Глава 22. Полёт и конец Нямняма

Назад, Глава 21. Маятник остановился. Последний разбег: http://www.proza.ru/2018/04/01/1481


                – Что случилось с парнем в смешной шляпе?
                – Хотел бы я знать, Роджер, – ответил Шкипер, – хоте-ел бы я зна-ать...
                Пингвины Мадагаскара, Привидение в зоопарке

                ...Они прощают даже Аргентине...
                ЧайФ, Аргентина – Ямайка


     И опять наступил такой момент, когда хочется, закрыв глаза, сделать несуществующим происходящее или, уснув, проснуться тогда, когда уже всё свершится... Но нет, сон бежит от век и глаз, – да и происходящее где наиболее происходит? Не там ли как раз, куда входят, затворив слух и закрыв глаза, – перед лицом не этих ли именно времён, пространств и событий становится сошедший в эти сумрачные глубины, тонкие дном?..
     Да, можно это спросить. Но вот ответ... И, думаю, у Бобриэли не было времени не только на слушание ответа, но и на самый вопрос его б не достало. Вся сама она была теперь как единый немой вопрос. Хотя... что значит «немой»? Нет, она уже нисколько не скрывала ни шагов своих, ни возгласов, ни дыханья. Наступало иное время, – то, когда происходят открытия.
     Когда она оказалась опять на указанном Ремисой месте, сил, кажется, было ещё много. Бежала она быстро, преследователи отстали на достаточное расстояние.
     – Так-так, – сказала она, гладя на землю и камень Нямнямского дна. – Ты говоришь, что ты, значит, камень, да? Ну, а я тогда Бобриана, и мой дядя смог бы в два счёта...
     Закрыв глаза, она несколько раз глубоко вздохнула. И потом открыв их, принялась решительно грызть пол. Вот теперь можно было понять, для чего Ремиса прогнала через эти места всё огромное стадо преследователей, – поверхность дна была вся исчерчена и избита выпущенными когтями преследователей. И они ведь, преследуя и пытаясь ускорить ход именно здесь, на открытом пространстве, лишь углубляли те повреждения. Теперь Бобриэли было за что зацепиться.
     Выбрав небольшую лунку, она подняла голову и, замерев, прислушалась. Кажется, шаги далеко... И – опять обратилась к земле. Да, камень, конечно брался, поддаваясь алмазным Бобрианским резцам, но всё же... Разве может хватить у неё времени, чтобы... Она опять подняла голову и оценивающе огляделась. Шаги звучали гораздо ближе, уже стали слышны и раздельные голоса, не просто шум.
     – Ещё один круг и опять вернуться... – пробормотала она себе.
     Нет. Покачав головой, вновь метнулась в свой окопчик. Камень брался, голос и шаги приближались, и Река уже, кажется, так близко, но было явно, что ей не успеть. И всё же она продолжала.
     Удивительно, но шум приближающихся остановился. То есть нет, он был, он даже стал громче, но как-то... всё оставался там, в не очень далёком далеке. По любым расчётам преследователи должны были уже её настигнуть, но они непонятно почему оставались там... Да где ж это в самом деле? Бобриэль, подняв голову, прислушалась. И вдруг отчётливо услышала крик Хима Джокинса:
     – ...аные морды... огда ни тепе... не пройдёте...
     Из глаз у неё брызнули слёзы. Это её друзья заградили им ход! И она с утроенной силой бросилась грызть землю. Но даже это, как она всё ясней и яснее слышала, не могло им помочь. Она не успевала. Они слышали, они знали, что здесь им нужна вода, всем им, заключённым. Вот этой, Великой Реки, которая кроется тут, под полом. Вода, которая, омыв всё внутреннее пространство, возродит всех иссохших, обращённых в камень и пыль. Вот этой, Великой Реки... Она плакала уже от бессилья. Заслон был прорван, на стенах колодца замелькали тени бегущих.
     – Да что же может сделать так, чтобы ты при... – воскликнула Бобриэль, ударив кулаками о землю.
     И тут её по затылку щёлкнул камень, словно в ответ. Небольшой такой камешек, щёлкнул совсем не больно. Потом ещё один, рядом с правой рукой. Она подняла голову... И вскрикнула от радости: там, несколькими ярусами выше, виднелись на краю какого-то хода Бобриальтер и Бобриэстер! Жестами они говорили ей: уходи! Она отрицательно покачала головой и хотела вновь взяться за свой труд, но Бобриальтер, подняв, угрожающе показал ей камень гораздо больших размеров. Неужели бросит? Заметив, что она смотрит, он бросил его. Бобриана, выскочив из своего забоя, отбежала к стене. Камень точно ударился в лунку! И выскочил обратно. Ничего похожего на пролом.
     Но дальше сверху полетели камни ещё крупнее. Они падали и падали, пока наконец не стали мешать друг другу. И Бобриэль, на мгновенье выскочив к пробоине, схватила и оттащила один, особенно крупный к выходу из галереи, откуда казались на стенах колодца тени. Здесь она оставила и свой рюкзак. Потом она принесла ещё один камень. И ещё, ещё и ещё. Так они и трудились – одни бросают, другая оттаскивает. И не было никакой возможности предугадать, как полетит камень, как побежит Бобриана, не было на то и времени. Они видели, как падающие камни оставляют в полу выбоины и выбоинки, образуют в нём трещинки и даже трещины, но и сами разлетаются на куски.
     И вдруг каменный дождь перестал. Видно, кончились камни! Она опять подняла голову и ахнула: так вот было в чём дело! Так вот почему те, кто гнался за нею и кого пытались остановить её друзья, так и не вышли сюда, в колодец! Они решили схватить вначале Бобриальтера с Бобриэстер, остановить их каменный дождь. Да и в самом деле – как входить сюда, на дно колодца, когда сверху валятся эти совсем не маленькие камни? И теперь Бобриальтер и Бобриэстер, спрыгнув со своего утёса, парили в воздухе. Видимо, они заметили приближающихся только в самый последний момент и им ничего больше не оставалось, как прыгнуть вниз.
     – Да когда же ты наконец откроешься! – крикнула Бобриэль, впрыгнув в свой раскоп и расшвыривая осколки камней, чтобы добраться до самаго камня пола.
Расшвыряв, она быстро взглянула вверх – два бобра всё так же парили в потоках воздуха, постепенно снижаясь.
     – Стоп, – сказала она; глаза её расширились. – Но это же значит... что откуда-то эти потоки сюда пришли! – и она бросилась, грызть, скрести когтями, расширять эти трещинки и трещины.
     Через созданную Бобриэлью маленькую баррикаду лезли уже клааши. И тут несколько трещин соединились в её руках в каменную плиту! И она смогла подцепить её. Она поднималась медленно, отдираясь от пола со своей каменной плотью, словно приржавевший от времени люк. Бобры, заметив открывающийся ход, сложили руки и ноги и оставшийся путь не планировали, а падали. Бобриэстер смогла приземлиться относительно удачно и сразу вскочила, устрашающе обнажив резцы в сторону лезущих к ним клаашам. Те, на миг замерев, усмехнулись и продолжили движение.
     Но вот Бобриальтеру повезло меньше. Заметив, что падает на Бобриэль, он сделал в воздухе какой-то кульбит и смог упасть рядом, не тронув её. Но там была куча камней. Он вскрикнул от удара, отлетев на несколько шагов в сторону. С трудом поднявшись, он тоже обнажил свои резцы. Клааши же, ухмыляясь шли на них цепью, пригнувшись, приготовившись к прыжку.
     Но Бобриэль не стала этого дожидаться, – схватив Бобриальтера и Бобриэстер за ноги, она стянула их к открывшему пролому. Там, в глубине шумела вода, благоухала её летящая влага... И клааши бросились. Ни секунды больше не ожидая, Бобриэль столкнула друзей вниз и, выскочив на бруствер, обнажила резцы. И её можно понять: кто знает, насколько там, в открывшемся им пространстве удобен отход. Какова текущая там река, насколько она близко, легко ли по ней можно уйти от преследования – всего этого невозможно было теперь распознать. И Бобриальтер ранен, он не сможет долго обороняться, да и там, внизу ему тоже наверняка понадобится помощь... Они лишь успели крикнуть что-то на прощанье друг другу.
     Клааши замедлили ход. Слишком уж решителен и грозен был теперь весь её вид. Она защищала самое дорогое. Пауза длилась, и Бобриэль тоже ждала, прислушиваясь, не придёт ли снизу какой сигнал, не сообщат ли её друзья, что путь открыт и свободен... И тут плита, с таким трудом поднятая и отваленная ею, съехала вновь в привычную свою ложбину и, краем ударив ей в бок, стала на прежнее место! Бобриэль отлетела в сторону и, трижды перекувырнувшись через себя, вскочила. И, вскрикнув от боли, вновь села на землю, схватившись за бок. Клааши выпрямились и приняв вальяжный и несколько ленивый вид, смело пошли к ней.
     Это ей и помогло. Они были не готовы к тому, что она так быстро умеет вскакивать и бежать, да ещё притом верно выдерживая направление, держа, что называется, нос по ветру. Не знали они, что в училище вожжевания... Вот только что была она перед ними, сидела, держась за отбитый и разодранный бок – и вот уже мчится что есть сил, удирая ближайшим и следующим коридором.
     Да, всё было бы хорошо, только вот выбранный ею коридор оказался тупиком. Добежав до стены, она остановилась, прижавшись пылающим лбом к её холодному камню. Здесь было совсем темно. В стене ощущались швы, какие-то трещины и трещинки... И она ощупывала и ощупывала её, ища повсюду хоть какой-нибудь признак выхода.
     – Как же так? Ведь есть же сквозняк! Откуда тогда он?.. – шептала она, скользя повсюду руками. И наконец остановилась. – Так и есть! – заключила она и слёзы опять выступили на глазах. – Стена, сложенная из камней! Видно, где-то вверху есть в ней щели пошире, чем эти, оттого и ветер... Эх, если бы чуть больше времени!
     Обернувшись, она стала ждать приближения клаашей, стараясь не двигаться и дышать как можно тише. Потом, справедливо решив перебраться в угол, на цыпочках пошла в его сторону, ведя заложенной за спину рукою по стене, чтобы не потерять ориентации. Вот он, угол... И тут, видно, силы её оставили. Уже было слышно дыханье клаашей, которые шли осторожно, внимательно, боясь нарваться на её Бобрианские резцы. И, как известно, правильно делали.
     Бобриэль присела и попыталась забиться в самую последнюю глубину своего угла. Перед смертью, как говорят, не надышишься... И здесь в самом деле был сквозняк! Она повела носом. Потом рукой. И рука её... вдруг провалилась! Да, здесь была щель! Несколько мгновений она сдерживала прорывающийся вопль и старалась вернуть участившееся дыхание к тишине. И ещё раз рука ощупывает угол... Да нет же, это не щель... Это самый настоящий ход! Да, узкий, но в нём и было продолжение коридора! Она вскочила и бросилась внутрь него.
     И тут же шлёпнулась со всего маху и соскользнула назад и вниз, пересчитав все попавшиеся ей ступеньки носом. Оказывается, здесь были ступеньки, и они круто вели вверх. Что ж, времени у неё не было даже на шипение от боли, и она на четвереньках помчалась по ним, стараясь так перепрыгнуть за раз через две. И хорошо, что клааши не сразу отыскали этот ход, тыкаясь повсюду своими лапами и носами. Темнота этого тоннеля сослужила ей свою службу.
     Но каково же было её разочарование, когда она обнаружила, что и эти ступеньки оканчиваются тупиком! Одно утешало – на этот раз это был, как здесь говорили, воздушный тупик. То есть ход оканчивался маленьким уступом и... всё, дальше пустота, очередная шахта, колодец. Этот, похоже, был дано заброшен. Наполненный какими-то брёвнами, досками и камнями, он был похож на старую шахту, превращённую в гигантскую свалку, куда многими временами приносили и приносили всё ненужное, сбрасывая в пустоту.
     И клааши выскочили на её уступ! Всё, время окончилось.
     И она, простёрши руки крестом, прыгнула вперёд, насколько доставало у неё сил, словно в бессильной своей попытке хотела допрыгнуть до противоположного конца шахты. Ясно, что это было невозможно. Закрыв глаза и всё так же простёрши в сторону лапы, она падала вниз, на горы торчащих брёвен, каких-то кольев, острых камней... Всё падала и падала.
     Она открыла глаза. И обнаружила, что парит в восходящих потоках воздуха, сделавшихся внезапно столь сильными, что это оказалось возможным. Мало того, она даже поднималась вверх! Но, к сожалению, то было ненадолго. И она опять стала снижаться. А клааши всё стояли на её утёсе, пялясь на неё во все свои злые глаза и не имея никакой возможности до неё дотянуться. Она усмехнулась и тут же стала терять равновесие.
     – О, нет, нет, пожалуйста, Человек, помоги... – шептала она, пытаясь выровняться. – Прости...
     И у неё получилось. Словно сухой осенний лист, скользнула она в воздухе несколько раз в ту и другу сторону... и всё-таки упала. Да, здесь тяга уже была не столь сильной.
     Полежав немного там и так, как случилось ей упасть, и поплакав, она села на каком-то бревне. А ощупав себя, успокоилась. И улыбнувшись, посмотрела вверх. Высоко.
     – Надо же... – покачала она головой.
     Это случилось с ней первый раз в жизни.
     Потом она решила осмотреться. Хорошо было то, что, судя по всему, никакого другого входа на этот уровень шахты не было кроме того, что стоял заложенным. Это значило, что клааши её не достанут. По крайней мере, пока.
     – Угу, – буркнула она самой себе, сбивая с себя улыбку. – И что дальше?
     Она опять оглядела всю эту гигантскую кучу хлама.
     – Хм, – задумалась Бобриэль. – А интересно, можно ли здесь добраться до пола...
     Проведши пару часов в ползании и лазании внутри этого бурелома, она смогла обнаружить, что доступ к полу есть. Теперь нужно было немножко передохнуть. Вновь выбравшись наверх бурелома, она огляделась. Никого. И это тоже было хорошо. Только вот там, наверху, явно что-то происходило. Слышались какие-то крики, удары, грохот чего-то рассыпающегося, падающего, какой-то металлический звон, потом топот...
     – Значит, верно сказали Шетскрут и Ремиса... – блаженно улыбаясь, прошептала она, глядя вверх, где в далёком далеке светился малый кусочек летнего неба. – Он открыт, так и есть... – продолжала она рассуждать. – А слушай... Не с этой ли старой шахты ты и начался, а, Нямням? Как? Что скажешь? – она опять оглядела пространство; Нямням молчал. – Ведь это в самом деле могло быть обычной шахтой...
     И, забыв об отдыхе, она опять полезла в глубину бурелома, стремясь ко дну, быть может, тоже хранящему под собою вожделенную Реку, как и там, где недавно... И она очень верно сделала. Потому что откуда-то сверху вдруг стало сыпаться и падать столько всего... Из глубины бурелома могло, наверное, показаться даже, что обрушился весь Нямням – такой стоял грохот.
     Бобриэль извивалась ужом, стараясь уклониться от проминающихся под ударами брёвен и досок, от валящихся сквозь них камней. Удары тяжестей, вначале глухо отзывавшиеся в полу, вдруг стали звучать иначе – плоско, надтреснуто, дребезжащее... И пол проломился!
     Из пролома хлынула внутрь вода, приподняв всю эту гигантскую кучу брёвен и досок, поглощая все эти камни, камешки, щебень, песок... И Бобриэль утянуло течением внутрь пролома, в Великую верную Реку.

     Как уже было сказано, наверху в Нямняме всё последнее время что-то происходило. Очень шумное и брёвно-камне-мусоро-в-шахту-кидательное. И это «что-то» заключалось вот в чём.
     Всего-то навсего Бэмс Шваркенбаум решил прогуляться. Ну, а как? Прекрасный летний день, он со всей семьёй в кои-то веки решил выбраться на пикник и вдруг оказался в диких и неизведанных, но интересных местах. Ну, подумаешь, что это какие-то там окрестности неизвестно чего под названием Нямням. Ну и что, что оттуда выскочила куча клаашей и бросилась им вдогонку? Так они, бедные, не знали, наверное, что Бэмс бегает лучше каждого из них вместе взятого, а вот в своей собственной семье он кросс заканчивал обычно на последнем месте, и то лишь в те дни, когда решал не поддаваться.
     Ну и ладно. Выбежала куча клаашей, и выбежала. Пробежалась немножко. Массовый, так сказать, забег устроили на не очень длинную дистанцию. Физкультура. Спорт. Здоровье. Ну вот, пусть себе теперь стоят, глотая слюнки, и глазеют, как Бэмс со всей семьёй преспокойненько устраивает пикник в нише гнезда Онноварр. Ясно, что завидно бедным стояльцам, – и пахнет вкусно, и вид красивый, – а что делать? Служба у них такая. Нечего было, значит поступать...
     Ну ладно, об этом потом. А сейчас в эти же края двигались мерным шагом с лёгкими раскладными байдарочками на плечах Чемь с несколькими спутниками. Ну да, захотели они устроить байдарочный турнир в ручьях вблизи от Нямняма, – кому какое дело? Ведь физкультура же и спорт, как сказано выше. Ну, а если нескольким клаашам вдруг очень захотелось выскочить из Нямняма поиграть в перегонки-хватайки с ручьём и байдарками, – так кто ж им помешать-то может? На то они и болельщики, чтоб болеть.
     Тем более, что и врачи как раз подоспели. А именно Вудзаух с дочерьми, решившими пособирать в этих краях лекарственные травы. Ну а что? И яды тоже лечат. Если в малой дозе употребляются, само собой. И кто ж знал, что в этих краях места заповедные и всякие клаашеобразные охранники из всяких дыр в земле тут выскакивают? Ладно, если им так хочется, пусть теперь догнать своих врачей-травников попробуют. Ведь в этом-то и лечение! Спорт, утренняя пробежка... Ну и ладно, что догнать-то не смогли – главное, как говорится, участие.
     А вот теперь уже – шутки в сторону.
     Потому что в дело вступал десантный отряд Хвостенмаха.
     И сейчас, в самый этот страшный и единственный в мире момент, когда перестало существовать всё остальное, хочется сказать об одном посещении, которого удостоились они, идущие теперь в бездонную пасть Нямняма.
     Случилось оно ранним утром этого самого дня, когда ещё только-только светало. Бэмс Шваркенбаум, по своему обычаю поднявшийся раньше всех, вышел к ручью умыться и... замер. И уронил из лап жестяную кружку, загромыхавшую по камням и вызвавшую из всех хаток наружу просыпавшийся уже народ. А Бэмс, не замечая ни того, что уронил кружку, ни того, что все выскочили наружу, прошептал зачарованно:
     – Эглеунта! – и со всех ног куда-то помчался.
     Окружающие не разобрали, что он сказал, и помчались за ним – ведь кто знает, может, случилось что или враги напали. Но добежав, и они тоже воскликнули изумлённо:
     – Эглеунта!
     И Бэмс не сказал им ничего, вроде того, что «тетери, я же вам сразу сказал, а вы...» и тому подобные вещи. Потому что он вообще не мог говорить. А ещё бы. Так уткнуться в руки человеку.
     А Эглеунта стояла, гладя по голове уткнувшегося в неё Бэмса и улыбалась всем им. Да, Ремиса сдержала слово: и Бевстеворренгарт посетила их. Нужно ли было ей что-нибудь говорить им? И да, и нет. Да, потому что она всё в этих местах знала, и нет, потому что всё это теперь почти ничего не значило: начинался новый день.
     Но она сказала им всё же, где и как протекают реки, где проходят глубинные ходы, как и когда дуют в них ветры, и как говорит Наклув... Потому что он говорит, и им предстояло это услышать.
     И они приступили. И совершили всё то, о чём я уже сказал. Но не только это.
Увидев, что основные их стражнические силы рассеяны, а в самую сердцевину Нямняма вошёл ударный отряд с такими зубами, что лучше не испытывать ими свою шкуру на прочность, клааши стали сдаваться на милость победителей. Но Барбосиане знали, что победа ещё не в руках. Потому что победа не в поражении и захвате врагов, а в освобождении их узников и пленных.
     И разверзлась от края до края огромная пасть Нямняма. Воссы и нлиифы, спугнутые светом, разлетались, кто куда, а Дальгрет своими грозными крыльями и ещё более грозными когтями и клювом всячески заботился о том, чтобы придать им достаточное ускорение. Вот тогда стали рушиться все конструкции и перегородки, все узы и путы глубин, и судный зал с его колоннами пал и обрушился в старую шахту, пробив самое дно Нямняма. И вода Великой Реки поднялась из глубин и неведомых недр земли, и омыла тела и лица окаменевших. И тяжко вздохнул Нямням, становясь опять просто камнем.
     И весь день и всю ночь они все потом разбирали завалы, выводя наружу обессиленных, слабых, едва возвратившихся к жизни пленников наружу, на светлый воздух, к великой и обычной жизни. И все, кого застали окаменевшими, стали живыми вновь. Вот только тех, кто был уже истёрт и стал воздухом, плотью и временем изменённого этого места, уже не застали Барбосиане и все, кто искал среди всех тех завалов своих. Потому что они преложились, и нет их теперь здесь. Но они знали, что это не навсегда, и что увидят они ушедших, а потому печаль их не была безутешной. Может быть, лишь то заставило их безутешно плакать, что не нашли они здесь, как ни искали, ни Бобриэли, ни двух её новых друзей, пришедших сюда из страны Бобриангов. Но Бэмс Шваркенбаум сказал тогда, что это означает лишь то, что поиск их не окончен. Потому что один из стражников сказал, что они...
     Да, ведь случилось вот что. Хвостенмах нашёл свою милую Гавкусию, которую столько не видел, расставшись с ней здесь. Она была жива... Но пока недвижна, словно спящий бутон, постепенно наливаясь жизнью. И увидел её Хвостенмах на руках у своего сына! Но сын этот был... начальник одного из клаашьих отрядов по прозвищу Злип. Потому что это и в самом деле было лишь прозвище, а имя его от рождения было смелое и упрямое: Костогрыз. Так назвала его Гавкусия, и Хвостенмах даже не подумал возразить. Он любил её.
     И рассказал тогда всем Хвостенмах, что это он сам, Хвостенмах виноват в происшедшем. Это он когда-то, расстроенный каким-то юношеским поступком Костогрыза, назвал его «клаашьим отродьем». И узнал тогда у матери своей Гавкусии Костогрыз, что она в самом деле состоит в дальнем родстве с клаашами. И ушёл он тогда в Нямням, и поступил на клаашью службу. Но не могли Хвостенмах и Гавкусия этого так оставить и пошли за ним. Сколько ни просил прощенья у сына горестный Хвостенмах – не простил он его. И остался там, в Нямняме. Тогда сказала Гавкусия, что останется здесь вместе с ним, ведь она тоже – клааш... И сколько ни убеждал её Хвостенмах, не послушала она его. А только сказала ему глазами: «если останусь здесь – у нас будет надежда, что сын наш вновь станет живым; я напомню ему о правде». И сказал тогда Хвостенмах, что и он останется, да только его оставить были готовы клааши лишь в качестве пленника. Но не знали они, не знали, с кем хотели так поступить...
     Что было после того – уже не знал он, а только нашли его лежащим без сознания на этом утёсе сёстры Лапендрыги и унесли к себе в потаённый лог, где лечили его день и ночь. Потому что только лишь ночь и день и понадобились ему, чтоб восстать и пойти опять искать вход в Нямням. Но как ни искал он, ходя по всей этой округе – так и не смог больше найти. И когда так Хвостенмах говорил, сын его Костогрыз бросился бежать. А Хвостенмах помчался за ним, крича и вопия:
     – Сыночек! Остановись! Пожалуйста...
     Но Злип-Костогрыз лишь ускорял ход. Никто другой его не преследовал, только отец бежал и бежал за ним. Но молодость взяла верх, и убежал Костогрыз в северные страны. А Хвостенмах, посидев обессиленно там, где упал, и поплакав, поплёлся назад. Но всё же и он не лишён был в этот день счастья. Потому драгоценная его Гавкусия шевельнула веками и открыла глаза. Потом шевельнулась рука её... Она оживала! И старейшина Хвостенмах со своими сельчанами, осторожно подняв, отнесли её на чистое и светлое место. И не было им возможности после такой разлуки даже обняться. А потом Дальгрет перенёс её на ту сторону ущелья. И стала она там выздоравливать... И все простили друг друга за всё.
     И рассказала потом Гавкусия, что Костогрыз стал он начальником отряда именно для того, чтобы смочь защитить её. А когда её всё же обратили в камень, он стал меняться. И стал тем, что был – для того ведь с ней так и поступили. И был он Злипом, ловя и сдавая пленников на окаменение. Но в тайной далёкой пещере оберегал он от камнемольни её, свою окаменевшую мать. И всё надеялся, что вот, придёт время... И оно наконец пришло.
     Только он бежал, не в силах его вынести.


Дальше, Глава 23. Возвращение Бобриэли: http://www.proza.ru/2018/04/01/1537