Письма из тупика 1

«Наступило  солнечное  утро.  То  самое,  с  которого  жизнь  моя  круто повернула в сторону.  И увела бы,  вероятно, кто знает куда, если бы... если бы  отец не показывал мне желтые поляны в  одуванчиках да если бы не пел мне хорошие солдатские песни, те, что и до сих пор жгут мне сердце. И весело мне от них и хорошо...»
    Аркадий Гайдар: «Судьба барабанщика».


1.
«Сорок шесть лет и вся жизнь!
- Я все напишу в политбюро, - только и успел сказать генерал Абакумов до того, как пуля попала ему в голову...»

 О.перационная С.истема работала без определенных СМЫСЛОВ... М ега... Г ига Б айты бессмысленной информации... И все во имя удовлетворения одного единственного желания – стать участником великой каннибальской трапезы...
 
   После первого прочтения книги «Так говорил Заратустра» у Сальвадора Дали уже было свое собственное мнение о Ницше: «Это был просто слабак, позволивший себе слабость сделаться безумцем, хотя главное в таком деле как раз в том и состоит, чтобы не свихнуться!»

   Фадеев не мог уснуть, принял чуть не десять нембуталов, сказал, что не будет завтракать, пусть его позовут к обеду, а пока он будет дремать...
 
     Медленно, в сумраке сознания двигался по улицам Симферополя "Бессмертный полк". И прокурор Крыма Наталья Поклонская шла с чудотворной иконой царя-мученика Николая II, которую привезли в Крым из Москвы... И шептали бледные губы  царя-мученика Николая II: «Спасибо Виктору Семеновичу Абакумову за победу...»
   Однако, как бы не закалялась сталь, а 13 мая 1956 года Александр Фадеев покончил жизнь самоубийством. В тот же день Корней Чуковский записал в дневнике: «Мне очень жаль милого А. А., в нем — под всеми наслоениями — чувствовался русский самородок, большой человек, но боже, что это были за наслоения! Вся брехня сталинской эпохи, все ее идиотские зверства, весь ее страшный бюрократизм, вся ее растленность и казенность находили в нем свое послушное орудие. Он — по существу добрый, человечный, любящий литературу «до слез умиления», должен был вести весь литературный корабль самым гибельным и позорным путем — и пытался совместить человечность с гепеушничеством. Отсюда зигзаги его поведения, отсюда его замученная СОВЕСТЬ в последние годы. Он был не создан для неудачничества, он так привык к роли вождя, решителя писательских судеб — что положение отставного литературного маршала для него было лютым мучением...»

    «Это был просто слабак... главное в таком деле как раз в том и состоит, чтобы не свихнуться!..»  Захар Прилепин улыбнулся и напомнил легкомысленному существу: «Человек очень часто существо легкомысленное, внушаемое. Современному человеку объяснили, что Фадеев — это уже неактуально, а если про актуальное — то это, скажем, к Сорокину. Человек поверил. И не знаю, нужно ли это доказывать, но, скажем, лично мне «Разгром» кажется на редкость современной книжкой, я внутри неё живу, и хорошо себя чувствую, потому что там точно есть жизнь, а какой-нибудь «День опричника» — напротив, кажется мне книгой старообразной и скушной; именно через «ш» — более того, выдуманной и неживой, и только столичные заворожённые хипстеры могут убедить себя в её, пусть даже и сатирической правдоподобности. Василий Авченко, автор книжки о Фадееве, спокойно констатирует: «Разгром» дописывался в 2010 году приморскими партизанами, «Молодая гвардия» — Луганской народной республикой в 2014 и позже". «Казалось, — продолжает Авченко, — партизаны и молодогвардейцы — „тогда“ и „там“, оказалось — сейчас и здесь. От прошлого к будущему ходит гулкое эхо, доказывая: всё на самом деле происходит сейчас, минувшее едино с ещё не случившимся. Все они рядом: молодогвардейцы и ополченцы Новороссии. ЖИЗНЬ ПОДРАЖАЕТ ЛИТЕРАТУРЕ, не только фиксирующей, но и программирующей реальность».

  Удивительно... но, не смотря на то, что английский писатель Оскар Уайльд не служил в полиции, все же Уайльду однажды удалось  сформулировать «общий принцип, согласно которому ЖИЗНЬ ПОДРАЖАЕТ ИСКУССТВУ куда больше, нежели Искусство подражает Жизни... Молодые люди кончали с собой, потому что так поступил Ролла, накладывали на себя руки, так как это сделал Вертер...»

   И в то время, как Жюль Верн призадумался о новом герое... И.В.Сталин выбрал в 1946 году время для встречи с представителями советской творческой интеллигенции. В Малом зале Кремля собрались наиболее видные ее представители. Появление вождя они встретили стоя, долгими аплодисментами.
Остановившись напротив Александра Фадеева, возглавлявшего тогда Союз писателей СССР, он спросил:
- Что хотите мне сказать, товарищ Фадеев?
Справившись с волнением, которое охватывало почти всех без исключения людей при встречах со Сталиным, Фадеев заговорил:
- Товарищ Сталин, мы пришли к вам за советом. Многие считают, что наша литература и искусство как бы зашли в тупик. Мы не знаем, по какому пути их дальше развивать. Сегодня приходишь в один кинотеатр - стреляют, приходишь в другой - стреляют: повсюду идут кинофильмы, в которых герои без конца борются с врагами, где рекой льется человеческая кровь. Везде показывают одни недостатки и трудности. Народ устал от борьбы и крови.
Мы хотим попросить вашего совета - как показывать в наших произведениях другую жизнь: жизнь будущего, в которой не будет крови и насилия, где не будет тех неимоверных трудностей, которые сегодня переживает наша страна. Одним словом, назрела необходимость рассказать о счастливой и безоблачной нашей будущей жизни.
Фадеев замолчал.
Сталин начал медленно прохаживаться от одного конца стола президиума до другого. Присутствующие, затаив дыхание, ожидали, что же он скажет.

Опять задержавшись около стоящего Фадеева, Сталин заговорил:

- В ваших рассуждениях, товарищ Фадеев, нет главного, нет марксистско-ленинского анализа задач, которые сейчас жизнь выдвигает перед литературными работниками, перед деятелями искусства...
   
    И пока Фадеев, и передовая советская интеллигенция наматывали  себе на извилины колючую проволоку полезной информации...  где-то там, на самом на краю земли, в небывалой голубой ДАЛИ...  где в центр города М. «надо было добираться через большой заснеженный пустырь, открытый всем ветрам, почти неосвещенный и очень удобный для вечернего промысла уголовных. А они пошаливали...» смело шагала Евгения Гинзбург. И мерещились ей во тьме Сцилла и Харибда... а жизнь, тем временем, старалась не отставать от соцреализма... «Вся активность «белого» и «красного» домов была направлена на нас, врагов народа, террористов, шпионов, диверсантов, вредителей. - Шептала Евгения, - До блатарей у начальства обычно руки не доходили. Спохватывались только эпизодически, после каких-либо особых происшествий...»
И, наверное, завидовала Евгения Гинзбург в такие морозные минуты воображаемому Захару... Да, только сожалел воображаемый Захар, что не довелось ему доблестно послужить Родине в Шестом лагпункте... замполитом...  дежурным офицером в новогоднюю ночь... Ведь он мог бы тогда на всякий случай захватить из дома пистолет... Он бы сурово смотрел, как брутальные, «хмельные солдаты в расстегнутых гимнастерках без дела шатались по коридору» и наслаждался бы глухой и темной энергией, которая накапливалась в казарме.
      Замполит Захар приказал бы им собраться в ленинской комнате. Велел построиться у стены, а пьяные вохровцы не могли бы стоять. Тогда он разрешил бы им сесть на пол, а некоторым даже лечь. И сказал бы Захар:
      - До Нового года еще шесть часов, а вы уже пьяные, как свиньи. (Что в прочем было бы полным  русофобством...)
    - Жизнь, товарищ лейтенант, обгоняет мечту, - ответил бы замполиту Фидель...
    А товарищ лейтенант мечтал валить... тех, кто говорит: Пора валить! Поэтому Анатолий Че (или Чу) и не хотел валить... Однако. Идея клипа уже была готова! И худой черноволосый юноша семитской внешности в панике бежал по лесу, пытаясь спастись от преследующего его джипа, в котором сидит самый патриотический писатель Захар Прилепин и пара упитанных молодчиков вполне нордической наружности... Само собой разумеется, что ЖИЗНЬ должна была догадаться, что этот худой черноволосый юноша совсем не худой Дмитрий... Искусство же напирало из кустов: "Пора валить" ("...тех, кто говорит: "Пора валить!") "Пора валить" ("...тех, кто говорит: "Пора валить!") "Пора валить" ("...тех, кто говорит: "Пора валить!")

   Только ЖИЗНЬ оказалась умнее рэп-писателя... И Михаил Францевич Гейс, немец-колонист из Крыма подходит к стене, включает вилку репродуктора в штепсель. И вдруг сквозь трескучие разряды Евгения Гинзбург слышит… Что она слышит, Боже милосердный!
«…Наступило ухудшение… Сердечные перебои… Пульс нитевидный…»
Голос диктора, натянутый как струна, звенит сдерживаемой скорбью. Отчаянная невероятная догадка огненным зигзагом прорезает мозг, но Евгения не решается ей довериться. Она стоит перед Рейсом с вытаращенными глазами, не выпуская из рук половой тряпки, с которой стекает вода.
«…Мы передавали бюллетень о болезни…»
Из-за шума в голове – точно звуки прилива дошли сюда из бухты Нагаево – она не слышит перечисляемых чинов и званий. Но вот совершенно явственно:
«Иосифа Виссарионовича Сталина…»
Чистая половая тряпка вырвалась из еерук и брякнулась назад в ведро с грязной водой. И тишина…

    И до пятого марта и после него, в скорбные дни погребения Великого и Мудрого, в эфире царил Иоганн Себастьян Бах...
Смятение охватило знатных колымчан еще до сообщения о смертельном исходе болезни Вождя и Друга. Уже и предварительные бюллетени повергли начальство в мучительное недоумение. Ведь они начисто забыли о том странном факте, что Генералиссимус сотворен из той же самой несовершенной плоти, что и остальные грешные. Уже сама по себе его болезнь становилась трещиной на теле той счастливой, понятной, гармоничной планеты, обитателями и хозяевами которой они были и с которой так ловко управлялись.
Кровяное давление… Белок в моче… Черт возьми, все это годится для простых смертных, но какое отношение такая подлая материя может иметь к НЕМУ?
Наверное, так же были бы оскорблены в своих лучших чувствах древние славяне, если бы им объявили вдруг, что у Перуна повысилось кровяное давление. Или древние египтяне, если бы они неожиданно узнали, что у бога Озириса – в моче белок.
Еще более разрушительное действие возымела на колымских начальников ЕГО смерть. Немудрено, что со многими из них в эти дни случались приступы стенокардии и гипертонические кризы. Нет, при всем реализме своего мышления эти люди не могли смириться с вульгарной мыслью о том, что Гений, Вождь, Отец, Творец, Вдохновитель, Организатор, Лучший друг, Корифей и прочая и прочая подвержен тем же каменным законам биологии, что и любой заключенный или спецвыселенец. Своенравие Смерти, вторгшееся в гигантскую систему, такую стройную, такую плановую, было непостижимо. Наконец, все они привыкли к тому, что люди высокого положения могут умирать только по личному указанию товарища Сталина. А тут вдруг… Нет, право, в этом было что-то скандальное, не совсем приличное…
Медлительная музыка Иоганна Себастьяна Баха была призвана поддержать дрогнувшее величие.
«Немало сердечных приступов и нервных припадков было в эти дни и среди наших политических ссыльных. Десятилетиями лишенные надежд, - писала Евгения Гинзбург в конце «Крутого маршрута», - мы валились с ног, пораженные первой вспыхнувшей зарницей. Привыкшие к рабству, мы почти теряли сознание от самого зарождения мысли о свободе. Прикованные к своей ледяной тюрьме, мы заболевали при воскресшем воспоминании о поездах, пароходах, самолетах… Никто из нас не мог сидеть в эти дни дома. Бродили по улицам. Останавливались при встречах со своими. Озираясь по сторонам, обменивались потаенным блеском глаз, возбужденными шепотами. Все были словно пьяные. У всех кружились головы от предвкушения близких перемен. И хотя еще никто не знал, что скоро с легкой руки Эренбурга вступит в строй весеннее слово «ОТТЕПЕЛЬ», но уже вроде услышали, как артачатся застоявшиеся льдины, но уже шутили, повторяя формулу Остапа Бендера «Лед тронулся, господа присяжные заседатели!»

И не только лед... Старший политрук сел на пень и, чтобы показать заранее истинное наслаждение... (от услышанного...) закрыл глаза.
    «Бесогон» Никита Михалков читал письмо Прилепина товарищу Сталину: «Мы говорим, что ты убил всех красных офицеров, и порой даже возводим убиенных тобой военспецов на пьедестал, а тех, кого ты не убил, мы ненавидим и затаптываем. Ты убил Тухачевского и Блюхера, но оставил Ворошилова и Будённого. Поэтому последние два — бездари и ублюдки. Если б случилось наоборот, и в живых оставили Тухачевского и Блюхера, то бездарями и ублюдками оказались бы они...» И это было столь потрясающе, что солдат Иван ЧОНкин мгновенно погрузился в прохладу своих мыслей. Мысли у него были разные. Внимательно наблюдая жизнь, постигая ее законы, он понял, что летом обычно бывает тепло, а зимой – холодно. «А вот если бы было наоборот, – думал он, – летом холодно, а зимой тепло, то тогда бы лето называлось – зима, а зима называлась бы – лето». Потом ему пришла в голову другая мысль, еще более важная и интересная, но он тут же забыл, какая именно, и никак не мог вспомнить. И мысль об утерянной мысли была мучительна. В это время его толкнули в бок... и голос прошептал: «Если бы ты убил Трофима Лысенко, а в живых оставил Николая Вавилова, то «генетическим отребьем» был бы Николай Вавилов, а Трофим Лысенко - выдающимся ученым...»

И до пятого марта и после него, в скорбные дни погребения Великого и Мудрого, в эфире царил Иоганн Себастьян Бах. Музыка заняла в передачах невиданное, непомерное место. Величавые музыкальные фразы, медленные, просветленные, лились изо всех репродукторов нашего барака, заглушая коридорную беготню детей и истерические рыдания женщин.
В бараке, населенном колымским плебсом, бабы голосили об усопшем со всей истовостью, с выкриками «И на кого ж ты нас спокинул»… Они знали приличие, наши бабенки, и не хотели выглядеть хуже людей. Рыдал весь Магадан – рыдали и они.
Впрочем, иногда, сходясь на кухне, они вдруг прерывали плач и деловито обменивались соображениями насчет того, что же теперь с нами, сиротами, будет. По международным вопросам все сходились на том, что войны не миновать, потому что нынче и заступиться-то за нас некому...

2.
   И милосердный БОГ услышал плачь чад своих заблудших... и произошло ЧУДО! Кровожадные империалисты отступили и... Евгения Гинзбург вспомнила: «Через десять дней после кончины Генералиссимуса, пятнадцатого марта, в день очередной «отметки» ссыльных и поселенцев. Войдя в длинный узкий коридор, где мы обычно стояли нескончаемой шеренгой перед дверями коменданта, я увидала, что вдоль этой знаменитой стены стоит скамейка.
СКАМЕЙКА! Довольно удобная, со спинкой, вроде садовой. Длинная, человек так на десять. На ней уже сидело четверо, и у всех у них сияли глаза и раздвигались в улыбке губы. Ведь годами, годами стояли-выстаивали мы здесь, подпирая своими спинами и боками грязно-серую, мажущую мелом стену. Годами переминались с ноги на ногу в ожидании, когда откроется перед тобой заветная дверь и хмурый комендант, не поднимая глаз, пристукнет штамп, продолжит твою жизнь на две недели. И вдруг на этом самом месте – скамейка! Со спинкой…
– Садись, дорогая, – сказал мне старик в серой телогрейке с синими заплатами на локтях, – садись отдыхай! Комендатура не хочет, чтобы ты зря утомлялась.
Он весело подмигнул мне мутным склеротическим глазом, а трое остальных захохотали. Смех в комендатуре!
Минут через десять вся скамейка была заполнена, а те, кому не хватило места, все равно были радехоньки и любовно разглядывали сидящих.
И тут свершилось второе чудо. Торопливо вошли оба наши коменданта, аккуратно закрыли за собой дверь, чтобы не сквозило, И… УЛЫБНУЛИСЬ НАМ. Правда, это были несколько вымученные улыбки, какие-то неопределенные, с оттенком опасливости. Но все-таки факт оставался фактом: коменданты улыбались. Те самые коменданты, – а их уже много у нас сменилось, – которые неизменно проходили мимо нас, хлопнув входными дверями, напустив в коридор холода и не глядя на нас, с каменными лицами, точно мы были не живые существа, а какие-то детали постройки.
– Проходите, товарищи, – сказал один из комендантов, – вдвоем быстренько отметим вас… Пять человек проходите сразу. А остальные вот тут, на скамейке, посидите, подождите немного.
– Он, кажется, сказал ТОВАРИЩИ? Я не ослышалась? – переспросила поселенка Голубева, знакомая мне по дому Васькова.
– Нет, не ослышалась, – с готовностью ответил старик с синими заплатами.
– Раз скамеечка, то почему бы и не ТОВАРИЩИ! – И, причмокнув губами, со смаком произнес: – Так сказать, социалистический гуманизм!
Все ответили ему дружным счастливым хохотом…»
   Было и третье ЧУДО! Весной пятьдесят четвертого отменили пропуска для въезда на Колыму и ВАСЯ АКСЕНОВ, перешедший уже на четвертый курс мединститута, вдруг приехал с направлением в магаданскую больницу на производственную практику. На все лето! Самолет прибыл раньше, чем телеграмма из Хабаровска, и Евгения Гинзбург встретила сына после новой четырехлетней разлуки запросто идущим по направлению к бараку. Он шел (вроде и не уезжал!) с открытой – не по погоде – головой, размахивая небольшим пестрым рюкзаком. На нем был надет какой-то немыслимо яркий клетчатый пиджак.
 И тут вдруг вся сила ее любви выливается в странный возглас:
– Что за нелепый пиджак у тебя? И что за прическа?
«А это были первые увиденные мной признаки «модерна»! – говорит Евгения Гинзбург. -  Мне бы обрадоваться, что мой ребенок за эти годы вроде бы вышел из трагической обреченности сына репрессированной семьи, что просыпается в нем молодая жажда жизни, пусть хоть выраженная в попугайской расцветке пиджака. Но во мне сработали запрограммированные с детства комсомольско-квакерские рефлексы, и я сердито сказала:
– Иди в парикмахерскую, постригись покороче. Завтра я куплю тебе нормальный пиджак. А из этого переделаем летнее пальтишко для Тони.
– Через мой труп, – мрачно ответил Васька, – это самая модная расцветка.
Он не шутил. И я замолчала, догадавшись вдруг, что все это гораздо серьезней, чем кажется, что в нашем смешном диалоге происходит мое первое соприкосновение со второй половиной века, с новой молодежью, настолько разгневанной на поколение своих отцов, что хочет ни в чем не походить на них: ни в привычках, ни в манерах, ни даже в расцветке и фасоне пиджаков. А уж тем более – во взглядах на жизнь...»
…Между тем события все развивались. Ни злоба, ни тупость, ни обскурантизм, ни инерция не могли остановить подспудного таяния заматерелых льдов. Толчок был силен, и  все время ощущалось это подземное кипение, а порой, не веря глазам своим, даже виделись вырвавшиеся на свободу ручьи...»

    И Захар Прилепин ничего не мог с этим поделать... однако, он уже чувствовал тлетворное, разлаЛАГАЮЩЕЕ влияние Запада на советскую молодежь... потому как не был Захар существом легкомысленным!
И, словно чувствуя неладное, организатор промышленности, Герой Социалистического Труда, член-корреспондент Академии наук СССР Василий Семенович Емельянов летом 1964 года прибыл в Нью-Йорк, на Международную выставку и увидел автомашины, которые будут выпускаться на рынок в 1970 году. Эти модели машин были готовы, они ходили, были испытаны, но не продавались. На вопрос Василия Семеновича, почему же эти машины не поступают в продажу, ему ответили: «У нас есть машины для выпуска в течение всех лет вплоть до тысяча девятьсот семидесятого года: вот эта машина будет выпускаться в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, а эти – в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году… Машины готовы, но над их совершенствованием еще работают конструкторы и технологи – они заранее готовят эти модели к массовому выпуску, и, когда они будут приняты к производству, никаких изменений не потребуется...»

   В России, тем временем, наступал РАССВЕТ нравственного безобразия и оскорбления чувств верующих в светлые идеалы приближающегося торжества коммунизма наступил в 1964 году... И уже Василий Аксенов с «таинственной страстью» вспоминал, каким накаленным по части шортов был СЕЗОН 1964: «Всех прибывающих сурово оповещали: на набережной никаких шортов, только бруки. Только лонги, что ли? – злился московский народ. Вот именно, как положено. Таково решение поселкового совета, принятое в свете решения ФЕОДосийского горкома. Всякий, кто выйдет с пляжа не как положено, будет осужден за вызывающую форму одежды и весь отпуск проведет на исправительных работах с метлой. Народ, особенно молодой и столичный, упорно сопротивлялся, потому что заметил в некоторых современных фильмах, что на Западе и по городу ходят в коротких. Одни  в коротких, другие в длинных, кто как хочет... В один из тех тревожных дней компания значительных писателей отправилась к павильону, который под вывеской «Коктейли» только что открылся возле пансионата. Что означал этот ЛИБЕРАЛЬНЫЙ ПОВОРОТ к отдыхающему потребителю в период борьбы с шортами – остается в тумане, однако слухи пошли, что коктейли (не путать с котлетами) там продают классные. Возле этой точки стали собираться большущие очереди людей, и многие из них в шортах. Не все в шортах, были и в джинсах. Эти последние, хоть и сомнительные ПО ИДЕОЛОГИИ, в поселке Планерском не карались; пусть их карают там, откуда они приехали. У НАС ЗАДАЧА – ИСКОРЕНИТЬ ШОРТЫ...»

    Каким образом решение данных задач могло повлиять на развитие региона, не знал ни один покемон... И на фоне борьбы с шортами, каким-то абсурдом казался закон, открытый Гордоном Муром в 1965 году...
«Люди на Украине звереют от творящегося там абсурда» — не удержался Захар Прилепин, считая, что никаких разумных объяснений тому, что происходит на Украине, нет. Об этом он заявил 22 марта, 2018 года в эфире передачи «Время покажет» на Первом канале... «У меня нет сил пересмешничать, не хочется острить и вручать «Оскар» сценаристу этого абсурда, — сказал Прилепин. — Надоело. Представляете, если нам надоело то, что испытывают люди на Украине. Они звереют! Никаких разумных объяснений этому нет». И у нардепы Надежды Савченко не было уже сил пересмешничать... Развивая эту мысль, Захар провел параллели между тем, что творится на Украине, с ситуацией в России накануне недавно прошедших выборов. В РФ был такой накал, казалось, противостояния между, с одной стороны, прогрессивной западнической интеллигенцией и, с другой, мрачным «быдловатым» народом, — рассказал Прилепин. — И казалось, что это противостояние половина на половину. Потом прошли выборы, и стало понятно, что это была смехотворно малая часть населения, которая не понимает очевидных для большинства народа вещей. Ровно то же самое на Украине».

    И тогда, чтобы хоть как-то понять очевидные для большинства народа вещи, директор «Совхоза имени Ленина» Павел Грудинин сбрил свои замечательные усы!
    Однажды Федерико Гарсиа Лорка, зачарованный усами Гитлера, провозгласил, что «усы есть трагическая константа человеческого лица». Сальвадор Дали в свою очередь желал превзойти Ницше во всем, даже в усах! «Уж мои-то усы не будут нагонять тоску, наводить на мысли о катастрофах, напоминать о густых туманах и музыке Вагнера. Нет, никогда! - говорил Дали - У меня будут заостренные на концах, империалистические, сверхрационалистические усы, обращенные к небу, подобно вертикальному мистицизму, подобно вертикальным испанским синдикатам...» И нет сомнений, что у Павла Грудинина, после соответствующих выводов, появятся новые, великолепные усы!

Но бывает  и так, что является очевидным для большинства народа, для других является не вероятным....
Так,  в феврале пятьдесят второго года, когда у Евгении Гинзбург кончилось  поражение в правах, присужденное ей в тридцать седьмом Военной коллегией в Москве, она на конец-то смогла вернуться в семью трудящихся.
И стало горько во рту. Это были те самые незабвенные словеса, что красовались на наших эльгенских воротах. «Через самоотверженный труд вернемся в семью трудящихся».
– Вы ошибаетесь, – угрюмо буркнула Евгения агитаторше, – у меня пожизненное поселение.
– Нет, милая, не ошибаюсь. По инструкции ссыльнопоселенцы пользуются избирательным правом.
Агитаторша самым демократическим образом уселась на край кровати и сразу принялась рассказывать Евгении о производственных достижениях того знатного вольного горняка, за которого они  ДОЛЖНЫ БЫЛИ ГОЛОСОВАТЬ.
Это была сталинистка умиленного типа. Она просто вся сочилась благостным восхищением, искренним желанием приобщить и меня, изгоя, к тому гармоничному миру, в котором так плодотворно живет она. Она говорила с Евгенией приблизительно так, как, наверно, разговаривают кроткие и терпеливые монахини-миссионерши с грубыми африканскими аборигенами:
«– Так значит, вы меня поняли? Ссыльнопоселенцы пользуются правом избирать…
– А быть избранными?
– То есть как это? – любознательно осведомилась она.
– Ну так… Вдруг, например, на предвыборном собрании кто-нибудь назовет мою кандидатуру в местный Совет. Могу я баллотироваться?
Агитаторша рассмеялась рассыпчатым и чистым детским смехом.
– Вот и видно, как вы давно оторваны от жизни. Что же вы думаете – так каждый и кричит на предвыборном собрании, что ему вздумается? Списки-то ведь уж заранее подработаны в партийных органах. Ну, ничего, приходите к нам на агитпункт, помаленьку войдете в курс… Вы ведь, наверное, тогда еще совсем молоденькая были, когда это случилось-то с вами…
– Что случилось? – с тупым упрямством переспросила я.
– Ну, вот когда вы в контрреволюционную организацию попали. Молоденькая были, не разобрались… А они воспользовались… В каждую щель лезут…
– Кто лезет в щель? – еще более тупо спросила я.
– Ну иностранные-то агенты! От разведок… Которые завербовали вас. Но вы не расстраивайтесь. Теперь уж это давно прошло. И Советская власть хочет исправить тех, кто по молодости оступился…»

Захар Прилепин может подтвердить... и убедительно добавить,  что россиянам нравится «политический зверь», и подчеркнуть, что уважает их выбор... «Один бывший член французских секретных служб однажды назвал Путина «политическим животным». Действительно, такое нравится русскому народу», — заявил Прилепин в интервью Le Figaro. Сам же Захар любит быть в окружении ГЕРОЕВ! В чьих сердцах не угасла доблестная слава Ворошилова и Буденного...  это, видимо то, что РУССОфоб Карлейль  называл почитанием героев и героическим в человеческих делах. К сожалению, ни все музыканты понимают столь неочевидных вещей... 

    «Несомненно, было бы много приятнее, - говорил Томас Карлейль (1795-1881), - если бы человечество могло совершать весь свой жизненный путь под аккомпанемент музыки, если бы нас могли обуздывать и просвещать наши поэты, подобно тому, как в древние времена Орфей укрощал диких зверей. Или, если уж такой ритмический музыкальный путь невозможен, то как хорошо было бы, если бы мы могли двигаться, по крайней мере, по гладкому пути...»

   И, конечно, Евгения Гинзбург промолчит... и не станет желать Захару «крутых маршрутов»: «Самое страшное – это когда злодейство становится повседневностью. – будет думать она, - Привычными буднями, затянувшимися на десятилетия. В тридцать седьмом оно – злодейство – выступало в монументально-трагическом жанре. Дракон полыхал алым пламенем, грохотал свинцовыми громами, наотмашь разил раскаленными мечами.
Сейчас, в сорок девятом, Змей Горыныч, зевая от пресыщения и скуки, не торопясь составлял алфавитные списки уничтожаемых и не гнушался «Котом в сапогах» как вещественной уликой террористической деятельности.
Скучно стало не только на поверхности Драконова царства, где с каждым днем уменьшалось количество слов и оборотов, нужных для поддержания жизни, но и в его подземных владениях, в его Аиде, где тоже воцарилась банальная унылость.
Тогда, двенадцать лет назад, арест стал открытием мира для правоверной хунвейбинки, которая пятнадцатого февраля 1937 года переступила порог тюрьмы на казанском «Черном озере». Раскрылось неизвестное и даже не-подозреваемое подземелье. Пробудилась совсем было атрофированная потребность находить самостоятельные ответы на проклятые вопросы. Жгучий интерес к этому первооткрытию пересиливал даже остроту собственной боли.
Теперь я не находила в себе ни любознательности, ни даже любопытства, ни интереса к душам палачей и жертв. Все было уже ясно. Я уже знала, что все строится по трафарету, мне были известны расхожие стандарты гонителей и гонимых.
Тогда, в тридцать седьмом, впервые осознав свою личную ответственность за все, я мечтала очиститься страданием.
Теперь, в сорок девятом, я уже знала, что страдание очищает только в определенной дозе. Когда оно затягивается на десятилетия и врастает в будни, оно уже не очищает. Оно просто превращает в деревяшку...»

    Сухую деревяшку... и достаточно одной искры, чтобы этой деревяшки не стало... Однако, прежде чем паниковать, нужно сначала успокоится! И в первую очередь успокоить крикунов... потому, что добрые дела любят тишину... Почему же Андрей Макаревич не любит тишину? Почему он позволяет себе не только кричать, но и СРАВНИВАТЬ не сРАвНИМОЕ? Благо, «воин света и добра» держит ситуацию под контролем... и прицел его контроля не сбит... Захар видит, как Андрей Макаревич публично демонстрирует свое презрение и ненависть к гражданам России, разместив на странице в соцсети пост, в котором сравнивает жителей России и США. По его словам, в Америке все веселые, спокойные и добрые, а в России музыканта окружают "злобные дебилы"...  "Могу предположить, что Макаревич проводит какие-то эксперименты над своими товарищами и о них говорит, он же не может говорить обо всей стране, о людях, которые далеки от него. Поэтому он говорит о тех, кто разделяет его убеждения. И они иногда похожи на злобных дебилов: учитывая человеконенавистническую реакцию этих людей на результаты выборов, мне кажется, что ОНИ НЕОПРАВДАННО оказались жителями нашей страны", -  заявил Прилепин.

3.
     Ли Сынман, единственный кандидат на пост президента Южной Кореи в 1960 году, так же имел все основания заявить, что  учитывая человеконенавистническую реакцию «злобных дебилов» на результаты выборов, ОНИ НЕОПРАВДАННО еще живы... Сам же Ли Сынман был патриотом своей страны до мозга обглоданных костей... Но даже до не приличия чрезмерная любовь к своему народу, не давали Ли Сынману уверенности в победе. В то время ему уже исполнилось 85 лет. Он поручил Чхве Ингю, тогдашнему министру внутренних дел, разработать детальный план «обеспечения победы» на выборах, в который входило использование таких методов, как предварительное голосование, подмена урн с избирательными бюллетенями, сообщение заведомо ложных итогов подсчета голосов, недопущение на избирательные участки наблюдателей от Демократической партии, отправка полиции в районы наибольшего влияния оппозиции, запугивание и угрозы в адрес представителей оппозиционных сил. Последнее можно было делать практически легально на основании дополнений и исправлений к «Закону об охране государства» (Кукка поанбоп), принятых еще 24 декабря 1958 г. Через два дня, 17 марта 1960 г., были опубликованы официальные итоги выборов. Они были ошеломляющими. Ненавистный Ли Сынман набрал 88,7% голосов, а кандидат от Либеральной партии на пост вице-президента Ли Гибун — также более 80% голосов, тем самым в несколько раз «опередив» Чан Мена, кандидата от Демократической партии (что казалось невозможным, учитывая народные настроения)... Как известно, обреченная на успех президентская компания Ли Сынмана закончилась возникновением понятия «Апрельская революция», которое вошло в Преамбулу текста Конституции Республики Корея. Именно с событий апреля 1960 г. начинается особый этап истории борьбы за демократию и свободу в Южной Корее...

   Но если всенародная любовь к Ли Сынману, основанная на американских технологиях,  закончилась «Апрельской революцией», то всенародная любовь к Борису Ельцину закончилась, как обычно... «Именно из-за ориентации ельцинской PR-команды на молодёжь к кампании «Голосуй или проиграешь» - рассказывает приморский журналист и писатель  Василий Авченко «об эффективности политических манипуляций» - было привлечено множество популярных актёров, певцов и прочих представителей шоу-бизнеса. Были записаны два музыкальных альбома в молодёжном стиле — «Ельцин — наш президент» и «Голосуй или проиграешь». Исполнителями песен на первом альбоме были А. Малинин, Т. Овсиенко, Н. Расторгуев, А. Серов и др. Второй альбом, представлявший танцевальную музыку, был записан всего за 7 дней Сергеем Минаевым. Центральной композицией стала «Борис, борись!». Успех имели также многочисленные агитационные туры по крупнейшим городам России, в ходе которых певцы и киноартисты призывали молодёжь «сделать свободное волеизъявление» (здесь также ни у кого не возникало сомнения, что эти люди призывали голосовать именно за Ельцина)... При выявлении основных черт избирательной кампании Б. Н. Ельцина в глаза прежде всего бросается комплексный подход штаба данного кандидата к выбору средств воздействия на ход выборов. Политтехнологи Ельцина вели бой, если такое сравнение здесь уместно, на всех фронтах. Готовили агитационные материалы, масштабные PR-шоу, контрпропаганду, держали под контролем Центризбирком, крупнейшие СМИ, разрабатывали различные варианты действий в соответствии с тем или иным изменением ситуации. Всё это было бы совершенно невозможным при отсутствии у Ельцина и «семьи» так называемого административного ресурса, иначе говоря — государственной власти...» Каким же злобным нужно было быть в ту пору дебилом, что бы не одобрить выбор Россиян...

И уже, как постскриптум, бывший житель нашей страны, один из лидеров КПРФ Виктор Илюхин, занимавший в 1996 году пост председателя думского комитета по безопасности, напомнил Пустоте: «Сейчас каких-либо документальных подтверждений, кто победил Ельцин или Зюганов) мы с вами не найдем. Одно могу сказать: по нашим раскладам, Ельцин не мог победить. Это объективно. Его рейтинг был не просто нулевым, он шел с отрицательным знаком. Сделать рывок в избирательной кампании за 1,5–2 месяца невозможно. Конечно, сыграли свою роль фальсификация на выборах, использование административного ресурса, но все же…» НО ВСЕ ЖЕ... именно, НО ВСЕ ЖЕ!!! Даже Станиславу Говорухину, который был в штабе Зюганова, нечего было сказать... потому как страна большая. А выбирать, собственно и некого... И только Ельцин думал ИНАЧЕ!!!

 «А у окружения Ельцина были силовые сценарии в случае победы на выборах Зюганова?» - вдруг в воздухе повис вопрос... (т. е. ЛИБЕРАЛЫ ИМЕЮТ КЛЫКИ? И кто из этих клыкастых либералов более либерален? Первый вице-премьер Олег  СОСКОВЕЦ? Или генерал КОРЖАКОВ? А может быть Виктор Черномырдин, который, (если верить бывшему главному редактору русской редакции журнала «Форбс» Полу Хлебникову,) просто мог сказать губернаторам: «60 процентов голосов должно быть за Ельцина»... Или вскоре взявший президентскую компанию в свои руки Анатолий Чубайс?...) И прежде чем окончательно исчезнуть Виктор Илюхин ответил: «Да. Власть была к этому готова. Они не стесняясь говорили нам: «Просто так мы власть не отдадим» и что в случае их победы мы, коммунисты, в Кремль не войдем. Совсем незадолго до этого был 1993 год, который показал, что и как могут использовать: выкатили танки и расстреляли Дом Советов. В тот момент (в момент выборов) в охранных структурах Москвы под ружьем находилось примерно 50 тыс. охранников, в том числе из бывших афганцев, которые тогда поддержали Ельцина. Эта сила могла быть использована, а это еще страшнее, чем открытое противостояние. Танки едут, их видно, а здесь из-за спины, в спину. Были готовы и спецслужбы. В 1996 году существовали не только спецслужбы МВД и знаменитая «Альфа». В противовес «Альфе» стали создавать другие подразделения. К этому моменту Черномырдин создал, например, два батальона спецназа в МЧС. На всякий случай...» Вдруг когда-нибудь Лешка Навальный вырастет и вместо того, чтобы ходить регулярно с детьми в кино, начнет лазать по помойкам и что-то вынюхивать там... и однажды обнаружит под завалами высоковольтный кабель...

   Сын же Алексея, не имея интереса к электричеству, запишется в библиотеку и возьмет две книги.  Одна из них будет о  мальчике-барабанщике: «Он  убежал от  своей злой бабки и  пристал к революционным солдатам  французской армии,  которая  сражалась  одна  против всего мира.
     Мальчика этого заподозрили в  измене.  С  тяжелым сердцем он скрылся из отряда.  Тогда командир и  солдаты окончательно уверились в  том,  что он  - вражеский лазутчик.
     Но странные дела начали твориться вокруг отряда.
     То однажды, под покровом ночи, когда часовые не видали даже конца штыка на своих винтовках,  вдруг затрубил военный сигнал тревогу,  и  оказывается, что враг подползал уже совсем близко.
     Толстый же  и  трусливый музыкант Мишо,  тот  самый,  который оклеветал мальчика,  выполз после боя из  канавы и  сказал,  что это сигналил он.  Его представили к награде.
     Но это была ложь.
     То  в  другой  раз,  когда  отряду  приходилось плохо,  на  оставленных развалинах угрюмой башни,  к  которой не  мог  подобраться ни  один смельчак доброволец,  вдруг взвился французский флаг,  и  на остатках зубчатой кровли вспыхнул  огонь  сигнального фонаря.  Фонарь  раскачивался,  метался  справа налево и,  как было условлено,  сигналил соседнему отряду,  взывая о помощи.
    Помощь пришла.
     А проклятый музыкант Мишо,  который еще с утра случайно остался в замке и все время валялся пьяный в подвале возле бочек с вином,  опять сказал, что это сделал он, и его снова наградили и произвели в сержанты...»
     В другой книжке, которая называется «Березовский: Крестный отец...» он прочитает: «...ельцинской команде помогали лучшие западные специалисты. Одним из первых имиджмейкеров президента стал Тим Белл, гениально проведший кампанию по выборам Маргарет Тэтчер в 1979 году. Ельцинский штаб также привлек к сотрудничеству менеджеров, обеспечивших убедительную победу в выборах калифорнийского губернатора Пита Уилсона в 1994 году. Американские специалисты располагались в ельцинском предвыборном штабе, в «Президент-отеле». Они получили жесткое указание «не светиться» и выходить из отеля только в крайних случаях. Калифорнийская команда располагалась в номере 1120 «Президент-отеля»; номер 1119 напротив был занят Татьяной Дьяченко. Профессиональные отношения между ними, по хвастливому признанию американского политолога Джорджа Гортона журналу «Time», были необычайно тесными: у Татьяны и американцев был один и тот же секретарь, одни и те же факсовые аппараты. Она была связующим звеном между американцами и российским президентом. «Американские консультанты относились к категории принцев заморских, — ворчливо замечает Коржаков. — После очередного совещания в штабе Таня сразу бежала к ним обсудить свежую информацию».
     Американцы предложили такие грязные приемы, как использование «команды правдолюбцев»: отслеживать выступления Зюганова, сбивать его с толку каверзными вопросами и пытаться вывести из себя. Они усилили основные приемы ведения современных политических кампаний — каждодневные памятки с указанием неотложных задач, насущных тем для выступления, подлежащих передаче образов. Они делали простые вещи — Ельцина с хмурым взглядом на рекламном плакате заменяли улыбающимся Ельциным. Его появления перед фото- и телекамерами жестко режиссировались, чтобы создавалось впечатление экспромта. Постоянно проводившиеся опросы общественного мнения и заседания фокус-групп анализировали настроения российских избирателей, в соответствии с которыми корректировался тон президентской кампании.
     Ельцина отправили в изнурительную предвыборную поездку по стране — впервые в истории России. Российский президент надевал шахтерскую каску и спускался в угольные шахты. Он встречался с солдатами в отдаленных военных гарнизонах. Он принимал хлеб-соль в глухих деревушках. На рок-концерте в Москве, организованном Сергеем Лисовским, Ельцин приплясывал на сцене в такт музыке. Россия никогда раньше не знала такой акции, как рассылка миллионов писем за подписью Ельцина ветеранам Великой Отечественной войны, где им выражалась благодарность за службу (многие получатели, видимо, решили, что письма подписал сам Ельцин).
Но самая изощренная реклама велась российскими рекламщиками, которых обучили американцы...» Так кто же подпиндосник? Мальчик заснет, и будут сниться ему странные сны...

     Он увидит, как надышавшись свалочными газами Сволочных Штатов Америки, какому-то дяде Андрею Макаревичу вдруг станут  мерещиться чудовищные вещи... И, явно, не отдавая себе отчета, он скажет: «Мне кажется, что госпропаганда изобрела какой-то 25-й кадр, который реально превращает людей в злобных дебилов». И будет уже не важно, что как художник, Андрей Макаревич должен был бы помнить, кто рождает чудовищ... и куда эти чудовища испражняются... И тогда можно будет уже не добавлять: «Есть разница, нет? Хотя, судя по поднявшейся волне говна, работает этот 25-й кадр, работает».

   Но пока Макаревич будет проводить какие-то эксперименты над своими товарищами, и постоянно говорить о тех, кто разделяет его убеждения... Захар будет писать ПИСЬМА! «Письма с Донбасса». И весь мир узнает, как ОНИ «...выехали с утра в компании главы Донецкой Народной Республики Александра Захарченко в кои-то веки не по делам боевым, а с мирной целью – вручить ключи от новых квартир жителям Дебальцево: там возвели 111 новых, очень симпатичных, домиков...» Но тут неожиданно звонят на мобильный заместителю главы, с которым ОНИ едут в его потрёпанной «Ниве». «Есть информация, что по дороге может быть покушение на главу. Убить Захарченко – безусловная мечта для многих...»

    Но только не для иезуитов... Мечта иезуитов была убить Блеза Паскаля и уничтожить все его письма, обращенные к провинциалу...  который уже не мог слушать весь этот редкий б...RED...акции... любителей по-пиариться на страданиях... НО ведущие уже поднимают лошадей в голоп... поднимаются облака пыли... и лица людей цепенеют от ужаса... ЭКСПЕРИМЕНТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ...

     И слегка волнуется... член комитета по обороне и безопасности, сенатор от Крыма Ольга Ковитиди в эфире программы «Время покажет» на Первом канале рассказывая историю об изнасиловании восьмилетней девочки, произошедшем в Донбассе. По словам Ковитиди, эту историю она узнала от лидера самопровозглашенной Донецкой народной республики (ДНР) Александра Захарченко. «Очень много таких случаев, о которых просто страшно сегодня говорить. Изнасилованная восьмилетняя девочка, которой во влагалище заливается пенобетон. Привели случаи, когда четыре девочки, буквально от 18 до 25 лет, у которых на лбу вырезали "Кума сепаратиста", "Жена сепаратиста", "Дочь сепаратиста". Их с разрезанными грудями спина к спине посадили, проволокой привязали и отправили их родственникам», — рассказала сенатор в эфире программы.

    В конце 1932 года Трофим Лысенко заявил в Институте генетики и селекции в Одессе, что берется ВЫВОДИТЬ СОРТА за вдвое меньший срок — за два с половиной года... Как видно, результаты его деятельности, были потрясающими... а по-другому, и быть не могло! Климат... Создайте подходящий климат!...