Старый моряк

     Умер Николай Петрович, старик восьмидесяти пяти лет, бывший моряк, глава большой семьи. Лежал Николай Петрович в гробу в костюме от ритуальной компании и в тельняшке. А выражение лица старого моряка было сурово, и казалось, он что-то важное сказать хочет.
     Родственники неоднозначно восприняли смерть Николая Петровича. С одной стороны, родственники сочувствовали Николаю Петровичу, жалели старика, даже всплакнули, но и почувствовали какое-то облегчение.
     А сестра Николая Петровича баба Дуня, быть может, и цинично, но довольно точно выразила переживания родственников: «Ну вот и успокоился наш Николай Петрович, и мы от него отдохнём». И все, стоявшие у гроба, согласились с бабой Дуней.
     А согласились с бабой Дуней потому, что уж очень измучил Николай Петрович родственников рассказами из своей морской службы. И так измучил, что уж всем и невмоготу было.
     Вот вы удивляетесь: мол, что же может быть плохого-то в рассказах старого моряка. И вы правы, нет ничего плохого в этих рассказах. Но согласитесь, если выслушивать рассказы старого моряка каждый день, да ещё в течение многих лет, то и очень крепкая психика не выдержит. И не выдерживала. Николая Петровича родственники уж и избегать стали, и в гости перестали приглашать. Но старый моряк и без приглашения приходил. И на всех семейных торжествах, юбилеях, днях рождения сидел Николай Петрович во главе стола, и слова никому не давал сказать, а если его перебивали, то сердился, обижался, и долго приходилось старика уговаривать продолжить рассказ. И измученные родственники вынуждены были выслушивать морские рассказы старого моряка уже в тысячный, тысяча первый раз. Николай Петрович даже на поминках как-то умудрялся родственников своими морскими рассказами потчевать. Бывало, что родственники-то, слушая Николая Петровича забывали, кого и поминать-то собрались.
    
     А служил Николай Петрович на морском флоте по призыву, аж в начале пятидесятых годов прошлого столетия. Служил он четыре года на эсминце, с припиской корабля в порту города Североморска.
     Многие из нас, мужиков, служили в армии. И я служил, и вспоминаю те годы с ностальгией. Бывает и у меня желание что-то рассказать из своей военной службы. Но чаще это что-то смешное, когда хочется повеселить компанию.
     А Николай Петрович относился к годам своей службы на флоте как-то уж очень серьёзно. Он как бы продолжал жить в своём морском прошлом. И хотя Николай Петрович всю свою жизнь работал токарем на машиностроительном заводе, так и остался моряком. Николай Петрович и ощущал себя моряком: носил тельняшку независимо от времени года, погоды, обстоятельств, в тельняшке завещал себя и в гроб положить. Хранил он и свой морской бушлат, и широченные штаны, чистил и оберегал их от моли. А бескозырка с надписью на ленточке «Северный флот» много лет висела на стене в прихожей. И в праздник, День Военно-морского флота, Николай Петрович надевал бескозырку и выходил из дома делать визиты.
    
     И во всех рассказах о своей морской службе Николай Петрович, а в те далёкие годы матрос Колька, представал перед слушателями бесстрашным, находчивым, готовыми в любую минуту прийти на помощь своим товарищам. Как-то он, будучи уже старослужащим, спас ещё неопытного матросика, которого трёхметровая волна чуть не смыла с корабельной палубы. Матрос Колька слыл лучшим наводчиком артиллерийского орудия, поражал цели с первого выстрела. А как-то матрос Колька отличился: увидел он на горизонте вражеский корабль, пытавшийся войти в наши территориальные воды, и доложил об этом командиру. И совершил матрос Колька подвиг, о котором ещё долго вспоминали на Северном флоте, предотвратил он взрыв в торпедном отсеке, за что и получил звание «Старший матрос» и внеочередной отпуск. Матрос Колька был отличником политической подготовки, на политзанятиях он беспощадно клеймил капиталистов. И участвовал матрос Колька в самодеятельном ансамбле песни и пляски, пел, а «Яблочко» плясал так, что матросы, бывало, не отпускали его со сцены.
     А родственники, слушая Николая Петровича, хотя и удивлялись, и восхищались матросом Колькой, но не всегда и не всему верили, многое в рассказах старого моряка казалось им неправдоподобным. Но и возражать Николаю Петровичу никто не решался.
     И был у Николая Петровича любимый морской рассказ. Все родственники, даже внуки и правнуки, знали этот рассказ от слова до слова. И не удивительно, ведь слушали они этот рассказ изо дня в день на протяжении многих лет.
     Как-то пригласил меня на свой день рождения племянник Николая Петровича. И вот на этом дне рождения, за праздничным столом, я впервые и выслушал любимый рассказ старого моряка. И должен признаться, рассказ произвёл на меня такое сильное впечатление, что я уж и не знал, верить услышанному или не верить. Ведь если поверить тому, о чём рассказывал старый моряк, то получается, что человечество тогда стояло на пороге третьей мировой войны, а такие герои, как Николай Петрович, в те годы простой матрос Колька, спасли мир от неминуемой гибели.
     Когда мы за праздничным столом поздравили новорождённого, выпили по первой рюмке и уже приступили к закускам, Николай Петрович, сидевший во главе стола, вдруг постучал вилкой по тарелке, и все, как по команде, прекратили разговоры, оставили закуски и изобразили на своих лицах внимание.

                Рассказ старого моряка.

     «Было это в 1954 году. Наша эскадра вышла в море на плановые учения. И вот, когда мы подошли к нейтральным водам, навстречу нам вышла эскадра кораблей НАТО. В нашей эскадре было семь эсминцев и два крейсера, а в натовской пятнадцать эсминцев и семь крейсеров. Наша эскадра остановилась, остановились и натовцы. Мы поняли, что это провокация, которая могла привести к трагическим последствиям, не хочу вас пугать, но скажу прямо, к третьей мировой войне. И противостояние это продолжалось в течение тридцати минут. Командир нашего эсминца объявил боевую тревогу, и мы, офицеры и матросы, заняли свои места. Страха мы не испытывали, и несмотря на численное превосходство противника, готовы были сражаться до полной победы. Я как наводчик находился в орудийной рубке. Помню, как охватили меня злость и ненависть. Вспомнил я своего отца, убитого фашистами, и готов был стрелять, а если потребуется, резать, душить голыми руками проклятых капиталистов. И такие же чувства испытывали все мои товарищи. Но до столкновения не дошло, у натовцев не выдержали нервы, и они отступили. Но на этом провокации не закончились. Когда мы возвращались из похода, в небе над нами появились натовские истребители, которые сопровождали наши корабли, пока мы не покинули нейтральные воды. А я все это время находился в орудийной рубке, следил по приборам за вражескими самолётами, и ждал команды «Огонь!» Но вражеские самолёты улетели, а мы уже входили в наши территориальные воды. И мы были поражены, когда увидели, что встречать нас на пирс вышли почти все жители города Североморска. Каким-то необъяснимым образом они узнали о нашем столкновении с натовской эскадрой. Жители города плакали, обнимали нас, благодарили за стойкость и героизм. Вот так мы, моряки Северного флота, предотвратили начало Третьей мировой войны».
     Рассказывая, старый моряк внимательно следил за сидящими за столом, и если замечал, что кто-то отвлекался на разговоры, на закуски, делал длинную паузу, строго смотрел на нарушителя и стучал вилкой по тарелке.
     Но Николай Петрович, и рассказав о военном конфликте с натовской эскадрой, не давал нам расслабиться, ещё не раз он стучал вилкой по тарелке, и мы вынуждены были выслушивать его очередной рассказ о морских подвигах матроса Кольки.
     Родственники-то слушали рассказы Николая Петровича в тысячный, тысяча первый раз, и, видимо, уже давно смирились с чудачествами старика, а мне было как-то не комфортно в этой компании, и я, выпив за новорождённого ещё одну рюмку и закусив, незаметно ушёл. И посочувствовал я родственникам: им-то уйти от Николая Петровича было некуда.

     Как-то появилась у родственников надежда, хотя бы на какое-то время отдохнуть от рассказов старого моряка.
     В этот год в общеобразовательных школах власти ввели уроки патриотического воспитания. И востребованы были для таких уроков ветераны войны или, на худой конец, служившие в рядах Советской Армии, которые и могли бы привить молодому поколению любовь к Родине. Ну родственники-то и решили предложить одной из школ Николая Петровича в качестве такого воспитателя. А школьное начальство и согласилось. Да и как можно было не согласиться-то, ведь ветеранов боевых действий сейчас уж и отыскать затруднительно.
     А Николай Петрович очень серьёзно отнёсся к своей миссии воспитателя молодого поколения. Уходя на свой первый урок, старый моряк надел свой лучший костюм, тельняшку и бескозырку.
     Но первый урок оказался и последним. О чём Николай Петрович рассказывал детям и как говорил, так и осталось неизвестным. Но директору школы стали поступать жалобы от родителей учеников: мол, напугал ваш ветеран наших детей, они уж и в школу идти отказываются.
     А Николай Петрович как-то спокойно пережил свой неудачный дебют в роли воспитателя молодого поколения. И неудивительно, ведь у него была большая аудитория слушателей. И, как оказалось, состояла она не только из родственников.
Как-то я встретил Николая Петровича в продуктовом магазине. Стоял он у прилавка в овощном отделе и о чём-то очень громко и эмоционально рассказывал молодой продавщице. А девушка смущалась и было видно, что ей не до рассказов Николая Петровича. Подходили к прилавку покупатели, они недовольно косились на странного старика в тельняшке. Но Николай Петрович ничего не замечал, и по его жестикуляции похоже было, что рассказывал он девушке о столкновении советской эскадры с натовской и героизме моряков Северного флота, предотвративших Третью мировую войну.
     Мучил Николай Петрович своими морскими рассказами и старушек, сидевших на скамейках у подъездов. Старушки-то уж и боялись старого моряка и когда видели приближающегося к ним Николая Петровича, то вдруг вспоминали о своих каких-то срочных делах и расходились, кто куда. Как-то одна робкая старушка замешкалась, и Николай Петрович подсел к ней на скамейку. Подсел-то он на скамейку в середине дня, а отпустил старушку уже ближе к вечеру, когда уж смеркаться стало. И так Николай Петрович измучил старушку своими морскими воспоминаниями, что она и по сей день из дома не выходит — боится встретиться со старым моряком.

     Надеялись родственники и на то, что с возрастом память у Николая Петровича ослабнет, и забудет он своё морское прошлое. Но зря надеялись: память у старого моряка не только не ослабевала, а как бы крепче становилась.
     И оставалось родственникам одно: терпеть и ждать естественного конца. Вслух об этом не говорили, но об этом все думали.
     И, как оказалось, ждать оставалось уже недолго.

     Как-то случилось мне быть на кладбище, хоронили дальнего родственника. Ну я и воспользовался случаем, посетил и могилу Николая Петровича, благо, она недалеко находилась.
     Постоял я у могилы, взгрустнул. Вспомнилось мне строгое лицо старого моряка, вспомнил я, как он стучал вилкой по тарелке, сердился, обижался…
     Могила оказалась ухоженной. Кованная ограда с замысловатым орнаментом из якорей, перевитых морскими канатами, мраморный памятник с фотографией Николая Петровича – матроса Кольки в бушлате, тельняшке, бескозырке, на фоне бушующих морских волн.
     И вспомнились мне слова бабы Дуни: «Ну вот, отмучился наш Николай Петрович, и мы от него отдохнём». И я согласился с бабой Дуней.