Гл. 20 Зелёнка

XX. ЗЕЛЁНКА

                1
          Когда в разгар полярной зимы в казарме снимают отопительные батареи для ремонта, не мудрено и заболеть. В этом случае существуют как минимум два возможных варианта действий командира: первый – лечить людей в санчасти как минимум, а вместо заболевших прикомандировывать матросов с других экипажей, и второй – просто смазывать больным рот  раствором бриллиантовой зелени. Здесь, представляется важным отметить, что первый вариант предложил Дербенёв, а второй  –командир лодки капитан второго ранга Бискетов.
И если бы это предложение было высказано один на один в частной, так сказать, беседе, то Дербенёв, скорее всего, воспринял бы его как шутку, но, к сожалению, оно – предложение командира  –должно было обрести форму письменного приказа, который предстояло подготовить именно Дербенёву.
 — Прошу уточнить, товарищ командир, — Дербенёв,  настроенный отстаивать своё мнение, встал на совещании офицеров  и обратился к Бискетову: — Так и писать в приказе: «корабельному врачу смазать всем больным ОРЗ,  в том числе с симптомами  воспаления лёгких, рот зелёнкой, чтобы к восьми ноль-ноль завтрашних суток они были здоровы и смогли выйти в море на отработку курсовой задачи Л-2»,  а рапорт  в адрес командира дивизии о прикомандировании личного состава не готовить?
— Вы правильно поняли, товарищ старший помощник! — подтвердил своё решение командир.
— Но ведь это абсурд.  В связи с чем прошу избавить меня от участия в затеянном вами цирке.
— Нет уж, выполняйте приказание, Александр Николаевич! — настаивал командир, хотя видел, как среди офицеров прокатился смешок, сопровождаемый характерным покручиванием пальцем у виска…
 — Можете меня отстранить от должности и даже  представить к снятию с неё, но выполнять  приказ, противоречащий здравому смыслу, я не буду, а вот рапорт о прикомандировании напишу немедленно, иначе в море мы точно не выйдем  ни завтра, ни после…— разгорячившийся словно самовар старпом сел на своё место, а в полемику с командиром вступил корабельный врач.
В разгар ожесточённых споров о методах лечения экипажа и способах выхода из ситуации на совещание прибыл заместитель командира седьмой дивизии подводных лодок капитан первого ранга Катаев. Интеллигент по воспитанию и образованию, умница от природы, настоящий моряк-подводник по морской выучке, Катаев, к сожалению для Дербенёва, совсем недавно был представлен командованием к увольнению в запас как выслуживший установленный законом срок и не представляющий перспективы в будущем дивизии…
— Степан Васильевич, перспективному пенсионеру хотелось бы знать, ваш корабль планирует завтра выход в море или нет? — спросил офицер вышестоящего штаба.
 — Вообще-то в плане мы есть, но добрая треть экипажа по состоянию здоровья не готова выполнить этот самый план.
— И что вы предполагаете предпринять, товарищ командир? — Катаев, не привыкший за годы службы к пространственным ответам, ожидал получить вполне конкретный ответ и поэтому  подошёл ближе к Бискетову, но вместо этого услышал притчу.
— Вас, русских не понять. То вы среди зимы асфальт стелете в снег и лужи, то  в разгар полярной стужи батареи в казармах снимаете и котельные ремонтируете. А крайний всегда командир Бискетов, матросы которого спят в шинелях не расстилая постели  и укрываются матрацами…
— Я подготовил рапорт о прикомандировании личного состава   Б-68 на предстоящий выход, — видя, что разговор не обрёл конкретики, вклинился Дербенёв.
— Где он? Давайте я его доложу командиру дивизии, — согласился Катаев.
 — Этот рапорт направлен час назад телеграммой ЗАС, а вот его подлинник,  подписанный командиром, — Дербенёв вручил документ заместителю командира дивизии.
— Тогда до завтра. — заторопился офицер штаба, — я ведь старшим иду с вами, кстати, там  в коридоре командира дожидаются какие-то офицеры и мичманы, говорят прибыли с Балтики. Вы бы, господа хорошие, приняли их да на довольствие поставили, а то нехорошо получается как-то!
 — Разберись, Александр Николаевич и распорядись!  — приказал Бискетов  старпому, а сам остался продолжать совещание. —Да, чуть не забыл, вот  телеграмма комдива со списком новых членов экипажа.

                2
           Внимательно изучив телеграмму от Борковского, Дербенёв с радостью отметил, что комдив сдержал слово, хоть и проклинал тот день, когда разрешил Дербенёву выступить перед офицерами и мичманами соединения. Однажды в телефонном разговоре Борковский заметил, что после этого выступления в кабинет кадровика выстроилась очередь «как в мавзолей»,  а от желающих попасть на лодку к Дербенёву нет отбоя…
Среди прибывших были два старослужащих мичмана с легендарным прошлым: это старшина команды гидроакустиков Григорий Александрович Ковбасюк,  знакомый Дербенёву ещё с лейтенантских времён, и старшина команды снабжения Александр Сергеевич Шершенков, способный по своему опыту легко заменить и боцмана, и даже старшину команды торпедистов. Были в списке и два молодых мичмана, которым ещё только предстояло обрести «знаменитость»: это старшина команды электриков мичман Левкович и старшина команды мотористов мичман Кондратенко. Но больше всего Дербенёва заинтересовала фамилия младшего штурмана, значившаяся не в телеграмме, а в приказе командира части, где говорилось о возвращении из очередного отпуска за прошлый год командира ЭНГ лейтенанта Александра Владимировича Бабича.
«Если это тот Бабич, о котором я подумал, то, значит, судьба снова сводит меня с этой семьёй, на сей раз через поколение». — подумал Дербенёв.
Когда-то давно, ещё в абитуриентский период, старшиной роты у Дербенёва был замечательный человек и прекрасный моряк  – старший мичман Владимир Леонтьевич Бабич. Знакомство с которым светлым и каким-то очень родным воспоминанием осталось у Александра на всю жизнь. Все пять лет учёбы в КВВМКУ им С. М. Кирова Дербенёв и его товарищи поддерживали отношения с семьёй Владимира Леонтьевича. Дербенёв хорошо помнил, что в этой семье росли двое сыновей, тогда ещё совсем мальцов, но какова их судьба и жизненный выбор, он, конечно же знать не мог. А ещё Дербенёв помнил, что его «крестником», которого он – курсант четвёртого курса – когда-то вытащил из воды у мыса Султан, на шлюпочной базе училища, был именно Александр Бабич…
В дверь постучали, Дербенёв пытаясь повторить сцену из фильма «Офицеры», умышленно отвернулся к окну.
— Разрешите? — голос офицера, вошедшего в кабинет старпома, показался Дербенёву незнакомым.
— Валяй! — картинно произнёс Дербенёв, оборачиваясь.
 В кабинет вошёл стройный, выше среднего роста светловолосый и голубоглазый офицер. Природная скромность просачивалась через вмиг покрасневшие щёки. Отцовской хитринки и одновременно открытости в офицере на первый взгляд было мало, а вот удивительное сходство с материнской красотой и скромностью заставило Дербенёва улыбнуться.
— Не узнал, «крестник»? — спросил у вошедшего лейтенанта Дербенёв.
 — Нет, не узнал, хотя фамилия знакома ещё с детства. Отец иногда во время воспоминаний о прошлом, о былом частенько её озвучивал. Правда, лично у меня в памяти остались фамилии других курсантов, какого-то француза Папеллё и украинца Супряги. Наверное, потому что они довольно часто бывали у нас дома…
— Родители живы? — поинтересовался Дербенёв.
— Живы, слава богу!
— Будешь звонить, привет передавай, особенно бате, а пока располагайся, размещайся в казарме, других вариантов на сегодня не имею. Я тоже здесь живу. Вместе с матросами мёрзну, зато ближе к народу, как говорит замполит. Завтра планируем выйти в море, погоду, правда, не обещают, но будем готовиться!
 
                3
            В обеденный перерыв Дербенёв совершенно случайно встретил командира подводной лодки Геннадия Лячина, с которым впервые познакомился ещё в Лиепае больше года назад.
— А что Балтика у нас на Северах делает? — поинтересовался Геннадий, сразу узнав Дербенёва.
— Служит Балтика с июля месяца прошлого года, как пудель, конца и края нет. Обещали, что на пару месяцев отправляют в командировку, а на сегодня выходит, как бы на пару лет не заторчать! Ничего не ясно. Всё сокращают, всех разгоняют…
— Так ты где служишь? — снова поинтересовался Лячин.
— Старпомом на 177-й. Никак в командиры не выбьюсь.
— На 177-й? Я там тоже старпомил, но это было пять лет назад. Сложный сегодня там экипаж, да и Степан не подарок.
— А вы как? — спросил Дербенёв, уходя от темы обсуждения командира. — Сбылась надежда уйти на атомоходы?
— Да как будто наклёвывается вариант с назначением на К-119, но, правда, пока только старпомом.
— Почему так? — удивился Дербенёв.
— Потому что это, брат, совсем другая техника. Это проект 949А – передовое слово человеческой мысли. Что бы такой командовать, ещё поучиться надо…
 —  А учиться хозяйствовать не надо? Или у вас здесь самородок на самородке? — возмутился Дербенёв, вспомнив об отсутствии тепла в казарме.
— Ты о чём это, балтиец?  — не понял возмущения Геннадий.
         — Да это так, о своём… — махнул рукой Дербенёв. — Какую, интересно, надо окончить академию, чтобы среди зимы да в Заполярье отключить отопление в казармах, где проживают люди?
— Заметь, и не только в казармах, — поддержал балтийского коллегу Лячин. — Ты что, думаешь, в квартирах картина иная? Я давно масляный радиатор в полстены соорудил вместо штатных батарей. Иначе вымерзли бы давным-давно, как те мамонты…
  — Хорошо, сегодня на пекарне договорился бойцов помыть в душе, а сам пойду к доктору в посёлок вечерком,  тоже косточки погрею под тёплой водичкой, у него титан, — совсем безрадостно высказался Дербенёв, продолжая повествование о своём, наболевшем.
Ближе к двадцати трём часам, закончив помывку и лёгкие «постирушки», Дербенёв поблагодарил хозяев за гостеприимство и собрался выходить.
    — А «на ход ноги»? — поинтересовался доктор Селюков, поднося старшему помощнику на подносе рюмку водки и солёный огурчик.
— Хватит вам уже! То «по стременной», то «на ход ноги», — не согласилась с предложением супруга жена корабельного врача. — Человеку ещё в посёлок шлёпать, а после твоей «стременной» по пути и окоченеть можно…
Выйдя в морозную ночь, Александр невольно залюбовался северным сиянием, его сполохи гирляндами и целыми рядами, похожими на разноцветные занавески, свисали откуда-то сверху до самых сопок.
«Надо поторапливаться, мороз заметно крепчает! — подумал Дербенёв, начиная свой путь. — Да и зима в этот год выпала какая-то чересчур колючая, насквозь пробирает. Хотя какая она здесь обычно, я знать, конечно, не могу».  — «Это точно!» — согласился внутренний голос.
Выйдя к губе Урица и поравнявшись с госпиталем, который находился слева на сопке, Дербенёв каким-то внутренним чутьём ощутил, что за ним кто-то наблюдает со стороны… Всмотревшись в кромешный мрак ночи, подсвечиваемый полярными сполохами, Александр услышал странные «бухающие звуки», доносившиеся с моря. Присмотревшись внимательнее, он не без удивления, если не сказать ошеломления, обнаружил белоснежного  охотника.
Хозяин полярной пустыни, выпрямляясь во весь рост, сначала поднимался на задние лапы, а потом с силой припадал на передние, ударяя ими по льду вокруг лунки, тёмным пятном зияющей на белом покрывале  льда.  Тщетно пытаясь выгнать из лунки, где ещё днём местные рыбаки ловили рыбу, притаившуюся добычу, медведь что-то учуял и, поднявшись на задние лапы, замер. Осмотревшись по сторонам, он стал водить носом и принюхиваться.
Днём, когда лунка была свободной и через неё тюлени выползали на лёд подышать воздухом, медведь, очевидно, заметил бездомных  собак, гонявших «отдыхающих» лежебок. Теперь же, под покровом ночи, сам вышел на охоту, но лунка замёрзла и тюлени вполне безопасно собирались под тонким льдом «поглазеть» на небо, а медведю это, естественно, не нравилось… Как, впрочем, не нравился ему и странный запах, пробивавшийся сквозь ветер.
Однажды, когда старый медведь был ещё маленьким медвежонком, он видел, как существа с таким же запахом, вооружённые странными палками, изрыгающими огонь и грохот, убивали молодь тюленя и сдирали с «бельков» шкуру, мясо при этом оставляли на снегу. С тех пор медведь побаивался этих ходящих на задних лапах существ, ему также не нравился их запах, хотя кровавый пир для его семьи тогда и выдался на славу.  Не нравилось и Александру, что охотник, пришедший сюда невесть откуда за одной добычей, вдруг учуял другую…
Дербенёв, беспечно «скрипевший» по снежному насту своими ботинками весь путь от дома, где наливают «на ход ноги», теперь остановился под сопкой и замер.
«Какой чёрт меня дёрнул эту «стременную» пить да «на посошок» освежаться? Сейчас учует мишка, откуда запашок прёт, ох и освежует он  тушку мою, — Подумал Александр, осматриваясь по сторонам. — Сопка возле которой я стою, высокая и скользкая, на неё не взобраться, а вот отступив метров двадцать назад, можно попытаться по лестнице подняться на другую, на которой стоит госпиталь, если успею конечно…».
«Успеешь, обязательно успеешь! — согласился внутренний голос. — До мишки метров двести пятьдесят, а до спасительной лестницы около ста. Жить то хочется?! Значит успеешь!»
 Как заправский охотник, Дербенёв тоже повёл носом и, подняв вверх намоченный во рту палец, попытался определить, откуда дует ветер.
К счастью, ветер дул с залива, то есть от медведя, но поскольку это был свежий ветер, он отражался от сопки и возвращался обратно. Вот тогда старый охотник и улавливал запах человечины, но определить, откуда она так сладко «манит», не мог. Это и спасало сейчас несчастную жертву, почти окоченевшую под сопкой.
Не определив источник знакомого запаха, медведь принялся осматривать другие, ещё не проверенные лунки, а Дербенёв пользуясь случаем внезапной потери интереса к его персоне, сначала тихо-тихо и медленно-медленно выбрался из-за сопки, а потом так прибавил ходу, что только пятки сверкали до самой казармы. Куда только скрип подевался?