Монстр из чащи

Эта история началась весьма невинно: в те времена я был начинающим писателем и решил уединиться в захудалой провинциальной деревушке, чтобы там наблюдать за людьми, их образом жизни и характерами, и природой, богатой своим разнообразием. И поначалу так и было — оглядываясь по сторонам и видел сотни поводов для вдохновения. Но то ли я был никудышным писакой, то ли местные жители являли собой на редкость скучных персон — в итоге, спустя два месяца материала у меня набралось всего на полтора несуразных рассказика.

В начале июля в деревне стояла погода, которая не вызывала ничего кроме неизменной хандры. Местные жители поголовно отлынивали от своих дел и слонялись по дворам без дела, растительность совсем захирела, и даже домашний скот, кажется, пребывал в апатичном забвении. Целыми днями я находился в постели, наблюдая за хмурым небом и дождем, который то резко обрывался, то вновь принимался стучать по крышам домов...

В один из таких ненастных дней, когда погода пыталась наладиться с переменным успехом, по деревне поползли странные слухи. С крыш стекали струи воды, все улицы размыло нескончаемыми ручьями, а деревенские бабы плотнее жались друг другу и шептались о том, что в лесу поселился страшный монстр. Слух, как не сложно догадаться, разнесла дочка мельника, которую вся деревня знала как отъявленную сплетницу и потаскуху, а посему никто сначала не придал этому значения. Бабы еще пошептались какое-то время, а мужики и вовсе забыли на следующий день. Но, ведь слово не воробей, вылетит — поймают. Так и вышло — когда слух уже, кажется, утих, жена нашего фельдшера первая начала вопить на всю деревню, что тоже видела чудовище. И понеслось: что не день, то очередной очевидец встречал проклятую тварь. И так до бесконечности. Он был под два метра ростом, с огромными желтыми глазами, горбатый, с длинными черными волосищами до пояса, чудовище хромало на правую ногу, а все его голое тело покрывали мерзкие нарывы и бородавки. И Боже-ж ты мой, как уморительно было смотреть на искривленный гримасой ужаса лица деревенских, когда вечером они рассказывали друг другу истории своих встреч с чудовищем, и как дрожали широченные спины мужчин, и подскакивали на своих местах женщины от малейшего шороха со стороны чащи.

И все это мракобесие, подогреваемое страхом и скукой, фигурально выражаясь, варилось на медленном костре, приправляемое все новыми и новыми байками дремучих крестьян. Весь поселок жил буквально на бочке с порохом, готовой в любой момент рвануть — и тогда бы все жители побросали свои дома, скот и детей и бросились на охоту за монстром, в существовании которого я сильно сомневался.

Погода в поселке оставалась прежней: с утра раскуроченные улицы застилал плотный туман, поглощающий всякого в него входящего, а по ночам в ставни колотили с остервенением дождевые капли. Со времени, когда начали распространяться первые слухи, я стал частым гостем на сельских сходах, проводимых в доме старосты. На них, помимо пресловутого «монстра», обсуждались и прочие проблемы села: неурожай, паводки, вызванные непрекращающимися дождями, высокая смертность младенцев. Но как ты не крути, лейтмотив оставался прежним – у всех в мыслях оставалось лесное чудище. Со временем с этих заседаний я вынес одну простую мысль: им нужен лишь повод, искра, чтобы побросать все и достать из сараев вилы и ружья.

И со временем такой повод у них появился. В один вечер перед каким-то религиозным празднествомстая волков загрызла приличную часть деревенского стада коров, я сам был тому свидетель, так как прогуливался в тот вечер неподалеку. Но, разумеется, по классике жанра, нерадивый пастух предпочел свалить свою халатность на пресловутого монстра, который стал бы идеальным козлом отпущения. В тот же вечер деревенские жители гурьбой повалили в сторону леса, и я увязался за ними. Впереди шли два мужика с охотничьими собаками, а за ними, пригибаясь к земле, семенили все остальные “охотники”. Поначалу все шли с гомоном и криками, потрясали факелами и топорами, кто-то даже подстрелил зайца, но чем дальше мы углублялись в чащу, тем тише и спокойнее становились люди, отдавая дань уважения старинному лесу.

Уже смеркалось, когда собаки, внезапно для меня, взяли след. С неба все также лилась вода, и между вековых деревьев гулял страшной силы ветер, неустанно дующий в лицо, в общем — погода создавала невозможные условия для охоты. Через несколько часов энтузиазм у местных явно стал уступать холоду и усталости, большинство людей, в частности женщины, и вовсе отправились по домам, и в отряде осталось всего пятнадцать человек. Внезапно по небу полоснула молния, и при ее свете в небольшой расщелине в горе мы увидели маленькую избушку. В тот миг строение показалось мне обветшалым и заросшим мхом, а в крохотном мутном окне я заметил тусклый свет. Решено было отправить человека, чтобы тот узнал, не удастся ли нам переждать в доме непогоду. И вот, пока мы сгрудились под огромной сосной, выбранный нами разведчик закинул на плечо ружье и отправился в сторону дома.

Прошло некоторое время и мы услышали звук выстрела из дома, а потом, с грохотом выбив окно, оттуда вылетел наш товарищ. В ту же минуту мои спутники закричали, схватились за оружие, забегали по поляне,встревоженно поглядывая в сторону дома. Кто-то палил по окнам, другой принялся кидать в ту же сторону камни, а я предпочел притаится за деревом в ожидании развязки этих событий. Очередной удар молнии своим светом вырвал из непроглядной тьмы пошатнувшуюся тень, и через секунду тело нашего старосты под его же крики взмыло в воздух и упало, ударившись спиной об дерево. На мгновение все затихло, а потом взбудораженные увиденным охотники вновь начали возню: прозвучали выстрелы, кто-то метнул в окно дома свой факел, и вскоре внутри занялся пожар. А дальше по накатанной: из темноты доносился крик, и оземь с характерным хрустом падало тело, затем хлопали ружейные выстрелы, в воздух взмывали топоры и лопаты, и в момент, когда сверкала очередная молния, можно было различить искривленное лицо очередного мертвеца. Клянусь тебе, читатель, большего ужаса мне пережить не доводилось — тогда я с замиранием сердца встречал каждый стон, каждый выстрел, и ждал, когда очередь дойдет и до меня. Во время той грозы я, кажется, поверил в самого черта, что уж там говорить о банальном деревенском “монстре”, который так яростно защищал свое жилище…

Признаться, я даже не уловил тот момент, когда все затихло, когда перестали палить из ружей деревенские, когда монстр, будь он человеком или зверем, закончил творить свое грязное дело, я не помню всего этого — от нескольких часов в полном одиночестве и со страхом в душе я был измотан настолько, что сам не заметил, как заснул...

На утро перед моим затуманенным взглядом предстала страшная картина: тела моих ночных спутников усеяли всю поляну, один сидели под деревьями, в предсмертной агонии сжимая раны, иные свисали с веток, мерно покачивая конечностями под порывами ветра, а в центре всего того ужаса лежало тело того самого “монстра”. Я, преодолевая страх и отвращение, подобрался поближе — и верно, он был страшен. Одна лишь загвоздка — это было тело человека, умершего от десятков различных ран. Как и говорили местные — два метра в высоту, он имел огромный горб, облаченный в меховой тулуп, заляпанный его же кровью. Его уродливое лицо, покрытое шрамами и бородавками тупо, но так просто и естественно глядело на меня своими младенческими глазами, что я с трудом понимал, как этот человек мог показаться кому-то чудовищем. Его руки огрубели от одинокой жизни в лесу, а ступни, обмотанные клочками шкур животных, больше походили на кремень — такие же твердые и черные. Но пугало не столько общее уродство его лица и тела, сколько его непохожесть на всех остальных людей. Все его внешнее несовершенство я на тот момент счел результатом болезни, что позже подтвердилось документально. Как я узнал из некоторых записей в разрушенном доме, его мать и отец были братом и сестрой, и их за эти страшные чувства жители одной из близлежащих деревень заклеймили изгоями. Он родился и вырос в чаще, где его уродства никто не видел, родители, , души не чаяли в своем малыше, но с малолетства готовили его к суровой судьбе. Они умерли десять лет назад, и с тех пор наш “монстр” жил в этом доме совершенно один, питался ягодами и дичью. И так бы он и умер, не повидав человеческого зла, которое сломало жизнь его родителям, если бы однажды его человеческое начало не взяло над ним верх, и он не сунулся к людям…

Я похоронил его на пепелище. Сложил в его могилу все, что было ему, вероятно, дорого и забросал камнями, чтобы его тело не досталось волкам. Позже я взял из дома все, что могло пролить свет на его тайну и отправился в поселок, огласить печальную весть. С тех пор я часто вспоминаю те события, и в голову ко мне лезет одна ужасающая мысль: “Да, он был страшен, но монстром его сделали мы…”