Русская тройка и знаменитые американцы Beastie boy

 
                Моей 14-летней дочке очень хотелось на “Beastie boys” – концерт модных американских артистов. Она умоляла в одну душу съездить туда на машине, заигрывая стишком из далёкого детства в России:
— А то, чего требует дочка, должно быть исполнено. Точка!
Я постепенно смягчалась:
— Это на этих американских парнишек со спущенными джинсами, что на плакатах в твоей киндэрциммэр?
— Да, мама, на этих. Пожалуйста... Я билеты с трудом достала. Это же самый клёвый  ансамбль в мире!
— Нет такого слова «клёвый» в русском языке! Чтобы больше я его не слышала.
— О, кей! Не услышишь…
— «Окея» тоже нет.
— А «киндерциммер» есть?
— И его нет. Ладно. На концерт, так на концерт. Зови подружек, поехали!
— Ура-а! – Захлопала в ладоши и запрыгала дочка. –  Я увижу Ника! Представляешь, живого Ника?! Я сочинила ему письмо на английском и купила игрушку на счастье…
— Сколько будем брать подружек?
— Подружка всего одна, но с ней большой медведь, мягкая игрушка.
— Тоже для Ника? Подарок на счастье?
— Нет, для Анджея.

                Втиснули украинскую подругу с её медведищем в салон, в багажник не поместился, включили кассету с песнями «Бэкстрит бойса» и тронулись в путь-дорожку в город Хэрнэ к ледовому стадиону. Прибыли за два часа до начала концерта. Оказалось, что поздновато. Там уже стояли толпы горячих поклонников. Некоторые девочки ещё с вечера «загорают». За такую преданную любовь к звёздам фанаток пропустили поближе, за решётчатые ворота. «Бедненькие! Какие же вы измученные, – невольно им посочувствовала, – всю ночь на асфальте». Рядом стояли бутылочки с водой, фантой, валялись огрызки, конфетные обёртки… Чем-то напоминают мартышек в клетке.

                Мы втроём примкнули к хвосту очереди. Жаркий день катился к закату, стояла удушающая жара. Толпа подростков давила и вопила, бросалась пустыми пластиковыми бутылками. Каждые 20 минут спасатели «орошали» молодёжь водой из шлангов. «Эй, старуха, ты что здесь делаешь?», «Убери свою толстую задницу?!» – хулиганили малолетки за моей спиной. Обидно, я  всё ещё считала себя женщиной бальзаковского возраста.
— Ах, так? В носу у них не кругло! Девчонки, давайте постараемся! – предложила я. – Будем не стоять, а действовать.
Хитрыми маневрами сбоку, скраешку  мы активно продвигались всё ближе и ближе к заветной цели.
— Посмотрите, «Русская тройка» уже впереди, – возмущались позади нас.
«Куда им за нами угнаться с моим бесценным опытом борьбы в очередях за  дефицитом, а также в Московском метрополитене в часы пик», – торжествовала я.

                Шеренги жаждущих попасть на концерт редели: санитары вытаскивали из толпы одну за другой девочек, бледненьких, задыхающихся от жары, как рыбки на суше. На поясе у всех болталась мягкая игрушка, вероятно, каждая мечтала вручить её лично любимому кумиру… Обморочным, с виду умирающим поклонницам, крепкие ребята в белых халатах писали порядковый номер жирным фломастером на ладони и бегом уносили в здание ледового стадиона на носилках. Без четверти восемь решётчатые ворота неожиданно раздвинулись. Моя девочка оказалась в тот момент на поручне-трубе верхом, как на коне. Её правый босоножек на высокой платформе унёсся с пробегавшей мимо толпой. Дочь тоже ринулась вместе со всеми вперёд в левом, прихрамывая на правую ногу. К счастью, спасатель догнал её и вручил утерянный босоножек.

                Громкоговоритель объявлял: «В целях безопасности усаживайтесь сразу на пол перед сценой. Усаживайтесь! Усаживайтесь! Зэтцэн зи, биттэ!» Хотя у нас были отличные места в первом ряду по левой трибуне, девчонки плюхнулись на деревянный настил, покрывавший лёд, поближе к сцене. Снизу тянуло холодом, как из кондиционера. Как заботливая мать, я подстелила дочке свою сумочку, а сама отправилась на место, указанное в билете и стала созерцать публику. Жестами мои девчонки изображали, что умирают от жажды, показывая в сторону автомата с напитками. Я показала, чтобы перебросили деньги из моей сумочки по воздуху. Кошелёк вертолётом пролетел над зрителями, расположившимися на полу цыганским табором, рассыпая дойче марки и доллары, как рекламные листовки. Немецкие марки мне вернули, а вот американскую «зелень», вероятно, молодёжь разобрала на сувениры. В память о концерте!

                Наконец погас свет в зале и на задымлённую сцену вышли пятеро в зелёных скафандрах! Зал взвыл сиреной, по-зверски ревел, рыдал, надрывно кричал и аплодировал. Потом слегка примолк: начался снегопад из мягких игрушек. Их перебрасывали с задних рядов вперёд, к сцене, из рук в руки под красивую, нежную мелодию «Естедэй». Зелёные космонавты постепенно пятились в глубь сцены, а на первом плане появились парни с мётлами: сгребали игрушки, запихивали в мешки зверюшек, подружкиного великана медведя –  туда же. Семь, восемь, десять, пятнадцать, – я даже потеряла счёт мешкам."Данкэ шён за подарки, певцы передаривают их в ближайший детский сад", – объявил в микрофон один из уборщиков. После чего «зелёные» надрывно завыли по-американски вместе с неистово орущей публикой. Этот сущий ад продолжался целых два часа.

                Но, оказывается, это были ещё не те американцы… Пятёрка настоящих, всамделишных, ворвалась на сцену, как вихрь, ровно в 22 часа по европейскому времени. Раздался визжащий вой громче милицейской сирены, засверкали молнии-вспышки фотоаппаратов, поднялся лес рук в воздухе, девчонки громоздились на плечи своим парням, слышались истеричные крики и рыдания со всех сторон, забегали санитары с носилками. Все подхватились со своих мест, в том числе и я. Музыки, пения слышно не было, только вопли и аплодисменты. Я заткнула пальцами уши, сердце учащённо билось. Решила присесть, чтобы успокоиться, оглядеться, поискать глазами своих девчонок. Но не тут-то было! На моём сиденье уже стоял парень, орал и дирижировал. На остальных сидячих местах – то же самое. Вконец растерянную, меня  охватило смятение и тревога: своей дочки я не видела внизу в толпе. Какое уж тут эстетическое наслаждение? Стоя считала минуты до конца американского шоу с заткнутыми ушами…

                Наконец-то, в двенадцать часов ночи  мучения мои  закончились. Стало тихо, зажёгся свет в зале, усталые зрители разбредались медленно, как коровы с водопоя. Я побежала к тому месту, где оставила дочь, но увидев лишь свою растоптанную сумочку, ужаснулась. «О Боже! Кошмар! Пудреница от «Шанель», помада от «Ив сан Лорен», разлившиеся французские духи Гуччи-2», их не достать даже в Дюссельдорфе на Королевской аллее моды. Кто-то от души потанцевал на моей  косметике… Сплошные убытки, чёрт, возьми!» – подумала я, вконец расстроенная.

                Рядом стояла дочь с видом умирающего Лебедя: с размазанными ресницами, слипшимися, мокрыми волосами, в порванных колготках и босоножком в руке. Она молча показала мне ладошку с надписью оранжевым фломастером: «399» и еле-еле просипела сорвавшимся голосом: «Я опрокинулась в обморок понарошку, чтобы за сценой увидеть Ника. Моя мечта сбылась: отдала ему письмо, а он меня поцеловал». Подошла и подружка, тоже не в лучшем виде.

На фото: Акварель автора 50х60см.