Глава 1. Где сходятся горы и дальнее небо

Назад, Предисловие: http://www.proza.ru/2018/04/01/1597


                Несмотря на скучную внешность и по преимуществу прозаический уклад жизни,
                отец Браун не лишён был романтической жилки, хотя, как многие дети, обычно
                хранил свои грёзы про себя.
                К.Г. Честертон, Волшебная сказка отца Брауна.


     Как говорят, большой лес начинается с одного дерева, так и у Наречника долгий его путь начался с одной малой тропки.
     Он был счастлив. Счастливыми глазами он оглядывал уголки леса, открывавшиеся ему с каждым изгибом тропы, счастливыми лапами ступал он по слабо проторённой её поверхности и счастливыми руками раздвигал то и дело застилавшие путь ветви, счастливыми ушами он вслушивался в теперь уже совсем иначе звучавшие неслышные голоса леса, счастливым носом вдыхал он его новые благоухания – ведь, как вы, может быть, помните, тогда была весна. Но эта весна, в которой он теперь шёл, была особой – это была горная весна. А кто был там – тот знает...
     Наречник любил лесное и горное уединение – он и тогда, когда в Город вернулась Дори, был в нём. Но оно стало иным: если раньше оно открывало ему утраченное, то теперь оно уже таило его (точнее, её) в себе. Да, где-то там, в каких-то северных странах идёт она теперь... Он опять улыбнулся и, закрыв глаза, повёл головой туда и сюда, вдыхая тонкий и еле слышный ветер лесной и горной весны, – впрочем, он взошёл ещё не высоко в горы. А может быть, именно потому, что путь его проходил теперь лишь в предгорьях, огибая высокие и неприступные скалы, он и мог так легко и сладко вдохнуть, – кто знает? Кто будет видеть – тот увидит...
     А он пока что всё шёл и шёл. Да, в такие минуты и часы настигшего нас осознания и решимости важно сделать как можно большее расстояние – лишь бы не пропустить тогда чего-нибудь важного и не уклониться куда-нибудь слишком в сторону, миновав нужный тебе поворот. Вот потому он и всматривался, вслушивался, внюхивался и вщупывался в этот новый для него лес. Ведь он, как и все в Городе, избегал доселе слишком северных стран. Все считали, что там, где они, существует то, что нигде. Ну, или наоборот, эти страны находятся в самом что ни на есть нигде. Куда он теперь, получается, и шёл.
     Но пока что это самое нигде составляли собой деревья. Множество деревьев. И вокруг их было так много, что в пейзаже нельзя было разобрать ничего конкретного. Ну, то есть Наречник, по героическому принципу пойдя в обход, продирался сквозь дикие заросли, беспрестанно получая тугими и упругими ветками по мордасам. Ну, иногда ещё по ушасам, а также по носасам, лбасам и зубасам с губасами, и по всему остальному. Только знай глазасы успевал зажмуривать. Должно быть, это и называется нигде, потому что вокруг находится ничто, поскольку ты по полной невозможности смотреть ничего не видишь.
     Но вот наконец... По лицу не ударило не одной ветки. Наречник остановился и медленно выдохнул скопившийся воздух. Потом осторожно открыл один глаз. Потом другой. И увидел, что стоит на полянке. Маленькой такой и уютной полянке, где любят путешественники останавливаться на привал.
     Он огляделся. Лёгкие и зыбкие лучи солнца, просачиваясь сквозь поредевшую в этом месте лесную шапку, мягко освещали местность. И вдруг клиссовые уши его напряглись, глаза прищурились... и он опять закрыл глаза, стоя так и внюхиваясь в воздух.
     – Так и есть, – прошептал он и, улыбнувшись, вновь открыл глаза. – Ты была здесь!
     И, встав на четвереньки, он обошёл всю эту маленькую полянку, пристально рассматривая каждый её сантиметр и всё ища чего-нибудь найти... Ничего.
     – Гм, – озадаченно сказал он и сел. – Ведь я же...
     Но он не успел договорить. Потому что тут же подпрыгнул и с шипением стал стремительно растирать место, которым сел. Нет, он не мог успеть его отсидеть – он даже и присесть-то толком не успел. На своё счастье. Просто он нашёл иголку. Настоящую иголку от шприца.
     – Ага! – обличающе и одновременно ликующе воскликнул он, потрясая находкой.
     И опять уткнулся носом в землю. И нашёл ещё выдохшийся ватный тампончик с йодом и... всё, больше ничего не нашёл.
     – Так, – задумчиво произнёс он, опять усаживаясь.
     Нет, ещё не усаживаясь. Вначале – внимательно осматривая поверхность на предмет новых острых находок. Но нет – всё было чисто. Дори, как обычно, закопала оставшийся мусор, да не очень глубоко, вот он и раскопал его.
     – Та-ак... – опять произнёс он, рассматривая иголку. – Хм... А! – воскликнул он, вдруг поняв. – Занозу вытаскивала! – и, облегчённо вздохнув, откинулся на локоть.
     Потом лёг и посмотрел вверх, где высоко, проблёскивая сквозь редкие в этом месте кроны, видно было ясное весеннее солнце и нежно-голубое небо.
     Вот так – стоило только пойти ему в обход, как сразу... Можно было бы остаться здесь ещё немножко и побыть, словно бы вместе с ней, но... Он не мог усидеть, точнее, улежать на месте. И потому встал и, придирчиво осмотрев лесное пространство, быстро пошёл дальше. Найденные иголку и тампон он, повертев в руках, вновь закопал на этой полянке. И в самом деле – зачем ему реликвии, если он может найти саму её...
     Он шёл вперёд и ветки уже не хлестали так, как раньше, потому как и лес становился всё реже. Он поднимался в горы. Наконец склон стал настолько крутым, что ему пришлось помогать себе в движении и руками. И тут он вышел на какую-то общую тропу. Которая упиралась в стену. Ну да, самая что ни на есть общая большая тропа, упиравшаяся в гладкую, нет, всё же местами шершавую скалу.
     – Ну и куда теперь идти? – спросил Наречник, дойдя до края своей дороги, идущей в никуда.
     Словно бы здесь, в никому не известном нигде, кто-то мог находиться, кто бы ему смог ответить. Тем не менее он услышал в ответ:
     – А куда тебе надо?
     – Эх... Если бы я знал... если б я мог знать это точно... – даже не переспросив и не поинтересовавшись, кто же его вопрошает, ответил Наречник. – Если бы я только мог это знать...
     Тем не менее, этот кто-то, совершенно не обидевшись невниманием Наречника, выявил своё присутствие, шевельнувшись на ветке ближней сосны и уронив на землю застрявшую там старую шишку. Это была Онноварр. Она хотела ему что-то сказать и уже начала было, но клисс закрыл уши лапами и так стоял, словно к чему прислушиваясь. Пожав крыльями, она поднялась в воздух и полетела куда-то в сторону солнца вдоль этой скалы.
     Открыв глаза и отняв лапы от ушей, Наречник опять постоял так, слушая лес... Или ещё что-то? Кто знает, кто знает... Ведь то, что всегда превышает нас – оно всегда с нами, наше Великое чувство. И думаю, Наречник знал его, ведь он днём мог наблюдать звёзды, он доставал жемчуг из морских глубин, он знал, что такое поэзия, но и ещё более того – он видел Человека.
     Скажете – что ж удивительного, ведь тогда, когда случилась Последняя битва, его видели все. Все, да не все, можно на это ответить. Вот Грит, например, не видел, а только чувствовал боль от пронзившего лапу камня и ужас от осиявшего всё вокруг света. А Наречник – видел...
     Вот и сейчас он, в отличие от меня и многих других, смог нечто увидеть, хотя и не столь великое. Или услышать... Не могу сказать вам этого в точности. Ну, то есть, что именно он увидел или услышал, потому что не знаю. А только знаю, что наш внимательный клисс, повертев головой, заметил высеченную в скале лесенку, поднимавшуюся чуть левее и вверх, в обход высокой этой скалы, по её крутому боку.
     Кряхтя и издавая другие разные звуки вроде того, что «старость – не радость», «горе – от ума», и «сколько волка не корми...» Ой нет, простите, это уже не из этой оперы... В общем, да, в этой опере он с горем пополам вполз на более-менее горизонтальное место и присел отдохнуть. И ахнул.
     Нет, он больше не находил иголок. Пока что. Зато вместо того он увидел отсюда, с этого, как оказалось, уступа, на котором присел, распахнувшийся вправо вид... Вначале – тихая серость скал, потом – белизна вершин, пронзительная, как солнце, потом левее и всё дальше – робкая горная зелень... Но горная цепь тянулась ещё и дальше – и зелень делалась там всё гуще, темнее... Пока наконец не мелькнуло на самом дальнем её краю что-то рыжее...
     Наречник, сглотнув воздух, вскочил. Постоял мгновенье закрыв глаза, и вновь вгляделся туда, в конец, где виделось... Но нет. Это было смешно, – Наречник сам себе усмехнулся, – на таком-то расстоянии можно ли что-либо ясно видеть? Что было там – осень ли уже в тех краях начиналась, в зарослях ли густых мелькнула вдруг чья-то рыжая шубка, или просто мерцало за зыбким зубчатым контуром гор уже заходящее солнце?
     Да, незаметно как подкрался к нему вечер. Он вздохнул ещё раз и огляделся. Тропа уходила вправо и вверх, да опять так круто, что с неё уже вряд ли можно было бы посмотреть вокруг так, как отсюда, с этого уступа. И Наречник ещё раз взглянул туда, на конец гор и времён. Да. Вся рыжесть уже ушла, даль делалась всё лиловей – вечер и ночь вступали теперь в царственные свои права. Ему нужно было поторопиться, поскольку на вертикальной этой тропе не виделось нигде, куда доставал взгляд, хоть чего-то подходящего для ночного пристанища. Не здесь же, на этой открытой площадке ночевать.
     Сумерки в небе сгущались тучами, идущими с Севера. И туда ведь он теперь и шёл, только нужно было обойти кругом протянувшееся здесь гигантское ущелье. Да, а если ещё и пойдёт дождь... Наречник зябко повёл плечами. И, ни минуты больше не медля, двинулся вверх.
     Трудно, сказать, легко ли бежать за солнцем. Точнее, ползти и карабкаться – иначе двигаться по этой тропе вряд ли кто-либо смог. Лёгкий, почти призрачный свет уходящего за горы солнца, скользил, поднимаясь всё выше и выше по Наречниковой тропе. Он спешил вслед за ним. Наконец свет этот исчез, растворился с синеющем воздухе, в прозрачной прохладе сумерек, всё более густеющей от приближающихся с Севера туч. Воздух запах дождём. Наречник потянул носом и, почувствовав подступающее влажное дыхание ветра, поднял голову и оглядел тропу, насколько мог достать взглядом. Укрытия не было.
     Тогда он прибавил ход. Некоторое время ему удавалось держаться взятого ритма и он, приободрившись, заулыбался и даже стал что-то тихонько напевать, создавая летучее настроение. Оно и понятно – ему надо было стать почти что птицей, чтоб хоть куда-нибудь успеть укрыться с этой тропы. И тут он сорвался. Но на счастье его, только ногами. Вцепившись когтями в какую-то трещинку, он повис, пусто суча ногами по ровному камню. Хорошо хоть надумал остановиться и пощупать, где ж там ступенька. Наконец нашёл и, встав на неё и подтянувшись, поднялся ещё немножко к относительно большому выступу, который можно было обнять лапами. Здесь он смог отдохнуть. Подождав, пока уймётся дрожь в лапах, он двинулся дальше.
     – Явно, не людная это тропа, – с досадой буркнул Наречник, – раз до сих пор на дневном расстоянии пути не попытался сделать никто хоть какое-то подобие укрытия!
     Но какая разница, людная она или нет, виноват кто-то из прошедших здесь ранее в чём-либо или безвинен, – ему нужно было ползти.
     Становилось вообще темно, когда ему попался ещё один выступ, чуть больший, чем предыдущий, – на этом можно было даже сесть, привалившись спиной к скале. Что Наречник и не преминул исполнить. Посидел он так, посидел, да и остался здесь ночевать. Всё равно уже даже лапы свои он едва видел. Не идти же в самом деле над этой пропастью ночью.
     На счастье его ветер стих и дождь пока оставался вдали, хотя тепла это наступившей весенней ночи не добавило. Несколько раз накатывали на него потоки дрожи и лязганья зубами, но, выравнивая дыхание, он унимал их. Он пытался не спать, чтоб не сорваться в сне вниз, но всё же от усталости то и дело клевал носом, успевая, однако, вовремя проснуться. Окончательно проснулся он, когда замёрз уже до самых костей.
     Да ещё дождь начал накрапывать. Он поводил головою туда и сюда, выглядывая, не видно ли приближающегося рассвета, но не заметив ничего похожего, бросил попытки. Да, до утра, видимо, было ещё неблизко. Хотя ведь тучи вокруг, так что, может быть и... В общем, он полез вверх. Главное было теперь не поскользнуться, потому что хоть дождик был и маленьким, а скала и тропка довольно шершавыми, опасность была велика.
     И тут он обнаружил пещерку. Можно сказать, почти уткнулся в неё: взбирался он, взбирался, как вдруг левой лапе стало сухо. Он пощупал в ту сторону и обнаружил пустоту. Не долго думая, он влез туда и почти тотчас уснул.
     А за порогом тем временем уже вовсю шёл дождь.


Дальше, Глава 2. Поэма дождя: http://www.proza.ru/2018/04/02/1795