Забытая сумочка

     -Здравствуйте, здравствуйте! – радушно приветствовал молодой человек визитера. Улыбка не сходила с его лица. – Раздевайтесь и проходите.
     Юноша был опрятен, на брюках его струились безукоризненные стрелочки, темно-синяя из мелкого вельвета рубашка считалась последним писком моды.
Незнакомец, зрелый мужчина, развязывая шнурки, обратил внимание на лежавшую рядом с небольшой тумбой для обуви пару детских килограммовых гантелей.
     -О, у вас кто-то занимается спортом!
     -Это я! – обрадовался молодой человек. – Смотрите! – он взял гантели и старательно принялся делать незамысловатые упражнения, размахивая и вращая руками, радуясь, как ребенок. – Видите!
     -Ну ладно, ладно, Коленька, мы все поняли, какой ты молодец! А сейчас ступай на кухню, у тебя там еще есть дела, - делая вид, что очень довольна, ответила его мать. – Только не забудь помыть руки.
     Несмотря на возраст Ольга сохранила приятную привлекательность черт овального лица. К тому же она нисколько не располнела, что ее молодило, учитывая ее рост, в общем-то, почти обычный для женщин советского «поколения акселератов» – метр семьдесят. Вот только ее двадцатидевятилетний сын Коленька с не по годам обозначившейся сильной плешью на шевелюре и вечно застывшей улыбкой на блаженном лице едва доставал матери до плеча.
     -Андрей, проходи в нашу гостевую, - она широко распахнула двухстворчатые двери. – Ну, рассказывай. Слушай, сколько мы с тобой не виделись?.. Точно, лет двадцать, а может, двадцать пять, с той последней встречи одноклассников. Помнишь?..
     О, она была почти той же, только еще более раскованной и самоуверенной: задавала вопросы, сама на них отвечала, и сама делилась впечатлением, которое могло последовать от такого во многом воображаемого диалога.
     -Тебя все потеряли: нет, мол, Сухарева ни в «одноклассниках», ни в «друзьях». Влюбился, женился, погряз в проблемах, что еще?..
-Не то и не другое. Ты знаешь, Оля, мне это ни к чему. Я и так ощущаю себя достаточно самодостаточным… Тавтология, извини…
     Дверь отворилась, и сияющий Коленька торжественно поставил на стол хрустальный судок с овощным салатом.
     -Сам делал, - спокойно сказала мать, когда тот удалился.
     -Он у тебя молодец. Внимательный…
     - Это не моя заслуга, а моей покойной матери, которая была хорошим педагогом. Она вылепила максимум возможного из человека с таким заболеванием.
     -Но складывается впечатление, что он…
     -Нет, - резко оборвала Ольга, с едва заметной складкой, мелькнувшей в уголке рта, давая понять, что не желает продолжения этого крайне неприятного для нее разговора. – Он - даун… Я тебя на секунду оставлю, надо помочь Коленьке. Не скучай, - она протянула однокласснику пульт от «плазмы» - плоского телевизора-компьютера, занимавшего чуть не треть стены.
     Только сейчас обратил он внимание на обстановку большой комнаты, которая – если бы не «плазма» - являла собою классический музей советской эпохи шестидесятых-семидесятых годов двадцатого века. Чистенькие, дешевой бумаги обои с нескончаемым повторением крабовидных веночков. Беленый потолок с не замазанными швами бетонных перекрытий. Стулья и кресла характерной, почти яйцевидной формы из выцветшей, неопределенного цвета материи. До примитивизма простенькая  полированная мебель плоских форм на растопыренных ножках. Витрина буфета, заполненная, конечно же, чешским хрусталем. Рядом, в маловместительном книжном шкафу, потрепанные с краев, давно потускневшие корешки собраний сочинений Лескова и Чехова. Рижская радиола «Ригонда» с оторванным за ненадобностью проводом, теперь служившая журнальным столиком. На стенах и на полу – безвкусные ковры таджикского производства. И еще в дальнем уголке комнаты - полуабстрактный фотопортрет нынешней хозяйки, отображавший лишь глаза и нос, с обрезанными верхней и нижней частями лица…
     -Ну вот, кажется, все, - она внесла еще парочку недостающих блюд. И, заметив растерянный взгляд одноклассника, поспешила успокоить. – Не смущайся. После смерти мамы и папы я решила оставить здесь все, как есть. Так рассказывай, наконец, - поудобнее расположилась она в кресле, словно в предвкушении чего-то захватывающего. – Твои ответы на уроках литературы мы всегда с открытыми ртами слушали. Вообще мы считали тебя самым умным в классе…
     -Знаешь, все мои немногочисленные жены и любовницы были холериками, как ты, хотя это самый неподходящий для меня темперамент…  Меня привлекал их напор, а о долговременных последствиях и совместимости в молодости мы думаем меньше всего… В результате под конец жизни я потерял их всех.
     -Я не холерик, - возразила Ольга. - Что-то среднее между холериком и флегматиком.
     -Брось, Оля, так не бывает, нет промежуточных темпераментов, за них мы принимаем лишь наслоения характера.
     -Кто же тогда ты, Андрюша?
     -Я меланхолик.
     -Вот бы не подумала. Хотя да… в школе ты был достаточно скромен… А что ж ты так всех нас хоронишь - «под конец жизни» говоришь?
     -Может быть, Оленька, ты проживешь до девяносто пяти. Я даже нисколько в этом не сомневаюсь. А в деревне у моих родственников старая бабка сказала: «Сухаревым как стукнет семьдесят – так и все…» Так что на большее я не надеюсь.
     -Ну так лет пятнадцать у тебя еще осталось, - спокойно произнесла Ольга. – Тебе хватит, чтоб реализовать свои мечты.
     -Нет, не хватит.
     Андрей извлек из сумки бутылку сухого, изобилующую блеском золотых медалей, и коньяк.
     -Ненавижу спиртное, - сделала рукой категоричный жест Ольга. – Водка испортила всю мою жизнь. Но с тобой выпью стопочку своего – кагорчика. - Ольга открыла бар. - Церковное вино, стопочку можно.
     Она стала рассказывать о том, как вернулась на покой в родные пенаты после небывалого карьерного взлета в «городе невест», Иванове. Ведущий дизайнер одежды, международные дипломы… А потом на голову свалились два иуды, Горбачев с Ельциным, – вся эта проамериканская мерзота… Предприятия закрывали одно за другим, женщин выгоняли на улицу. Оборудование разворовали. Ткани, которые Россия больше не производила, покупали в Турции и Иордании, и из них особо упертые умельцы стали шить одежду. Но таких предпринимателей было меньшинство. Большинство либо уехало из полуразрушенной текстильной столицы России, либо банально спилось… А она вернулась на родину - у нее умерла мама, завещавшая ей квартиру. Тем более в Иванове для нее не оставалось ничего, кроме выжженной земли.
     -А что же муж?..
     -Да, я жду его, уже много лет жду. Он художник международного уровня. Резчик по кости, мастер огранки алмазов. Вот его проспекты, -небрежно бросила она на край стола несколько шикарно изданных цветных буклетов.  – Да, до девяностых он делал деньги, а теперь деньги делают на нем… Впрочем, как и на всех нас. Он намного старше меня… Я девчонка была. Купилась.  Мастерские, богема, «маститые»… И под Бахусом быть всегда – особая у них щеголеватость, мнимое презрение к рутине и рутинерам. Он набросился на меня тогда, обещал жениться… Пьяный был очень, и пил уже неделю со своими «богемщиками». Я еле убежала. Думаю: «Нет, никогда не буду с ним: старый, да еще и алкоголик». Иду по городу, и понимаю, что забыла сумочку. Э, да что там было-то в ней!.. Пара рублей на такси, да пропуск в общежитие. И вернулась. Вот дура!.. Теперь ты понимаешь, откуда появился мой Коленька. Ну а потом оказалось, что художник женат, у него двое детей… Нормальных, талантливых детей в отличие от Коленьки!.. Нет, он мучился, комплексовал, бросался то ко мне, то к жене, совестливый, рефлексирующий… - она остановилась, на долю секунды бесстрастно присмотревшись к однокласснику, словно сквозь лазерный прицел снайперской винтовки. – Кстати, он чем-то похож на тебя по характеру. Тоже, наверное, меланхолик. Так вот, однажды я все-таки поняла, что люблю его. И не могла изменить ему даже в мыслях. Но оставалась его жена, и оставался Коленька…
     -А что сейчас?
     -А сейчас он развелся. Правда, у него для утешения появилась другая женщина. Но я ее конкуренткой не считаю. Когда приезжаю, и он видит меня,  забывает и о ней, и обо всем. Оживает, готов броситься на колени. Потому что мне соперниц нет. Нет, я не ревную. Мои чувства выше ревности. Я думаю, он вернется ко мне когда-нибудь. И я его жду. Давно жду. И буду ждать.
     Она замолчала. Коленька уже выключил свет на кухне, и, как воспитала покойная бабушка, не стал заходить к гостям, сразу отправившись в спальню. Одноклассник откупорил, наконец, бутылку коньяка, и, опрокинув стопку, произнес:
     -Оленька, в жизни каждого из нас была своя забытая сумочка…
     -И в твоей, Андрюша?
     -Да. Только все было не так, как у тебя. Не хочу рассказывать об этом. И в отличие от тебя я больше никого не жду. Времени не осталось. А ты – жди…