Луна

Томочка получила в театральном кружке роль Золушки. Она была совершенно счастлива, готовилась к репетициям, замирая от волнения и восторга. Главная роль, да какая! Будучи маленькой, худенькой, хрупкой, она получала роли каких-то девчушек, мальчишек, шаловливых или несчастных, а ей хотелось играть про любовь – возраст такой подошёл, восемнадцать лет. Но ведь и в жизни с любовью не получалось. Несмотря на милое личико и стройную, словно точёную фигурку, её не замечали высокие сильные красавцы, о которых мечталось. Один, Лёвка Шонский, худой носатый очкарик, был влюблён в неё по-настоящему, не скрывал этого. Но кому нужен Лёвка? Он на физике и математике помешался, фотоаппарат ему родной брат…  Да, снимал он Томочку на фото в разных ракурсах, в сменных нарядах, ну и что? Не целоваться же с ним за это! А  хотелось встречаться, целоваться с кем-то прекрасным, как принц. Но  вот, кстати, принц-то в спектакле совсем не вызывал у новоявленной Золушки никаких романтических мечтаний. За неимением лучшего, его играл вечный герой их театра Алик Слотин, дядька двадцати шести лет, прыщавый и толстоватый. Томочку мутило от такого принца, и она, говоря свои нежные, с любовным подтекстом слова, затуманивала несколько близорукие свои глаза и лепила из воздуха другой, правда, неясный образ.
Спектакль удался, зрители вызывали артистов на поклон три раза! Томочке, впервые за её пятилетнюю театральную карьеру, преподнесли два букета цветов.  Потом они чаёвничали в репетиционной, слушали магнитофон, немного танцевали… 
Она вышла из Дома культуры вместе с Машей и Галкой, поболтали ещё минут пять и разошлись в разные стороны. Маша побежала на троллейбус, Галка – к маме поварихе в кафе, а Томочка медленно побрела домой по центральной улице города. Уже зажигались фонари, прямо сейчас, на глазах, что после всего пережитого добавляло сказочности и красоты в реальность. Потом Тома свернула в свой переулок и остановилась, потрясённая. Прямо перед её лицом в пролёте переулка висела огромная оранжево-красная луна. Она, словно аппликация, была выпукло нашита на тёмно-голубой атлас неба. Тамара стояла, и ей казалось, ноги оторвались от земли, и она зависла в сильном потоке лунного света, как в морской воде.      Весенний, лёгкий, но ещё холодный ветерок доносил запах талого снега, целовал её горячее лицо. Вдруг тихое деликатное покашливание послышалось за спиной. Томочка, с трудом оторвав взгляд от светила, обернулась на звук. Справа, чуть позади неё стоял высокий красивый молодой человек.  Её сразу поразил его взгляд: глаза напряжённо и восторженно влили взгляд в её глаза, необыкновенная сила светилась в этом взгляде, пронизывающая насквозь энергия. Густые тёмные волосы красивой крупной волной спадали почти до плеч, фигура была стройной и изящной. Это был принц! Конечно, точь-в-точь, как в её мечтах! Она смотрела на него и ждала. Он подошёл на шаг ближе и тихо, волнуясь, изливая всё ту же внутреннюю энергию, заговорил:
— Какая вы прекрасная Золушка! Только такая и должна быть! Вы ни на кого не похожи!
Томочка в темноте покраснела: она хотела быть похожей на Янину Жеймо, исполнительницу этой роли в старом фильме, подражала её интонациям, мимике, движениям… Хотела и достигла этого.
— Спасибо, – ответила она, – вы, значит, были на спектакле?
— Был. Мне повезло. Я приехал сюда с отцом по делу и случайно попал в Дом культуры. Директор – папин друг.
— Откуда же вы приехали?
— Из Лужанска (это районный центр нашей области), знаете о таком?
— Знаю. Там даже мои родственники живут. Дальние.
— А… Я знаю, что вас Тамарой зовут. Красивое имя. А я Женя. Евгений. Это… Вы учитесь или работаете?
— Учусь в училище культуры, на последнем режиссёрском курсе. Сама буду потом руководить театральным коллективом. А вы?
— А я… На третьем курсе института, но на заочном. Собираюсь стать специалистом по гражданскому строительству, – он вздохнул, – если получится…
— Конечно, получится! Надолго вы здесь?               
— Нет. Мы завтра уедем. Но не домой, а ещё в один город. По делам. Месяца на два. А я, Тамара, не хочу вас терять. Давайте переписываться пока? А потом встретимся. Когда сможем. Как вы думаете?
Томочка услышала в его голосе дрожь нескрываемого волнения, мольбу. Она и сама разволновалась, обрадовалась, загорелась вся.
— Я согласна, Женя! У вас есть, чем записать?
— Вот ручка и записная книжка. Я пишу ваш адрес, а вы мне на письмо ответите, да?
— Да, обязательно отвечу!
Всю ночь напролёт Тамара не спала, а грезила, иногда погружаясь в сладостный туман забытья и снова возвращаясь в реальность предвкушения счастья. Луна заглядывала в её окно то слева от кровати, то прямо посередине, то справа. Её круг уменьшился, сначала пожелтел, потом побелел до пронзительного неонового сияния, а теперь бледнел и таял на глазах. Но утром Тома не чувствовала ни усталости, ни вялости после бессонной ночи. Она порхала, как на крыльях, сердце стучало радостно и гулко, а в мыслях звучало, ставшее дорогим его имя: Женя, Женечка, Евгений… А ещё сложилось восторженное сказочное сплетение из обстоятельств их встречи  и состояния природы: луна становилась как бы символом этого потрясающего события в её жизни. «Луна мне послала моего нового знакомого! Евгений – мой лунный  принц!», – думала она упоённо и гордо.
Письмо от Жени пришло через два дня, словно его принёс кто-то и бросил в её ящик, не пользуясь почтой. «Как будто  в одном городе живём!» – удивилась Тамара. И правда, на конверте был городской штемпель. «Он отправил письмо перед отъездом! Написал сразу же, в ту лунную ночь!», – всё пело в душе Томочки. Она выдержала три дня. Терпела, словно зубную боль, наконец, села за ответ, но прежде перечитала в сотый раз его короткое, выученное наизусть, послание:
«Здравствуйте, прекрасная Золушка, красавица Тамара! Как я рад, что встретил Вас! Я теперь      только о Вас и думаю, а это так хорошо, это отвлекает от всяких других мыслей, составляет смысл в моей теперешней жизни.   Ответ мне вы напишите по адресу в Лужанск, а то боюсь, он затеряется, здесь у меня нет постоянного адреса. Придётся мне писать Вам, а самому получить ваши письма потом, позже. Мне их передаст мама, будет такая возможность. Главное, я Вас нашёл в жизни, и теперь надеюсь на долгую дружбу.
Тамара! Я сейчас читаю очень интересную книгу. Это  повести о любви. Так здорово написано! Если Вы не читали, я потом Вам  подарю эту книжку.
Жду Вашего письма, буду писать часто. До встречи. Женя».
Переписка была несколько странной: Женя отвечал не на последнее письмо, а на предыдущие, сразу на два-три. Но писал часто, правда, не регулярно, а с какими-то непонятными перерывами. Тамара объясняла это его делами, зависимостью от обстоятельств. Она ждала встречи. В последнем письме Женя робко предложил перейти на «ты», она с радостью согласилась, стало как-то теплее и проще. Тамара писала об учёбе, о подружке Кате, о занятиях в драмкружке, о сыгранных спектаклях. Женя о себе писал мало. Оказалось, он, как и Тамара, единственный ребёнок в семье, но у него семья полная, и папа очень заботливый, не то что у неё. Она виделась с папой, после их с мамой развода, всего раз: он приехал как-то с подарками и ласково с ней разговаривал, но быстро уехал обратно. Оказалось, папа молодой и красивый, и у него двое детей с другой женой, оба мальчики, и Томочку он любит. Но, несмотря на любовь, алиментов он не присылал, и мама билась на двух-трёх работах, но гордость не позволяла ей его заставлять, тем более что они не были расписаны. Фамилия у Тамары была мамина да так и звучала – Мамина.
Через полтора месяца Женя приехал к Тамаре. Накануне он позвонил ей в Дом культуры, в часы репетиции, потому что у неё дома телефона не было. Они договорились встретиться в полдень, она отпросилась с занятий будто бы на лечение.
Май раскинул по склонам холмов цветущие сады. Молодая пара расположилась на скамейке за     чужим садом, сидели в теньке от вишнёвых нависших веток. Они смотрели друг на друга и не могли наглядеться. Тамара удивилась, что Женя сильно подстриг свои великолепные волосы, подумала, что и так ему идёт, но теперь он меньше похож на принца. Сначала долго молчали. Потом разговорились, наперебой, взахлёб. Потом ели бутерброды и пили газировку из бутылки. Потом Женя её поцеловал, и Тамара поняла, что у них любовь, что это, видно, её судьба, её счастье.
Поздно вечером Женя уезжал на последней электричке. Теперь он ждал Тамару к себе в гости, хотел познакомить с родителями.
В Лужанске Тамару встретили, как царевну. Мама Жени Зинаида Михайловна наготовила множество вкусностей, подарила Тамаре красивые серебряные серёжки, папа Борис Евгеньевич развлекал смешными историями, пел, аккомпанирую себе на аккордеоне. Потом они с Женей пошли к реке, смотрели на молодой месяц, целовались…  Там и случилось то, что сделало их самыми близкими людьми, там Женя и сделал ей предложение стать его женой. Она осталась ночевать, мама была предупреждена. Ночью Женя потихоньку пробрался к ней, они не спали до рассвета, а потом, расставшись, проспали почти до обеда. Было воскресенье, родители всё поняли, но не только не осуждали Тамару, а стали к ней ещё добрее, ещё внимательнее и называли дочкой.
Встречи продолжались всё лето. Женя торопился со свадьбой, но Тамара сдавала государственные экзамены, потом устраивалась на работу, ведь профессия требовала начать занятия с первого сентября. Тамару взяли в родной Дом культуры на ведение кружка кукольного театра в детском секторе. Она торопилась создать необходимую материальную базу для своего коллектива: надо было из чего-то изготавливать кукол, декорации, заказать ширму, готовых кукол для этюдных занятий… В общем, до августа дел хватило с лихвой. Вот на середину августа и назначили их бракосочетание, хотя заявление подали в начале июня.
Тамара поняла, что беременна. Немного испугалась, как же с работой, но потом радость перебила все тревоги. «Как все, так и я», – решила она. Одно её огорчало всерьёз: Женя не хотел переезжать к ней.
 — Женечка! Как же мы будем жить врозь? Я понимаю, у вас с папой общая фирма, но ведь и я не могу после окончания училища сразу остаться без работы! Надо закрепиться. Я подумала, что почти учебный год до декрета продержусь, а потом к вам приеду…
Женя согласился легко, покорно. Это обижало. Она бы не рассталась с ним и на день, а он…
В её следующий приезд в Лужанск Тамара пережила столько, сколько ни до, ни после на неё уже не сваливалось. Началось с того, что Зинаида Михайловна, попросив её помочь в кухне, завела разговор о будущем ребёнке. Выяснила срок беременности, побледнела и, пряча глаза, с сомнением проговорила: «А не рано ли заводить ребёнка, Томочка? Вы такие молодые, неустроенные…» Тамара опешила. Она надеялась, что для родителей мужа, для домохозяйки Зинаиды Михайловны малыш будет в большую радость! «Так что же, убить его теперь, что ли?»,  – резко и возмущённо спросила она. Зинаида опустила голову, тяжело вздохнула, ничего не ответила.
Вечером над миром взошла огромная красная луна. Жених и невеста стояли над рекой, на месте их первого страстного свидания, ласки и нежность смягчили обиду Тамары на мать Жени. Она ему ничего не рассказала, тем более что он был какой-то нервный, его колотила мелкая дрожь, глаза беспокойно бегали и мерцали яркими искрами. Он сжал её в объятиях так, что она вскрикнула от боли.  От её вскрика в нём словно вспыхнула страсть, и здесь же, посреди луга, он пожелал её близости.
— Женечка, что ты! Нас могут увидеть. Дом недалеко, зачем же так, не по-человечески?
Но с ним что-то случилось ужасное! Он рвал на ней одежду, со стонами и без слов, пытался повалить на траву. Тамара вырвалась и побежала в гору, ей стало жутко, во время борьбы она пыталась уговорить его, но он не слышал её. Он догнал её почти на верху холма, она поскользнулась на осыпи жёлтой глины, упала. И он грубо и жёстоко сотворил, чего желал. Потом сел на землю, обнял голову руками и, глядя на луну, стал тихо и долго смеяться. Тамара бежала от этого смеха, от этого места, ей словно передалась его дрожь,  доводившая до бессилия.
Мать жениха, увидев её в рваном платье, с царапинами на руках, заплакала в голос, стала звать отца. Тот прибежал с простынёй в руках, спросил коротко: «Где?» и побежал к реке.
Женю, спелёнутого мокрой простынёй, увезла скорая помощь. Родители просили Тамару не бросать Женю, говорили о праве их сына на счастье, о настоящей любви, о жертвах, вспомнили даже декабристок...  Тамара слушала, понимала их любовь и жалость к сыну, но их чудовищный обман, плетение сети, в которую она и попалась, отворачивало от них. Она догадалась теперь, что мать Жени возила её письма ему в больницу. Тамара  не могла забыть ни страх, ни позор, ни искажённое болезнью, ставшее диким лицо её «принца». Отец Жени горько вздыхал и всё повторял: «Это всё луна! Он не переносит полнолуния! Всё луна!»
Тамара навестила Женю в больнице их города, куда его доставили во время приступа. Она ещё пыталась пересилить свой страх, отчуждение, но, увидев его под действием лекарств, скованного, с бессмысленным взглядом и тяжами слюны, поняла, что не сможет вернуться.
Во время свидания санитар попросил её зайти на обратном пути к доктору. Она тихо постучалась в ординаторскую, услышала  поворот внутренней ручки. Извне ручки на двери не было. Врач,  средних лет красивый лысоватый мужчина, вежливо усадил её напротив себя за стол, пододвинул стакан с водой, который она жадно опустошила и подняла глаза на собеседника.
— Вы жена больного?
— Нет. Невеста.
— Слава богу. Я вас предупреждаю, его болезнь очень серьёзная. На сегодня она неизлечима. Он ещё молод, но ждёт его… – он замолчал и, покачивая головой, стал смотреть в окно. Потом снова заговорил.– Нельзя от такого человека иметь детей. Сто процентов, они будут больными. Почему вы так побледнели? Вы беременны?
— Да, – пролепетала Тамара.               
— При любом  сроке, во что бы то ни стало, прервите беременность. А то получите себе такое!..
То, что сделали с Томочкой хирургические железки, убило в ней желание любви, надежду на         счастье, на материнство. Она потом многого добилась в жизни: уважения на работе, званий для себя и своего коллектива, вышла замуж. Но, оставшись Тамарой Маминой, она никогда-никогда уже не была Золушкой, даже не хотела быть. А ещё она теперь крепко помнила, что у луны есть её вторая, тёмная сторона. Тамара разлюбила луну, особенно такую, полную, красную, огромную. Ей казалось, что из плавящего огонь диска готова излиться кровь. В такие ночи, взглянув на нарождающееся светило, Тамара начинала различать в его круге черты искажённого болезненной страстью лица. Ей делалось горько до слёз, как при прощании навеки.