7. Степан Георгиевич

Фотография 1935 года. Бравому красноармейцу двадцать три. Как он сам пишет на обратной стороне: первая служба в Рабоче-Крестьянской Красной армии. 

Степан Георгиевич – родной брат моего деда с маминой стороны. Этот рассказ, однако, не о нем. Не совсем о нем.

Мы как-то привыкли отождествлять сильные страсти и сильные характеры с театром, с литературой. Шекспир, Мериме, Манн – вот тут мы встречаем примеры сильных поступков, крутых характеров. В крайнем случае, театр: тут и насмеешься, и наплачешься, и забавно, и чувствительно.

Маленькая, совсем не художественная история из жизни не героев, обычных людей.

Перед войной Степан и его близкий друг по фамилии Казаков влюбились в одну и ту же девушку. Парни были красивые и удалые, девушка колебалась. Казаков сумел уговорить ее венчаться. Поставим первую птичку в памяти: конец тридцатых годов – не самое комфортное и безопасное время в СССР. Венчание, мягко говоря, не приветствовалось. Но жених - парень смелый, и невеста – ему под стать. Невеста приехала в церковь, жених уже был там. Зима, декабрь, мороз. Казаков был настороже, но невеста очень убедительно попросилась выйти на минутку. Что ж  делать? Вышла. А у дверей церкви уже ждали сани – Степан подхватил на руки, закутал в тулуп и вихрем в поселок на другой стороне Оби.

Казаков сказал просто и серьезно: встречу – убью. Несколько недель или месяцев молодые прожили у друзей за рекой, есть с давних пор около Барнаула такой поселок - Затон. Потом вернулись, все как-то стихло. Поставим вторую птичку: хорошие были друзья у Степана, надежные. Не побоялись ни Казакова, ни его друзей. Хотя и то сказать: компания могла быть одной и той же, друзей по себе выбираем.

История почти забавная, почти для оперетты, если бы не продолжение. Было у отца три сына – традиционный зачин народных сказок. Было у Степана два брата, оба старше его. Самый старший успел побывать в ссылке, перед войной вернулся в родной город. Средний ничем особо не отметился: парень, каких двенадцать на дюжину.

И вот – война.
Старшего в июле сорок первого забрали в Трудармию. Кто не знает, что это такое, пусть почитает. Тот же лагерь, только одежда своя и кормят хуже.

Среднего призвали и отправили в учебную часть в Новосибирск.

Степан уехал в действующую армию. В 1935 он служил в Омске, не знаю, в каких войсках. Предполагаю, в танковых, потому что взяли его в танкисты. В октябре сорок первого под Вязьмой три великих стратега Красной армии – Иван Конев, Георгий Жуков и Семен Буденный проиграли стратегическое сражение. Советских войск перед Москвой, практически, не осталось. Но тогда Степан Радецкий об этом не узнал. С ним происходили чудеса. Его вытащили из подбитого танка, и это было первое чудо. Кое-как затушили землей горящий промасленный комбинезон – второе чудо. Комбинезон на Степане горел так, что документы обуглились. Что было проще – погибнуть в бою или попасть в тыл и погибнуть там? Известно, что тяжелораненых советских бойцов фашисты хоронили вместе с мертвыми, заживо. Но Степан не попал в плен. Танкиста без документов и почти без признаков жизни вынесли с поля боя и отправили в тыл – третье чудо. Он очнулся только через полгода в Новосибирске.

Наталья Ивановна получила на младшего сына похоронку. Она еще не успела оплакать его, как вдруг появился средний – Петр. В штатской одежде, с неизменной улыбкой. Дезертир. Что пережила и как пережила, то Бог знает.

Старший – Николай – гнил в Трудармии. Письма оттуда шли, как из созвездия Тау Кита. Была бы Наталья Ивановна настолько грамотна, обязательно сравнила бы.

Казаковы жили по соседству. Очень вскоре после начала войны мать неудачливого жениха – меж соседями – Казачиха - получает на сына похоронку. А тут, буквально под боком, живет семья, с которой не то, чтобы кровная вражда, но все-таки… И в этой «вражеской» семье – сын-дезертир. Пусть не сам обидчик, не Степан, но та же кровь. И Казачиха молчит, молчит всю жизнь: никогда никуда не сообщает. И даже не грозит Наталье Ивановне. Поди, измерь человеческое сердце. Малограмотные, в общем-то, люди, даже не очень утонченные, скорее всего. Видимо, свои понятия о чести. Жаль, наши понятия о чести чаще всего невидимые...

А Петр живет открыто, вопреки логике, осторожности. Вопреки всему, и, может быть, поэтому – живет. Вся история неправдоподобна, как история чудесного спасения Степана. Петр организует какую-то артель, совершенно официально получает документы. И это – в военное время, при сталинском режиме.

Степан приехал домой в 1942 комиссованным вчистую. Много надо было претерпеть, чтобы в апреле сорок второго списали из армии с белым билетом. В 1946 он умер. Было Степану тогда 34 года.

Я никогда его не знал лично, только по рассказам мамы. Но порой я пытаюсь представить себе, как он ковыляет по улице – а улица, где стоял дом моей мамы – в нагорной части города. Там довольно крутой подъем. Летом тяжело, зимой убродно, а в гололед нужны ловкость и цепкость. Он идет кое-как и сталкивается с Козачихой. И что тогда: здороваются или отворачиваются? Не знаю.  А Наталья Ивановна? А братья между собой? Но Казачиха-то, Казачиха… Наталья Ивановна до своей смерти накрепко заповедала детям: ни одного плохого слова про соседку, хоть по поводу, хоть без повода.

Пожалуй, для театра история не годится. И для высокой литературы тоже. Зрители и читатели любят хороший конец: а где он здесь, хороший?..