Рябчук

               



Он появился в нашем 9 «Б» классе, обычной Московской средней школы, вместе с началом последней учебной четверти 1982-го года. Он – это Рябчук.

Была, в Советские времена, такая добрая, или не очень,но таки традиция по продвижению «национальных» кадров в центральные органы власти. Так вот, отец Рябчука был какой-то «шишкой» местного значения в Закарпатье и его направили на повышение в Москву.
Был родитель вдов, сильно загружен по работе и сына своего Артема, еще в раннем детстве, отдал на воспитание бывшей теще, Артему – бабке значит, на отдаленный хутор. Родственница была уже весьма стара и поэтому, когда состоялся перевод в Москву, отцу пришлось взять наследника с собой.

Учителей, а через них и всех нас, директор школы предупредила, что Рябчук – «ребенок проблемный», но терпеть его придется не долго. По окончанию текущего учебного года, он будет переведен в другую, «элитную» школу по месту новой прописки. Почему этого не было сделано сразу, мне не ведомо.

И вот он появился. Длинный, худой, рыжеватый, усатый уже, старше нас года на полтора, значит - лет шестнадцати от роду, с огромным отложным расстегнутым воротом белой рубахи поверх форменного школьного пиджака и с... шикарной, с изогнутым мундштуком, курительной трубкой.
Собственно, трубка эта, вместе со всеми необходимыми для ее обслуживания принадлежностями и была его основным и единственным «аксессуаром». По-мимо нее, в мятой спортивной сумке Рябчука,на уроках присутствовали лишь одна тетрадь, на все случаи жизни и обгрызенный, плохо заточенный карандаш.

Обычный учебный день Рябчука выглядел следующим образом. Его, всегда без опозданий, подвозил к школе отец на новой белой «шестерке», он заходил в класс, одиноко усаживался на последнюю парту, доставал из сумки эту свою единственную тетрадь, карандаш, трубку, разбирал ее и... начинал чистить. Запах в классе, при этом, становился соответствующим. На переменах он курил, вместе с нашей местной шпаной, в дальнем углу школьного двора, затем шел на следующий урок, доставал знаменитую тетрадь, в которой иногда чертил какие-то каракули и что-то рисовал, бормоча себе под нос на плохо понятной нам мове, потом вновь принимался за свою трубку и все повторялось на круги своя.
После уроков, он до вечера болтался по району, потом приезжал отец на «шестерке», забирал сына и они уезжали куда-то в центр. И так изо дня в день. Москвы, метро Рябчук абсолютно не знал и добраться самостоятельно до дома, видимо, просто не мог.

Иногда, на уроках, учителя пытались его что-то спросить, а некоторые выгоняли, за невыносимый запах от трубки, из класса. Если выгоняли, Рябчук молча собирал свои пожитки и уходил на двор курить, если спрашивали – либо ссылался на слабое знание русского языка, либо нес какую-то ахинею, абсолютно невпопад. Было вообще не понятно, где он до нас учился, да и учился ли вообще. Так что, памятуя наказ директора и не забывая про «партийную» дисциплину, скоро от него все учителя отстали и старались вообще не замечать. Ну, сидит он на своей задней парте и пусть сидит.

Среди нас, школяров, Рябчук тоже был изгоем. Отношения, за годы совместной учебы, у всех уже давно сложились и непонятный, странный парень был здесь, однозначно, лишним. Он это, видимо, понимал и в друзья не напрашивался.
Даже местная школьная шпана, к которой, каюсь, я имел некоторое отношение, новенького не слишком жаловала. Да, мы охотно угощались щедро раздаваемым Рябчуком самосадным трубочным табачком, пытались делать из него примитивные газетные самокрутки, все вместе потом смеялись над нашими неумелыми экспериментами, но вот говорить потом, было больше совсем не о чем. Нет, «западенец» не был дебилом. Больше всего этот парень напоминал некое дикое животное, недавно пойманное в свободных «прериях» и насильно, быстро - самолетом доставленное в зоопарк огромного мегаполиса, для него абсолютно чуждого, непонятного и от того враждебного. А еще пацанов раздражало то, что хозяин никогда не давал никому покурить свою красивую, гнутую трубку, обрезая коротко:
- Не могу, память…
Мы, даже, как-то подрались из-за этого. Но, бойцом Рябчук оказался крепким и от него отстали. И здесь отстали.

Как-то, на уроке алгебры, наша внешне строгая, но, на деле – добрейшая училка Валентина Алексеевна не выдержала. Она подошла к Рябчуку и молча встала рядом с его партой. Рябчук, тоже молча, сгреб свое добро в сумку и собрался было уходить, решив, что его выгоняют. Но, Валентина Алексеевна жестом остановила его.
- Артем, не ужели ты не понимаешь, что курить – вредно для твоего здоровья! Ты, ведь, еще такой молодой, тебе жить долго надо, учиться!
Рябчук свалился обратно на стул, трубка с грохотом выпала у него из рук, нижняя губа отвисла, а в глазах появилось такое неподдельное удивление, что стало ясно – НИКТО и НИКОГДА ему такого еще не говорил!
Потом он непривычно ровно сел за парту, трубку убрал, открыл свою тетрадь, подточил зубами карандаш и стал старательно срисовывать начертанные мелом на доске красивые, но непонятные ему формулы.
С тех пор и до конца своего пребывания в стенах нашей школы, на уроках алгебры и геометрии, которые вела Валентина Алексеевна, он вел себя только так.

В следующем учебном году, как и было обещано, Рябчук в нашем классе не появился и я, разумеется, не знаю, как сложилась его судьба. Пережил ли он восьмидесятые и девяностые, многочисленные Украинские «майданы», АТО, вернулся ли в свое Закарпатье.
А может быть, он возглавляет какой-нибудь департамент образования в Незалежной? Главное, чтобы против Новороссии, а значит и против нас, не воевал. Жизни ему желаю, как Валентина Алексеевна хотела - долгой,ведь все мы люди.

Она же, училка наша, слава Богу и сегодня в здравии. Только уж - совсем старенькая...