Тьмураканьские хроники

1.
В ту пору произошло новое соизволение - заморских преднанимателей в Тмутаракань пускать, чего раньше никак невозможно было, и оные преднаниматели принялись неотложно во всякое время и в каком угодно пространстве ходить и ездить. И первым явились преднаниматели из Страны Свежего Поветрия, ибо давно уже имели большую интересность себя для тьмутараканьцев на точку вида поставить. Хозяева давай производить гостям разные удивления колесных пешевыгульных кругизов для зрительного удовольствия, да только те не радуются. Мы, говорят, и у себя дома на подобный манер устремляемся, а у вас нам удивительно совсем даже напротив с другой стороны. И что же спрашивают тьмутараканьцы, вам у нас напротив? А то, говорят гости, что у вас натурально-естественные леса во всяком пространстве пребывают в великом изобилии.
Хитрые тьмутараканьцы себе смекнули, однако на вид своей надежности не подают, и так говорят: все здесь в расчете изобилия наших лесов в вашем виду - вот и предусматривайте.
Только гостям предусматривать было некогда. Захотели они тотчас с хозяевами конвракт подписывать, чтобы ни одна минута для полезности их нации не пропадала. Мы, говорят, ради возвышения крепости наших междоусобных отношений готовы вам помочь очистить от лесов некое пространство, употребляемое вами потом для разной полезности, а то вам теперь и развернуться нет места где. Отчего же, смеются хитрые тьмутараканьцы, в помощи перед нами никто отказа иметь не будет, да только в чем для нас ее полезность?
Поняли тут преднаниматели заморские, что не лыком хозяева подшиты и пошли на уступление. А мы, говорят, вам под такой случай обустроим полную цифилизованность и конфортель в смысле манеров заморской жизни. Отчего же, смеются хитрые тьмутараканьцы, в этом самом смысле мы всегда со всей нашей радостью, но только если чуть вы не предъявите конвергируемую вонюту - хрен вам, а не конвракт!
Те увидели, что дело совсем прочь из рук, но как на них почивала надежда нации, сразу соглашаться не заспешили, а захотели высказать свою ажидацию. Нам, говорят, так не в законе. Нам для конвергации тугамент нужен. А то рубим мы не в ваш пример: не какой-нибудь "Вздружбой", но у нас лесоимные "Хервестерны", да рабочие у нас заместо ваших куфаек носят лесопильные кимонтоны на мерблюзьем пуху - и через то неимоверная успешь проистекает. Давайте, говорят, тугамент, что ваших натурально-естественных лесов хватит до скончания нашего века. Тогда и конвергация. Сказали так - и ухмыляются: каков фураж?
А только тьмутараканьцы тут же кликнули землемеров-лесхитителей. И те в сей же час, не с ветра взяв, но из собственной учености, тугамент о том, что лесов одного только самого крайнего уезда хватит до самого судного дня, написали. И по заморскому плезиру палец свой к тугаменту возложили.
Увидели гости, что ни в каком рассмотрении их сторона над хозяйской не выходит, нахмурились, учинили по всем правилам конвракт и отбыли при полном своем посрамлении. Тьмутараканьцы им вслед радуются, да только один слабодушевный не радуется. Я, говорит, братцы, пребываю под ужасным смущением в рассуждении необходимости ответ перед тугаментом держать. А ну как и в натуральном виде лесов крайнего уезда не хватит на конвракт? Будет нам тогда от заморских наций великая конфузия и полнейший инбичьменд!
Тут они смеяться перестали, и враз случилась на них реплексия. Лишь землемеры-лесхитители на нее никакого понимания не берут.
Это, говорят, безрассудок! Вполне даже как следует может проистекать, что этим самым "Хервестернам" одного уезда не то что до судного дня, а до следующей зимы не хватит. Но только нам это без внимания. Надо же взять в предмет рассуждений одну заморскую удивительность: у них уезды свою междоусобную линию завсегда значительными столбами уставляют, чтобы каждый под такой случай свое внимание имел. А когда у нас в Тьмутаракани отродясь такой несмысленной забавы не принималось - на какой же манер они в известность придут, что один уезд уже извели и давно другой рубят? То-то!
История эта имеет свою значительность не только в рассуждении умственной победы тьмутараканьцев над соседями, но также в смысле приятностей грядущего. Ибо те же преднаниматели, не взяв на точку вида хитрой хитрости тьмутараканьцев, предлагают уже новый конвракт - "Большой Тьмутангант". Небось и там тьмутараканьское слово в постыжении не будет и выгода их превзойдет над всеми ажидациями...
2
В ту пору пожаловали в Тьмутаракань потусторонние лесолюбцы. И имели они при себе обстоятельные намерения ввиду того, как все дождливые и трофические леса уже много лет тому охватило беспременное спасение, и только тьмутараканьские натурально-естественные    произрастания    для    их спасительного глаза бесприступны были. Возымели они тьмутараканьцам свою большую образованность передать в рассуждении того, как всего сподручнее лесоимные "Хервестерны" в остановку приводить  и   через  то   большую пользительность для леса учинять.
Собрались тьмутараканьцы, если кому делать в ту пору нечего стало - и давай слушать.
Потусторонние лесолюбцы и говорят:
Перво-наперво мы покупаем в лавке гвоздяное железо. А купив, с великой аккуратностью   его   внутрь   дерев   и расколачиваем.  Лишь  чуть  начнут лесоимные "Хервестерны" над таким лесом изымание производить - так пильные зубья напрочь и отломают. И через это проистекает им ужасное унижение хрентабельности.
Это, - говорят тьмутараканьцы, -на наш манер совсем не выходит.
Почему вы так можете судить? - удивляются потусторонние лесолюбцы.
А потому, - отвечают им, - что у нас гвоздяного железа днем с огнем не приискать. Не иначе, все оно неукоснительно к вам на экскорт уходит. В этом виду, - поясняют, - у вас гвоздяное железо нашей выделки пребывает в великом изобилии. А у нас – напротив, в полной фрустрации.
Лесолюбцы удивляются, но свое гнут. Есть другая, говорят, хитроумность. Мы, говорят, приковываем себя посредством цепей или вервия к деревьям - и через себя в рублении учиняем остановку.
Это, - говорят тьмутараканьцы, - для нас сверх понятия. Отчего же лесоимное начальство вам рыло на сторону не своротит, да вашими же цепями по ребрам проминаж не соизволит?
Лесолюбцы потусторонние на таких словах подошли к полному изумлению. Никак не можно! - говорят, - ввиду того как у нас бравовое государство.
У нас, - отвечают им, - тоже государство имеется, однако ж и приковаться как следует не успеешь, но над твоей физиогномией рукоприкладно сдействуют, а то и произведут обоюдно с деревом прижизненное срубание.
Лесолюбцы в отчаяние не попадают. Есть, говорят, еще третий способ. Мы ложимся на рельсы и через нас паровоз не может дерево в нужном пространстве доставить. И обратно производится ужасное унижение лесоимной хрентабельности. Вы, говорят, саморучно так попробуйте. Тогда вся пользительность и окажется. Только тьмутараканьцы пробовать над собой отчего-то не восхотели. А один, самый разумный, подвел под учителей такое резумо:
У вас там, говорит, - на особый манер обустроены правила жизни, науки и продовольствия, и каждый человек себе абсолютные обстоятельства имеет, а через то в нем совсем другой смысл. Нам же ваши благие домыслы неосновательны, ибо в нашей земле все как раз напротив того...
Увидали потусторонние лесолюбцы, что ничем не смогли тьмутараканьцев сбить, чтобы те на их лесоспасительное дело   прельстились.   И   порешили инкогникто сами на сей предмет меры побуждения произвести.
Наслышали они, что есть в одном уезде болотина. А в той болотине - угнездилище. И живет в том угнездилище распоследний по всему свету черный журавель. Но метр уездного сената на этот тонкий предмет взаимопонимание не имеет, а обнаружил взнамерение ту болотину напрочь иссушить и возделать в том пространстве пропитательную чумизу для народной нужды.
Как прослышали такое потусторонние лесолюбцы - враз взошли в трехсестное вездевходное авто "Суд Суки" и с великой успешью в тот уезд отправились.
Метр уездного сената, как прослыхал о такой деликатции, в тот же секунд воспроизвел сигнал куда следует. Но там где следует никто сигнала не услышал по причине происшествия там, где следует прихватизации и санкционирования.
Тогда метр уездного сената зажал себе в руки свое мужество и приказал произвести над деликтацией иноземцев бравурный прием. Под такой случай в пищеприемной зале сената уставили стол чем бог послал. Для потусторонней приятности вместо тьмутараканьской самогонки выкатили заморские напитки "Умереть-то'', "Черти-бреньти" и хранцузский желудочный спирт "Нажор . И даже раздобыли не знаю где специальную разговорную женщину.
Грандеву пошло на самом возвышенном уровне. Вначале метр уездного сената испил квасной стакан желудочного спирта про здоровье потустороннего Пересидента.     Потом начальник деликатции тяпнул хужер "Умереть-то" за тьмутараканьского. А после третьей в аккурат подошли к делу.
- Вы, - говорят метру лесолюбцы, - зачем же это не становитесь в известность, что птица ваша болотная в межсветном тугаменте означена, и чучелы ее в кунсткамерах на вес золота?
Метр подошел к смущению. Об этом, говорит, спору нет, что мы в науках не зашлись, а только своему отечеству сильно преданные, и чумиза для народной нужды нам превышает ваши чучелы.
Лесолюбцы его мужество отнесли со всем уважением и так говорят: Мы бы только через одно любопытство знать желали, на какой процент от этой болотины ожидаете возвышения продовольствия впоследствии ее иссушения?
В ту пору у стола случился уездный агромон и хотел было в известность гостей ввести, что возвышение на один процент, но метр успел его за сюртук ухватить, шепнув: ''Не порть мне политику. Ты к духовной беседе невоздержан".  А сам набрался для смелости и сказал:
- На пять!
Обрадовались лесолюбцы, метра по плечам и по коленкам ладошками охлопывают, а сами говорят:
- Мы вам предлагаем конвракт со всею вашею выгодностью. Мы пришлем вам наши потусторонние сеновеялки мак-горбика и своих ученых агромонов, которые арифметику до таких пор знают, что сделают вам с ваших полей не пять, а двадцать пять процентов для народной нужды. И еще построим в уезде цветной свинематограф. Только вы обещайте болотину не иссушать, угнездилище не пускать на разор и диковинную птицу со света не сживать.
На что метр, не сморкнув глазом, отпрепарировал:
 - Не бывать тому ни в какие времена!
- Отчего же, позвольте спросить, вы, - изумились гости, - в таком рассуждении пребываете, когда кругом для вас обстоятельная выгодность и довольствие?
- А оттого, - говорит мужественный метр, - что я в психопатии не весьма превзошел, но у меня и так нюх собачий. Раз в том конвракте для меня кругом обстоятельная выгодность и довольствие, значит ваши умыслы против моего понимания гораздо секретнее. А для пользы отечества я кому хошь дам полный отлуп. Если же вы и по сраведливости полезность мне хотите донести - так нечего на всякие сеновеялки тратиться. Дайте мне те деньги, что под конвракт положили - а уж я сам найду мнение, ради какой полезности их по миру пустить. Тогда и про птицу поговорим.
Тут потусторонние лесолюбцы взахались ужасно. Не можно, говорят, потому что деньги, говорят, будто казенные, а у них насчет казенного строго, хоть и для метра уездного сената - нельзя жертвовать.
Метр очень рассердился, потому что говорит:
- А раз так, то и не над чем переговоры производить. И извольте оплатить угощение, потому что оно на казенные деньги, а у нас насчет казенного строго.
Вытащили тут лесолюбцы из тужурных карманов хрустливые гипюры, на которых в искусном изображении пребывает ихней веры святой старец, а прозвище у него, по всему, от язычников: ''А врал вам ли Николь''- отсчитали по конвергационному курсу - да и отбыли не солоно прихлебнувши.
В тот же день метр уездного сената купил на эти гипюры стервеоидеовон, болото иссушил, угнездилище свел, а журавеля на чучелу пустил.
А чумиза не взошла. Теперь на месте угнездилища воздвигнута аглицкая лужайка с игрой в крякет для услады потусторонних   лесоимных   деликатций, конвракты у коих вполне согласны с тьмутараканьским разумением.
3
В ту пору на тьмутараканьскую ярмарку были в изъятие порядка запущены заморские купцы из Страны Незаходящего Светилища. И привезли они с собой диковинные разности. Звонильно-писальные машины, хватоаппараты и иудоискатели, смотрибельные табакерки и звукабельные бардсигары. А еще привезли разноцветную иноземную книгу но прозванию "Дай шест", что к переводе означает формационный болотень с затейливыми гомиксами и купеческой рекламацией. Но больше всего поразила тьмутараканьцев не эта тарабарщина, а заморской работы многосестная подвозка. Оно конечно, тьмутараканьцы и сами подвозки мастерили: на чем же поклажу возить и в трактир ездить? Но оттого и взудивлялись, что знакомая, понятная - но совсем на другой манер. Ну до того амордизированная и конфорочная, что чуть ли не без кобылы в гору берет. Скрипов и визгов в ее системе не имеется, а езда на ней без вихляния и встряскости.
У тьмутараканьцев сперва аж оторопь взялась. Но потом нашло на них великое возбуждение чувств. А сколько, говорят, вы, скажем в пример, за вот такую вот подвозку бумажными деньгами запрос делать будете? Но только заморские эти купцы тьмутараканьских денег не берут, ввиду того как нет у них к бумажным гипюрам  никакого   цивилизованного понятия. Они на свой басурманский манер улыбаются, головой качают, и лопочут "Чей он же?", что по нашему вроде как мах-на-мах означает. Мы, говорят, хотим махнуться с вами не глядя по-честному. Вы к нам отправляете кораблю с вашим натурально-естественным лесом, коего у нас не в пример вашему, донельзя в малом числе, и все деревья пребывают на канатных подвязочках с цифирью, чтобы иноземец какой не спер. А мы же вам тот корабль натурально гоним обратно за вашим лесом. Но не пустопорожним манером, а уставленный нашими подвозками с самой тщательной тесностью. Так и будем этот корабль гонять, пока или нам не надоест, или лес у вас не иссякнет.   
Boшли тут тьмутараканьские преднаниматели в бурную радость, хлопнули под руки заморских купцов да и ринулись лес сводить.
Вскоре показались на тьмутараканьских трактах заморской выделки подвозки. И чем дольше преднаниматели на них скачут, тем больше радуются. Правда не обошлось и без конфузии. Открылось, что присылают заморцы подвозки     не     первой     свежести. Преднаниматели лесорубные уже совсем хотели было им презентацию за это учинить и полный пересмотр конвракта, но те ушли в разъяснение. Дескать, говорят, мы это не по злобе какой, а только через вашу полезность. Потому как у нас такой мах-на-мах в стране заведен: если подвозки не первой свежести - тогда весь корабль с самой тщательной тесностью, а если первой - тогда чтобы между каждой подвозкой на палубе смогла бы другая проехать. Почесались преднаниматели в головах, да и согласие дали на самую тщательную тесность не первой свежести.
А еще в диковинку было, что у тех подвозок уседалище для кучера не с той стороны. Но по  прошествию некоторых времен оказалось, что есть в этой диковинке и своя усмотрительность. Бывало на тьмутараканьской-то бричке кучер, коли квасной стакан водки-кизлярки дербалызнет, да на ухабе не удержится - всенепременно под копыта встречному и угодит. А с этой падает в мягкую и податлистую удорожную канаву.
Вскорости заморских подвозок    столько    понавезли,    что тьмутараканьской брички уж и не увидишь на тракте. Только разве у каких староверов для прынцыпу.
И все бы ладилось в мирности и согласности, не явись опять в Тьмутаракань потусторонние лесолюбцы. Как обнаружили они своим сглазом такое опустошательство – давай подметные письма писать во все пространства. И все пишут-то ни слова, чтоб по-нашему. Оно конечно, сразу ясно, что натурально ругаются. А по какому зачину и на кого в персоне - не враз разберешь…
Тем временем, к нашей истории беспричинно, государь решил назначить нового бремьер-министра. Да такого, чтоб до сию пору ни в какие времена министром не был. Тот, как его назначили, с большим усердием и разумением пересмотр учинил внутрь всяких подробностей на тот предмет: чего ему тут с утра и до вечера делать. А  канцелярный человек, который в любой час при министрах, ему и показал:  А делать говорит, вы ничего совсем и не сможете через  то,  что  беспеременно  будете зачитывать манускрипы и ультиматы потусторонних лесолюбцев.
Опечалился бремьер. Читать он был не в любви, но сразу взнамеревался учинить уложение для пристращения народа ко порядку и усердию. А нельзя ли, спрашивает, всех этих лесолюбцев каким ни то порядком послать к их потусторонней матери? На что канцелярный человек ему отпрепарировал, что никаким порядком невозможно. Потому как у нас посылательная гласность, говорит, только в одну, внутреннюю сторону. А в наружно-внешнюю - все обратно политес. И до каких же пор,- совсем распечалился бремьер, - они меня этими письмами территоризировать будут? А до тех, поясняют ему, пока тьмутараканьцы лес на подвозочный экскорт сводить не перестанут. Осерчал тут бремьер-министр не для шутки, да как взмурявкнет: - Ну ужо я вам! Мочи при мне нет склюзивые ультиматы разбирать! Мы, чать, и сами умом над кем хоть превзошли. Вот возьму в одночасье - и одним прочерком всему конец приложу!
Наутро снизошло на тьмутараканьцев новое уложение. В коем было означено, что отныне и присно и во веки веков в Тьмутаракани должно ездить не иначе, как в подвозках, уседалище для кучера у коих по левую руку oт хвоста при усмотрении кобылы с задней стороны последней. А при случае, когда уседалище расположено с другой стороны усмотрения, городовым всенепременно таковые подвозки прихватизировать, санкционировать, а хозяина пороть кнутом нещадно и с причитаниями. 
Как прослышал государь про сие уложение, взахался ужасно. Ты что же,- говорит бремьеру, - надо мной сотворил, каналья ты демосфеновская? Я ж, говорит, был первый умный царь в нашем государстве. Где ж теперь гисторические описатели разумность уследят в нашей династии, коли ты и меня дураком предъявляешь?
Да брось ты, - отвечает бремьер, - глупостей со своей политикой и гисторией! Тут, брат твое величество, - ого! - егономика! И егологика! Как я теперь посредством оного уложения воспретил в Тьмутаракани подвозки, выделанные   в   Стране   Незаходящего Светилища, нашим преднанимателям лес туда спроворивать последний резон отшибло... Оно конечно, в предмет умозрительности немощных рассудком тьмутараканьцев, вполне даже основательно, что дураком тебя назовут. Однако в иных прострациях - совсем обратная выгода. Потусторонние лесолюбцы всему свету раззвонят, бестии, что ты неустанно берешь во всякое рассмотрение и егономику и егологику. И ото всех концов и краев придет к нам умонетарная помощь...
Царь тут перечить не стал, потому что страшно этой самой егологики засмущался. Только прошептал: "Чует мое сердце, быть подвозочному бутчу!'',  да и отошел с этими словами к своей политике.
Только не угадал государь. Не приключилось с державой никакого бутча. Преднаниматели может и сдействовали бы над бремьером каким ни на eсть рукоприкладным образом, случись у них свободная на то минута. Но минуты свободной для роздыху у них теперь не в помине. Принялись они пуще прежнего лес сводить и днем и ночью. Потому что согласные с новым уложением подвозки в великом числе делают только в эротейских странах. А правила жизни, науки и продовольствия у эротейцев совсем на иной манер обустроены и продают они только необъезженные подвозки самой первой свежести. Цены же там - известное дело - эротейские. На одну подвозку во трое крат больше прежнего лесу надо свести...
Правда, купцы из Страны Незаходящего Светилища уговорились, сказывают, с контрабандитами, а те наняли гансеров, чтобы бремьер-министра с жизнью порешить. Однако пока те гансеры по тьмутараканьским дорогам до столицы добрались, их всех эротейские гансеры зарезали. Из любви к бремьеру.
Егономика!
4
В одночасье тьмутараканьские шкурные начальники взяли себе в моду   новую   расчетливость. Принялись они устраивать над охотником партер, то бишь, говоря по-простому, денег за шкурки не платить а всучать ему идеовон с балаболической антенной, чтобы во всякое время  из  какого  угодно  пространства предусматривать потусторонний свинематограф. И через это предусматривание тьмутараканьцы вскорости уразумели, что иноземный охотник, называемый по-басурмански драппер, живет на манер тьмутараканьского   Пересидента   в   смысле конфортеля и продовольствия. Не мешкая, отправили охотники деликатцию к шкурным тьмутараканьским     начальникам     и приставили им вопрос под ребро: отчего в тьмутараканьских правилах жизни ничего такого не заведено?
Это, говорят шкурные начальники, оттого, что в иноземном мире драпперу за шкурку платят естественную цену, а мы вам - сверхъестественную. А за что же вы, собачьи дети, изумляются охотники, такое над нами сдействовали? Шкурные начальники препарируют: мы, говорят, к этому сами беспричинны. Ваши шкурки на иноземных ахухционах берут только невозделанными, оттого и цена сверхъестественная. Отчего же такое проистекает? - огорчились охотники. А оттого, говорят им, что потусторонние правила возделывания с нашими не в сравнении, через наличие там умных шкуровоздельных менюфактур, где людей нет, но сплошная гипернетика.
- А не дурят там вашего брата? - вопрошают охотники со всей настороженностью.
- Этого никак не можно предположить! - рассердились начальники, потому как мы самое верхнее образование по части надувательства превзошли и сами кого хошь обдурим, вам ли того не знать!
С этим деликатция по трезвому размышлению согласилась. Но согласившись, не отстала. И опять вопрос начальникам в ребро: ну-ка, говорят, принимайте невзамедлительно литернадивное порешение, как нам потусторонний уровень постичь!
Начальники трубками задымили, конфьютерами зажужжали, между собой полаялись для порядка и приговорили: надобно, говорят, отправить нас в заморский коммерциальный кругиз, добывать потустороннюю шкуровоздельную менюфактуру.
Почесались тьмутараканьцы в головах, вздохнули, да и согласились. Но, говорят, без менюфактуры не возвращайтесь.
Долго ли, коротко ли привелось шкурным  начальникам кругизничать по белу свету, наконец нашли они в одном иноземном городишке то, чего хотели. Стоит посреди ахведьдуков, небовзгребов и ведромолибденов - ну хошь верь, хошь нет, - натуральная шкуровоздельная менюфактура. Стоит себе ни в одном глазу, не работает, а на дверях бумазейка пришпилена с надписью "Клозед".
Бросились тьмутараканьские кругизеры искать директора. А как нашли - без обиняков устроили ему рекламацию. Это, говорят, как же возможно, чтобы такой мыслительный продукт человечьего разума, как гипернетическая менюфактура без работы укисла и была превращена в клозет?! Лучше б вы нам ее продали!
Директор тут ударился в разъяснения на предмет того, что на сей момент никто не взнамеревался   его   фабрике   перепрофиляцию в отхожее место учинять, а надпись означает - обеденный перерыв. Менюфактуру же таковую завсегда можно у любого    посредственного человека за наличность приобрести. И дал тьмутараканьцам специальную телефонную цифирь.
Посредственный человек им и говорит:
Не вижу никаких проблемаций и извольте расплатиться - в сей же момент вам упакуют менюфактуру требуемого свойства и куда прикажете доставят без обману и фортелей, но только по нашим правилам вам надо менюфактурную статьжировку произвести на шесть месяцев. Оно, конечно, говорят на то начальники, мы по дому шибко соскучились, но если для одной только пользы державы требуется полгода на ваших харчах нашу стать жировать - то мы готовые. И началась иноземная жировка. Мастеровые люди в тужурных жилетах с утра начальников в менюфактурном помещении поджидали для проникновения в гипернетику, да так и не дождались. Потому как в этом городе, куда ни произведи взгляд - кругом одни пищеприемные залы и взвеселительные обзаведения. Через это ровно полгода кругизничали начальники по разновозможным тварьете, где дамочки себя собственноручно   изобличают   в естестве и умеют произвести     умоподмочительный стервис, да по питейным будуварам, где специальные разводительные служащие водку разбавляют до такой тщательности, что если тьмутараканьец пребывает в устремлении к полной кондиции, весь вечер и ночь без перестачи пить принужден, а еще в спектральных подвалах, где актерные люди сценки разыгрывают ну точно на манер тьмутараканьского театра, но все сплошь до невозможности голые и через то интересность не в пример авандажней.
  Между тем в единый срок кончилось кругизное время и артельные финансы - и явились начальники к посредственному человеку. А у того уже менюфактура в большую поклажную укотомку спроворена, на пароход взгружена и начальников под паром дожидается. Начальники шасть на палубу, но посредственник им вдогон тянет малый поклажный пакет. Что это? И за какой надобностью? - заподозрили начальники. Это, говорит, спецофигация на вашу поклажу. В ней все предначертано.
Спецофигация, говорят начальники, нам решительно без надобности, потому как мы в вашем начертании так и не превзошли. Сэкономим, говорят, на ней артельные деньги. На что он вступил в возражение. Спецофигация, говорит, на наш манер во всякую вещь, предметность или умозрительное средство вкладывается совершенно не за плату, но для пользы понимания процессов.
Коли  бесплатно,  обрадовались  начальники, тогда отчего же, тогда возьмем.
Тьмутараканьцы, истомясь в безызвестии, начальников встретили со всех их галантерейностью, и даже слезу напустили. Но взяли себя под руки и говорят: извольте явить на предусмотрение предмет вашего кругиза, да приступим поспешно воздвигать.
Сняли с корабля оземь поклажную укотомку, удружили на видном месте, и тут сделалось с начальниками страшное взметение мысли: где отворять? Кликнули из народа инженерного мастера, на всю Тьмутаракань приведенного в известность по случаю множества удач в разбирательстве невиданных предметностей. Обошел он укотомку, ручищей охлопал, сапожищем подтолкнул, ухо к ней возложил и языком цокнул. Чую, говорит, в средоточии сей укотомки уместилище недоступной нам инженерной мысли. После которых слов ухватил покрепче свою кувалду, да и жахнул с плеча в особое место укотомки. В сей же миг она разверзлась с изведением музыкального звука. Выскочили из ее средоточия басурманские подмастерья с инструментарными сумами и в одночасье воспроизвели на пустом месте менюфактуру. А внутри оной взапустили на полный размах   бега   макально-выжимальную, мочильно-тянульную, мяльно-чесальную и прочие разновозможные гипернетические обструкции. После чего взошли на пароход - и отбыли невесть куда.
Три дня и три ночи в менюфактуру никто не заглядывал, по причине снизошедшего к тьмутаракньцам повода для испития хмельного квасу и взаимоуважительных от оного изъяснений.   Однако   на   четвертый прониклись усталым взглядом шкурные начальники в ее внутренность - и оторопь на них взялась. Плюмпочки кликают, всосочки чмокают, отовсюду тайный звон и несусветное свечение - а шкурки тьмутараканьские, как были в сенях возложены, в том же пространстве и пребывают. Обратно невозделанные.
Всполошились  начальники:  эдак  и инбичменд может на них произвестись. Кликнули разговорную женщину, предъявили ей спецофигацию и говорят: толкуй. Та очочки вздела, цигарный мудштюк из зуба раскопаемого зверя пожевала да и говорит: великое число есть в оном манускрипе спецофигических отражений, гипернетический толк коих мне неприступен. Но под цифирью "I", в самом изначале, суть постигаю.
-И что же за этой цифрой означено?- горячатся начальники.
- А тот смысл,- говорит она,- что при надобности умозрительного эффекта возделывания натуральных шкур, всенепременно и потребно ко всякой гипернетической менюфактурной обструкции прилагательное.
- А что это такое означает прилагательное?- изумляются начальники.
- А это,- говорит она,- здесь означено как специально образованный управлятель из натурально живых людей...
Начальники трубками задымили, конфьютерами зажужжали, меж собой полаялись для порядку и приговорили: надобно, говорят, нас отправить в обратный заморский коммерциальный кругиз, добывать потусторонних специально образованных управлятелей.
Да только к той поре охотники тьмутараканьские   в   терпеже поиссякли. Обустроили шкурным своим   начальникам   полный инбичменд и приняли литернадивное порешение: шкурки начальникам не сдавать, но нести к макерам и броклерам. За самую что ни на есть естественную цену.
5
Но на ту пору прибыла министерская депеша. А в ней канцелярное предписание  такового свойства:
"Охотник да владеет охотным наделом, буде про то ему охота!" И было от оной депеши в тьмутараканьцах великое смятение чувств. Ввиду того как новоизбранный канцелярный штиль на предмет их разумения пуще старого нужду в разъяснительности   имеет.   Бросились охотники к сельскому шкурному начальнику и говорят: толкуй!
Тот с образовательным видом палец прислюнил, бумагу повертел и на такой манер повел: "Бумага сия, - говорит, - есть доподлинно государево уложение. И такое в ней значение, что отныне всякий охотник равноправильно и добровольготно вполне даже может за свой надел шкурному начальству возносить горендную уплату".
- А ну как ежели мы эту горенду возносить не соизволим? - защурились охотники.
- Тогда все будет по староприжимному.
- А недоимки как же? - упорствовали самые смелые.
- А недоимки будут взыматься неукоснительно как на новый, тако ж и на старый манер, ибо любым манером оные -первооснова егономики... - подвел резумо начальник, да и укрылся в офизе.
Тут бы охотникам и возвернуться на полати, да к великому греху случились посреди них Митька-скорохват, Васька-баламут, да Петька-тугодум - известные во всяких пространствах правдоизыскатели и возбудители народного измышления. "Нюхом чуем!- возопили сии людишки, - Есть у оного государевого уложения вернообратное растолкование. Живота своего не пожалеем, полсвета перебродим, но потребное нам растолкование всенепременно сыщем и доставим вам на пересмотр!
Обрадовались тьмутараканьские охотники, что в сельце хоть на недолгое время тишь да гладь наступит - и отпустили троицу по миру.
Долго ли, коротко ли путь держали правдоизыскатели - а шли они уже самым краем синя моря-окияна - глядь, сидит на краю пучины чудище невидимое. По обличью вроде человека, но весь натурально голый. На  нем непромокабельные исподники, невиданной работы заплечная укотомка из хладного и округлистого металла, а на голове лыцарский шелом с ганделябрами, к той котомке  прорезиненными  упругостями пришпиленный для невозможности сдувания ветром - ну враз видать, что иноземец и басурманин. Сидит на краю пучины и плачет горючими слезами
- Ты, мил человек, - говорят чудищу правдоизыскатели, - хоть оно конечно и нехристь, а все же поведай свою кручину. Может мы на какое ни есть подсобление тебя натолкнем. Только спервоначалу дай нам знак: какого ты роду племени и в смысле понимания ремесел?
Тут и говорит им чудище человечьим голосом:
- Племени я самого что ни есть родного, тьмутараканьского, в смысле понимания ремесел - водоглаз. А злосчастью моему никто подсобления не сыщет, ибо такова наша водоглазная планида... Да будете вы в известности, что живет в море-окияне водоглазный черьвь, именуемый   научно   "дребанг".   Нам, христианам, сия божья тварь без внимания. А вот басурманские нехристи к нему напротив со всей интересностью, ввиду того как их басурманская обустроенность такого свойства: вкушение оного водоглазного черьвя им в задряблые детородные конечности воспроизводит первозванную любопытность и буйство чувствительности. И через это басурманские купцы того "дребанга" в каком угодно числе и пространстве готовы икспротировать за надежную конвергируемую вонюту. А прознав про такую выгодность, я со-товарищи и подрядился артельно черьвя промысливать. Да одна беда: в нашем море-окияне от государевых промышленных опричников сплюнуть не в кого. В какое окиянное пространство ни предусматривай - кругом оне. Отправили мы к юродическому консулу деликатцию. И такое он нам разъяснение учинил: "Всякий водоглаз, буде сигать в морскую пучину, имеет нужду в пространстве земной тверди для разбегу в вышеозначенном сигании. А потому дано всякому водоглазу равноправильное и добровольготное право возносить за таковое пространство земной тверди на краю пучины горендную уплату."
В сей же миг, внесли мы артельно горендную уплату и отвели под себя сигательные пространства. А отмерили их с такой тщательной тесностью, что промеж них комар носа не проточит. Сунулись было государевы промышленные опричники за "дребангом" - а сигануть в пучину ни с какой точки вида не способствует. Во всем убережном пространстве - куда ни предусматривай - наши артельные долбицы: "Честная собственность"
Да только недолго опричники пребывали в посрамлении. Мы еще и одной многосестной подвозки иноземной выделки от басурман за ''дребанга'' не промыслили, как из столичной метрополии снизошло уложение:
"По причине нижеизложенного изъявления нутряных свойств и ощутительности водоглазного черьвя-дребанга возглашается последний государевым сратегическим продуктом для военных мощей державы. И через это возглашение если которые людишки оного дребанга изловляют для пропитания - сечь их прилюдно с причитаниями как воров и злонамеренных умышленников. А если которые пуще прежнего изловляют оного на потребу иноземным употребителям - таковые есть вражьи шпиены с прижизненным    заточением и конфиксацией."
Почесались в головах правдоизыскатели, да и видят: нет никакого подсобления. В Тьмутараканьской  державе  уж  такая гисторическая практичность: со шпиенами в ней завсегда шуток не шутили. А в пору затруднений жизни и продовольствия - тому подавно. "А ну как и нас, братки, - нашло на Ваську-баламута волнение, - за горендную неуплату в шпиены воспроизведут?" На что водоглаз присоветовал к метрополийским шкурным начальникам за разъяснительностью не ходить, а искать перво-наперво Зеленого человека, который человек ученую егологику до таких пор знает, что приспособился толковать устройство природы и происхождение законностей.  Присоветовал, а сам ну обратно лить горькие слезы...
Дошли правдоизыскатели в город, обратились лицом к регламентному кивоску и вопрошают: где им Зеленого человека сыскать и неужто тот человек по обличью зеленого вида. Регламентный кивоскер спервоначалу потребовал сто рублей ассигнациями, а потом преподнес разъяснение. "Зеленый человек, - говорит, - не через то Зеленый, что его наличность на другой манер окрашена, а через то, что на оного человека снизошло недовразумление, будто дышит он не ротом и носом своими, но натурально-естественно произрастающей зеленой растительнотью во всем пространстве земной тверди, а сыскать блаженного можно так то и так то..."
Зеленый человек, как распознал, в чем сущность охотницкой сумнительности, враз учинил великий крик. Ведомо,- кричит, -мне, братие, где та собака сокрыта, от которой ваш ветер дует! Если, - кричит, - вы, подлые звероубивцы, горендную уплату возносить не схотите, тогда заместо вашего вознесут господин Смокингем из Дурманного Гальбиона, господин Щен Да Хам из Страны Свежего Поветрия, да господин Абракадамсом из Республики Наипервейших Демократий. И не видать вам через это натурально-естественного леса, как своих вшей!
Испужались        правдоизыскатели, бросились, сломив головы, к метрополийским шкурным начальникам. А заместо шкурных начальников в сем офизе заседает Дума первородного воспользования. Как увидел предводитель Думы деликатцию - так и учинил великий крик. Ведомо мне, - кричит, - что вами замыслено! Тщите себя возношением горендной уплаты шкурным начальникам, кои есть устарелый препарат! Отныне же и присно и во веки веков я, как я и есть продукт волеизъязвления народной массы, буду с вас оную горендную уплату вымогать, а також определять персонность зверострельных рецензий и взыскивать недоимки!
Пуще прежнего напужались правдоизыскатели, понеслись, не учуяв своих ног, искать родных шкурных начальников. Да только в офизе другом уже обратно не шкурные начальники, а восседает государевый Кабинет натурального самосохранения. Кинулись обратно взад, да уж предводитель Кабинета их на глаз взял. И учинил великий крик. Отныне, - кричит, - только мой Кабинет есть полноподмоченное обзаведение, посредством коего обложу вас горендной уплатой. А також лично с пристрастием буду взыскивать недоимки и делить зверострельные рецензии!
Побежали правдоизыскатели куда глаза не глядят, а сверху родной голос метрополийского шкурного начальника криком кричит; Ужо я вам, - кричит, - неблагодарным! Позабыли отца родного! Покуда жив останусь, все обратно буду недоимки взыскивать!..
Так, ни разу и не перевздохнув, добежала тьмутараканьская деликатция до родной околицы. А там - тишь да гладь. Вскарабкался Васька-баламут на колокольню, ударил в набат, да только никто его не расслышал. Которые неженатые - те толкутся в особой опчественной избе, где помпадурная музыка уморазвратительно громыхает и через то изба зовется "дескать эхо". Которые семейные - в стервеоидеовоны пялятся, где во всякое время проистекает сказ о незаконнорожденной   столбовой   дворянке Марье, и как она ясна сокола Луиса из ума выживала и через то непрестанно лила горькие слезы. Ну а которые совсем старые - известное дело сидят на печи да на Пересидента с Бремьер-министром напраслины воспроизводят...
Васька-баламут, Митька-скорохват да Петька-тугодум криком кричали, горлом горланили, благим матом блажили, - да только голос потеряли, а никого во внимание не произвели. Упали под колокольней без сил и лежат, не дышат. Тут сподобился к ним выйти дед-о-сто-лет по прозвищу Матвей Захаров сын, царем рубленный,тигром еденный, медведем давленный,   бабой   брошенный,   внуками прогнанный, властью забытый - и говорит:
чего это вы тут, внучки, бедлам устроили, на какой такой случай опчество взбаламутить желаете?
Все пропало! - шепчут правдоизыскатели, - тот взыскивает, этот взымает, иные взапрежь нас уплотят - все пропало, конец нам, тьмутараканьским охотникам…
Дед Матвей слушал их до той поры, пока не разобрал, в чем проблемация, а потом таким манером сказал: Нешто вам, внучки, не ведомо, что две тигры в одном распадке никак не уживутся? Одна всенепременно другую угрызет. Обратно два медведя в одной берлоге ни в жисть не улежат... К зиме будет у нас одно-распроединственное начальство... И все примется проистекать по-старому!..
-Как же это, - изумился Петька-тугодум, - ты, дедушка, в безразличности пребываешь, когда нет никакой угадательной возможности на предмет предположения: какое из начальств останется? Нешто тебе все едино?
- А запросто, - отвечает дед. - Начальство - оно любое соболей ловить не умеет. Кто ему соболей ловить будет? Я. То-то...
6
До таких пор  достигла жадность тьмутараканьцев до междоусобного размена ученой цифирью, свинематографными бремьерами, филозофийскими акциомами и иными разновозможными культурностями цифилизованного обустройства жизни и продовольствия, что пришли ихние академуческие мужи в решимость - выступить на большую интернерациональную дорогу. И поставили они себе на точку вида предусмотрение ученых рассуждений не только на один предмет тьмутараканьской земли, но равно и в иных каких пространствах. Однако время на ту пору случилось, не в пример сказать, конфузливое. Денег у академуческих мужей оказалось столько, что куры их не клевали, ввиду того как все деньги до одной были ассигнациями. И принялась тьмутараканьская   академуческая   мыслительность простираться на соседние пространства по честно-благородному безвонютному обмену.
Перво-наперво объявился в Тьмутаракани учености великой доктор Щен да Хам из Инперии Вознебесного Перенаселения со ученики. И до таких пор сей доктор со ученики в науках о предметности жизни зашлись, что в Инперии не токмо всех гадов ползучих, летучих, скакучих и бегучих поизвели напрочь, но и сотворили полное разъяснение   на   предмет:   почему. Принялись тьмутараканьцы сей важной деликатции свои натурально-естественные леса предъявлять и как в них много разновозможной  живности размещается. Предъявляют                доктору барсука.  Тот учено предусматривает и говорит: моя такой не понимай. Предъявляют бурундука. Тот опять: моя не понимай. Предъявляют чудище-змею, яд у коей не из пасти проистекает, а втирается в ворога посредством затылочной кости. Тот опять: моя не понимай. Диву даются тьмутараканьцы - и откуда в Вознебесной такая великая ученость, что никакими удивительностями ее не перешибешь. И предъявляют оленя-кабаргала, у коего клыки, что твои сабли, из пасти торчат, а из пузичка посредством особого отверстия исходит спецофигическая вонь. Ну, думают, уж если диковинности доктора не радуют, так уж этой-то самой что ни на есть разобычной скотине он уж точно без внимания. А доктор как подпрыгнет, как возопит на хоровой манер со ученики: "Сколька стоит?"
Только вскорости разъяснилось, что  при  докторе тоже одни ассигнации - и никакой тебе твердой вонюты...
Вдруг сверху кричат: все пропало, бросай басурман, едут эротейские егологи. Академуческие тьмутараканьцы не враз поверили, ан и впрямь, выседает из винтокрылой птицы доктор Абракадабрсон с кагалом егологов - а все они из Страны Наипервейших Демократий. И до таких пор законы проистекания взаимообратных междоусобий изведали, что в каком пространстве ни окажутся - раз глянут - и уже готова умозаключительная бумага, в коей все доскандально уложено: где и в каком пространстве чего можно и чего нельзя в рассуждении    предвосхищения    Абогаклипсиса.
Тьмутараканьский гувернатор выказал доктору Абракадабрсону прием со всем его любезным политесом, за стол усадил, чаем потчевал и спрашивал с интересностью: за каким бельмесом занесло вашу ученую умственность в наши пространства, на какой предмет расследования и какие виды в смысле конвергационной оплаты гостепримственности.
На что доктор Абракадабрсон ответствовал с пристрастием, что есть у него дишпозиция собрать всю ученую цифирь, какая ни взыщется в академуческих закромах   Тьмутаракани,   ссыпать   ее   в спецофигический конфьютер, посредством коего получить рисовальную проекцию тьмутараканьского пространства, где разновозможными красками будет означено: где, когда и сколько чего можно изымание производить, где устроительством менюфактур промышлять, а где и напрочь ничего нельзя. И будет сия проекция взвешена в головах гувернатора, чтобы он согласно ей все предусматривал и преднанимателям самоотлуп учинял.
Тут не утерпел канцелярный человек, который при гувернаторе во всякое время, и шепчет с культурностью гувернатору в подмышку: однако это безрассудок, ибо наши академуческие мужи все тьмутараканьское пространство на карачках исползали, рисовальную проекцию произвели, красками означили и реествр приложили, где чего можно, а что нельзя.
И где же сия проекция, мерзкая ты бестия, - шепчет ему обратно взад гувернатор. Известное дело, где и остальные реестры, - ответствует канцелярный человек, - возлежит у меня в аккуратности, с описью, под зеленым сукном отменного качества.
Расслышал доктор Абракадабрсон их междоусобные разговоры и препарирует: мы, говорит, со всем нашим демократским уважением к вашим академуческим цифирным сборщикам, однако возьмите на точку вида, что конфьютерная машина наша не в пример вашим рукоприкладным счетоводам проекции воспроизводит, а краски у нас куда вашего ярче и лучистее.
Тут опять не утерпел канцелярный человек и гувернеру зашептал возбудительные речи: это, говорит, они хотят нашу же интеллектическую потенцию у нас же изъять - и нам же презентовать через посредство раскраски, а себе отвоевать мировую славность.
Доктор Абракадамсон опять расслышал и сделал возражение. Отнюдь, говорит, не презентовать, а по всей совести предложить как имбортный товар для вашей хозяйственности самого тщательного качества. Но из уважения к гисторическим гадоклизмам вашего государства готовы получить полный расчет неконвергируемыми ассигнациями.
Тут канцелярного человека совсем подвзбросило, да только гувернатор его незаметно за ляжку ушшипнул и сказал: не порть мне политики. А сам доктора спрашивает: и какое же пространство вы собираетесь предусматривать? А собираемся, говорит доктор, предусматривать не иначе как речку Тьмутараканку, ввиду того как вы ее лучше всего сами знаете, и стало быть имеете что в нашу машину засунуть. На том и порешение произвели и конвракт учинили ко всеобщей удовлетворительности. И только канцелярный человек от обиды чувств совсем из ума вышел и совершил над собой утопление в речке Тьмутараканке для обозначения любви к пользе Отечества.
Но забыли академуческие мужи про доктора Щен да Хама. А к тому в одночасье прибежали ученики и кричат:    американская    деньга приехала! Выпрыгнул доктор из щелкового кимонтона и объявил ультимат: требую, говорит по честно-благородному безвонютному обмену учинить великий конвракт между Страной Наипервейших Демократий, Инперией Вознебесного Перенаселения и Тьмутараканью.
Сели за разговорный стол и давай переговоры переговаривать. Слово взяли себе хозяева стола. И говорят, дескать до невозможности рады такой конвракт учинять при соучастии доктора Щен да Хама, потому как о натурально-естественном произрастании в Инперии никому, окромя означенного доктора неизвестно. И через то никакой лесоспасительной   действенностью   они   не обложены. На что доктор ответствовал со всяческой скоромностью, что может быть и без него обойдуться. Удивились тьмутараканьцы, никак, говорят невозможно, чтобы без вас! А точно ли невозможно или это вы из конфлементу изволите, - упорствует доктор. Доподлинно невозможно, в чем и крест целовать готовы, горячатся хозяева. А как в рассуждении бумаги на сей предмет удостоверяющий невозможность? Еще пуще удивились тьмутараканьцы, но бумагу означенную исписали и палец прислюнили.
А раз так дело развернулось, говорит тогда Щен да Хам другим голосом, тогда в учиняемом конвракте занесите, что платить мне и ученикам моим только в конвергируемой вонюте, купить многосестную подвозку для предусмотрения произрастаний, построить институтный офиз с конфьютерной залой, да завести великое множество мерблюзьих кимонтонов с утеплениями для дальних пешевходных выгулов.
Тьмутараканьцы ума решились: не ослышка ли? Да с какой же стати, кричат академуческие мужи, мы все это вам в презент завернем, когда у нас по сей день никакого подобия не заведено для собственной надобности!
Нет! - препарирует тот. - У нас в Инперии так заведено: я конвракт пальцем не прислюню, пока вы мне не окажете бумагу, в коей поклянетесь по фунансовой предметности. С сей бумагой я явлюсь к инператору для его услады. А уж тогда он издаст соизволение о спасательности лесов.
Хозяева и про политес прозабыли. Где это взвидано, кричат, чтобы мы вам в полном аганжементе клятвенно обещались без учинения конвракту о взаимносдействии! А тот отвечает: у нас в Инперии только так с иноземцами и взвидано. А коли не будет означенной бумаги - инператор всенепременно не издаст соизволения на спасательность лесов, но даже напротив из огорчительного взмятения чувств может последние леса поизрубить для поучительности вашей политики и филозофийских акциом. Таким манером пишите бумагу про фунансовое довольствие - и чтоб не только вы, но и Абракадабрсон ее пальцем прислюнил. Потом учиняйте конвракт обязательности лесоспасительный предусмотрений, кои будут вершить в пространстве Инперии лесознатные люди Страны Наипервейших Демократий и Тьмутаракани - и чтоб со всеми фиксимилями и опечатями. А я сии бумаги заберу - и отбуду восвояси ждать от вас вонюту.
Тут все устремились глазами на доктора Абракадабрсона. А тот и говорит важно свое резюмо, словно если бы ему все было радостно и по нраву. Я, говорит, как посланник Страны Наипервейших Демократий, должен выразиться со всею согласностью, на тот предмет, что конвергируемая вонюта - это хорошо. И потребность в ней у доктора Щен да Хама должна быть с нашей стороны удовлетворительной. По каковому поводу и спешу заявить под протокольную запись, что Страна Наипервейших Демократий с радостью готова профунансировать сей конвракт. Но ввиду того как вонюта оттискуется большими умельцами именно нашей державы, у нас так заведено: прежде чем Пересидент даст соизволение оттиснуть мешок-другой истинных гипюр, ему тугамент нужен: для какой нужды и под какой конвракт печатать. А по сему спервоначалу пусть доктор Щен да Хам от имени Инперии прислюнит клятвенную бумагу и конвракт с тьмутараканьцами учинит, а уж потом я сии бумаги к Пересиденту свезу...
На той абракадамсовой разумности переговоры-то и поиссякли. С тех пор тьмутараканьские академуческие мужи одной рукой пакуют в дорожные укотомки кабаргальи пупки для ученого безвонютного обмена с Инперией, а другой - ссыпают свою цифирь в конфьютерную машину для славы Наипервейших Демократий. Денег же куры по-прежнему не клюют, ибо все деньги до одной - ассигнации.
7
За тридевять земель, за тридесять морей, в Стране Наипервейших Демократий жил себе,   к   нашей   истории беспричинно, беркелеровский скубент Абракадамсон-младший. И в одночасье случилось на него снисхождение ознамения.  Предъявилась  ему  в опочивательное время наличность святого той страны старца по прозванию "А врал вам ли Николь" и произрекла. Дескать на нем, на беркелеровском скубенте   Абракадамсоне-младшем, почивает надежда нации, а через это надлежит ему, не промешкав, учинять кругиз в безызвестную Тьмутаракань, истерпеть там тяжбища и невзгодья, наставить на путь истинный тамошних землемеров-лесхитителей и тамошних охотноедов во спасение натурально-естественных лесов - и этаким геройским манером через оные деяния произвести новое процветание Страны Наипервейших Демократий, преисполненной к тому времени инфлюенциями. Сотворить же означенное надлежит не по роду службы, но по воле живота своего.
Тем же утром Абракадамсон-младший отыскал бедахога тьмутараканьской  разговорной  науки,  да поспешил к нему в обучения. С той поры уж никто не видал беркелеровского скубента ни во взвеселительных пищеприемных залах, ни в тварьете, ни при беспольных игрищах. Всем своим пониманием изумлялся он премудростям тьмутараканьского разговора, а в промежностях среди учений не трескала писиколу   с   макбюргерами,   но рукоприкладно трудился где ни попадя для добывания оплаты за доставку личности в тьмутараканьские земли. И пребывал он в неустанных трудах три года, три месяца и три дня. По происшествию чего был обжалован ступенью боколувра тьмутараканьской разговорности да билетной картой на кругизную посудину.
Долго ли - коротко ли плыл скубент, видит - перед ним безызвестная земля, а на ней ворота. На воротах тех тьмутараканьской грамотой начертано сподверху: "ТЬМУТАРАКАНЬ", а споднизу да поменьше: "Тут можно". Нашло в сей же миг на Абракадамсона-младшего великое смятение чувств, ввиду того как от бывалых премного историй на предмет неодолимости тьмутараканьской тутможны проистекало, но как был он не из-под робкого десятком, то ринулся вперед.
Тутможенный человек предусмотрел все бредлоки и пижуфтерии, кои скубент уготовил тьмутараканьцам в брезентацию и говорит: А изъявите тугамент на предмет того, кто тебя в нашу землю звал...
-А никто и не звал,- ответствует Абракадамсон-младший, - я по волеизъязвлению саморучно приехал...
- Саморучно никак не может быть, - препарирует тутможенный человек, - ввиду того как в нашем тутможенном кодехизисе предначертано:
"Незванный гость - хуже тартарина"... - Что это такое означает "тартарин", мне неведомо, но я на все согласный, - говорит скубент, - Пусть я буду этого-самого хуже, только в ворота запустите...
- Фициально не могу, но можно запустить инкогникто...
-Я в согласии!
Тутможенный   человек   добрую половину бредлоков и пижуфтерии в свой тужурный карман опустил, да и отворил ворота. Явилась тут Абракадамсону-младшему безызвестная земля, да в каком пространстве ни предусматривает - все ему превыше разумения. Натурально-естественные леса здесь таким числом стоят, что все их спасению подвергнуть никакой мочи нет. А тьмутараканьцы в междоусобных беседах такие слова говорят, что боколуврской громотной учености навовсе в понимании неприступны. И такие вокруг правила жизни и продовольствия, что никто во всей оной земле их в понятие не возьмет, числа им не сочтет, но все исполняют без зазрения с неукоснительностью. Только не ко времени    скубенту    было    на диковинности заглядывать, потому как хотел он, чтобы ни одна минута для полезности его нации не пропала. И отправился к землемерам-лесхитителям.
Те встретили его с политесом и спрашивают: кой черт тя принес? Тут Абракадамсон младший вынул из правого тужурного кармана бредлоки и пижуфтерии и брезентовал. Потеплело. Вынимает он из другого кармана затейливую приспособительность с тонкобуравчатой иголью на конфьютерной уплате и предъявляет. Те говорят: шо за хрень? Пустился скубент в разъяснения. Стоит лишь только, говорит, оною иголью пронизать дерево до сердцевины тела, как уже конфьютер древесную старость указывает. - Ну-у, говорят те, это нам без внимания. Наши, говорят, коренные способы не в пример вашей премудрости успешнее... - А не слабо учинить сравнительную испытательность? - взгорячился Абракадамсон-младший. - Отчего же, - смеются те, - учиняй.
Вышел поутру Абракадамсон-младший в натурально-естественный лес - и давай старость дерев произмерять. Углядел дубок потолще, тыкнул его мелкобуравчатой иголью - она и сломилась. Переменил иголь, тыкнул в другорядь - обратно изломилась. Переменил на спецофигическую, самой тщательной крепкости, тыкнул - не идет. Уж он и с разбежки пробовал, и с причитаниями, и с ласковым прокручением и с нововыученными тьмутараканьскими словами - а до сердцевины тела не достанет. Уж и солнце закатилось, уж и день к концу уклоняется, а возраст дубка того все не произмерен. Вспомнил тогда скубент святого своей земли старца, призвал в помощь силу всей нации да и пронзил дубок одним махом до сердцевины тела. Тут последняя игла изломидась, а конфьютер указал: старость не то сто, не то двести, не то триста лет...
В другой день вышли в лес тьмутараканьские   землемеры-лесхитители втроем. У одного на плече пила "Вздружба", у второго на носу очки, а у третьего в руках писало да клочок бумаги с долбицей умножения. И ну пошли произмерять! Первый дерево одним махом срезывает, второй на свежем пне старость определяет, а третий в долбицу цифирь прописывает. До того ловко да весело у них выходит, что к полудню куда глаз ни приложи - в каком угодно пространстве все дерева произмерены на точный предмет старости... - Теперь, - говорят, - понял, басурманин, что твои приспособительности для наших тьмутараканьских просторностей никак не годятся?
Понял Абракадамсон-младший, но ввиду того, как на нем почивала надежда нации, духом не упал, но отправился отыскать охотноедов, чтобы им вспомогание учинить. Долго ли, коротко ли- нашел…
Сидит посреди натурально-естественных лесов междууездный охотноед. По правую руку от него - гора бутылей из под огненной воды, да все опустелые. По левую руку от него - гора людишек вповалку, да все в бессознательности чувств. А вокруг него - дружина богатырей о двенадцать персон. Никого мимо не пущают.
-Ты кто такой будешь? - вопрошает охотноед, а, сам скубента глазом так и пронизывает на манер произмерения старости до сердцевины тела, - Тугамент есть? Изъявил ему тот тугамент, в коем означено, что оный Абракадамсон есть младший, а также гражданин Страны Наипервейших Демократий. - Этим тугаментом ты нас не возмешь! - препарирует охотноед, - я почем знаю, твой он, или ты его спер где?.. - Так при нем же карточка с наличностью имеется, - говорит скубент, - вы и сличайте...
-Да все вы, басурмане, на одно лицо, - сердится охотноед, - Изъяви еще какой-другой тугамент!..
Выпростал Абракадамсон-младший из тужурного кармана последнюю горсть бредлоков и пижуфтерий - и едва ее хватило на всю дружину. Потеплело.
- Так чего ты, басурманин, в моем лесу забыл?..
- А хотел главного охотноеда сыскать и наши приспособительности ему на точку вида поставить для его большей полезности...
- Вот теперь верю, что ты натуральный иноземец, - говорит охотноед, - Я на этом месте сижу сиднем тридцать лет и три года, и ни разу не было такого, чтоб меня кто искал. Это я кого хошь из-под земли найду! Видишь, лежат соколики? - а сам указует на в бессознательности чувств сваленных, - это все злонамеренные и злокозненные браконьерские людишки, кои хотели мимо меня пройти... да не прошли. И никто не пройдет...
И подает Абракадамсону-младшему квасной   стакан    водки-кизлярки. Опрокинул тот сей стакан - сердце свело, во рту пламень и лицо убавилось. Поискал он привычной рукой стакан писиколы - а ему другой стакан водки-кизлярки. Опрокинул - сердце встало, глаза усохли, в голове молния. Рот для крика отворил - а туда третий стакан опорожнили... И явился тут скубенту ихней земли святой старец да изрек: муку сию прими за пользу нации и да будут тверды твои ноги. Взбодрился Абракадамсон-младший, глаза разодрал, скрозь туман и мерцательность высмотрел непочатую бутыль, да и испил ее единым духом за дружество народов.
-Вот это любо, - закивали богатыри,- это по-нашенски. Теперь вот лучком подзакуси... Чует скубент, что не быть ему в постыжении, что вот-вот охотноед снизойдет к междоусобной беседе о диковинных приспособительностях заморских, потянулся за лучком... да вдруг и возложил буйну головушку на колена хозяину. Вздохнул печально междууездный охотноед: - И этот не прошел... Никто у меня не проходит... Не родился видать...
А скубента в его бесчувственности отложили по правую руку, да не в общую грудищу, а особняком - всеж таки иноземец. Там он и пролежал в беспамятстве до самого прихода обратной кругизной посудины...
Так вернулся Абракадамсон-младший в родную Страну Наипервейших Демократий - уж про учение беркелеровское и не вспоминал. Три дня пил всласть писиколу с макбюргерами, а на четвертый основал офиз под прозванием "Бюра глубокопонимания тьмутараканьской нации". С той поры все, кто ни соберется какое адвентюрное дело в тьмутаракани учинить - всенепременно идут к этой бюре за советом. И через то очень даже возможно, что инфлюенции в Стране Наипервейших Демократий вскорости излечатся...
8
О ту самую пору, к нашей истории беспричинно, во граде Важный Тон, что в Стране Наипервейших    Демократий, приключилось   главнозначное усовершение: с пересидентом ихним вышла замена. Новый пересидент спервоначалу до такой степени взнамерился чистоту и порядок в делах державы учинить, что канцелярные людишки в его офизе чуть умом не решились. Вот однажды, в пример будь сказано, призывает он до своей личности бремьер-министра, да и вопрошает не промешкав: "А ответствуй-ка мне, парниша, куда подевается умонетарная помощь наша тьмутараканьцам, и на какие полезности они ей изведение учиняют." Взахался тут бремьер с причитаниями, дескать, никак невозможно на сей вопрос знание предоставить, потому как даже военные шпиены не могут ни подкупом, ни подпугом, ни хитрой приговоркой в том секретность приоткрыть. Уж мы, говорит, самосознательно выпачкивали нашу вонюту особой неизмываемой краской, да засылали в тьмутараканьские земли соглядатаев, искать оные гипюры для разъяснительности: куда деваются. А только ни одной меченной гипюры по всей тьмутаракани так и не сыскалось,..
Опечалился пересидент и вознамерился такому порядку пересмотр учинить. Кликнул он искать по всей державе человека, который человек знал бы тьмутараканьскую таинственность и мог бы растолковывать ее на иноземный манеp. В сей же час и предоставили ему Абракадамсона-младшего из "Бюры глубокопонимания тьмутараканьской нации".
Пересидент ему и говорит со всей строгостью: ''Гау дуешь бузинес?'', что в переводе означает: интересуюсь на предмет успешливости твоего офиза и каковую прибыльность он в твой карман из добрых граждан извлекает. Абракадамсон-младший, не сморкнув глазом, ответствует: "Хвать-орать"", что на их басурманский манер означает: да чего уж там, брат-пересидент, ворую помаленьку, А дальше их переговор проистекал со всевозможной секретностью, так что даже гисторические описатели, коих ухо завсегда в соседстве с дверяными разверстиями пребывает, ничего не разобрали. Одно доподлинно известно: вышел Абракадамсон-младший из палат пересидента с важной бумагой, в которой было означено таково:
''Дана сия бумага Абракадамсону, Абракадамсонову же сыну в том, что он     ныне     полноподмоченный приставитель для пользы разделения промеж тьмутараканьских людишек умонетарной помощи под видом Страны Наипервейших Демократий, в чем и подписуется  лично  оной  страны Пересидент - и закорючка фиксимилевая...
Долго ли, коротко ли, добрался Абракадамсон-младший до тьмутараканьской столицы и тут же кликнул клич: чтобы все, кто пребывает в жажде голову подложить под спасение натурально-естественных лесов со всеми в оных натурально-естественными животинами и гадами, срочно до него пришли. В сей же час явились пред ним известные смутьяны Петька Тугодум, Васька Баламут, да Митька Скорохват. Явились и говорят: какой хрен звал.
"Хочу, - говорит Абракадамсон-младший, - учинить конферансию во спасение по всей строгости и с описанием". На что тьмутараканьцы в смятении чувств предложили не ругаться матерно, а сделать разъяснение, что такое понимать "конферансия"? "Это, - говорит          полноподмоченный приставитель, - когда все, кто ни есть, садятся за один стол и ведут междоусобные беседы''. "Так бы сразу и сказал! - обрадовались тьмутараканьцы, - а то "конферансия", басурманин, одно слово". Мигом сыскали они стол побольше, сбегали в лавку и учинили конферансию на самый лучший манер. Три дня и три ночи кряду велись междоусобные беседы. И лилось рекой впоперемешку: тьмутараканьские водка-кизлярка,    да    "Шибанское", италические "Верь в муть" и "Умереть-то", хранцузский желудочный спирт "Нажор", немчурский лакер "Черти-бренти", а под конец, к третьему утру, показал Абракадамсон-младший, как все это вместе вразболтать, чтобы иметь страшное питье по прозванью "Как Дэйл". На четвертое утро полноподмоченный приставитель и говорит:
"Мочи моей больше нет, надобно приложить конец к нашей конферансии и учинять конвракт. Ну-ка ответствуйте, на что вы взнамерены нашу умонетарную помощь извести в понимании полезности для натурально-естественных лесов?"               
Митька Скорохват и говорит: надобно мне многосестную подвозку заморской работы с конфортельностью, для удобности объезжания пространств на предмет захвата ворогов, воров и супостатов.               
Васька Баламут и говорит: надобно мне многосестную подвозку заморской работы с конфортельностью, для проникания в какие угодно пространства с разъяснительными разговорами.    
 Петька Тугодум и говорит: надобно мне многосестную подвозку заморской работы с конфортельностью, для скорости взбаламучивания народу к рукоприкладным сдействиям.
"Это никак невозможно, ибо не есть разумность! - подвел резумо приставитель, - Я как есть знаток и полноподмоченный, враз вам изъявлю, где тут правильность. Надобно вам две вещи для воспасения лесов. Перво-наперво - эклектрическую бордадивную умоподозрительную машину для безпроволочечных сношений со Страной Наипервейших Демократий, а равно с другими промежностями. Через эту машину завсегда возможно вызвать меня для помощи в каком деле. А второ-навторо: всенепременно нужно вам разрождение егодуризма. Это когда важные заморские персонцы хочут выгул иметь по натурально-естественным лесам с предусматриванием нимфозорий и авандажным плезиром, а за это будут выкошеливать самую натуральную вонюту..."
Почесались в головах тьмутараканьские правдолюбцы, запечально вздохнули - да и согласились, про себя решив: с паршивой овцы хоть шерсти клочок. Учинили конвракт, получили бордадивную машину для безпроволочечных сношений, да и распрощались.
Вернулся Абракадамсон-младший домой, отлежался после трудов праведных, и исписал отчетную цифирь: "На розыски правдолюбцев порастрачено три вонютных тыщи, на воспроизведение конферансии с оными - пять тыщ гипюр, на еспиртизу натурально-естественных пространств - десять тыщ, на бордадивную машину для сношений - полторы, на провоз чрез моря и окияны собственной персоны - три тыщи, да на закуп многосестной подвозки для   пространственных движений        полноподмоченного приставителя в Стране Наипервейших Демократий - двадцать семь, итого с пользой для натурально-естественности тьмутаракани изведено пятьдесят тыщ вонюты умонетарной помощи, в чем и подписуюсь",
Долго ли, коротко ли ждали тьмутараканьцы - прибыли по их душу первые егодуристы: господин Нахаулер со товарищи. Тут принялись Петька Тугодум, Васька Баламут да Митька Скорохват предъявлять им натурально-естественные удивительности, не жалея ног и сломив  головы.  И  такое  число религитов и интимиков предусмотрели егодуристы во время пешевыгульных кругизов, что сами у себя сперли дыхание. Довольны ли, ваше благородие? -  вопрошают тьмутараканьцы. Нахаулер и говорит через разговорную женщину: "О, я есть очень весьма и весьма даже!" Коли так, говорят тьмутараканьцы, извольте выкошеливать вонюту в расплату за егодуризм.
Как тут закричит Нахаулер на чистотьмутараканьском языке: "Ах вы сукины дети, жуликово отродье, шелудивые псы, кол вам в дышло! Это я-то должен вам выкошеливать вонюту, который вам, собакам, на свои деньги бордадивную машину для сношений брезентовал!? Разве вам не известил о сем полноподмоченный приставитель, мой лебший кореш Абракадамсон!?"
Пали тьмутараканьцы ниц и лопочут: прости, христаради, барин, не признали по глупости, это все темность наша, не погуби... - а сами ни живы, ни мертвы. Простил их Нахаулер, и даже брезентовал   книжку   с   разукрашенными гомиксами,
Петька Тугодум запил горькую. А Васька Баламут да Митька Скорохват чуть только очухались с перепугу - едет второй егодурист, господин Пройдохер со товарищи. Кинулись тьмутараканьцы изъявлять ему на предусматривание все свои значительности. И такие удивительности в захребетных пространствах ему предоставили, что он из себя вышел и еле обратно вернулся. "Довольно ли ваше высокоблагородие?" - вопрошают напоследок. Тот головой махает, сказать не может: язык заглотил от удовольственности. "Коли так, - говорят тьмутараканьцы не без смущения, - извольте выкошеливать, как уговорено."
Тут Пройдохер аж язык обратно выплюнул. "Я есть, - кричит, - известная кругизная описатель. Я есть могу такой скандал делайт на ваш страна, что вы есть грабитель, вор и грязный свинья. После мой скандал на ваш страна никто нет ехайт!"
Пали тьмутараканьцы ниц и лопочут: "Не погуби, барин, лучше нас предай смерти лютыя, только не дай державу опророчить!"
Простил  их  Пройдохер,  даже писальный препарат брезентовал на момент воздружества.
Васька Баламут запил горькую, а Митька Скорохват только дух перевел - как уже едет новый егодурист, господин Накося со товарищи. Одному-то не больно сподручно. Но как на нем почивала надежда нации, Митька всеж-таки кинулся в ублажительность и столько изъявил диковинных нимфозорий и ползучих гадов с водобрызгами, что у гостей глаза повылазило. "Довольны ли, господа хорошие? - вопрошает на прощание. "Осинна каласо, сыбака каласо!" - лепечут те. "Коли хорошо, - извольте выкошеливать."
Тут у господина Накося глаз совсем не стало - один рот. "Моя твоя дулак! - кричит, - Моя длуг, балсой друг Аблакадамсон-сан! Аблакадамсон-сан сказать, ты на него лаботай! Моя твоя сикил баска делай!'' и ничего не брезентовав уехал.
Тут и Митька Скорохват запил горькую. Так и пьют все трое по сию пору без просветления...
В "БЮРЕ ГЛУБОКОПОНИМАНИЯ тьмутараканьской нации" затрезвенила звонильнописальная машина. Снял Абракадам-сон-младший     разговорную трубу - а в ней пересидент. "Гау дуешь бузинес?" - спрашивает.
"Хвать-орать!" - говорит Абракадамсон-младший.
9
В одну пору тьмутараканьские мудрецы-знахари преднарекли к Стране Наипервейших Демократий неминучую погибель по причине наступления несносимого смрада. Однако ж те знахари давно в могилу взошли - а Страна Наипервейших Демократий все засмердить не разрешалась, ввиду того как, прознав об преднареканиях сих тьмутараканьских, в тот же час взяла убережные намерения. То бишь гражданины той Страны, по опытности признав, что рыба, к примеру, завсегда с головы смердить принимается, учинили порешение: чтоб пересидент завсегда самый что ни на есть свежий был. С той поры и повелось у них: едва только новый пересидент в пересидентское кресло из пересидентской кровати дорогу запомнит, да секретутку свою по  обличью признавать начнет - так уж гражданины спешат свежего пересидента на замену сыскать. И через это свежее поветрие во  всякое время смердючий запах перебивало.
Вот и опять в тот злосчастный год, о котором свидетельствуют тьмутараканьские гисторические описатели, заменился в Стране Наипервейших Демократий пересидент. И в сей же час, как заменился, издал уложение на тот предмет, что отныне лесоимным преднанимателям родной натурально-естественный лес за его скудостью рубить воспрещается, а лесоимные "Хервестерны" должно направлять на сведение под корень лесов в иных землях и нациях.
На другой же день после оного уложения явилась на диком тьмутараканьском бреге заморской работы посудина, а в посудине прибыл полноподмоченный приставитель достославно знаменательного лесоимного кумпанства "Вытермаузер". И оное кумпанство чрез того приставителя изъявило интересность на тот предмет: а не можно ли в мире и согласии свести под корень какое-нито пространство тьмутараканьских натурально-естественных лесов для процветания Страны Наипервейших Демократий.
Тьмутараканьцы на тот момент народ был уже стрелянный. А потому междоусобных разговоров вести не стали, но послали приставителя туда, куда разговорная женщина на его родном разноречии и воспроизвести не могла.
Да только "Вытермаузер" в том указанном пространстве лес искать не заспешил, и ну тьмутараканьцев урезонивать. Мы, говорит, кумпанство со всей солидностью, не в пример басурманам и нехристям из шайки "ХренДай", которую шайку вы намедни вон выдворнули. Они, говорит, нехристи, ваш натурально-естественный лес под корень сводили, чтоб место опустошить, а наше кумпанство вознамерено его сводить для поспешности расчищения пространства, в коем пространстве будут нами произрастаться в несметном числе фигусовые пальмы, а при пальмах самые что ни на есть обезъяны-сапажу плисовые тальмы...
Тут многие тьмутараканьцы в головах-то и зачесались. Оно и вправду: натурально-естественных лесов хоть отбавляй, а обезъяны-сапажу отродясь не бывало... Однако другие на своем стоят. Тогда "Вытермаузер", видя заминку, и говорит: мы, говорит, кумпанство со всей солидностью, и через то спешить не любим. Вы, говорит, обмозгуйте наши приложения на предмет вашей интересности, а мы пока вам для брезентации, то есть без всякой расплаты, построим гимназию и тракт через всю Тьмутаракань с твердокаменным покрытием на самый эротейский манер. Против этакого чудачества тьмутараканьцы возражать не стали - да и разошлись на печках лежать-обмозговывать. Только трое супротив остались: Иван Неподкупный - как он был известный на всю Тьмутаркань поперечник, да метр уездного сената - как на его плечах покоилась надежда нации. Да тьмутараканьский землемер-лесхититель в уме брожение возымел: а ну как "Вытермаузеру" дело выгорит? Тогда кумпанство и будет воровать, а лесхитителю что?..
Долго ли, коротко ли, - а построил "Вытермаузер" гимнасию и тракт через всю Тьмутаракань. Собирает он вновь тьмутараканьцев и вопрошает: светла ли гимнасия, твердокаменна ли дорога и какое порешение насчет лесов. Те в ответ: и гимназия, говорят, хороша, и дорога еще краше, да вот про фигусовые пальмы что-то не верится! Призвал тут приставитель всех на дикий брег, где заморской работы посудина причалена была, а там откуда ни возьмись растут натуральные фигусовые пальмы... Вот, говорит, предусматривайте и соглашайтесь. Да мы-то, ответствуют тьмутараканьцы, может и согласны, только вот метр уездного сената, да наш землемер-лесхититель, да Иван Неподкупный ни в жизть не согласятся. У них прынцып! Ладно, говорит "Вытермаузер", как мы кумпанство со всей солидностью, то пока вы все обмозгуете, построим мы вам в знак брезентации лавку с винными погребами да свинематографию в придачу. Тьмутараканьцы разбрелись по печкам обмозговывать с нетерпением, а приставитель моргнул глазом землемеру-лесхитителю, отвел до ветру и говорит с секретностью: коли вы, господин хороший, сумневаетесь на предмет, что же вам воровать останется, так мы кумпанство со всей солидностью. Беру вас себе в долю, кладу довольствие в твердой вонюте - и воруйте себе отныне для процветания Страны Наипервейших Демократий. Лесхититель в сей же момент согласился и потребовал довольствия со вчерашнего дня. На том и порешили. Только двое остались супротив: Иван Неподкупный - как он был известный поперечник, да метр уездного сената - как на нем почивала надежда нации.
Долго коротко ли, - открылась лавка с винными погребами, а при ней свинематография. Созывает приставитель всех тьмутараканьцев и вопрошает с пристрастием: все ли хорошо и как на предмет лесов. А те и говорят в смущении: мы, говорят, премного довольны, ваше высокоблагородие, вашей брезентацией, да в одном сомневаемся: как же насчет обезъяны-сапажу? Повел их приставитель в офиз - а там и впрямь сидит за столом с сигарой обезъяна-сапажу плисовая тальма... Ахнули те, глаза трут, но ответствуют с замешательством: мы, говорят, батюшка ты наш, на все согласны, да метр уездного сената и Иван Неподкупный ни в жизть не согласятся. У них прынцып! А приставитель не осердился. Раползайтесь, говорит, шельмы, по печкам, ждите, когда я вам в брезентацию закончу строить кругизную бюру для заморских выгулов. А сам Ивану Неподкупному моргнул, отвел до ветру и говорит с секретностью: есть, говорит, в Стране Наипервейших Демократий спецофигическое учебное обзаведение для неподкупных, и тот, кто в сем обзаведении пятнадцать лет обучится, станет наипервейшим профессором неподкупных наук. Не желаете ли принять в знак всенепомерного уважения диплом скубента и ступендию в твердой вонюте. Иван Неподкупный перечить не стал, отбыл в Страну Наипервейших Демократий и по сию пору в оной стране обретается, а зовется теперь Джон Впретьбери. Только один супротив остался: метр уездного сената - как на нем покоилась надежда нации...
Долго ли, коротко ли, собирает "Вытермаузер" из заморских кругизов тьмутараканьцев и говорит:
однако же надобно ответствовать на предмет сведения лесов. Да мы, говорят тьмутараканьцы, ваше превосходительство, на все для вас, отца родного, согласны! Только вот метр уездного сената ни в жизть не согласится: у него прынцып. А коли так, отвечает "Вытермаузер", мне тут не с руки долее оставаться. Нынче же отбываю домой и увожу с собой гимнасию, дорогу, лавку с погребами, свинематографию с бюрой, фигусовые пальмы и обезъяну-сапажу.
Да неужто, отец родной, и обезьяну!? - не враз поверили тьмутараканьцы. На что приставитель кивнул и давай дорожную укотомку под все добро пристраивать. Кинулись тут тьмутараканьцы единым духом, схватили метра уездного сената, предали его смерти лютыя, засмолили в бочку и бросили в сине море-окиян. С того момента началось сведение натурально-естественных лесов на самый эротейский цифилизованный манер...
Сие есть последний манускрип, к коем встречается упоминание гисторических описателей о стране Тьмутаракани. Далее ни в книгах церковных, ни к мирской беллетристике, ни в архивных музеях мы не находим уже ни такового государства, ни такой нации. То ли чумой ее унесло, то ли сверзлась она в пучину морскую, то ли какая иная гадоклизма постигла оное пространство земной тверди - того нам не ведомо. И если бы не сии доподлинные летописные хроники, кои дошли до нас совершенно нечаянно - вполне возможно бы усомниться: а была ли вообще такая страна? Может и не было вовсе.

Лесков-Щедрин