в 20 верстах от Омска. К тому времени Иннокентий почти потерял зрение и чувствовал себя неважно, но крупные хозяйственники в городе не забывали, каким хорошим специалистом он был когда-то.

Из колонии ему помог выбраться земляк, занимавший тогда должность председателя губисполкома. Он устроил Иннокентия Александровича на должность заведующего отделом технического производства при губернском Совете народного хозяйства.
В июле 1922 года Молодых вторично арестовали. И снова допросы, непонятные обвинения. Бывшего гласного и еще семерых человек, проходящих с ним по одному делу, пытались уличить в контрреволюционной деятельности в составе организации «Промышленники». Однако, как позже напишут следователи, обвинение оказалось «не вполне доказанным", его тогда реабилитировали. Это будет спустя два года. А что сейчас?
Сейчас перед глазами Александра родная сердцу Москва. Пока доберешься от вокзала до нужного адреса, ноги протянешь. На улицах оживленное движение. На углу Театральной площади и Охотного ряда — импровизированный базар. Стоят женщины с бидонами молока, мужчины с небольшими корзинками овощей или картофеля, какой-то парень громко предлагает сливочное масло, другой торгует махоркой.
- Не плохо бы подкрепиться, да  и закурить не мешало бы, - размечтался Александр, и тут же себя одернул, - шагай давай, не расслабляйся.
Не центр столицы, а настоящая ярмарка: в одном месте из граммофона доносится популярная песенка пролетарского поэта Демьяна Бедного, в другом китайский иллюзионист собрал вокруг себя толпу зевак и показывает незамысловатые фокусы. 
-И тут китайцы, - удивился Александр.

Кругом рекламы и объявления. В Большом театре идет VIII Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов. Утверждают государственный план электрификации России (ГОЭЛРО).
Вот и предписанное учреждение. Вроде, дошел Александр до места, но доложиться, как положено не  пришлось. Болезнь его скрутила окончательно и он оказался на больничной койке. В то время болели и умирали многие. На Красной площади похоронили умершего в Москве от тифа председателя Коммунистической партии США Джона Рида и члена ЦК РКП(б) Инессу Арманд, скончавшуюся на Северном Кавказе от холеры.
Никто в столице, конечно, не ведал, что далеком Туране прошел X съезд трудящихся русской колонии в Урянхае. Форум принял решение о восстановлении советской власти в русских поселках. Там же была обозначена официальная позиция Кремля по отношению к Туве. Прибывший в край уполномоченный Сибирского революционного комитета РСФСР Иннокентий Сафьянов заявил: «В настоящее время Советское правительство считает Урянхай, как и прежде, самостоятельным и никаких видов на него не имеет».

На события в Урянхайском крае серьезное влияние оказывало то, что происходило в Монголии. Китай ликвидировал ее автономию, введя в Ургу свои войска. В октябре 1920 года в пределы Внешней Монголии вступила Азиатская дивизия барона  Унгерн фон Штернберга и взяла Ургу, изгнав китайские части. Ханом Великой Монголии был объявлен богдо-гэгэн, а командующим войсками Урянхая - атаман, полковник  Казанцев, имевший около двух тысяч кавалеристов.
В этих условиях Кремль принял решение о вводе контингента войск в Урянхайский край.  Вошли 352-й и 440-й полки РККА. Их политинструкторы сразу занялись  организацией революционных комитетов. Стоит отметить, что в самом Урянхае в это время действовал отряд корнета Шмакова. Он пытался захватить поселок Туран, однако был разбит. Чуть позже Шмаков сделал налет на село Верхнеусинское. Он хотел разоружить отряд пограничной охраны и захватить Сафьянова и командира отряда Романова, однако атака была отбита. Белым пришлось бежать.
Белые бежали и в Крыму. Как раз в это время мимо Карасубазара шли войска Врангеля. Шли терские казаки и бойцы Махно. Говорят, что атаман прокатился по городу на единственном экипаже, который сохранился после войны 1914 года и заменял в городе скорую помощь.

Александру написала сестра Вера: «Когда я в последний раз была  дома через Карасубазар шли и шли войска. Я еще не знала, что это войска генерала Врангеля, уходившие из Крыма. Впереди гарцевали на взмыленных конях казаки, проплыл матерчатый транспарант, укрепленный на повозке: "Бей жидов, спасай Россию!" И тут же:  "Всех жидов   не перебьешь и Россию не спасешь!", представляешь что тут творится. А местные караимы и есть эти самые жиды. Все попрятались, улицы обезлюдели....».
«А помнишь в Карасубазаре был дед по  прозвище Чопур, - продолжала она. -   С татарского, если ты  не забыл, означает нищий. Теперь его все тут называют доктором и он ездит на экипаже. Воевал, в плену был, а теперь вот доктором стал. На самом деле сапожник, а зовут доктором. Забавно.....
«Врангелевцы ушли, а вслед за ними пришел батька Махно, обманувший барона, которому обещал верно служить, а потом уж пришли к нам красные».
Красные теперь везде. Чакиров тоже решил стать красным, но болезнь, возникшая от голода и антисанитарии  в поездах, стала главной причиной последующей трагедии – Александра не стало 16 августа 1920 года.

Из свидетельства о смерти Первого коммунистического госпиталя, следовало, что Александр Чакиров был  похоронен на Лефортовском кладбище. Получалось, что путь его закончился рядом с училищем, где началась его военная служба. Круг замкнулся.
В это время провозгласили Танну-Тувинскую Народную Республику, и на политической карте Азии появилось еще одно суверенное государство.  Хурал новой республики принял Конституцию Республики Танну - Тува. В годовщину смерти Александра - 16 августа 1921 г. Всетувинский Учредительный Хурал решил вопрос о концессиях, предоставив право гражданам  Русской колонии осуществлять  разработку полезных ископаемых, вести лесные, рыбные и звериные промыслы на территории республики. Свершилось то, о чем так долго ратовал Иннокентий Сафьянов.
Однако успеха Иннокентий не почувствовал, потому, как  попал в опалу. Теперь на него накинулись свои партийцы, в частности, лидер большевиков Борис Шумяцкий из Иркутска, и Сафьянова, как бывшего представителя буржуазии, исключили из партии и лишили представительства Коминтерна в Туве. Вместо него прибыл Фальский. Он долгое время не мог наладить взаимоотношений ни с республиканским правительством, ни с тувинским населением. По всем волнующим их вопросам, тувинцы по-прежнему обращались к Cафьянову, просили его помощи и советов. Он направлял тувинцев к Фальскому, но они не шли к нему, говоря:
- Фальский новый человек, он народ наш не знает, за него всё делает его заместитель Павел Медведев, а  Медведев говорит много, а результатов от этого никаких нет!

Это сказывалось на поведении монголов и китайцев. Однажды в Верхне-Усинском случился конфликт. Местный волостной Совет изъял у китайца, приказчика Сергея Вазнера коня, опознанного жителем села Порфирием Ивановичем Ведеринковым, и  выдал о том ему расписку. Бумагу эту торговец взял, а спустя несколько дней вернулся  в сопровождении двух соплеменников потребовал вернуть коня. Получив отказ,  один из незваных гостей без всякого предупреждений выстрелил в упор в председателя Совета Цепелева и убил его наповал. Еще одного члена Совета — секретаря Бакулина — китайцы связали и увезли в Туву. В Туве у китайцев было свое начальство, да еще стоял военный отряд. Земляки из Поднебесной осмелели и начали свой характер показывать. Самое время отомстить за «прошлые обиды» и запугать русских обидчиков.