Штурм небес. Часть 1

Часть 1.

Нет, никакого предчувствия, что что-то особенное не было. Все говорят, что что-то ощущают перед событиями, имеющими значение, но все об этом говорят, когда событие уже произошло. А потому следует сказать честно – нет, предчувствий не было никаких. А если и были, то они не отличались от десятков других чувств, перекрываемых заботами. Да и шутка ли, ведь Нью-Йорк никогда не спит, всегда спешит, суетится и куда-то несётся. И этот ритм, задаваемый гигантским городом, огромным механизмом служб, поступков, новостей, эмоций, подхватывается людьми, и они тоже куда-то несутся. Нет, в Нью-Йорке никаких предчувствий не было... Может в другом месте и было бы что-то, но не в тот раз.

***

Дипломатическая работа она, знаете ли, такая... Да, что греха таить, она почти никакая. Она даёт возможность (за государственный счёт!) вырваться из душного окружения своей маленькой родины – осколка великой империи – и закрепиться на новом месте в надежде начать новую жизнь, даже если возраст уже не совсем тот.

Возраст-то у меня был ещё может и тот, а вот перспективы не очень. Кому в гигантской стране нужен дипломат из маленькой республики, которая вдоволь имеет лишь солнечного света и проблем? Да почти никому. Но я дипломат, я ответственный работник, постоянный представитель при Организации объединённых наций и... чёрт, на этом, пожалуй, всё. Нет у нас места в Совете безопасности, нет у нас залежей алмазов и нефти, нет у нас всего того, что заставляет сверхдержавы биться за что-то такое, что можно было бы даже назвать в конце дружбой. Обычный постпред обычной страны среди десятков других таких же. С тем же набором гнетущих ощущений, что делать нам здесь нечего и что всё давно уже решено за нас.

Я до сих пор не знаю, почему в тот день оказался там, где оказался. Как меня угораздило попасть в зал Совета безопасности, где «большая пятёрка» решала судьбы мира, и где впервые судьбу пяти главных стран решил кто-то другой. Бильдербергский клуб? Не смешите меня. Он не более, чем группка по интересам. Римский клуб, масонский заговор, теневое правительство – всё это оставьте режиссерам из «Секретных материалов». Всё это, даже если и есть в реальности, не решает почти ничего. Собственно, ничего не решает и Совбез ООН, просто так уж получилось, что разговаривать решили именно с пятеркой, представленной известно кем. Сошлись ли звёзды или еще что-то, но в тот самый момент было однозначно понятно, что человек является лишь тем, кто предполагает, а располагает, как известно совершенно другой персонаж...

Боже мой, не сойти бы с ума от такого, не впасть бы в безумие, увидев и услышав, поскольку понимаешь, что людям дали в руки слишком много власти и слишком хрупкую планету, чтобы они вершили над ней свой суд.

***

Как сейчас помню, это был вторник. Точно вторник. Мартовский вторник, когда была приличная по местным меркам погода, когда Нью-Йорк отряхивался от зимнего ритма (зимой город не спит, вы не думайте!), чтобы войти в весенний тонус. Это то самое чувство, когда до летней жары еще есть немного времени, но от зимы осталась лишь приятная прохлада. Когда на людях становится меньше одежды, что придаёт ощущение лёгкости бытия, когда яркость солнца кажется чрезмерной и необычной после тускловатости зимы, когда листья еще не появились на деревьях, но запахи стоят уже вполне себе весенние. Лирика это, лирика. Потому что всё это даровано нам, и мы это, увы, не бережём.

Был вторник, когда я пил свой утренний и не особенно приятный кофе. Такая средненькая чёрная гуща для средненького дипломата. Поглощение кофе — это почти ритуал. За кофе можно подумать о грядущем, почитать новости, еще раз сморщиться от рабочей повестки. Кофе – это ведь отдых для тех, кто понимает, но для остальных ведь человек работает. Он ведь пьёт кофе и что-то ещё делает, даже если просто думает ни о чём. 

В открытом перед моим взором рабочем распорядке дня значилось, что ничего интересного не будет. Приехать в постпредство, написать отчёт на родину, подписать три бумаги, созвониться с дипломатом из другой маленькой страны, которая в будущем станет осколком другой империи, затем встретиться с дипломатом из большой страны, которая уже проголосовала за то, чтобы стать осколком империи, потом заседание подкомитета ООН, потом совещание с работниками, потом вечер...

Кто бы мог знать, что встреча с темноволосой дородной женщиной, представлявшей свою Королеву в ООН, закончится для меня приобщением к величайшей тайне мира. Лично я этого не знал и не загадывал. И никаких предчувствий у меня не было.

Последний глоток кофе сделан. Рабочая повестка в голове зафиксирована, акценты по ней расставлены, мысленные пометки сделаны. Пора отрабатывать свой хлеб, даже если моя страна в этой организации никакой особой роли не играет. По крайней мере, я сделаю всё, что могу, чтобы относительно моей родины, вопреки всем терабайтам информации и новостей из Гугла, складывалось благоприятное впечатление.

Выходя из обычного уличного заведения должен ли я был отметить, что Солнце светит иначе или что птицы поют как-то не так? Да чёрта-с два.  Если бы человек замечал хотя бы десятую часть происходящего вокруг себя, то половина плохих историй заканчивались бы «хэппи эндом» или, по крайней мере, хоть какой-то справедливостью или хотя бы понимаем причинно-следственных связей.

Отчёт в свою столицу не занял много времени. Особо важного донести было нечего. Наша официальная государственная позиция доведена до всех задействованных на площадке ООН сторон и закономерно не вызвала интереса. Наша позиция известна. Как известно, что если у «больших» участников есть сила, то у малых – позиция. Позиция против силы. Сила против позиции. Бессмысленно, но ничего лучше человечество не придумало. Черчилль жаловался на демократию, значит он владеет авторскими правами на критику современного мирового режима. Не буду оригинальничать и скажу лишь, что полностью с ним согласен. Отчет был отправлен с пометкой строго для глаз моего начальства и начальства моего начальства. Какие такие веяния перемен чувствуют на родине от всех бурь и ветров за тысячи километров в Нью-Йорке никто точно не знает, но все почти всегда чувствуют, что что-то меняется, что-то происходит. А я, сидя прямо в эпицентре бури, не чувствовал ничего. Это был простой день, наполненный простыми делами, которые в своей массе и придавливают простого человека своим обыденным грузом и вечером, готовясь ко сну, вновь и вновь понимаешь, что что-то здесь не так, что жизнь растрачивается почти впустую, что душа жаждет великих дел, но обыденность удерживает тебя в определённых и довольно тесных рамках хлёстко и несокрушимо. Немногие решаются порвать эти оковы, разорвать собственное бытие, вырваться на широкий простор... Ну и там и исчезнуть. Поскольку, как говорил один мой знакомый, нигде в Библии не записано, что должно быть именно так, что всем должно везти, что у всех всё должно получаться, что победный марш должен быть вечным или что у проигрыша есть конец. О, мой дорогой, был бы ты со мной рядом, когда я через несколько часов окажусь в одном из залов здания ООН.

***

День тянулся не быстро и не медленно. Вторник всегда такой, когда впереди еще много рабочих дней, воспоминания о минувшем, о уикенде еще не совсем выветрились. Вторник тяжёл, потому что впереди много работы. Но вторник полегче, потому что понедельничный старт уже прошёл, уже вроде бы втянулся в рабочий ритм и есть повод хмурым мыслям немного расступиться.

А я шёл своей рабочей дорогой на встречу с мадам постоянным представителем одного великого государства. Мой английский был хорош. Вот честно, он был хорош и меня все исконные носители языка прекрасно понимали. Может за это моё лингвистическое качество меня и отправили в Нью-Йорк. Назначено мне было, как и всегда в здании Даг Хаммаршёльд Плаза, где заседают ООНовские «сливки». Башня со всеми удобствами, Мордор богатых и значимых. Десяток кварталов от миссии нашей маленькой страны до миссии большой и значимой страны.

Люблю ходить пешком и время было. И шёл я к цели при хорошей нью-йоркской погоде, держа в руках не очень увесистый портфель, набитый бумагами и меморандумом для госпожи представительницы Королевы.

Телефонный звонок был первой неожиданностью событий.

- Алло?

- Господин постоянный представитель? – вежливо и на хорошем британском английском спросила девушка.

- Он самый, чем могу?

- Госпожа постоянный представитель просит у вас прощения, но вынуждена перенести встречу из оговорённого места в здание штаб-квартиры ООН, а также уведомляет о том, что встреча сокращена до 15 минут.

- Эмм... Хорошо, спасибо. А, собственно, в чём причина?

- Не могу вам сообщить, но госпожа постоянный представитель искренне просит прощения за доставленные неудобства.

Телефон отключился. Мда, вот тебе урок наглядного удельного веса страны в жестоком реальном мире. Встреча перенесена, сокращена, приносятся извинения и, пожалуй, всё – далее бери под козырёк и тащись куда велено. Такова жизнь.

Здание ООН встретило меня, как и всегда. Не представляющее из себя особой архитектурной формы, но оставившее серьёзный след в истории мира. Впрочем, повелевать миром из здания ООН это вовсе не повелевать мирозданием.  Такие философские тонкости начнут одолевать мою голову буквально через час, а прямо сейчас мои стопы свернули на 42-ю стрит, в сторону побережья. Здание ООН виднелось вдалеке своими чёткими линиями, а над ним не очень ярко блестело Солнце.

***

Рутинная проверка перед тем, как пройти внутрь. Посмотрели, пригляделись, ничего запрещенного не нашли. Мне бы догадаться, что охраны слишком много, что улицы перед зданием тише обычного, что само здание, которое всё же муравейник из людей и потоков информации, как будто притихло. Но я же всего лишь человек, который не замечает и десятой доли происходящего. А после полудня, после обеда, притупляется восприятие, а дипломатическая работа на маленькое государство приучает относиться ко всему происходящему с той циничной точки зрения, что за нас решат те, кто заседает в зале c полукруглым столом и креслами голубого цвета. А что – это может даже и практично. Нам еще и мировым порядком заниматься, как будто других проблем нет?

И опять звонок. С того же номера. И всё тот же голос с британским акцентом.

- Господин постоянный представитель?

- Да, - сухо говорю я, понимая, что рабочий график летит к чертям.

- Госпожа постоянный представитель просит прощения, но принять вас не сможет. Созвано заседание. О дате и времени встречи вам сообщат.

И вот тут меня это укалывает.

- Постойте, но о заседании ничего и никому не известно, меня не информировали!..

- Понимаю, но госпожа постоянный представитель не сможет вас принять в назначенное время и просит за это прощения.

Трубку вешают прежде, чем я успеваю сформулировать в голове вежливый аналог какой-нибудь грубости. Да какого ж они себя так ведут. Да, мы не богаты на ресурсы и даже бедны, но это же не повод...

Мысли, что делать дальше забивают голову. Полтора часа времени есть, а дел, вроде как, нет. По крайней мере, дела, которые были задуманы для этих полутора часов, перенеслись. А меморандум-то отдать надо. Уже и родная столица была проинформирована, что меморандум прямо вот сегодня передам из рук в руки. И объяснять-то при передаче на самом деле ничего не надо, главное папочку с гербом отдать и, считай, свободен, дело сделано. А так, следующая встреча может и через неделю состоится. А может и позже. А велено лично в руки. Не заместителю, а самому первому лицу. Вопрос государственной важности. А если постпред Королевы после этого заседания неожиданно укатит к Королеве на доклад, то там еще и недели две-три может пройти, прежде чем найдут время для меня. Мда, шесть листов бумаги в папке в портфеле неожиданно потяжелели. Эффект груза ответственности сработал безотказно. Никто же меня не освобождал от необходимости оправдывать свое пребывание в этом городе, в этой стране и при этой организации.

Протокол требует из рук в руки. Именно так и сказано – строго из рук в руки. И я ведь точно знаю, что в том меморандуме ну нет никаких страшных тайн. Да, есть довольно меткая оценка ситуации по известной проблеме, озвучена соответствующая просьба помочь по линии сразу трех ведомств, и, заодно, присоединиться к разработанному каким-то умником плану действий, дабы... Чёрт, а ведь через неделю у меня на родине премьер хочет собрать послов и рассказать им, основываясь на реакции на этот меморандум, очередную сенсацию... Чёрт, получается, что я тут срываю очередную полурекламную акцию родного правительства. Чёрт, за такое по голове не погладят, а скорее подзатыльник дадут и, если что, отозвать могут. Сегодня пиар важнее денег, в пиар вкладывают больше, чем в дороги. Да и остаться без постпредского жалованья – это дело нехорошее и не очень мне выгодное. Предложений о переходе в коммерческий сектор экономики у меня нет, как, собственно, нет приглашений влиться в стройные ряды какого-нибудь аналитического монстра здесь, чтобы отсюда, за тысячи километров от родины, давать советы как жить. Чёрт-чёрт-чёрт!.. Ситуация складывается не очень.

И тут я решаю рискнуть. Мне ведь только папку передать. Значит можно подкараулить мою визави где-то у зала заседаний, вручить ей и отчитаться, что высокое поручение родины выполнено с риском для репутации. Недипломатично, очень недипломатично, можно сказать, что сам вычёркиваю своё имя из списка приглашенных на следующий приём с закусками и алкоголем, но я ж должен думать об интересах страны, а не о протокольных умностях и вежливостях. Так и поступим!

***

Сказано-сделано! Холл, ведущий к залу заседаний совбеза. Здесь я бывал, ничего тут интересного. Кроме, разве что, обилия охраны. Не только охраны, но и каких-то лиц в полувоенной форме без знаков различия, перед которыми охрана зримо робеет. И они всех расставляют по струнке. Двое туда, трое сюда. Но я постпред своей маленькой страны, документы при мне, я, так сказать, уполномочен находиться там, где нахожусь, ибо того требуют интересы моей родины. И хотя в интересах моей родины строить дороги, а не меморандумами раскидываться на политические темы, но тут уж ничего не попишешь – определением интересов занимаются другие люди. А я передаю высочайшую волю начальства своего начальства, выраженную в просьбе к еще более высочайшей воле начальства определенной части света. Уф, как меня распирает с одной стороны важность за мой статус, а с другой – за свою дерзость и готовность передать папку с документами таким непротокольным образом.

Деревянная дверь с изображенными мечами и факелами. За ним – святая святых. Зал совета безопасности. Меня туда не особо тянуло, наверное, от осознания роли моей страны в мире. А может от нежелания брать слишком уж большую ответственность за судьбы вселенной. Вот предложи мне сейчас кто-то кресло постоянного члена в совбезе – да, отказался бы! Хватит с меня очень большой политики.

Фойе перед залом заседаний для помощников и специалистов заполняется какими-то ранее не знакомыми мне лицами. А между тем мой план прост – рано или поздно нужный мне постпред появится здесь и тогда я всё передам из рук в руки с чистой совестью.

На всех тут ладные костюмы, галстуки, отполированная до блеска обувь. Я от них ничем не отличаюсь. Я дипломат в здании ООН, но... это не дипломаты. Это кто угодно, но не дипломаты. И эти странные ребята в полувоенной форме, расставляющие охрану ООН по углам. Что происходит? Что случилось? Война? Мир? Санкции? Контрсанкции? Путин, Трамп?

Я пропустил какие-то новости? Вряд ли. Мне бы позвонили и сказали. Но нервозность присутствующих ощущается почти физически. И тут происходит это... В помещение остервенело входит или почти вбегает темнокожий мужчина, подзывает одного из ребят в полувоенной форме и не особо таясь говорит, что всё уже происходит, что времени больше нет и что все должны срочно занять свои места. Ей-богу, мысли о теракте и мировой войне первыми залезли в мою голову. Беру телефон и хочу посмотреть в интернете последние новости, уже настраивая себя на очередной международный кризис, грозящий перерасти в войну, но оказывается, что связи нет, как нет и интернета.

- Прошу всех оставаться на местах! – властно говорит старший группы в полувоенной форме.

Своим зычным басом он притягивает внимание всех, в том числе и моё:

- Связь блокирована. Протокол №0004 в действии. К сожалению, нам приходится начинать раньше намеченного времени. Прошу всех немедленно пройти в зал.

Чёрт!

- Сэр, я представляю... – говорю я, но меня обрывают на полуфразе.

- Быстрее, сэр, очень мало времени, быстрее! – меня не слушают и чуть ли не силой затаскивают в зал.

Для них я один из тех самых экспертов или помощников, которые должны быть сейчас внутри.

Кажется, я вместо исполнительности прямо сейчас подталкиваю свою страну к международному конфузу. Мне в этом зале прямо сейчас делать нечего. Но эти в полувоенной форме настроены более, чем решительно загнать всех - человек пятнадцать - из фойе в зал, не слушая объяснений, пререканий и оправданий. И это тоже странно. Им очевидно важнее очистить помещение, чем проверить все ли тут свои люди.

Я нервничаю, не понимая, что происходит. Зал совбеза большой, а людей тут совсем немного. Постоянные члены уже на местах. Молчат. Честное слово, впервые вижу, чтобы никто не обменивался фразами, колкостями или новостями. Никто не ходит по залу. Все на своих местах, перед каждым всего лишь один лист чистой бумаги и карандаш. И всё. Да что же это происходит-то, чёрт побери?

Меня и прочих усаживают на трибунах перед полукруглым столом совбеза. Здесь я бывал, но в этом помещении прямо сейчас я лишний. С другой стороны, я дипломат, я постпред, я имею право находиться там, где считаю нужным представлять интересы своей страны. А мой интерес – выйти, как только обстановка разрядиться, передать меморандум и уйти. Точка. Этой мантрой я и успокаиваю себя.

Повисает пронзительная тишина. И только голос неизвестно откуда говорит: «Протокол №0004 в действии».

Гаснет свет. Кромешная темнота. Темнота и тишина. Меня прошибает холод и жар одновременно, мне страшно и приятно одновременно, я не могу понять этот коктейль чувств, я вообще ничего не могу понять, что происходит. Мои ладони вспотели, в голове нет мыслей, я как будто бы качаюсь в невесомости. Каждый мускул привязан отдельной веревкой, меня расплёскивает по креслу... ничего не соображаю, но вижу всю свою жизнь, вот я совсем юный студент, вот первый поцелуй и первый секс, вот родители, вот первый проступок... я ясно вижу своё детство, я точно помню, что ещё не умел говорить, но радовался, когда прикасался младенческими губами к груди матери... Я под наркотиками сейчас? Тут распылили что-то? Я сплю? Я бодрствую? Что происходит, в конце концов???

Свет включается и по залу немедленно проходит вздох... Нет, не изумления. Чистейшего страха. Глубинного, если не сказать животного, первобытного. Так вскрикивают люди, когда ошибочно видят нечто неожиданное, но мозг услужливо рисует образ величайшей из опасностей.

И тут я заметил.

Перед дверьми стоял мужчина. Едва ли не обычный. Самый обычный человек, который сошёл бы за своего абсолютно в любом уголке планеты. Ну, этого города так уж точно. В серой рубашке, брюках на полтона темнее, туфлях. Неопределённого возраста. Такой затеряется в толпе за пару минут. Самое стандартное лицо, в котором и выделить нечего. Все черты усреднённые, правильные... Он вообще кто и почему здесь? И почему все смотрят на него?

***

Генеральный секретарь встаёт со своего председательского места. Встаёт тяжело, как будто на ногах не держится. Он, обычно вальяжный улыбчивый ибериец, явно не в своей тарелке.

- Мы... Эээ... Мы приветствуем... Вас... Здесь у нас. В Организации объединённых... наций... Прошу вас...

Генсекретарь указывает на кресло чуть поодаль от себя. Пришедший коротко улыбается, кивает и усаживается на предложенное место.

- Как к вам... обращаться?..  – спрашивает генеральный секретарь, боясь поднять глаза на визитёра.

По всему, он хочет произнести что-то вроде «Ваше высочество». Your Highness? Ты серьёзно? Этот человек – королевских кровей? Мои мысли уже сталкиваются друг с другом вдребезги из-за нелогичности всего происходящего. Я вижу или заседание тайного мирового правительства или пришествие какого-то верховного масона над всеми масонами?

- Никак. Я не «высочество», - отвечает мужчина и тут до меня доходит фантастическое.

Я понимаю визитёра без переводчика! Более того, он говорит на моем родном языке! Ни один из присутствующих не пользуется наушниками для перевода, да и комната переводчиков пуста. Но я понимаю его! И все понимают его!!! Что происходит???

- Дело не в обращении ко мне, а в ваших делах... – тихо добавляет он и внимательно обводит зал взглядом пронзительных голубых глаз. – Мне многое надо вам сказать.  А вам ещё большее надо осмыслить и понять. Понять и принять. Ибо Слово моё истинно.

Я всё еще ничего не понимаю, но вижу, как в слух обратились все сидящие. Мы на проповеди? Религиозная истерия? Наркотики? Какого чёрта здесь происходит, какого чёрта происходит со мной? Во что я вляпался?

Мысли о том, во что я посредством своей персоны втянул свое государство уже не занимают меня. Происходит что-то... Нет, не что-то, а нечто. Происходит нечто невообразимое. Происходит нечто, что бывает только в фантастических фильмах. Происходит нечто, что видят лишь избранные и я здесь совершенно незаконно, не вовремя, без мандата и разрешения, по большой ошибке и из-за своей глупости и самонадеянности.

Мужчина встаёт со своего кресла, еще раз обводит всех взглядом, задерживаясь на каждом из присутствующих за столом. И они пытаются от этого взгляда ускользнуть. Была бы возможность – под стол бы залезли. А взгляд его ох как тяжёл и пронзителен одновременно. Пробивает насквозь. Как пуля сквозь лист бумаги.

- Грехи... – вздыхает он, прикусывая губу и немного качая головой.

Я точно вижу, что у представительницы Королевы, дрожат руки. У представителя страны, ставшей наследницей Империи, пот льёт ручьями. Да и остальные выглядят не лучше, хоть медицинскую помощь им вызывай. В гробу краше выглядят. Все боятся. И никто не рискует пошевелиться. И тишина. Тишина, которая становится осязаемой. Плотной. Непроглядной. В такой тишине, наверное, осуждённый выслушивает себе смертный приговор.

Но я все ещё не понимаю, что же происходит. Я осознаю, что присутствую при каком-то неординарном событии, что именно сейчас на моих глазах, человека, случайно затесавшегося в эту комнату, творится история. Да я и сам попал в историю в плохом смысле.

На секунду приходит мысль, что, чёрт побери, если бы не эта шутовская акция родного правительства, запланированная на ближайшее время, для которой я должен был передать треклятый меморандум, я бы сейчас спокойно сидел в своём офисе и ни в чём бы таком не участвовал.
 
- Когда не было ничего, когда была лишь тьма и не было света, уже тогда было решено, что создадут вас, - тихо начал мужчина, говоря на моём родном языке. – Создадут вас по образу и подобию. Вас наделят духом от духа. Наделят вас сознанием. Наделят вас разумом. Наделят вас добродетелью. Вам дадут землю и воды, дадут Солнце и небо, дадут вам всё, чтобы вы жили и размножались. А ещё вам дали Слово. Завет...

Я ничего не понимаю. Он точно проповедник! Он точно какой-то очень хитрый манипулятор. Но почему я верю каждой его фразе? Почему я точно знаю, что он не лжёт. И точно знаю, что прямо сейчас точно также это понимают все сидящие здесь.

- ...Вы извратили Учение. Вы погрязли в грехе. Вы погрязли в самообмане. Вы убиваете себе подобных. Вы уничтожаете творение. Вы думаете лишь о себе самих, но не о своих близких...

Да, мы люди. Мы грешны. Мы такие. Но кто он-то?

- ...Был дан завет, что люди будут жить, но вы уничтожаете сами себя...

Я боялся даже подумать об этом. Гнал от себя эту мысль, как неестественную. Мысль об этом человеке. Человеке ли? Это сам ...? Я не мог заставить себя даже мысленно произнести. Сама идея обжигала как холод и пламя одновременно.

- ...Вы уничтожаете планету, уничтожаете всё живое, поклоняетесь своим златым тельцам...

- Простите, но я бы хотел... – не знаю, кто произнес эту фразу, это был кто-то из сидящих за столом. Что он хотел так и осталось неизвестным, потому что, показалось мне, стало чуть темнее, хоть и не было сказано вслух ничего. Просто в сгустившейся на миг тишине миллиардом голосов пророкотало одно лишь «Молчать!». Оно пронеслось так, словно река прорвала плотину, словно произошёл взрыв вулкана, словно обрушилась гора камней.

- ...Тысячи лет вы пытаетесь уйти от добродетели, ставя себе ложные цели. И я устал смотреть на вас. Хватит. Великий завет, данный Ною, исчерпан!..

Мужчина сел, смотря в одну точку. Я понял, что трясусь. Что меня переполняют чувства, которые я не испытывал до этого момента. Это был даже не страх. Это было мерзкое ощущение конца. С таким чувством влюбленный просит не бросать его, зная, что слова не помогут. Так просят о помиловании те, к чьей голове палачами уже приставлен пистолет. Это был дикий фатализм в своем самом первозданном виде.

- Я бы хотел возразить... – тихо сказал генеральный секретарь, тяжело и громко сглатывая. – Позвольте, при всем уважении, сказать... Человечество развивается по своим законам. В том числе экономики. Не могут быть счастливы все одновременно, нельзя насытить всех сразу, нельзя удовлетворить все желания. Мы – гуманный вид. И мы...

- Хватит! Вы были хозяевами своей судьбы. Вы были украшением мироздания, но сегодня вы уничтожаете всё живое во имя всего мёртвого.

- Но есть объективные факторы...

Мужчина поднял руку, прося замолчать.

- Хватит! Менее века назад вам было сказано, что более не может быть войн, что брат не должен идти на брата. Что в руслах рек должна быть вода, а не кровь, а в черноземных полях зерна, а не людские останки. Вам дали шанс. Великую возможность, но вы решили, что будете и далее испытывать судьбу...

- Но ту сделку заключали не мы! – воскликнул представитель одной из стран.

- Это была не сделка!!! Это было условие!!! Условие для всех детей этой земли, для всего человечества...

- У нас не было консенсуса!

- У вас не было желания...

- Не было условий для такого единения, такая была политическая обстановка!

- У вас не было желания...

- Послевоенное мироустройство было несовершенно. А некоторые вообще стали атеистами!

- Дело не в вере, а в поступках...

- Мы готовы исправлять ошибки!

- Семь дней... – эта фраза прозвучала с каким-то устрашающим эхом, раскинувшись по всему залу и пронзая каждого до самых глубин души.

Свет снова померк. Наступила непроглядная тьма. И снова тупое ощущение, что наступает конец. Не было тех чувств, что наполнили меня перед приходом этого более чем необычного существа. Тьма была давящей и тяжелой. Довлеющей, как жара Сахары или холод Антарктиды. Всепроникающей. Пришедший исчез также, как и появился.

Меня колотил озноб. Наверное, в этот момент я пытался убедить самого себя, что просто сошёл с ума, что на самом деле я прямо сейчас в лечебнице под воздействием препаратов и что мне просто нужно проснуться. Это сон, дурной сон! Пожалуйста, пусть это будет сон! Пусть окажется, что я лишился ума и мне это всё привиделось! Пожалуйста... Произнести всуе я не решался. Я все еще был неверующим, но теперь истово поверившим в конец.

Это не мог быть Бог. Бог на заседании Совета безопасности ООН? Ну бред же!!! Ну, как же это возможно??? Сделка с людьми??? Семь дней??? А что потом??? И где же ты был... когда в мире творилось столько несправедливостей??? Где же ты был, когда мой собственный дед задыхался после неправильного лечения от рака, медленно и болезненно угасая???

Свет вернулся, чего не скажешь про моё самообладание. Я уставился в одну точку, слабо надеясь, что и это сон. Но в этот момент двери распахнулись, зал залился солнечным светом Было видно, что на улице по-прежнему весна, что ничего не изменилось, хоть только что изменилось всё.

Люди начали выходить, а я всё сидел. Никто не крестился, не причитал. Но все были подавлены. Нет, все были придавлены! Придавлены фактом произошедшего! Придавлены произнесёнными словами...

Дискуссии с Создателем, если это был он, откровенно говоря, не получилось.

Я вышел из зала одним из последних, никто меня не проверял – никому вообще не было дела. А чуть поодаль, дальше по коридору, уходила госпожа посол Королевы. Медленно я пошёл за ней. Я не знал, как начать разговор. Я очень хотел поговорить. Объяснения мне нужны немедленно! И я всё ещё не уверен, что это был не сон, не дурман и не обман. Я шёл за ней несколько сотен шагов, мы уже прошли все коридоры, уже вышли на свежий воздух и я, наконец, решился.

- Мэм! – женщина обернулась.

- О, это вы?.. Простите, было неотложное...

- Я там был! – выпалил я, не очень понимая, что на меня нашло и совершенно не осознавая последствия этого признания.

Произошедшая перемена в лице была разительна. Доброжелательности не осталось и следа. Во взгляде читается нескрываемая угроза и... да, точно, возмущение. Подданные Королевы остаются подданными Королевы даже после встречи с... Ну, с тем, с кем встретились.

- Вы, простите, что???

- Я там был! – снова выпалил я.

- Где там???

- В зале! Во время этого... не знаю, чёрт, как даже это назвать. Случайно, мэм, я искал вас и оказался там случайно!

- Да вы с ума сошли!!! – едва не закричала посол, пытаясь схватить меня за лацкан. – Вы! Вы!!! Да вам конец!!! Вы хоть понимаете насколько это серьёзно???

- Нет, не понимаю! И все еще пытаюсь себя убедить, что сошёл с ума! Я не верю! Я неверующий! Что это было??? Что за дела??? Как такое вообще возможно??? Что будет через семь дней???

- Уходите! И забудьте всё, что было!!! Для вашего же блага!!!  - прокричала мне она со своим британским, чисто лондонским, акцентом.

- Отвечайте!

- Уйдите!!! Немедля!!!

- Что. Это. Было. – чеканю я каждое слово.

- Это был конец, глупый вы человек!!!

Обезумевшими взглядами мы буравим друг друга, готовые вцепиться в горло.

- Это был Бог? – наконец нерешительно спросил я.

- Откуда я знаю... – тихо ответила посол. – Одно точно... Это было некое сверхсущество. Чистая энергия... Боже мой...

На последней фразе горло моей собеседницы сдавилось. Взывать к небесам сейчас бессмысленно.

- Откуда он знает мой язык?

- Ниоткуда. Его понимают все. Он говорит так, что его понимают все. Независимо от языков. Пойдёмте отсюда...

Мы делаем еще несколько шагов. А меморандум? Какой меморандум? Прямо сейчас его можно порвать. Или даже опубликовать. В Интернете. На потеху. Пусть все почитают. Он никчёмен и уже никому не нужен, вот что я осознаю прямо сейчас.

- Ладно, но то, что я вам скажу, строго секретно! Нет! Даже сверхсекретно! Суперсекретно! Понимаете вы??? Это величайшая тайна!!!

- Говорите, – я пытаюсь изобразить голосом строгость, но комок предательски мешает.

- Последний раз это было в 1945 году. Сразу после войны. Члены совбеза получили тогда очень четкое послание, что есть некая высшая сила... Не политическая и даже не экономическая... Не военная... Просто сверхсила. Сверхсущество, которое желает говорить. Это не инопланетный разум, это... Я не знаю, кто это. Это разум неизвестно откуда, это чистая энергия истины и силы.

Посол помолчала, обдумывая сказанное только что. Похоже, она сама не верила в свои слова. Не верила, что посвящает меня в то, что способно изменить сам ход истории.

- Согласно нашим данным, в 1945 году оно пришло на похожее заседание. И было сказано, что это последняя война человечества. Что более не может быть войн и разрушений, насильственных смертей и... Нам указали, что жить надо иначе. В любви и братстве, в созидании и мире. Но люди... ах, это же всего лишь люди... Кто-то не поверил, кто-то сошёл с ума, но даже последовавшие знаки не остановили политиков. О, политика всегда шла наперекор добродетелям. Войны не остановились... Всё шло по-старому, как будто великая война никого ничему не научила. Гонка вооружений, борьба идеологий, занятие рынков или источников сырья через насилие... Всё шло так, будто его явления и не было. Все гадали, где же грань и как её найти. И успокаивали себя, что раз ничего не происходит – значит всё в дозволенных рамках.

- А протокол?

- Ничего. Это было четвертое решение совбеза. О созыве заседания... тогда это указывалось как «в связи с особыми чрезвычайными обстоятельствами всеобъемлющей и всесторонней важности». Тогда же был сформулирован протокол безопасности, который... – горькая усмешка с ее стороны прозвучала обидно. – Не сработал на вас, представителе маленькой страны, которая, как вы видите, никого прямо сейчас уже не волнует.

- Что будет через семь дней?

- Одному Бо... Одному ему известно... Больше мы его не видели, но протокол был, были условные знаки нового пришествия и вот они проявились вновь, чтобы мы собрались, услышать его Слово.

- Это не массовая истерия? – я задал вопрос, уже зная ответ.

- Хуже. Это неизбежность. Практически неизбежность. Это конец. Конец света. Конец человечества. Конец цивилизации. Конец всего, что мы знаем.

Я поставил портфель на землю, и устало потёр глаза. Даже не знаю, почему я не рыдал. Наверное, я всё ещё не мог поверить. Я всё ещё не мог поверить, что только что мир перевернулся с ног на голову и никогда не будет прежним. Что между сегодняшним утром и вечером пролегла гигантская пропасть.

- Вы уверены?

- В чём? – непонимающе переспросила женщина.

- Что это конец, конечно же! – излишне резко уточнил я.

- В чём я могу быть уверена, глупый вы человек??? Я простая женщина, я знаю три языка, у меня дипломы, но я ничего не знаю о сверхсуществах!!! Я видела тоже, что и вы. Я напугана! Я хочу жить! Я хочу, чтобы жили мои дети и внуки!!! 

Кажется, это начало истерики. Странно, но я почему-то в истерику сорваться не могу, хотя и очень хочу. Может это во мне играет чувство, что наши большие и могучие сверхдержавы – если, конечно, к ним еще применимо подобное – всё как-нибудь решат. Принесут жертвы, устроят массовые молебны... Чёрт, это я шучу по такому поводу, что ли? Но в конце концов, я представляю маленькую страну, которая не всегда может справиться с засухой и наводнением, а тут такое... Катаклизм и апокалипсис с точным графиком. Или, как и очень и очень хотелось бы, всё же массовое помутнение сознания! Пожалуй, массовый психоз – был бы наилучшим и самым желанным объяснением произошедшего.

- А религия?

- Ничего. Религия... Это просто религия. Он... оно глухо и к атеизму, и к молитвам. И разным религиям тоже. Мы даже не знаем, кто написал Библию, но на той встрече в 45-м он... оно цитировало её. Библию писали люди. А оно – это не человек. Оно говорило о принципах, которые, по крайней мере, очень близки к религиозным касаемо взаимодействия людей. Но Библия всего лишь книга, которую редактировало много людей за всю историю цивилизации. А оно... Оно, быть может, создало первого человека - Адама и Еву...

Голова начинала болеть. В затылке. Это была давящая боль, отдающаяся глухим эхом. Всё, меня накрывает и я в любую секунду сорвусь. Надо собрать силы и выяснить всё, что можно.

- Что нам делать?

Женщина посмотрела на меня удивлённым взглядом.

- Делать? Ничего! Отправляться к своим семьям. Сказать несказанное, попросить прощения, помочь обездоленным. Не знаю. Шансов мало.

- Мало? – вот тут удивился я, при всех озвученных раскладах, рассуждать о шансах даже в чисто гипотетическом ключе казалось фантастическим безумием.

- Мало, - повторила посол. – Шансов очень мало. Может оно смилостивится. А может...

Я не понимал, что может. Что вообще может быть, если я на секунду допущу, что всё произошедшее действительно имело место и я не сошёл с ума.

- Что может? Говорите!

Посол обернулась и посмотрела в сторону входа в штаб-квартиру ООН. Обернулся и я. У входа, в окружении охраны, помощников и секретарей стояли постпреды России и США. Оба были абсолютно спокойны. По крайней мере внешне. Они разговаривали, иногда жестикулируя руками и было понятно, что это не просто обсуждение грядущих заседаний или перебрасывание словами ни о чём – они точно обсуждали произошедшее. И они точно обсуждали план действий. Я был в этом более, чем уверен. Я хорошо знал это выражение лица. Так выглядят люди, которых не застали врасплох. Наверное, так выглядел Сталин, когда Трумэн сообщил ему о атомной бомбе, так выглядел Буш-старший, узнав о распаде СССР...

- Они что-то задумывают? – удивлённо спросил я, кивая в сторону двух высоких представителей сверхдержав.

- Они это уже сделали... – тихим голосом ответила представитель Королевы.

Что? Разве можно выйти из этой ситуации? Мой мозг лихорадочно соображал – рисовались картины массового разоружения, военная денуклеаризация планеты, справедливое распределение ресурсов, решение всех тех вопросов, что уже столетие не находят ответа, порождая всё новые проблемы, порождая глобальную несправедливость.

- Что? Что они сделали?

- Они договорились...

- О чём?

- О единственном, как им кажется, выходе.

- Каком?

Посол посмотрела в сторону неба, которое всё ещё было ясным, где вместо ангелов пролетал самолёт и откуда не падала на грешную землю кара.

- Они... будут... воевать...

Я поперхнулся. Всё, я ничего больше не понимаю. Сверхдержавы будут воевать? Против кого? Против Бога? Это вообще возможно?

- С Богом? – на всякий случай переспросил я, не веря собственным словам.

- Хоть с дьяволом... Но они будут воевать.

Посол неожиданно развернулась и пошла прочь. По ней было видно, что разговор закончен. Было видно, что она постарела на добрый десяток лет.

Я поднял портфель, достал папку с меморандумом, открыл его и вчитался. Слова с трудом складывались в предложения, смысл всего документа, в который при составлении я внёс несколько предложений, неожиданно испарился для меня и даже просьба помочь в решении каких-то вопросов государственного значения звучала несущественно и глупо.

Скомкав гербовые бумаги, я, не задумываясь, бросил их в ближайшую урну. «Бог простит», - невесело подумал я.

Послы сверхдержав, скрепив разговор рукопожатием, разошлись. Я посмотрел на небо – оно было по-прежнему чистым и не предвещающим беды. Сколько людей в мире сейчас смотрят на небо? А сколько из них знают, что через каких-то семь дней небо может рухнуть на них?

«Боже мой...» - прошептал я, чувствуя, что слеза катится по щеке, а сердце болезненно сжимается.

Продолжение следует...