Воспоминание о декабристе Николае Бестужеве

Воспоминание о декабристе Николае Бестужеве
Маленькая девочка, лет шести бегала по комнате, держа красивую куклу в руке. Отец девочки сидел в кресле наблюдая за ребенком и куря сигару. Рядом с ним лежали бумаги. Он,  брал одну из бумаг просматривал ее, глядел на дочку, и откладывал бумагу в сторону и брал другую.  Вдруг лицо его изменилось на бледном высоком лбу  появились складки, он напряженно вчитался в текст. Что то его привлекло.  Девочка,  подбежала к нему и прильнула.
-Папа, папа, давай играть!
-Нет, Катя извини не могу. Хочешь я тебе расскажу одну историю, - сказал тихим печальным голосом отец.
-Да, хочу.
-Значит слушай, moncher,  садись ко мне на колени. Это было давно еще до твоего рождения, даже с твоей мамой я не был знаком. Зато был знаком с одним очень хорошим человеком. Он был меня старше, мне было лет семнадцать тогда .
-Это не сказка, Papa! Я хочу сказку!
-Хорошо, сказку так сказку. Жил был, допустим, Николай был он послушным сыном и любящим братом. У него была большая семья мама, папа, братья и сестры. И братья его увлеклись странными идеями и втянули в них нашего Николая.  Он был талантливым ребенком, я сидел с ним за одной партой и тихо, и он пока никто из преподаватель не видел, рисовал их портреты. Сходство было поразительное. Я удивлялся. Науки схватывал легко. Видно из-за умения от природы хорошо рисовать он так же хорошо и чертил карты, иногда помогал и мне.  Позднее он начал писать, писал он не хуже, чем рисовал.
-А как он выглядел?
-Он был высок ростом, серые пронзительные глаза, волосы темноруссые.  Красавец. Как я сказал у него были братья.  Я их тоже знал, хорошие ребята. С Николаем мы вместе отправились сначала в поход в Голландию. Это было незабываемо плавание, с Николаем мы совсем сроднились, на одном корабле в одной каюте, по себе знаю, бывает не просто ужиться, но нам удалось. А через два года мы с ним снова отплыли во Францию.  Но затем наши пути разошлись, я остался служить на корабле, а он был назначен помощником смотрителя Балтийский маяков. Но мы все равно с ним виделись, пусть не так часто как раньше. В 1824 году он позвал меня с собой во Францию и Гибралтар, он ехал как историограф, я же лейтенантом на фрегате «Проворный».  После плаванья я все реже и реже стал его видеть, от знакомых я узнал, что его назначили директором Адмиралтейского музея, и я решил, что от недостатка времени мы не видимся. Но однажды, встретив меня на улице, он довольно странно повел себя,  мы поздоровались, я попытался завязать разговор, но Николай резко извинился, сказал что опаздывает, отвернулся от меня и зашагал прочь. Я  был ошеломлен . Не ожидал я от старого друга такого. Я долго не мог объяснить для себя его поведение. Пока не свершись ужасные события.  Я помню день 14 декабря отчётливо хорошо. Вплоть до мельчайших деталей.  Меня разбудили ночью, и приказали немедленно явиться на корабль для дачи присяги новому царю, ныне правящему Николаю Павловичу.  После принятия присяги, я отправился домой, досыпать. В пол-одиннадцатого я поехал из Кронштадта в Петербург, навестить матушку, твою бабушку, к которой обещал заехать к часу дня. Въехав в город меня поразила суматоха.  Я ели добрался до нее. На улице дежурило много военных и полиции. Я вбежал в дом, Татьяна Ивановна бросилась ко мне, причитая. «Господи, сынок!  Ты живой? С тобой все в порядке? Ты не был там?  Я ей ответил что решительно ничего не понимаю . Матушка сообщила мне что в городе восстание, что кучка мятежников взбунтовалась и их войска стоят на Сенатской площади. Матушке было очень страшно. Я успокоил ее. Велел закладывать карету, и собирался увести ее из города. Но только мы вышли из дома, к нам пришел полицейский и сказал , что покидать город никому нельзя. Я был в бешенстве. Я послал слугу к своей сестре, твой тете на Садовую, предупредить об опасности и сказать, что бы она с детьми приходила к нам. Тут послышались крики. Мимо нашего дома бежал народ по направлению к площади. Тут даже мне стало не по себе.  Мы ничего не знали что происходит. И опасались покидать дом. Через час пришла сестра с детьми. Я спросил где ее муж. Она сказала, что не знает, что он ушёл с утра и не возвращался.   Нам стало не по себе. А вдруг он там на площади? В это время послышался страшный грохот. Пушки, подумал я. «Но причем тут пушки? Они стреляют по людям?» Перед глазами встала жуткая картина. Я много раз видел стрельбу на учениях. Но у меня и мысли не могло возникнуть,  что в мирное время и в городе. В моем городе!  Я решил, что больше не могу сидеть дома, я должен узнать что происходит. Сестра и матушка не  пустили меня. И мне пришлось остаться. Снова мимо нашего дома бежали люди, но теперь в другую сторону. Мои предчувствия оправдывались, случилось что то страшное, что то не поправимое. Среди них были раненные. К нам постучалась женщина, она была вся в крови. Мы как умели перебинтовали ей руку и голову. Она рассказала, что на площади собрались молодые люди, выступавшие то ли за Константина, истинного царя и его жену Конституцию. «Что за вздор»,- подумал я. Что правительственные войска окружили их. Что грянули пушки. «Все таки,  пушки, значит я был прав»,- подумал я.  Что много убитых и раненных.  После того как она ушла, к нам постучался гимназист, с окровавленной ногой, говорил что убегал с площади, но его задело. Помогли и ему. После него  мы перевязали еще несколько человек. Все они говорили примерно тоже.  Суть сводилась к тому, что мятежники выступили против Николая Павловича , против присяги, выступая за Константина, его брата. Что они хотели реформ и перемен, а так же конституцию и упразднение  монархии.  Что на площади много военных и гражданский зевак, что применялось оружие, что убит какой то генерал.  К вечеру, я вышел из дома, о том что бы ехать в часть не было и речи. Я пошел по улице к площади, проходя по Галерной я увидел его, моего друга, Николая. Я был счастлив его видеть, вид у него был потрёпанный. Мы обнялись. Он попросил меня проводить его до дома. Я согласился, ни о нем не подозревая, тем более что жил он недалеко, на Васильевском.  Но то, что рассказал  Николай мне, напугало меня еще больше чем гром пушек днем. Оказывается, он был на площади днем и кроме того принимал участие в восстание, и на стороне мятежников. Осознать я этого не мог. Не мог поверить. Но приходилось признавать страшную правду. Николай взбунтовался за свободу, ради конституционной монархии, ради отмены крепостного права, ради нужных реформ. Я и сам в глубине души признавал, что многое надо менять в стране, но чтобы так открыто идти и выступать? Я спросил его, почему же он сам не отпустил на волю крестьян, почему он сам в своем имении не навел порядок? Николай молчал. Тут мне стало его жаль. Он не отдавал себе отчета, что его ждет дальше, как скажется мятеж на его судьбе и его близких. Все его братья были участники бунта. Мы подошли к  дому. Попрощались. И разошлись . Это была наша последняя встреча. Мне стало понятно, почему он избегал меня последние месяцы.  Через знакомых и родственников я узнал, что Николая судили, и отправили в Сибирь на каторгу.  С тех событий минуло десять лет,  раз в год я получаю от давнего друга письмо, и каждый раз готов разрыдаться от горя. Вот и сегодня я получил письмо. Ты извини, дочка, что сказка вышла такой грустной. Ой, да ты заснула, бедное дитя!
В комнату вошла няня.
-Андрей Васильевич, Катя то мешает вам?
-Нет, нет она спит.
-Давайте, я возьму уложу ее спать. Не будем мешать вам.
-Спасибо. Очень кстати. Мне необходимо ответить на важное письмо.
Дверь закрылась. Андрей Васильевич, сел за стол и принялся с тяжелым сердцем  писать ответ Николаю, другу которого больше никогда  не суждено будет увидеть.