Теплые руки

В подворотне было зябко. Холодный осенний ветер со страшной силой гнал опавшие листья, окрашивая влажный воздух в теплые пастельные тона. Одиноко. Спортивный костюм Димона насквозь промок, его начищенные до блеска сегодня утром туфли покрылись толстым слоем грязи, своим бритым затылком он прислонился к шершавой стене. Темно. Во дворе завелся автомобиль. Воняет. Как и положено подворотне — кучи мусора, зловонные лужи мочи, тонны битого стекла, оставленные тут какими-то выродками, издают такие экзотические ароматы, что нормальный человек сразу нос воротит. Но Димон привык.

По влажному серому небу чернильными кляксами расползлись грозовые тучи. Холодный, колкий дождь лился с трепыхающегося неба уже третьи сутки, а вместе с небом плакал и Димон — ведь он человек, а людям свойственно плакать. Плакать часто и безутешно, по поводу и без повода. Одни плачут потому, что потеряли близких, другие — по причине нищеты, бездарности, болезни, а Димон просто устал быть вечно один. Он родился в неблагополучной семье, рос на улице, водился с ужасными людьми и, как оказалось, сам стал настоящим животным. С самого своего рождения он был брошен в суровый мир волков и овец и, как подобает кодексу улиц, старался стать волком. Волком-одиночкой, черт бы его побрал! Он устраивал “гоп-стопы”, воровал в магазинах, кошмарил школьников и студентов, пил и курил в непомерных количествах, но так и не смог затесаться в компанию таких же, как он сам. “Наверное, все дело в матери”, — думал сам про себя Димон долгими холодными вечерами в своей неотапливаемой однушке, — “Ведь ее никогда не было рядом, а каким должен вырасти мужчина, с детства не познавший материнских ласк?”. Эта мысль рождала в нем настоящий пожар, пожирающий его изнутри, оголяя его и без того израненное сердце. Он страстно и отчаянно нуждался в заботливых, теплых женских руках, пахнущих мукой и сливочным маслом, которые согрели бы в нем остатки человеческого, наставили бы его на истинный путь, дали бы ему почувствовать себя мужчиной…

За углом раздались шаги. Чья-то маленькая ножка в аккуратненькой туфле неосторожно наступила в громадную лужу, расплескав в разные стороны холодную серую влагу. Затем послышались еще шаги, на этот раз топали тяжелые, грубые мужские ноги в рваных кроссовках, которые настойчиво и неотступно преследовали обладательницу миниатюрных туфлей. Мгновения тянулись, словно жвачка, прилипшая к подошве новеньких кед, а процессия, возглавляемая красоткой в красных летних туфлях, так и не появлялась. Димон приподнял голову, в его пьяном взгляде читалось полнейшее безразличие, и тогда в подворотню стремительным, боязливым шагом грациозной лани ворвалась молодая маленькая девушка с милым личиком в ярко-красном пальто и таких же туфлях на низком каблуке. Ее лицо разгоралось страхом и решимостью, на пухлых веснушчатых щечках играл приятный румянец, а в глазах читалось отчаяние. Вслед за дамочкой в подворотню вбежали трое молодцов, на вид лет тридцати, одетые в каноничные спортивные штаны и рваные свитера. Они окружили девушку со всех сторон и начали в грубой форме чего-то от нее требовать, не замечая Димона, который сидел в темном углу.

Что-то щелкнуло в его голове в тот момент, когда один из трех гопников сорвал с девушки красную материю, будто самому Димону нанесли тем самым оскорбление. Он медленно, точно ноги его онемели, поднялся с корточек, потер затылок и подобрал с земли бутылку с недопитым пивом, а затем шагнул в сторону обидчиков…

Драться ему было не впервой, одним своим видом он внушал страх любому, кто шел на риск и вторгался в его район. Вот и теперь так же — один из ублюдков едва уполз с отбитыми почками, второму в порыве страсти Димон сломал ребро, а у третьего останутся на всю жизнь на лице шрамы от “розочки”. Димону же досталось финкой в бок. Он лежал на руках у спасенной им красавицы, которая своими холодными маленькими ручками зажимала его кровоточащую рану в боку. Лицо ее в лучах солнца, выглянувшего из-за туч, было столь прекрасно, что от радости и счастья у Димона защемило в груди, а в животе будто затрепыхались бабочки. Все было так светло и замечательно вокруг, что ни запах дешевого пива, ни назойливая капель, падающая постоянно с дождевой трубы, ни струящаяся кровь не могли омрачить красоты того момента…

Ее звали Виктория. Она была самой прекрасной девушкой на земле. Конечно, для каждого мужчины его девушка лучшая, но Димону было наплевать — ради этой миниатюрой стеснительной девчонки из приличной семьи он, закоренелый дворовый парень, преобразился до неузнаваемости. Шли дни, недели, месяцы, а эта нескладная парочка — широкоплечий, угловатый, с переломанным носом и кривыми короткими ногами паренек и его опрятная, безукоризненно невинная барышня — становились все ближе друг к другу. Они гуляли по заснеженным аллеям, посещали выставки, театры. Старый выцветший спортивный костюм давно пылился в шкафу, вороные волосы на голове у Димона красовались гладко причесанной шевелюрой, и взгляд его был теперь полон детской преданности и безграничной любви к Виктории. За это время он стал совсем другим человеком, и речь даже не о повадках или досуге, а о самой сути его бессмертной души, которая под кротким взглядом этой маленькой девушки расцветала самыми пышными бутонами пионов или роз, как и положено цвести душам счастливых людей…

Да, с ней он был поистине счастлив. За долгие годы Димон отчаялся когда-либо почувствовать себя счастливым, и каждый раз избивая до полусмерти одинокого ночного прохожего, он будто бы вымещал на нем свои детские обиды, мстил ему за то, что был когда-то забыт матерью и отцом, пусть в том и не было ничьей вины. Но теперь все было иначе — холодные маленькие ручки, пахнущие старой книжной бумагой и масляными красками, обнимали его широкую грудь, исполосованную шрамами, касались каждой родинки на его теле, гладили его шершавые щеки. Виктория научила его думать — мыслить по-настоящему. И теперь, сидя подле дремлющей девушки в своей теплой однушке, он часто задавался вопросом: а может ли мужчина существовать без той, которая его любит? Он думал так: если есть мужчины, есть женщины, то рано или поздно каждый должен найти свою половинку и с ней стать счастливым. Как мужчина может идти вперед, — размышлял Димон, — совершать подвиги и убивать драконов, если он не чувствует позади себя сильных женских ручек, пахнущих марлей и йодом? От одной мысли, что где-то есть еще мальчишки, парни, мужчины, которых не греют воспоминания об их возлюбленных, не поддерживают их нежные руки, Димону хотелось рыдать. Он был однажды несчастлив и больше никому не позволит отнять у него идиллию — так он решил для себя и прижал к губам прядь шелковистых волос…

У всего есть начало, и у всего же есть и конец. В подворотне было душно. Горячий июльский ветерок едва приподнимал с земли дорожную пыль. Как и положено подворотне — кучи мусора, зловонные лужи мочи, тонны битого стекла, оставленные тут какими-то выродками, издают такие экзотические ароматы, что нормальный человек сразу нос воротит. Вот так и Димон, отвыкнув от этого дворового декаданса, недовольно чертыхнулся себе под нос. В тот жаркий вечер они с Викторией возвращались с прогулки по лесу — корзинка с грибами висела на ее согнутой руке, а на прелестной головке был венок из цветов. Девушка была уставшей, ее головка клонилась набок, и лишь силой воли она держалась на ногах. Ничто не предвещало беды — летнее солнце лениво катилось за багровый горизонт, по газону семенила стайка голубей, а в мыслях уставших людей были покой и умиротворенность, но тут появились они. Две темные фигуры нырнули в подворотню, еще одна зашла туда же с другого входа, и все трое окружили влюбленных.

Драться Димону было не впервой, это мы уже знаем, раньше он был грозой всего района, кошмарил школьников и студентов, обносил ларьки и бил фары автомобилей — то было раньше, а сейчас он был уже другим человеком. Нападавшие вновь позорно бежали, понеся серьезный урон, но и Димону было не избежать настоящей боли — на сей раз финкой попало ему под ребро, и он лежал на руках Виктории и улыбался, отхаркивая кровь…

— Ты знаешь, милая, — слова давались ему с трудом, — я думаю, что ты была послана мне самой судьбой. Было бы бесконечно грустно, если бы я не встретил тебя, было бы так грустно, что я бы, наверное, заперся дома и больше никогда не увидел свет...

Голос его прервался, Виктория со слезами на глазах жадно вглядывались в его затухающее лицо, и она не могла произнести ни слова. Он тоже молчал, но в мыслях его витала безграничная любовь, которую он не успел растратить за свою короткую жизнь.

“Если бы я встретил тебя раньше! Только бы я встретил тебя раньше, мой добрый ангел! Тогда бы этот мир был бы капельку чище, люди были бы капельку счастливее, ведь я был бы тогда самим собой, а не тем невоспитанным животным, которое гадило людям в душу…”