Гыданский ветродуй

         Я смотрю за окно. Ветрено. Ветер дует порывами.  Вот он срывает  с сугроба верхний, самый лёгкий слой снега, который, скорее, напоминает трепещущую  на ветру лёгкую занавеску.  Затем срывает такую же  с другого сугроба и  тут же  увлекает  эту снежное полотнище за собой.  И это уже не ветер, а снежный вихрь, который заворачивает  сорванную, но  теперь уже не занавеску, а  белую праздничную скатерть, сначала  в конусообразную  воронку, а потом, внезапно расслабляясь, развертывает  и  швыряет  эту белоснежное полотно, распластанное и разобранное на снежные лохмотья, в мой палисадник. И снова тишина.
         Даже деревья притихли, ни одна веточка не дрогнет.  Небо уже не напоминает  утреннее, каким оно было совсем недавно: чистый  небосвод с белыми сгустками облаков, подкрашенных лучами уже показавшегося солнца. Сейчас оно – сплошная серость, напоминающее нам, что обольщаться нечего:  солнце, слепящее глаза, голубизна  небесная  и крыши с подтаявшим снегом -  это ещё не весна.  Но весна  всё же делает первые попытки воцариться согласно календарю. Зима  никогда так просто не сдаётся. Ночи с крепким морозцем за -20, утренние густые туманы.  А чуть потеплеет, как вдруг неожиданно  повалит  такой густой снег, что прикроет через пару часов  все  весенние хлопоты  по преобразованию просторов. И снова слепящая чистота.
Нас подслушали словно где-то там в вышине!
Напоследок  зиме  дали слово.
Снег густой  повалил  с потемневших  небес.
За окном  вдруг метель  закружила,
Заплясали снежинки, в восторге  кружась -
Белоснежным  шатром мир накрыло… 
              Да, всё верно: затишье перед бурей. Вот уже начали  покачиваться   провода, вот снова вихревой снежный ком пронёсся по улице, стороной ударился в оконные стёкла и развалился в палисаднике, увеличивая и без того немаленький сугроб.  И  вот, постепенно накапливая силу, порывы ветра превращаются в   вихревой поток, который несёт с собой  сплошную снежную завесу, сквозь которую уже с трудом можно различить соседний дом через дорогу напротив,  деревья, другие строения. Временами  эта завеса становится тоньше, и тогда  на короткое время можно разглядеть  столб, а за ним казавшийся  совсем недавно  слишком  ярким, кричащего  вишнёвого оттенка  забор. Сейчас этот яркий забор кажется самой замечательной идеей хозяина этого приметного забора -  хороший ориентир для идущего  сквозь  снежную пелену, через  заносы. Началась метель. Но она недолго продлится – опыт северянки с многолетним стажем подсказывает мне это.
            Что такое непогода зимой в Заполярье? Для определения слова «непогода» на Севере, кроме 50-градусных и ниже морозов, есть столько эмоционально окрашенных и крепким, мужским словом приправленных определений, что лучше о них говорить  постепенно, по мере повествования. Но главные  определения:  позёмок  (или, в народе, позёмка), переходящий  постепенно или сразу в метель. Метель может задержаться, усилиться и перейти в пургу, которая порой длится несколько суток. Так что  метель, вьюга, пурга – это всё, говоря языком словесника, синонимы метели, синонимический ряд, построенный в порядке усиления значения. Причём, слово «буран» - та же метель, но так её называют южных  районах Азии, хотя производных от «бурана» много, и они весьма актины в лексиконе северян, независимо от региона нашей великой Родины. А «пурга» -  та же метель, но по - фински.  Ну  что, с экскурсом в этимологию  закончили?  Да, кстати, лучший друг современного северного аборигена  - это «Буран», снегоход, при  движении по тундре оставляющий за собой снежный вихревой поток, отсюда и название. Но это к слову. А пока за окном продолжается  единоборство  весны и зимы. Кто кого и как скоро? Жаль, не постучишься в небесную канцелярию… даже  Всезнайка -  интернет с его метеослужбой сейчас не помощник.
            Метель  уже начинает сдаваться: порывы ветра слабеют. Ветер  перестаёт вопить от восторга, наслаждаясь своим временным безумством. Но снега намело!  Джерик почувствовал, что ветер стихает, значит, пора пробежаться по улице, если хозяева сжалятся и выпустят. Хозяйка первая не выдержала робких, но в то же время нетерпеливых  повизгиваний  пса и  его прыжков как приглашение к танцу, после которых  хозяйка обязательно отпустит. И это сработало! Я  прохожу длинным коридором,  впереди несётся с нескрываемым восторгом  Джер, у дверей оглядывается, ещё раз подпрыгивает, прыжок уже не такой чистый – ясно дело, торопится, не до высоких прыжков! -  и  лапами наваливается на дверь: открывай, ну же, спешу! Отпираю дверь, толкаю её, но дверь  наружу не сразу удалось открыть  -  дверь завалило снегом едва не наполовину!  Джер в недоумении: почему не открывается?  Дежа вю?   Да, подобное было уже не раз в нашей жизни! На Севере, в Заполярье. Но здесь, в Удмуртии, чтобы так дверь входную занесло… это впервые, хотя сугробы и здесь наметает в огороде, да такие, что Джер может подойти  по снегу к окну, поставить лапки на подоконник и заглянуть в окно: чем таким вкусным пахнет? Может, хозяйка откроет окно и  бросит мне блинчик? И  фотографии с забавным, любопытствующим домашним  питомцем имеются.
           Навалившись  с силой на дверь,  мне всё-таки  удалось  приоткрыть  её.  Коротколапый пёсик, проваливаясь  в сугроб,  всё - таки  добрался до дороги и помчался, насколько это было возможно, по своим собачьим делам.
           Я вдруг вспомнила так явственно  Гыду,  самый  северный  посёлок Ямало - Ненецкого автономного округа. Гыда, или Гыдоямо – старое название селения тундровиков,  настолько оправдывающее своё «ямное» название, что  в обиходе его по-прежнему называют  Гыдоямой.  Посёлок  находится более чем в 500 км на север от Полярного круга, и,  как шутят местные жители, они отдыхают и так на южном побережье… Карского моря. Именно в Гыде впервые пришлось узнать, что значит настоящая арктическая пурга. Конечно,  мы ещё раньше, в  крошечном рыбацком посёлочке Кутопьюган, что в  Надымском  районе ЯНАО,  где началось наше путешествие по заполярному Ямалу длиною в целую жизнь, на себе прочувствовали эти ощущения, когда   выходишь в снежную круговерть и  захлёбываешься в буквальном смысле от шквального ветра.   И тогда от испуга теряешь ориентир и не знаешь, куда идти, в какой  стороне находишься. Но это происходило  в лесотундре.  Кутопьюган  (там сын родился!)  окружал лесок, больше напоминающий  высокий кустарник,  даже кривоватые,  невообразимо изогнутые ёлочки и лиственницы никак не тянули на гордое название деревьев хвойной породы.  Но именно  они стояли на пути разбушевавшейся  пурги, принимали на себя всю накопившуюся  силу и злость её, наверное,  поэтому  были все они так причудливо изогнуты,  почти как героини пришвинского болота, что описаны  в «Кладовой солнца».  По – настоящему страшно было в Гыде,  в белой  бескрайности, представляющей  собой  совершенно  ровное  пространство. «Тундра белая  зимою безбрежна…».  То, что происходило в Гыде, осталось в памяти, как  нечто экзотическое, не виданное ранее, а потому наполняющее душу особой гордостью:  я видела всё это, испытала на себе, и это было  частью моей жизни.
            Гыда  в те далёкие времена – маленький посёлок с приземистыми,  тёмными  деревянными домиками, кажущимися с непривычки  игрушечными,но очень напоминали  мрачный, "сумеречный" интерьер  из плохой сказки, вросший  в вечную мерзлоту. Были здесь  и  редкие  светлые домики  с облупившейся побелкой, вероятно, как память о белёных хатах украинцев,  сосланных в годы сталинских репрессий и тосковавших по своей солнечной Украине – их было много, ссыльных, не по своей воле попавших в  края вечной мерзлоты: и украинцев, и молдаван, и евреев, и немцев, и русских  – спецпереселенцев… Но мои-то первые впечатления относятся уже к 80-м годам столетия 20-го. Бросились  тогда в глаза заплатки из чёрного толя  на съёжившихся от старости  домиках: так жители утепляли  свои квартиры  от пронизывающих ветров. Хотя заплатки из толя это не только примета северных поселений  прошлых лет. Нет, и сегодня можно часто увидеть эти истрепавшиеся на ветрах куски когда-то плотного толя, способного защитить от ветра и сохранить  в доме чуть дольше благословенное тепло.
             Нам, уже прожившим три года в  рабозаводском посёлке Надымского  района Ямала и  привыкшим  к этим суровым условиям, всё равно было как-то не по себе: и  нам здесь придётся жить?!  И там, в Надымском районе, и здесь, в Гыде Тазовского, было все то же самое, только климат жёстче. И точно такую картину мы увидим в Антипаюте, что находится почти посередине между райцентром и Гыдой - в общем, все северные посёлки, не «обласканные»  окружными  властями и, хоть и сдающие свои земли в аренду Газпрому, Лукойлу и прочим нефтяным королям, но не умеющие правильно распорядиться своими законными правами по договорным условиям аренды,  жили бедно, на дотации от государства. Сейчас многое изменилось, всё по - другому. Об этом говорят и фотографии, и статьи из интернета  о современных и при этом самых удалённых посёлках ЯМАЛА.
        Посёлок  Гыда- самый северный и самый близкий  к Карскому морю, практически это его побережье - затерян в  снегах бескрайней тундры Гыданского полуострова и находится  на самом берегу Гыданской губы, то есть залива. Зимой сюда можно было  попасть только по воздуху, да и сейчас добираться будете точно так  же  воздушным транспортом, то есть только  вертолётом, а летом  -  опять же на вертолёте или через Карское  море на  грузовом транспорте. Хлебнуть экзотики в неспокойном северном море в полной мере – этот вариант  привлечёт и сейчас немногих:  всё-таки 70 –я параллель! Хотя мне этой самой экзотики пришлось когда-то хлебнуть сполна!
              Простите, но вынуждена увести повествование чуть в сторону. Это было тремя годами раньше.  Чтобы попасть в Кутопьюган,  рыбозаводской посёлок,  нам с мужем пришлось сначала из Надыма перелететь в Ныду, а оттуда на Кутопьюган отъезжал катер. Я была в  «интересном положении», даже в очень интересном, потому что через полтора месяца у нас родился сын. Нас взяли на катер, даже не предупредив, что плыть придётся по Обской губе, а это всё равно  что по морю. И что в конце августа море неспокойно, будет штормить, тоже не сказали. Но предупредили, что если будет сильно укачивать, не стесняться и  предупреждать. Чтобы не перегружать подробностями, скажу одно: это рядовой  переход от одного рыбоучастка к другому остался в памяти всех участников этого  рейса надолго  как беспримерный. Для меня-то уж точно беспримерный! Качку почувствовала сразу, как только спустились в трюмное помещение, где можно было скрыться от ветра и хлёстких капель волн. Катер вскоре начало мотать по волнам так, что я уже ни о чём  не могла думать, кроме того, как будут спасать моего ребёнка. Я была настолько  обессилена  от спазмов, что мысли были только о ребёнке! Казалось, даже внутренности мои вот-вот оторвутся и полезут наружу.
            Мне было так плохо, что  муж побежал к капитану. Тот примчался сам, попытался успокоить, что это совсем не шторм, что просто рядовая качка, что скоро прибудем на место, что идут по расписанию. Привыкнете! Меня вывели из трюма, завели в рубку. Волны были те же, качка не уменьшилась, но вот ведь какое дело: то ли замкнутое пространство в трюме добавляло мучений, то ли смена обстановки подействовала, но на открытом воздухе, где волны перехлёстывали через борт и капли попадали  на лицо, я почувствовала, что выдержу, не умру, и малыш наш будет  моряком! А ребята продолжали суетиться по приказу капитана: нашлись чистые простыни, даже воду поставили греть на всякий случай. Принесли огурцы солёные, что-то, вероятно, ещё, но меня спасли лишь огурцы!  Выдержала! Мне   потом сказали, что больше всего боялись, что вдруг роды придётся принять?!  Эта первая качка, наверное, и впрямь закалила меня, но больше я так не мучилась никогда, хотя в экстремальных ситуациях приходилось бывать не раз за долгие годы на Крайнем Севере – морским путём по несколько суток добирались позже и до Антипаюты, и до районного центра. Приходилось не раз во время шторма отстаиваться в бухте, раз за разом повторялись качки, но переносила их стойко.
           Запомнились многодневные  речные путешествия на теплоходе «Родина» по маршруту Омск – Салехард по Иртышу и Оби, а также от Салехарда на  скоростном «Метеоре» через Ханты – Мансийска на Тобольск. Но одно дело, когда сознательно выбираешь маршрут и водный транспорт, чтобы получить истинное удовольствие, и совсем другое дело, когда в непогоду выбирать не приходится -  не из чего… И испытываешь те потрясения, которые становятся потом частью наиболее памятных  приключений на твоём веку.
               А в Гыду, в Гыдояму,  на край земли, ехали или лучше  сказать,  добирались опять  же по необходимости.  Кто-то приезжал сюда  по распределению,  а это были, в основном, молодые специалисты: медики, учителя, ветврачи  в оленеводческие хозяйства, связисты, военные.  А  кого-то привлекала возможность в короткий срок  заработать, попросту сказать: ехали за «длинным»  рублём,  не всегда зная, что их ждёт в действительности, и насколько лёгким или трудным будет этот «длинный» рубль. Но довольно  часто,  и со многими моими знакомыми тоже, происходило следующее: приезжая по задумке  на короткий срок, большинство остаются здесь надолго, практически до пенсии. Это и называется: прикипел сердцем! Почему?  А всё просто: люди приспосабливаются к неудобствам, и вдруг открывают в себе широту натуры, доброту, желание помочь всегда, в любых ситуациях, никакого скопидомства! Открытость  души в северянах, сплочённость, чувство близкой связи друг с другом - люди становятся земляками независимо от места рождения и проживания. Северяне - это особая каста. Где еще люди могут запросто помочь совсем незнакомому человеку?
                Как-то в Тюмени, в аэропорту, мы ждали рейса на Салехард, чтобы оттуда на «Механике Калашникове»  (легендарный на Ямальском Севере теплоход, кстати, он  до сих начинает и заканчивает навигацию на Ямале)  морем добраться до Тазовского. Так вот, появляется молодой мужчина, с виду бывалый человек, геолог или буровик, одетый по сезону. Он  осмотрелся, среди пассажиров  знакомых, по всей видимости, не нашёл и вдруг громко, на весь зал произнёс фразу: «Мужики! Кто из вас из УРЕНГОЯ? Я Лёха …(называет фамилию… кажется, фамилия никому ни о чём не говорит: город Уренгой не маленький посёлок, где каждый друг друга знает). Мне на буровую… (фамилия бурового мастера многим известна. Это было заметно по ответной реакции).   Помогите добраться домой! Скажу честно: деньги не потерял. Я проигрался  в этой чёртовой Тюмени! А мне уже надо через три дня на работу. Вот документы.  Помогите. Купите мне билет, я с вами рассчитаюсь в Уренгое»… Вы думаете, ему пришлось долго взывать о помощи? Нет, Уже через несколько минут к нему начали подходить  мужчины, женщины и давали деньги.  На обратном пути  из отпуска денег почти ни у кого не бывает, но  кто-то нашел сто или двести рублей, без которых он может обойтись, кто-то протянул пятьсот, кто-то даже тысячу, кто-то ещё дал тысячу, в общем,  на билет ему собрали. Парень улетел к себе на буровую. На работу он успел. И ведь знали, что вряд ли этот игрок всем вернёт  деньги, он же одолжил деньги у пары десятков человек, но выручить  земляка – северянина - святое дело, да и искать его точно никто не будет. И если кто-то окажется в подобной ситуации где-нибудь в Салехарде, Ноябрьске или в другом северном аэропорту, он точно может рассчитывать на земляков. И этому уже не удивляешься. Северное братство! Этим всё сказано.
             Когда-то,  ещё при  нас, в 80-е годы, из райцентра в отдалённые посёлки летали вездесущие, мобильные  «Аннушки»- «АН -2», в летнем варианте – гидросамолёт на лыжах - шасси, который легко приводнялся на реку, подплывал к берегу и высаживал пассажиров. В последние лет двадцать к услугам пассажиров только вертолёты  «МИ- 8». Вот ведь разобрало меня: начала вспоминать  заполярные метели, а вспоминаются  другие подробности, без которых можно бы и обойтись. Но «БЫ» мешает.  Как  вы почувствуете  безумство  заполярных ветров, если не рассказать, что и  в безветренную погоду при морозах  ниже  -45, -50 на улице задыхаешься, не хватает воздуха, не можешь вздохнуть полной грудью.  И даже  в солнечную весеннюю погоду, при ярком солнце и  сияющей голубизне неба,  даже при незначительном  морозе, начинается  вдруг кислородное голодание, и дышать приходится, что называется, через раз. Потом организм приспосабливается к климату, как приспосабливается и сам человек, и вот уже ты сам успокаиваешь вновь прибывших, как успокаивали тебя совсем недавно, что  это временно, что  скоро это пройдёт. 
               Но я хотела  рассказать  о  непогоде в Гыде, оленеводческом поселке на Гыданском  полуострове,  находящемся  в арктическом регионе,  где мне посчастливилось  жить непродолжительное время, всего 3 года. А затем моя северная эпопея продолжилась в  этих же широтах, как говорится,  но чуть ближе к цивилизации – в райцентре.
               Так вот, что такое гыданский ветродуй?  Здесь - то я дверь на улицу с трудом, но открыла, чтобы выпустить пса.  Но именно по этой  самой причине двери  в  одноэтажных домах северян открываются вовнутрь, а не наружу. Как-то утром, а  это была наша первая зима на  Гыданском полуострове,  встаём на работу, зажгли свет, всё как обычно, за окнами темень  - всё-таки  полярная ночь, рассвет и закат  условны, светает на 2-3 часа и снова сумерки вечерние и ночная темень. С вечера  хорошо так пуржило. Но спали неплохо, буря утихла. Оделись,  подходим к  двери  в маленьком коридорчике, открываем дверь, чтобы выйти на улицу – и  перед нами белая стена! Дверь за ночь «заметелило»,  да не просто закрыло вход, а под крышу занесло снегом.  Тронули эту снежную «заставу» - снег посыпался в коридор.   Взял муж мой лопату и давай, с шутками – прибаутками,  отгребать снег прямо в коридор – а куда ещё? - чтобы освободить проход. Сделал ступеньки, чтобы подняться наверх. Выползли,  в буквальном смысле,  наружу, смотрим: Боже мой! Мы стоим на снежном валу под самой крышей! И провода оказались едва не под ногами: перешагнуть  не смогу,  разве  что проползти. Сосед тоже проход освобождает, на работу торопится, правда, работу  свою по расчистке пути  ускоряет крепким словцом.
           Перешагнул муж через провода, они  оказались теперь  чуть-чуть над крышей, на их обычном месте, но мы то стоим на снежном валу под самой крышей, а рядом с нами провода!!! Муж перешагнул, а мне  по причине моего малого роста  пришлось   почти  проползти  под проводами.  На работу мы опоздали. Утешали себя тем, что хоть сами выбрались, не то из школы старшеклассников отправили бы нас откапывать, «из плена» вызволять. Говорят,  с приезжими такое бывало.
           Вся наша улица, крайняя  к тундре,  была занесена  снегом, кое - где  в домах, менее занесённых,  виден был свет, виднелись огни  и в домах соседних улиц, которые наша улица хоть  немного, но защитила от бушевавшей всю ночь вьюги. Люди отгребали снег, выбирались на улицу – начинался обычный  зимний  день в заполярной  Гыде.  Как оказалось, ничего необычного: заметает частенько, иногда откапываться помогают соседи. А как иначе? И только вечером, уже после работы, снег убрали из коридорчика. Это приключение, которое никого из бывалых северян не удивило, стало не единственным, что зафиксировала память.  Вот так впервые мы с моим Виктором Ивановичем и узнали,  что значит «заметелило» по – гыдански. Снег под проводами всё же убрали, но так, чтобы  под ними можно было пройти, не нагибаясь и не касаясь проводов. Убирали  заносы – привычная работа –   совхозным трактором.
          Я тогда  работала  воспитателем в школе – интернате, так как часов русского языка и литературы не хватало и более опытным учителям. Надо сказать, что в сельских поселениях, почти в каждом, есть школы - интернаты для детей  оленеводов, рыбаков. Помимо них, здесь обучаются  все  поселковые дети. На пришкольной  территории  все компактно размещено: учебный корпус, столовая,  баня – прачечная,  спальные корпуса, обычно их несколько, школьная котельная.  Детей начальных классов водили  в столовую, в школу и из школы только в составе группы, чтобы все были на виду, как в детском саду. На время  непогоды к малышам прикрепляли  старшеклассников из родных братьев и сестёр (из них потом стали формировать разновозрастные, семейные группы, что было вполне оправданным, правильным решением). «Время непогоды» означает, что на ребят старших классов возлагают ответственность (условную, естественно) на весь учебный год – с момента сбора  детей  на учёбу и до весеннего развоза их в тундру, к родителям.  А  «заметелить»  в Гыде могло и в августе, и в июне - июле. Арктика! И как только начиналась пурга, старшие ребята, предупредив своих воспитателей,  сами  шли на помощь, чтобы сопровождать детишек.  Так  вот, мне пришлось как-то испытать настоящий  страх, граничащий с ужасом.
           Днём немного пуржило, но к вечеру метель разыгралась настолько, что  от   школьного здания не то что столовой, находящейся чуть дальше,  в низине, но и интерната, где проживала  моя группа, и который находился  в 100 метрах  от школьного крыльца, ничего нельзя было увидеть – сплошная снежная круговерть! В столовую  повели из школы, там проходила самоподготовка. Все дети были на месте,  построились парами,  каждый  крепко ухватился за верёвку, которую, обвязав вокруг себя, держал старшеклассник. Сзади конец верёвки, точно также обвязанной вокруг себя, держал ещё один  старшеклассник, оба  братья кому - то из моих воспитанников. Тронулись в путь к столовой.
            Ребятишки смеялись, переговаривались, временами  отцеплялись от верёвки, чтобы напугать «лучине», то есть учительницу, по - ненецки.  Снежные порывы их не пугали, но, наоборот,  как будто всех охватил восторг! Да и «лучине» так боится их потерять, что им становилось ещё смешнее.  А ветер уже ураганный, снег залепляет глаза,  не видно ни зги. Я, борясь с ветром, перехожу  от одной пары к другой, считаю.  Все на месте. УФ! Столовая! Никогда ещё  я так не стремилась войти в здание столовой!
И вот, отряхнув снег с одежды, повесив её, ребятишки  сели за столы, дежурные начали разносить  на подносах тарелки с едой. 
            Считаю по головам: раз, два, три, .. шесть… девять…пятнадцать,  плюс четверо дежурных…   Одного нет… Как? Кто? Где мы его потеряли? Самые страшные мысли завертелись в бедной моей голове. Как он мог отцепиться от верёвки?  Почему ребята не сказали?  Ведь хоть и пурга, и ветер сильный, даже с ног мог свалить, но унести - то его он не мог… Господи! Да как же так? Девочки все на месте. Снова считаю. Нет одного!  Кто?  Кого потеряли. Страх пронзил:  кого же нет? От охватившего ужаса перестала соображать.   Да ведь список есть! Хоть к этому времени уже всех знала по именам, но тут как замкнуло: показалось, что все дети на одно лицо, все в одинаковых костюмах, свитерах.  Кстати,  в то время почти всех одевали одинаково, это сейчас  нефтяники, газовики  одевают детей оленеводов  замечательно, а главное, в одежду разного цвета и фасона, чтобы дети не выглядели как из одного инкубатора. Но тогда всё было по - другому, и только старшеклассники уже могли носить и своё, купленное родителями.
               Список обязательно должен быть у воспитателя, особенно в непогоду.  Проверяла  тогда администрация – дежурный администратор -  строго,  ежедневно, могли  и в столовую зайти, а уж на вечернюю поверку точно.  Ну вот, с волнением, кажется, справляюсь, список  на руках. Где Рома Яндо?! И тут все едва не в голос: «А Ромки не было сегодня в школе, к нему родственники приехали из тундры, и  его отпустили,  с ночёвкой!». Груз свалился с души! Но почему я сама такая невнимательная? Я ведь принимала детей с самоподготовки, там должно быть отмечено, что Рома отпущен  к родным на такой – то срок.  Надо зайти в школу, посмотреть журнал передачи  воспитанников от учителя  к воспитателю.  Видимо, снежная буря, завывание  ветра, так навевающее тревогу, дежурство в непривычных условиях – всё это было впервые, потому и не вчиталась  в записи, просто расписалась.
           Урок  получила что надо…  кажется, подобного больше никогда не было, хотя искать «побегунчиков», любителей проведать родных, если их чум  находился недалеко от  посёлка,  приходилось  не раз  и  в первые послестуденческие, и в последующие годы. Ребятишек, не терпящих ограничения свободы,  с  обострённым  чувством  связи с родными, было много всегда. И мне они нравились, хоть и хлопотно всегда было с ними. Нравились именно повышенным чувством  кровной связи,  изначального чувства свободы, которая так привычна детям тундры и которая резко  ограничивается при  поступлении в школу строгими   правилами интерната. Детей, выросших в чуме, кочующих  с родителями по тундре вместе с  оленьими стадами, привыкших к бескрайним просторам, вдруг в 7-летнем возрасте отрывают от родителей, от привычного уклада.  И хоть родители, сами жившие в интернате и понимающие  важность получения образования, заранее готовят детей к скорому, но необходимому расставанию, при знакомом звуке подлетающего вертолёта дети плачут, прячутся, иногда их силой затаскивают в вертолёт, а иногда вертолёт улетает без них – можно представить, какую  радость испытывают дети!
            Если кочевье недалеко, по тундровым меркам, то родители по  первому снегу, а первый снег, который не растает, ложится часто в середине, к концу сентября, привозят детей в посёлок сами, на оленях. А случается, и сами прячут ребёнка, чтобы ещё хоть год побыл с родителями! И всё-таки детишкам  приходится расставаться с любимыми олешками, собаками  до  летних каникул. Бывает, что стада перегоняют  очень далеко, в места, граничащие с соседним Красноярским краем, на Таймыр. И тогда в течение зимы дети не видят родителей, очень скучают, малыши  иногда плачут, казалось бы, без причины. Но причина одна, самая важная:  они тоскуют по родителям, по своему чуму, и эта тоска сжимает  сердечко маленького  школьника - тундровичка.
             Но возможность встретиться с родными  еще раз, до летних каникул,  есть: весной на День ОЛЕНЕВОДА съезжаются  нарядные оленьи упряжки со всех концов тундры. К этому празднику готовятся серьёзно: женщины обязательно шьют нарядные малицы мужьям, сыночкам-малышам, женскую одежду - ягушки – для себя и девочкам, а  на ноги - кисы для мужчин и необычайно нарядные  бурки для женщин.  Шьют  одежду из выделанных мягких оленьих  шкур, украшают великолепными, очень тонкой ручной  работы орнаментами или специально сплетёнными из бисера узорами, а из шкурок песцов, лисиц, росомах  – красивые головные уборы.  Посёлок преображается от обилия ярких национальных нарядов из разноцветного сукна и меха и украшенных нарт, особенно выделяются своим убранством женские нарты. В гонках на оленьих упряжках принимают участие и женщины, которые управляются с оленями не хуже мужчин. К слову,  у  жителей тундры теперь узаконена прописка по месту проживания: Тазовская тундра,  Гыданская тундра,  Антипаютинская,  Находкинская, Тибей –Салинская…       
           Небольшая  справка:  территория только одного Гыданского полуострова составляет 160 000 кв. км, а население чуть более 3 600чел., таким образом, плотность на 1 кв. км  -  0,02 человек(а).  Сравните: Игринский  район. Площадь  2267 кв. км, а население около 37 000, таким образом, плотность  составляет  в порядке 16 чел. А плотность населения всего Ямало - Ненецкого автономного округа, на территории которого несколько городов, довольно крупных по северным меркам - О,7 чел. на кв.км. Вот такие цифры. И ещё раз хвала  интернету: забил  в  поисковик вопрос – и вот вам, пожалуйте, и ответ, и цифры, но можно и самому всё вычислить!
            Но я опять отвлеклась. Но  так  хочется, чтобы, следуя за моими мыслями, хоть они и делают невообразимые пируэты, читатель живо представил то, о чём я  рассказываю. Ведь это действительно жизнь северян, и она далеко не  экзотика.  Это суровые  будни в условиях вечной мерзлоты. Поймала себя на мысли, что говорю штампами, клише, но так, наверное, понятнее, во всяком случае, привычнее. Ну, тогда, чтобы закончить начатый рассказ  о метели, продолжу свой экскурс в не столь далёкое  заполярное  прошлое.  В Гыде  есть улица, которая  носит имя  Катаевой. Это учительница, которая заблудилась когда-то в посёлке во время сильнейшей пурги, вышла в тундру и погибла.
            Нечто подобное едва не произошло со мной в этой самой Гыдояме. Много лет спустя, кажется лет через 20, я тогда работала заместителем  начальника  управления  образования района,  в составе  районной административной комиссии полетела в Гыду. Это не была проверка школы, а что-то по линии районной администрации, поэтому  я не захотела селиться в гостинице  со всеми, а попросила директора школы поселить меня  в знакомую по прежним приездам гостевую комнату, которая располагалась  в бане – прачечной школы – интерната.  Вход был отдельный  со стороны тундры. Комната тёплая и очень уютная. И в столовую мне предложили сходить в школьную,  раз уж я здесь, на  территории  интерната.  Я так и сделала. Переночевала в этой гостевой комнате при прачечной с удовольствием. Даже мышей не слышала, о которых предупредили, напомнив, что кота можно позвать из коридора, если что. Но этого «если что» не произошло. Спала, что называется, как убитая. Ещё  бы! Перелёт в гудящем вертолёте, хорошо хоть не холодном – и в холодных приходилось летать и в  Антипаюту, и в ту же самую Гыду – почти  3,5 часа,иногда и 4, так что  от этого гула просто тупеешь, и поговорить не получится: перекричать гул  работающих турбин  и свистящих лопастей «МИ-8» невозможно.
          Утром  позвонили, сказали, где собраться для работы. Дел было немного.  Я работала с документацией в поссовете. Согласно перечню вопросов  проверила документы, написала справку.  Стемнело быстро. Начинало пуржить.  Вечером  всей компанией «проверяльщики» собрались  поужинать.  Ужин  как-то незаметно перешёл  в обычную гулянку вместе с принимающей стороной. И вот  уже та стадия, когда  начинаются комплименты, танцы с соблазнительным шёпотком на ушко, песни «про мороз», про Ямал, про то, что «здесь всегда  ветра, шторма, что надо просто здесь пожить…». Дотерпела я до того места, когда «и чай с мошкою пополам придётся пить», когда  голоса поющих стали невыносимо страдальческими, особенно у женщин, и решила  уйти по – английски, но заметили, начали уговаривать остаться, что  пурга -  слышишь? -  разыгралась не на шутку, что проводят.. . О, нет –нет! Только не это!  Буквально вырвалась из  рук  удерживавших, не помогли и упрёки, обычные в таких случаях, хорошо, обошлось  без «уважаешь – не уважаешь»…               
             А на улице  уже такая круговерть, что в буквальном смысле, в двух шагах ничего не видно.  Вернулась на крыльцо  поселковой  столовой. Вспомнила, как шли к столовой из поссовета, а значит, размышляю,  я легко выйду на территорию школы – интерната. И пошла. Сначала уверенно держала направление   - на школу!  Но, дорогие читатели, надо хорошо  представлять северные посёлки! Я не знаю, как там с коммуникациями на Таймыре, в  Якутии или на Чукотке, но на Ямальском севере эти самые коммуникации из-за невозможности спрятать трубы в вечной мерзлоте, их поднимают над землёй  примерно на  метр, обшивают досками, которые напоминают  своеобразные длинные  ящики,  закрывают  спецматериалом, а ещё набивают, по возможности, и опилками. По трубам  проходит  тепло в дома. И по  этим  теплотрассам можно ходить как по тротуарам, что  зачастую и  делают местные  жители, сокращая  себе путь. Правда, модницы в сапогах на каблуках или летом в туфлях на шпильках, рискуют на этих переходах потерять каблук: застрянет так в щели между досками, что без потерь в виде остренького каблучка не обойдёшься.  Кстати, ненцы по этой  же причине – вечная мерзлота!  -  своих не хоронят, а поднимают  на высокий холм, на ХАЛЬМЕР,   в квадратных  ящиках.  Но это к слову. 
            Так вот, весь посёлок пересечён  теплотрассами,  через неё  не  всегда можно перебраться, если  не знаешь, где переход. Переходы, а это  лесенки – ступеньки с обеих сторон, были во многих местах, но  если лень идти до перехода, то можно, конечно, и проползти под ней, то есть под теплотрассой… Но в пургу, когда на метр вокруг  ничего не видно, искать переход  бесполезно, да и заметает как раз под теплотрассу. Я наткнулась на эту самую теплотрассу.   Низко над землёй, так как сугроб под ней, ясное дело – зима, но и залезть на неё без посторонней помощи никак. Проползти?  Но это как-то не комильфо солидной дамочке в шубке из енота. Жалко.  Пошла вдоль этой теплотрассы. Темень  кругом, поднялась такая вьюга, в лицо охапки снега бросает -  ничего не видать, и теплотрасса тоже временами пропадает.  Да где же она?  Чуть отвлеклась – и совсем ориентир потеряла. Куда иду? Хоть бы на какой-нибудь  дом наткнуться!  Шапку еле удерживаю. Стало  холодно, ветер под моим енотом гуляет. Кое-как вытащила шарф, удержала его, укуталась поверх шапки, вроде теплее стало.
               Буран усиливается, закрутилось вокруг меня так, что я уже начинаю паниковать: а если я в тундру уже вышла? Вспомнила историю гыданской  учительницы, которая также  не могла выйти к своему дому, вышла  в тундру из посёлка - растерялась в пургу - вернуться уже не смогла и замёрзла. Ужас охватил меня, но я заставила себя  успокоиться! Посёлок маленький, домиков  понатыкано  кругом, а я и одного найти не могу!  И ведь ни одного огонька!  Чуть не плачу. И вдруг огонёк мелькнул. Я – на огонёк.  А он  исчез.  Всё равно иду на него - не показалось же мне.  И вот дом. Только хотела постучать, мужчина на крыльце. Я к нему: заблудилась, мне надо в интернат, вернее, в школу. Он   мне: «Да вот же спальный корпус,  двухэтажное здание, вы около него и стоите».  Подняла голову – и правда, слабые огни  всё же пробивают снежную круговерть. А ведь я, борясь с ветром, шла вперёд всё время, не поднимая головы.  И такое облегчение  почувствовала, словно я уже дошла, а ещё надо было пройти через  всю территорию, немного вниз  - и я дойду до своей прачечной!
          Мужчина предложил проводить, но я почему-то отказалась: теперь я просто ликовала – я спасена!   И, оказавшись на школьной территории, я  уже была уверена, что теперь не заблужусь. Действительно, или буран начал стихать, или в школьном городке ещё не было отбоя,  но свет окон, хоть и не яркий, а скорее  тусклый, всё  же для меня он был едва не иллюминацией. И я уже уверенно, продолжая бороться со снежными порывами, шла по направлению к вожделенному приюту – интернатской  бане, где меня ждала моя тёплая, уютная комната и желанная постелька. 
           Уже раздевшись, вышла в коридор, нашла комнату, где сушилось белье, вытряхнула всюду  набившийся снег, верхнюю одежду повесила сушиться. А потом ко мне постучали. Пришли девчата, кто-то из дежурных школьных администраторов. Им позвонили, чтобы удостовериться, что я дошла, что всё в порядке (надо же: всё – таки волновались: а вдруг в Тазовский вернутся  не все,  вдруг «отряд потерял бойца»?)  С собой принесли самое главное северное угощение: строганину, соус, его называют «макало», от слова «макать». Вечер продолжили  за разговорами о приключениях, подобных моему. Но, как говорит известный «следак» Томин, это совсем другая история…