Шанти О бастарде Джиме

В старом покосившемся домике где-то в центре района Уайтчепел, с петель слетела деревянная дверь. Она отделяла прихожую от гостиной, ныне – валялась в дверном проеме. На ней лежал какой-то парень. От него сильно несло алкоголем и, кажется, табаком. Он только что вломился домой, пьяный и промокший.
  Шел дождь. Дождь столь сильный, что глядя в окно, не увидишь ничего, кроме серой пелены, и столь громкий, что в этой гробовой тишине может показаться, что этажом выше пляшет табор цыган. Но разве это заботит Джима? Что ж, очевидно, нет. Конечно, его это не заботит сейчас, но вот если завтра он проснется под шерстяным одеялом в горячке, то и посмотрим. 
 Ныне, парень лежал на рухнувшей двери, в обнимку с бутылкой, промокший до нитки и сетовал на отвратительный английский климат. Обычно его заботят лишь растущие цены на опиум и виски, иногда к ним добавляются размышления о дальних странах и лучшей жизни, но вскоре Джиму кто-то шепнет об открытии нового кабака в паре кварталов от Тауэра и все мечты и амбиции растворяются в пьяных видениях.
 Паренек очень люби выпить. Любимым его напитком был яблочный сидр. Сидр пьется незаметно, точно сок, зато пьянит не по-детски. За это качество Джим и обожал его; любимым делом этого парня было зайти в свой любимый паб и заказать пинту этого сладкого напитка. Разумеется, за счет своего отца. В расточительстве парню не было равных. Он был способен спустить только на себя столько денег, сколько его отец видит раз в полгода. Все, что мешало ему поступить настолько по-свински, так это угроза лишиться хоть каких-то карманных денег. Многочисленные «друзья» Джима прекрасно знали, что тот умело выпрашивает деньги у нерадивого родителя и охотно водились с его пьяницей-сыном. Друзья прибывали и убывали, подобно прибрежным волнам, этот круговорот, казалось, не закончится никогда.
- Ты ведь рос вполне приличным ребенком, носил сюртуки и туфли, да что с тобой произошло?! – Вопрошал бедный Александр Лэшап, смотря на сына сквозь слезы.
 Тот лишь многозначительно закатывал глаза, что-то невнятно бормотал под нос и снова брался за курительную трубку.
- Ты же так хорошо учился, Джим! Тебе ведь так легко давалась география! – Мистер Лэшап сморкался в кружевной носовой платок и размахивал тонкими руками.
 Джим лишь встряхивал волосами и отворачивался от отца.
- Что же ты так обращаешься со мной? Что я такого тебе сделал? Откуда столько злобы, Джими?
- Не называй меня так, отец. Это имя дала мне какая-то уличная девка, с которой ты провел ночь…
- Это имя было дано тебе твоей матерью, Джим, будь добр… - Александр высморкался – не говори о ней так.
- Да какая разница? Все одно…

Порой, шатаясь по улицам и не пропуская сапогами ни одной лужи, парень слышал веселый переливчатый смех в соседнем доме. Там проживали его бывшие товарищи. Титулованная знать, дворяне Спанджн, старые знакомые Александра Лэшапа, довольно мерзкие личности. Джим обучался вместе с их сыновьями и даже делал успехи. Пока одним зимним днем он не понял, что хочет быть пиратом и хочет грабить испанские галеоны, тогда он бросил учебу и все свободное время проводил в Лондонском порту. Намерения становиться морским разбойником были лишь шуточными, но чем больше времени парень проводил с корсарами и матросами, тем быстрее забава перетекала в настоящую жизненную цель. Порт стал любимым местом парня.
 Там Джим впервые отведал джина, эля и, разумеется, сидра.
  А когда он стал вваливаться в дом Спанджнов в мятом сюртуке, и, шатаясь из стороны в сторону проходил к классу и открывал дверь пинком, мать семейства, сморщенная пухлая тетка завопила:
- Чтоб и ноги этого бастарда не было отныне в этом доме!
 И Джим с пьяной улыбкой до ушей поплелся в порт. Военных моряков и корсаров он считал куда более приятными личностями, нежели отца, мать, учителей и миссис Спанджн. Эту сморщенную, как лимон, старуху с короткими сухими волосами он боялся, пожалуй, побольше самого дьявола. Когда та померла и едва вместилась в уготовленный гроб, парень умудрился выкрасть бриллиантовую брошь, зажатую в руках покойницы. Он продал ее и на вырученные деньги купил себе настоящую рапиру, которую спрятал где-то под половицами в отцовском кабинете. Каждый день, когда тот уходил, дабы навестить могилу матери Джима, тот любовался своим приобретением, и насмехался над старой ведьмой Спанджн.
 Отец, как ни старался, приобщить сына к своим идеалам и целям не смог. Джим бросил учебу и, осознав, что, будучи незаконнорожденным ребенком, никогда не увидит отцовского наследства, принялся транжирить родительские сбережения. Первое время парень не прощался с розгой, но когда наконец-то перерос отца в свои 13, избиения прекратились. Старому Александру было стыдно и неудобно хлестать своего отпрыска, который был выше уж на пол головы.

 Одним летним днем, Джим навестил могилку своей матери. Женщины, которой всегда стыдился, которую считал развратной и взбалмышной особой. Он говорил с ней 4 часа, говорил о всякой ерунде, часто запинаясь и глотая слова. А когда он осознал, что говорит с пустотой, уставившись в надгробье, он разревелся, сгоряча разбил бутылку эля, принесенную для матери, и бросился куда-то прочь, крича ни то от алкоголя, ни то от одиночества…


 Среди ночи раздался мерзкий звон. Парень разбил старый-старый кувшин, некогда служивший ему копилкой. В стороны полетели многочисленные осколки и покатились во всех направлениях монеты, над полом кружились банкноты. Парень судорожно собирал все свои сбережения, дрожащими пальцами черпая горсти и скидывая монетки в небольшой мешочек. Ему порядком надоело каждый божий день выслушивать отцовские поучения вперемешку со слезами и нытье о его неоправданных ожиданиях. Сегодня Джим соберет все свои деньги и заберет рапиру из отцовского кабинета, завтра присмотрит корабль, потом наймется матросом и, ни о чем не предупредив отца, отправится куда-то за океан, к лучшей жизни.
 О, как же давно он мечтает сбежать из этой чертовой страны! Ему наскучили одни и те же виды, серые стены, унылые прохожие. Особенно парню надоела хозяйка той, с позволения сказать, квартиры, противнейшая женщина, назойливая, точно комары по ночам. Казалось, ей доставляет особое удовольствие напоминать Джиму об одних и тех же вещах, в основном – долги за квартиру. Парню каждый день напоминали о происхождении и, несмотря на то, что он давно научился изящно и смешно отвечать на такие колкости, да и своим положением пользовался весьма умело, его выводило из себя, когда кто-то даже вскользь упоминал, что Джим является бастардом. Друзья моряки, надо заметить, единственные люди, которые водились с Джимом не ради выпивки, но ради общения, давно заманивали парня на Карибский архипелаг. Большие Антильсике острова, Гавана, Тортуга, битвы с французами – все эти слова так ласкали слух и звучали так заманчиво, что парень взаправду вознамерился стать морским разбойником или корсаром… он даже разучил несколько морских песен шанти и благодаря своему хрипловатому голосу, получил известность, как неплохой певец и заводила. 
 Весной, тихой ночью, когда даже в порту было необычно спокойно, Джим записался в матросы и попал на небольшой бриг с необычным названием «Ошун». Судно должно было сойти с верфи втечении недели и отправится в Новый свет, как говорили слухи – в качестве подстраховки на охрану табачных плантаций, в случаи восстания рабов.
 Джим готов был хоть вскрыть вены, лишь бы скорее за океан! Он готов пройти через ужаснейшие мучения – первые пару недель, совсем не знакомым с морем матросам придется бороться ни только с тошнотой, но и с качкой. Корабль постоянно шатается из стороны в сторону и придется провести немало времени, учась двигаться в такт движениям корабля…
 
 Шли годы, Джим не менялся. Его все так же находили пьяным где-то в трюме, иногда, на юте или баке. Он все так же любил курить трубку и обожал яблочный сидр. Среди таких же бастардов, мелких крестьян или иных низших слоев британского населения, Джим чувствовал себя весьма и весьма уютно. Никто не тыкал пальцем в его происхождение, никто не говорил о балах или нарядах. Никто не обсуждал устройство банковской системы Британии или количество золота в семейном бюджете. Джим точно оказался в раю. Капитан парню попался на редкость сговорчивый. Военный устав на судне усердно игнорировался, беглых рабов и уцелевших после перестрелки в море пиратов на «Ошуне» становилось все больше и больше, само судно и экипаж считались военными лишь формально. На деле – они давным-давно позабыли свои обязанности защищать торговые пути, воевать с французами и испанцами, оберегать плантации от восстаний…по факту, команда «Ошуны» почти ничем не отличалась от какой-нибудь пиратской шайки. Все различие состояло в неснимаемых мундирах и вечно поднятом флаге Британского Военного Флота.
 Как-то вечером, боцман, несколько взволнованный столь вызывающим и, пожалуй, опасным поведением команды, набрался храбрости и осмелился высказаться капитану Юмазу о своих опасениях. Боцман уверял, что команду ждет трибунал и позорная смерть на виселице за нарушения устава и прочих проблемах, говорить о которых можно долго. Капитан же многозначительно закатил глаза, лениво встал из-за стола, умудрившись опрокинуть кресло, на котором чуть не заснул во время рассказа, пьяной походкой подошел к матросу, дружески положил руку ему на плечо, вывел на палубу и своим громким, гнусавым голосом нараспев объявил о недовольстве товарища. Похвалил за заботу о команде, за то, что он соблюдает свои прямые обязанности как боцмана, поддерживает порядок на судне (по крайней мере, пытается это делать), и потихоньку подводил его к мысли, которую, не желая ждать развязки очень долго, выкрикнул один матрос: «Что-то не нравится - давай за борт!»
 Капитан обнял на прощание своего боцмана, расплылся в пьяной улыбке и велел приготавливаться к кильеванию. Боцман ужаснулся и молил Юмаза о помиловании, но тот лишь легонько потрепал его по щеке и, скривив суровую гримасу, плюнул тому в лицо.
 Команда вскоре выстроилась на палубе, особо смелые стояли с капитаном на юте. Особо длинный канат пронесли через дно судна, привязав концы к блокам нижнего рея. Боцмана привязали к самому канату и несколько особо разбушевавшихся матросов пинком столкнули мужика в воду. Тот с криком упал в пучину океана, оставив после себя всплеск брызг. Толпа лицемерных пьяниц одобрительно загудела и завизжала. С другого борта Боцмана уже поднимал Джим. Его сонные глаза горели каким-то страшным огнем, он принялся хлестать бывшего товарища по щекам, кричал ему в лицо, называл самыми мерзкими и гнусными словами. Тот в ужасе наблюдал за тем, как его порицали и гнобили. Толпа потребовала еще раз провести боцмана под килем и Джим с радостью вытолкнул последнего за борт. Его снова достали на противоположном борту, истерзанного и испуганного. В толпе затребовали большего и экзекуция повторилась. Спустя еще минут 10, израненный, измучившийся матрос висел вниз головой с левого борта. С него стекала соленная вода, вперемешку с кровью. Никто не понимал, почему этот мужик еще не задохнулся под кораблем. Вся спина боцмана была изрезана полипами и ракушками, скопившимися под дном судна в изобилии. Если Вы когда-то видели истерзанную плеткой-девятихвосткой спину, то можете себе вообразить, в какое месиво было превращено тело боцмана. С конца корабля послышался голос: «А давайте еще?», и беднягу снова погрузили под воду. Сам не зная почему, но Джим моментально оказался у противоположного борта и с пистолетом в руках поджидал жертву. Парень ни раз оказывался бит кнутом, и пока боцман хлестал его по спине, Джим тешил себя надеждами, что когда-нибудь всадит обидчику пулу прямо меж глазниц. И когда из воды показалась голова мученика, раздался выстрел и палубу затянуло густым черным дымом. В воде осталась туша боцмана, истекающая кровью, остающаяся где-то за бортом. Джиму въехали по челюсти – этот негодяй оборвал все веселье. Тот же усмехнулся, зная, что наконец-то осуществил давнюю мечту. Лишь парень пал на колени, хватившись за ушибленное до крови место, раздался голос капитана. Но тот тут же умолк, понимая, какая его ждет в противном случае участь… Джима избивали еще час

 
 Джонатан Лэшап очнулся от пьяного сна в своей капитанской каюте, разбуженный храпом какой-то девицы. Та лежала под Джимом, укрытая одной лишь простынёю. Мужчина, лет 50 поднялся со своего ветхого ложа и, с трудом напялив штаны и сапоги, вышел на палубу собственного корабля. Яркое солнце слепило глаза, но старик только улыбнулся. С похмелья он почему-то вспомнил свою давнюю мечту иметь свой собственный корабль и бороздить море. Карибы стали его истинным домом. Он не вспоминал ни родной город, ни отца уже долгие годы. Джим не вспоминал старухи-арендаторши квартиры, где он по молодости жил, не поминал бабку Спанджн. Он давно забыл о своих кутежах в Лондоне, никогда не задумывался о судьбе своих когда-то друзей, ни разу не ворошил воспоминания о посещении материнской могилки. Ступив на то чудное судно в Лондонском порту, парень грезил лишь о дурных приключениях и абордажах. Одни пьяные мечты сменяли другие, цвет парусов менялся все чаще и чаще, бочки с порохом уступали свое место в трюме бочкам рома и вина. Мечта Джонатана Лэшапа сбылась. Он – капитан пиратского судна. Уже не тот озорной малец из Лондонского пригорода. Тот Джим Лэшап умер давным-давно. Он остался лежать где-то в убогой квартирке в центре Уайтчепела, обнимая свою единственную страсть – бутылку яблочного сидра, промокший и всеми нелюбимый. Кто стоял на палубе корабля, не знал даже сам стоящий на палубе корабля. Он был один, окруженный лишь такелажем, продуваемый соленым морским ветром, под лучами июльского солнца. На губах запеклась кровь, спина давным-давно покрылась страшными шрамами, лицо полно морщин и капитанской суровости. Моряк стоял и слушал шуршание пальмовых листьев и пение прибрежных волн. В голове мелькали вспышки забытой жизни, оставленной где-то за бортом старой доброй «Ошун». Эти воспоминания кололи где-то в области сердца, тихонько шепча о беззаботной жизни бастарда Джима. Эти воспоминания пели песню о веселом бастарде Джиме. Пират на ходу складывал хорошенькую шанти «О бастарде Джиме».
«Джимми годы провел в морях столь опасных
 Морях горькой памяти, морях сладкой смерти
 Он бросил свой дом цветущей весной
 Вступи на корабль заблудших душонок
 И призраков полный.
 Джим выпить любил с мертвецами на юте
 Душа его будет скитаться с бутылкой старого сидра в охапку…»
 «…Брехня все это.» - подумал про себя пират и уединился с молодой девицей…