Неравенство Как Двигатель Экономического Прогресса

О том какое положение занимали купцы в Российской империи XIX века; их взаимоотношениях с дворянством и духовенством. Почему из старообрядцев вышло такое количество первых русских промышленников. И почему в России начала XX века капиталисты активно спонсировали революционеров.

Сожалею, но уже не помню от кого, однажды, услышал очень удачное определение. Его автор кратко высказался насчет т. н. «третьего сословия» в романовской империи — купечества; достаточно своеобразно, но верно, обозначив его как «класс трудящихся».

Если развивать эту мысль дальше; то по существу, именно так и было. Если конечно апеллировать ко времени до начала развития в России индустриального капитализма, т. е. со второй половины XIX века; вместе с которым в государстве появился пролетариат в традиционном понимании. А в первой половине, того же девятнадцатого столетия, ситуация выглядела так.

Не слишком углубляясь в частности; купечество, в полувековую эпоху правления Александра I – Николя I представляло собой более чем своеобразную социальную прослойку. Дело здесь было вовсе не в какой-то консервативно-устоявшейся среде того времени; а в том, довольно странном положении, в котором пребывали российские купчины. И самое главное — отношение к ним, со стороны «двух других» сословий; дворянства и духовенства.

Устройство общества Российской Империи первой половины девятнадцатого века, вообще, во многом сильно отличалось от аналогичного в соседней Европе — что уже делает многие особенности той жизни непонятным современному россиянину. ТЕМ БОЛЕЕ — не понял бы сегодняшний житель России одной крайне причудливой вещи. Как такое может быть; имея за душой солидный доход, деловую хватку и коммерческую предприимчивость: при том, быть по сути «никем». Здесь, конечно, некоторое обобщение — но суть была именно такова. Фактически, пока был жив Николай I; пока к власти не пришел его сын Александр II, пока небыло отменено крепостное право — и в стране не начался грандиозный общественный слом. Который, наконец, начал сглаживать разрыв между сословиями: купечество выполняло роль набитых деньгами болванчиков. А деньги у этой публики, действительно водились; и при том, деньги немалые. Но вот в плане публичного статуса этих людей, это не играло практически никакой существенной роли.

Закатанная в николаевский консерватизм, Россия времен Пушкина и Гоголя продолжала опираться на собственный нобилитет и духовенство. И первые и вторые сословия мало что давали тогдашнему российскому государству в плане давно насущной модернизации (это аукнется во время Крымской войны). Дворянство проецировало картинку «общественной жизни», церковь «жизни духовной». Если не брать в расчет процентов десять от общего количества тогдашних российских аристократов — часть из которых все же приносила ощутимую пользу, состоя на административной и военной службе. А другая просто вела себя разумно; сидела по барским усадьбам и рационально руководила крепостным трудом; принося себе доход и не бедствуя. То с остальными 90% дела обстояли более чем неоднозначно.

Так уж случается; когда общество имеет четкие разделения на различные касты: и попасть из одной в другую практически нереально — такой закрытый социум начинает формироваться из «случайных людей» угодивших в эту среду просто по праву своего рождения. То же петербургское дворянство патологически не умело зарабатывать деньги, не умело их тратить — при том, проживая свою жизнь во внешней изнанке роскоши. Это был статус дворянина, и поддерживать его, было необходимо всеми доступными способами. Приличный «Онегин» — раз уж он изволит проживать в столице, должен был как минимум держать приличную квартиру; быть подобающе одет, регулярно «наносить визиты», а то и посещать императорские балы. Перманентно приглашать аристократических однородцев к себе; организовывать приличный прием со всеми вытекающими. И не иметь за душой ничего, кроме долгов. Как эта публика умудрялась бесконечно занимать и перезанимать друг у друга деньги, поголовно имя кучу долговых расписок на собственное имя; и аналогично писать такие же, беря взаймы у «друга Ленского» — заведомо загадка. Примерно как и головоломкой являются механизмы работы черного рынка; или функционирование экономики в условиях тотального государственного взяточничества. Ведь все «работает как-то». На «третье» купеческое сословие, эта публика смотрела именно так, как полагается благородному идальго взирать на безродного осла. Элементарно потому, что у российских дворян того времени, попросту не было иного аналога неродовитой черни. Крепостные в той реальности выполняли роль работающих товарно-денежных единиц; да и помещались где-то очень далеко. По крайней мере, если смотреть из столичного Петербурга — то в сущности на соседней планете. Дальше в провинцию — гонор со знати несколько спадал; чувствовалась близость к земле (и, что характерно, у провинциальных помещиков и городской знати, финансовые дела обстояли не в пример лучше — все-таки сказывалось отсутствие расточительной стольной жизни).

Все что носили, ели, пили; чем пользовались в обыденной жизни дворяне крупных городов — происходило от того же купечества. Бородатые купцы народом были истинно суровым, но держались почтительно — правда проявляя немалую стойкость характера и исключительную неуступчивость, как только речь заходила о финансовых расчетах. Особенно ярко последнее выражалось при попытках выпросить у тех взаем горячо любимое шампанское «вдова Клико»; либо еще какие-то милые сердцу прелести ввозимые из-за границы. У типичного, не обремененного слишком высоким чином, представителя аристократии не хватало прямых методов воздействия на неблагородных торговцев. А те, в свою очередь, знали цену обещаниям «вернуть должок».

Отдельно тут стоит упомянуть российское духовенство того периода; и его действия вкупе с верховной российской властью. Занятие торговлей почиталось делом не только неблагородным; но и, с точки зрения святых отцов, несколько предосудительным по религиозной части. Корыстолюбие, понимаете ли, и до геенны огненной может довести. А так как православное купечество было публикой довольно набожной — спасение от дел, высшим силам не слишком угодным, лежало через благотворительность в пользу самой православной церкви. Светская же власть, спасала купечество от самой себя, путем требований взяток; чем занимались все инстанции административного аппарата, от первой до последней ступени в табеле о рангах.

Но здесь идет речь хотя бы о купцах православного вероисповедания. Огромная часть представителей российской коммерции тогда, находилась куда как в менее завидном положении. Не стану сейчас углубляться в исторический экскурс по этому вопросу — суть заключалась в том; что среди купечества, в той же первой половине 19 в., наблюдался внушительный крен в сторону лиц иудейской и старообрядческой веры. С евреями в этом вопросе все давно понятно; такая деловая хватка у тех сложилась на протяжении многих и многих столетий дискриминации. Когда по причине различных административных и социальных барьеров; присутствовавших практически в любой стране проживания, тебе приходилось браться за коммерцию: чтобы хоть как-то преуспеть в собственной жизни. Русским старообрядцам же, начиная с середины 17 века доставалось исключительно от собственной родины. Массовая эмиграция в России в те времена была чем-то из ряда вон; а за религиозную ересь, РПЦ и власть выбросили часть собственного населения на обочину жизни, превратив тех в людей даже не второго, а третьего сорта. Массовый уход в глухие районы страны, подальше от репрессивной политики властей, поначалу жизнь старообрядцам несколько и облегчил. Но, через пару поколений, тем стало заметно скучно сидеть в крепких таежных избах — и те потянулись в торговлю. И тут… оказалось что суровые условия жизни, закалившие этих людей; постоянное ожидание каких-то гнусностей от власть имущих: вылепили из тех идеальных прото-капиталистов.

Существенное отличие старообрядческих купцов, от своих православных коллег по ремеслу, заключалось в отсутствии ряда бедовых факторов, которым были подвержены приверженцы официальной государственной конфессии. Старообрядцы вели аскетический образ жизни (в более поздние времена это заметно сгладится); какой-либо уход в запой для них был просто невозможен. Намертво держались друг друга, демонстрируя потрясающую взаимовыручку. К роскоши, поначалу, были равнодушны — и без того немалые доходы пускались на новые коммерческие начинания; капиталы у тех росли с фантастической скоростью. Как уже было сказано выше — если православные купцы все же представляли собой прослойку, так или иначе, представленную в социальной иерархии; то старообрядцы из купечества, будучи очень богатыми людьми, были в сущности никем. Мало того, постоянно находясь в положении персон, на которых в любой момент может свалится любая кара за собственную несговорчивость.

Все существенно начало меняться с началом индустриализации в Российской империи, и становлением, теперь уж действительно настоящих, капиталистических отношений. После смерти Николая I в 1855 году, проигрыша в Крымской войне экономически более развитым европейским государствам — новая власть поняла, что шутки с искусственно насаждаемым консерватизмом закончились. Так как бледные дворяне в вопросах производства и реализации товаров разбирались чуть менее чем никак; начавшиеся в стране экономические сдвиги вымыли на поверхность российской жизни именно вчерашних купчин. А теперь — первых российских капиталистов. Начались по-настоящему золотые времена; общество вдруг по-настоящему осознало что это такое — деньги: и что те, просто так из воздуха, не берутся. Тем более, из воздуха не берутся миллионы. Их надо уметь зарабатывать — и крен общественного мнения быстро начал смещаться в сторону симпатий к «предприимчивым» людям. Те, в свою очередь, памятуя о недавнем, довольно печальном для себя положении вещей; закрепляли свой новый статус хозяев жизни всеми силами, как могли. Благотворительность (не направленная на одну церковь) среди купцов стала развиваться еще с начала XIX века, но по настоящему развернулась к конце столетия. Промышленники — как православные, так и из среды старообрядцев массово строили доступные больницы, школы, театры и музеи для простого люда. Конечно, в этом и правда была своя доля выгоды и далеко идущий рациональный подход. Меценатство было всеобъемлющим — и давало свои плоды; заполучить такого отца-благодетеля в какую-нибудь городскую думу было делом на практике очень полезным. Да и от новых щедрот перепадало всем.

Беда российской власти, во все времена, заключалась в том; что запретительный рефлекс у последней, обычно обгоняет логику и уже упомянутый рациональный подход. Крупнейшие российские предприниматели, вроде Морозовых и Щукиных продолжали исповедовать старообрядческую веру — а последняя, по прежнему, не давала покоя РПЦ. Как и российским иудеям, так и старообрядцам, для получения ключа открывавшего все карьерные двери — даже в конце девятнадцатого столетия, требовался переход в православие. Ибо непорядок. Конечно, в начале века двадцатого, ни а каких репрессиях и карах со стороны властей речи уже не шло — но факт остается фактом. Портить жизнь полагалось ровно до того момента — как исполнится маленькая религиозная формальность. Некоторые соглашались. А вот другие — нет, попутно впадая в немалое раздражение от глупости власть предержащих.

Последствия этого были печальны; у купцов-старообрядцев, за много поколений, почти на генетическом уровне накопилось немало обид к российской монархической системе. Те были публикой образованной; времена глухого сидения в лесах уже миновали: со своими деньгами эти люди немало попутешествовали по миру. Картина была разительная — что в Европе, что в Северной Америке того времени, практически не осталось следов социальной дискриминации. А власти давно были прищучены и сидели тихо, откровенно побаиваясь собственного населения. Мысли подкорректировать тягучую российскую действительность, у новых хозяев жизни, зародились быстро. Это не статья посвященная истории российских революционеров; поясню лишь, что революционный террор в Российской империи начался в середине 19 века, а к началу 20 достиг своего пика (включая убийство Александра II в 1881 году). Деньги боевым революционным организациям были более чем нужны; а постоянно грабить банковские кареты было делом уж больно хлопотным и крайне опасным. Тайные спонсоры нашлись в лице недовольных государственным строем купцов-старообрядцев (не только их). До сих пор, среди историков нет однозначного взгляда на подобную деятельность последних. Высказывались и те мнения, что часть ранних российских капиталистов почти инстинктивно чувствовала те социальные потрясения, которые в обозримом будущем предстоят стране — и своими действиями пыталась подстелить себе солому. Такая точка зрения вполне имеет право на существование; если обратить внимание на то, что многие такие меценаты раздавали средства всем без разбора — эсерам, анархистам и большевикам/меньшевикам.

История же, распорядилась иначе — так что мало не показалось никому. Но это тема для уже другого рассказа.