Усинский пограничный начальник. Глава 15

Молиться и работать


Местом пребывания и проживания Чакировым определили рудник Ольховка в Курагинском районе. Представляло оно собой трудовой лагерь с комендатурой, в которой нужно было постоянно отмечаться. Ссыльным в Ольховке приходилось туго и Татьяна решила мужчин оставить, а с дочками и внуком Василием Кольцовым, которому тогда было около пяти лет, вернуться в Туву.
 Дело казалось вполне возможным. Молодёжь, весной на лошадях частенько переходили границу, отделенной от СССР Тувы, и тайными тропами добирались в Туран, на Уюк, где их устраивали на работу в какой-нибудь колхоз, где они до поздней осени и работали. Расчёт получали пшеницей, мукой, продуктами и немного — деньгами. Потом везли этот бесценный груз за Саяны, в Минусинск и Ольховку своим: детям, женщинам и старикам — спасали от голода.
Пошли не только ради желудка. Тянуло на Бегреду в устье ручья Кара-Сук, на  заимку, где когда-то имелись маральник, мельница.. Как хотелось вернуть светлое прошлое и восстановить мир в семье.

Звали Нюру с сыном Александром, но она не решилась. А ведь Нюра могла помочь. В шести верстах от заимки, в устье Бегреды, был хакасский поселок, где она ранее проживала. Старшим выборным поселка был Нюрин однофамилец Михаил Тутатчиков.
-Этот поселок появился в 1908 году, - вспоминала Татьяна. Основали енисейские татары. Лет через пять в нем был десяток дворов,  проживало до полусотни мужчин  и женщин. Там  сын  Александр и нашел себе невесту.
Таня Кольцова думала о своем. Представляла дорогу на Бегреду по Каменному Ключу, которую местные называли «Настил усинского начальника» из-за того, что он первым предложил устройство дороги по ключу. Сколько раз они шагала по Ключу туда и обратно, не сосчитать. А еще по весне их заимку заливало енисейской водой и выручали соседские хакасы. Помогали  Василий, Петр и Андрей Ширнины.
Про них вспоминал папа, они у него были на хорошем счету.
-Они семьями проживали в одном доме и вели совместное хозяйство, - рассказывала мама. Получали урожай по 100 пудов зерна с десятины. Имели стадо лошадей,  маралов, много коров и  мелкого рогатого скота. Кроме того, Василию Ширнину принадлежал магазин, куда школяры иногда заглядывали.

-Откуда у них всего много? - спрашивала Танюша мать.
-Работников много, вот и результат. Василия Ширнина, когда он был выборным в Туране, папа хвалил. Он помог ему школу построить.
-Это еще при царе?
-При царе, моя хорошая, давно это было.
Давно, но помнилось. Новость о свержение царя, который был далеко, далеко,  русские в Туве приняли сдержанно. На сходе был избран Туранский Комитет общественной безопасности, который возглавил Ширнин. Это было при Временном правительстве. Потом пришла власть большевиков и созданы первые Советы. Но вскоре жители  выступили против новой власти. В селе Уюк убили председатель Краевого Совета Беспалова и заведующий земельным отделом Совета Крюкова.
Для подавления восстания и разбора обстоятельств гибели товарищей прибыл председатель Усинского Совета Филиппов. Усинцы уже успели арестовать группу, как тогда называли, мятежников и захватить их штаб. Были задержаны Василий Ширнин, Петр Горчаков,  священник Юневич и другие. Хотели их даже расстрелять, но вступился представитель Кызыла Терентьев и мятежников отправили  в тюрьму города Минусинска.

Красногвардейцами, прибывшими на место, были созданы две комиссии — следственная и контрибуционая. Больше всего досталось Василию Ширнину, на него наложили многотысячные  выплаты. Деньги получил усинский  Филиппов. Имущество и многочисленный скот изъяли красногвардейцы. Взыскания на большие суммы не обошли  и других Ширниных и  Горчакова.
Татьяна уже запамятовала сколько она сама утратила  всякого добра с заимки. Похитили много. Когда сменилась власть,  писала жалобу в Кызыл, но ничего не нашли. Задержанные, так называемые мятежник, в том числе отец Юневич,  были освобождены, а Филиппов и его единомышленники заняли их места в тюремных камерах. Но вскоре власть снова поменялась.
Дочь Горчакова, как было известно Татьяне,  проживала в Белоцарске и даже была избрана секретарем школьного совета города. Василия Ширнина, как белобандита, расстреляли. Его семья оказалась на заимке недалеко от Уюка, где после было основано село Ленинка. Некоторые члены ее подвергались различным гонениям. Пострадала и семья Петра Ширнина. Его сын Илья после отбытия срока в ИТК Минусинска  был направлен на Ольховский рудник, затем переведен в Можарскую трудовую колонию, где находилась его жена Дарья Терентьевна.

Дорога дальняя, чего только в голову не придет, ни вспомнится. Вроде гонишь мысли, а они все лезут в голову, одолевают. Знать бы наперед что будет!
А пока ехали на лошадях, шли пехом по тайге, устали и оголодали. Встретились  с мужчиной, который их голодных выручил рыбой. Далее на плоту сплавлялись по быстрой реке. Когда появилась угроза разбиться, пришлось прыгать в воду вместе с маленьким Васей. В конечном итоге их задержали - попали на пограничный разъезд, который  и доставил их обратно в Ольховку.
Так и не дождались старики Матонины свою дочку и внучат. Все, что годами создавалось и  накапливалось,  рухнуло, большая и дружная семья распалась, а члены ее превратились в изгоев. Не снесли всего этого Дмитрий и Прасковья и вскоре с горя друг за другом отошли. Хоронил их на Знаменке сын Павел, который до последнего времени оставался при родителях, вел хозяйство и торговал. Вскоре его с семьей сошлют на поселение в Усть-Мажарскую трудколонию, что находилась в устье реки Можарка Курагинского района, в 20 километрах от поселка Кордово.
Узнав о случившемся, Татьяна решилась съездить к брату ко дню его рождения 10 сентября, и разузнать, что и как. Там ей и стало известно, что Павел с малолетними ребятишками попал в число "нетрудоспособных спецпереселенцев". Эту категорию  поселенцев решили на рудник в Ольховку не отправлять, а использовать в кустарно-промысловом производстве, обслуживающем комбинат и приисковое население Артемовского рудника.

Место поселения - настоящий медвежий угол окружали вековая тайга и болота. Ближайшая железнодорожная станция Абакан находилась не за одну сотню километров и  поселенцев доставляли  на Мажарку по пяти рекам.
- Вот, сестра, устроились. Можно сказать, как у Христа за пазухой, - с горькой улыбкой произнес при встрече Павел. Где нам казакам не бедовать, нигде не пропадать, будем жить пока в бараках, что остались от Курагинского леспромхоза. Новое жилье, даст Бог, построим на Можарском и Тюхтятском лесозаготовительных пунктах.
Татьяна обвела глазом жилой район: шесть бараков, четыре избушки, столовая, ларек, отдельный прибитый к земле домик, никак комендантский, - подумала она.
- Это еще не все, - пояснил Павел, - на Тюхтятском пункте имеется четыре барака, три бани, изба, амбар, еще отдельный дом, два конных двора, два амбара и пекарня. Сам лично план-схему для начальства составлял. Вот тут и будем строить коммунизм. -Начнем с твоего благословения, осваивать переданные колонии дегтярный и смолоскипидарный заводы. Деготь и скипидар вещи полезные, буду тебя  по знакомству снабжать, шучу, конечно.

Павел все шутил, хотя дело было аховое.  Все поселенцы находились под общим наблюдением Ольховской райкомендатуры Сиблага ОГПУ. Распорядительные функции в трудколонии осуществлял комендант и его заместители. Еще в Ольховке Татьяна слышала их фамилии: Руденко, Корнев, Зайцев, Цыплаков
-  Что эти командиры и хозяйство у вас ведут? - спросила Татьяна брата.
- Да нет. Какие они хозяйственники! Так, бумаги пишут, подписывают, печати ставят. На деле, все тащат уполномоченные Базанов и Гульченко. 
 - Я вижу среди вас и нацмены есть.
 - Кого тут только нет, моя дорогая сестричка. В числе первых, может даже от вас, с Ольховки, зимой прибыло полтораста абхазцев. Какие они в Сибири работники. Поселили их в промерзшие бараки, вот и стало их наполовину меньше.
 - А сколько вас тут всего?
- Вначале было 147 семей. Сейчас работников за тысячу перевалило. Кое-кто пытается бежать. Да, куда там. Кругом непроходимая тайга и болота, опять же комары. Вот от чего страдаю, так это от этих мошек. Красота была в Туве, никакой в горах пакости, сухо, ветер продувает. Тут как в аду.
 - Вижу, для посадки зерновых раскорчевку делали, - поинтересовалась Татьяна.
- Было такое дело. Голыми руками подняли  более  100 га и целины под тыщу. Все одно говорят мало, хотя прошлый сезон уже со снегом заканчивали, конопля частью пропала, не успели убрать и картофель.

 - А зимой что делаете?
 - Лес рубим, готовим плоты и пиломатериалы. С весной  в Красноярск отправляем. Все вручную: пилим, рубим, грузим на конские подводы. Школу для мальцев построили, мельницу, конный двор, фельдшерский пункт. Есть у нас столярная мастерская, кузница и слесарка, смолокурка опять же, сапожная мастерская, кирпичный завод. Известковое производство освоили, сами ткем и хлеб печем. Решался вопрос о строительстве бумажной фабрики, да потом заглох. Мастерим, что можем, производим дранку, корзины плетем, мастерим телеги, сани, полозья и колеса.
- Больных, наверное, хватает?
- Брюшной и сыпной тиф косит. Опять же дифтерия и малярия. Врачей-то нет, только фершал и пять сиделок. Вот такая история, ты бы тоже побереглась, всяко может случиться в этом гнилом месте.  Гутя как-то настряпала детишкам лепешек из жабрея. Наелись они их, и пошли в лес за дровами. В лесу им сделалось плохо. Хорошо старшой Олег покрепче был, побежал за подмогой, а так бы не спасли.
С кем соседствуешь в бараке. Люди то хоть порядочные?
В соседях по бараку семья Ваулина Еремея Филипповича. Они с рудника,  раскулачили их в селе Имисс. Вроде ничего, помогаем друг другу. У нас тут слух прошел, что в Минусинск забрали нашего туранского батюшку, отца Владимир. Может, что слышала о них?
- Нет, Паша, не слышала. Народу нагнали много, а общаться друг с другом все боятся. Каждый сам по себе, и ты поберегись, поменьше шути прилюдно. Сам знаешь, молчанье - золото.
 
  - Все, ничего сестричка, только домой тянет, в родные места, на Енисей, порыбалить бы сейчас тайменя да ленка с харюсом. Как там племяши в Ольховке поживают, небось, тоже соскучились по Бегреде?
  - Скучай не скучай, жить-то все равно надо. Бог даст, перемелется и мука будет. С рождением тебя еще раз братец и будь здоров. Гуте и деткам поклон, им всех труднее, потому береги их. А мне в путь обратный пора. Не близкий свет шагать до Ольховки.
В 1938 году Павла обвинят по ст. 58 УК РСФСР и он буде находиться под следствием до 20.марта.1940 года, освободится со ссылкой Минусинского оперсектора НКВД -  "по реабилитирующим обстоятельствам", но жить ему останется не долго – он погибнет в первые годы войны. Не вернется с войны и его старший сын Олег.
Жена Павла Дмитриевича Гутя, а с годами Августина Семеновна,  за то, что возьмет на работе во время войны для детей кусок мыла, получит срок пять лет.
Чакировы в Ольховке жили в бараке, в Медвежьем логу. Все были заняты на производстве, а Татьяна ведала домашним хозяйством, по привычке рыбачила на реке Чебижек, варила уху и, как вспоминала позже ее внучка Лилька, оставляла на зиму в специальном мешочке косточки, чтобы еще раз в холод и мороз отведать любимой рыбной похлебки. 
- Именно с речки Чибижек началась  Ольховка, - просвещал Татьяну местный старик Изотыч, большой любитель свежей ушицы. Золото, золото! Только об этом и разговору было, а что творили, уму непостижимо. Жадность, она ведь до хорошего не доведет. Приисков-то было много. Тут тебе Ильинский, Спасско-Преображенский, Владимирский и Крестовоздвиженский. Народу разного темного и чужого понаехало, держи рот шире. Как бы не обворовали, да не сожгли.

- А сам то, небось тоже искал жилу да счастье испытывал, а?
- А то, как же, Татьяна Дмитриевна. Попытка не попытка. Бывало и фартило, однако не часто. Приезжали тут уральские рудознатцы Василий Веретенников, Павел Казанцев, Иван Мамаев, Григорий Усольцев. Я им руду возил на лошадях до поселка Кузьмовка, где она и обрабатывалась. Еще, помню, баба у них была, кажись жена Веретенникова, которая имела два класса образования и вела все их доходы. Вот им куш попался, открылась им гора, и мне через это дело прибавка вышла, корову купил, дом начал строить…..
- Видно не достроил дом, больно грустно вспоминаешь.
- Точно. Ходу не получилось, а все потому, что старатели были вынуждены продать свой участок золотопромышленнику Иваницкому, который их с угрозами и нажимами выжил, заплатив малые откупные. Вот я и оказался не удел.
- Так обычно и бывает. Счастье и радость только засветит, а тут уже и закат. Не успел, значит, ты Изотыч?
- Не успел, не успел Татьяна Дмитриевна. Начали строиться рабочие посёлки. Это верхний стан - в вершине ключа Ольховка, где добычу вели, и Нижний стан - в трёх верстах от него, где руду промывали. Семейные и одинокие рабочие жили в общих бараках и казармах. Китайцы и татары, которых насчитывалось около ста человек, жили отдельно. Я уже тогда трудился, как бы, на подхвате, по хозяйской части. Дрова, воду возил на кухню, сушил рабочую одежду. По надобности, какой, учителю и фельшару, помогал. Достатку не было, продукты в магазине отпускались по заборным книжкам.

Ольховский прииск, о котором вел рассказ Изотыч,  находится тогда в глухой тайге, вдали от всякой цивилизации. Геолог Эдельштейн, побывавший там в 1915 году, так описывал его: " От Минусинска до села Покровское на Кизир - 120 вёрст можно проехать на тарантасе за один день. Стоимость проезда 11 - 12 рублей. От Покровского до Складного места можно проехать по Кизиру на шестах 70 вёрст. По дороге можно иметь ночлег и достать провиант в большом таёжном селе Кордово. От Складного места до Ольховки идёт тропа, по которой можно ехать верхом на лошади. Тропа, в большинстве своём, проходит среди густых высоких деревьев, где даже в полдень царит мрак"
     Мрак и есть, - глядя на изможденного Изотыча, вспоминала Татьяна когда-то прочитанное. Озолотились, набили купцы и заводчики мошну, понастроили дворцы да усадьбы, а страну проморгали, и разорили, пустили под откос, сколько людей погубили и сделали сиротами, - каждый раз эта мысль приходила к Татьяне, когда она сидела на берегу и смотрела на убегающую, как жизнь, воду маленькой горной речки.

- А что новая власть. Помогла она тебе Изотыч достроить дом?
- Нова та власть, из таких, как я, Татьяна Дмитриевна, что с них взять. Тот же первый управляющий  Фёдор Волков. Его же из забойщиков выбрали. А потом только и делали, что восстанавливали разрушенное войной. На золоте живем, да не ухватишь. Так и живу до сих пор со старухой во времянке. У тебя видно жизнь тоже не сахар?
- Не до сахара Изотыч, рыбки бы поймать. Скоро у внучат дни рождения, пирог бы испечь.
- А сколь внуков-то у тебя? Ты вроде ищо и не баушка
- Лет не много, а внуков двое, да еще две внучки. Рыбачить нам с тобой Изотыч да рыбачить, чтобы всем хватило.
- Не беспокойся Татьяна Дмитриевна. Я уж тут наловчился, будет тебе пирог.
Однажды на речке Татьяна познакомилась с женщиной.  Назвалась она Александрой, фамилия Екимова. Просидели весь вечер проговорили про то, про это. Сразу Татьяна и не признала землячку из Тувы. Только, как назвала она миссионера Николая Путилова, того, кто построил церковь в Усинске, где ее венчали, тут все и обнаружилось. Татьяна и раньше знала, что именно ее земляк Путилов протоптал для каптыревцев тропинку в Усинский округ, где проживали раскольники – беспоповцы.
- Мне  про него, - вспомнила Татьяна, - отец Стефан Суховский в Усинске рассказывал.

- Тот самый?
-Тот самый. Так и сказал, православие в Усинске, - Татьяна Дмитриевна, - продвинулось благодаря Николаю Путилову. Жил он, будто, вначале в  Минусинске, потом в нашем селе – в Каптырево. Его душу возмущала жестокость Усинских раскольников, и он подал в Красноярск прошение епископу Антонию.  Получив одобрение и благословение на богоугодные дела, с семейством отправился в Усинский край.
- Как же он сподобился, церковь построить и народ просветить? – задала вопрос Александра.
- Со слов отца Стефана, начал заниматься школьным делом. Препятствий было много: нет помещения, мешали проводить занятия раскольники, не хватало книг - было привезено только несколько букварей. Предметами обучения в школе были: чтение по-русски и по-славянски, письмо, закон Божий, счет и геометрические измерения. Одновременно с учебой,  заготовлял материал для строительства церкви. Помогали ему священник Гавриил Силин, может слышала, да золотопромышленники Гусев и Денисов. В 1879 году и закончили.
 - Надо же! Какую надо иметь веру и душу, чтобы темных и убогих людей поднимать, - тихо проговорила Александра.  Сейчас опять темнота всех завесила, снова раскол кругом и беспоповцы у власти. Как бы Бог заблудших людей образумил, наставил на путь праведный, горю-то нет конца.

Слово, за словом, поведала Александра Татьяне свою историю:
- Муж мой Ефимов по молодости с родителями тоже жил в Каптырево, - начала свою историю убитая горем женщина. Затем семья перебралась в Усинск, жили спокойно, однако не долго, как был мой будущий муж Андрей Екимов призван в армию, и отправлен на фронт. Случилось это в четырнадцатом году. Помнится, при церкви настоятелем состоял бывший учитель Иванов.
Недолго пришлось повоевать ему, так как в одном из боев его, оглушенного взрывом, взяли в плен. Бежал. Минуя различные преграды войны, обходя и белых и красных,  добрался до своей деревни. Нельзя сказать, что семья у Екимовых была зажиточной: кузница, две дойных коровы, две рабочие лошади и девять человек взрослых. А моему Андрею уже двадцать восемь,  своей семьей  еще не обзавелся.
В свое время мои старики, скрываясь от властей, жили на Енисее. Отец на плотах переплавил нашу семью до Усинска, а уже оттуда мы добрались до Иджима. - Помните, наверное, начиналось строительство Усинского тракта, и это место было оживленным?
- Как не помнить, как будто вчера, хоть и минуло много лет.
- Так вот, - продолжала Александра, - отец мой разводил маралов, а панты продавал  в Монголию и в Китай и тем обеспечивал семью. Но все изменилось после его смерти. Разбросала братьев и сестер жизнь по разным уголкам - маленькие оказались в приютах, а я пошла работать к купцу Сафьянову. - Помню в это время в Усинск Гурковы подъехали, тоже корней  Каптыревской волости, может слышали?
- Нет, про таких не ведаю.

- Кажись, было это в году шестнадцатом. Старший Яков, с ним дети, дай Бог памяти,  Григорий, Петр и Николай. У Григория ищо жена была Пелагея, да ребятишек целый выводок. Куда сгинули, не известно. Тоже где-нибудь мыкаются
И вот однажды заприметил Андрей меня, переехавшую в Усинск со станции Иджим. Андрею я полюбилась, и получил он отцовское благословение. Так я Васильева Александра Артемьевна стала  женой Екимова Андрея Андреевича. В церкви венчались, вот и вспомнился светлый день. После войны и всякой неразберихи жизнь у нас наладилась. Подворье наше  укрепилось, кузня, стоявшая на горке, рядом с бурным ручьем, давала неплохой заработок. К двадцать седьмому году у нас уже было три сына, младшенький  Григорий. Забот с детьми добавилось, да и в хозяйстве завели третью корову и третью лошадь. Пришлось перестроить коровник и конюшню. Шестилетний Миша любил играть с кроликами, для которых построили теплую избушку.
Докатилась и до нас коллективизация. Где были крепкие заимки и хутора – там стали создавать колхозы. Вступил в колхоз «Имени Молотова» и Андрей. Записали, но тут же лишили его избирательных прав и осудили по статье на пять лет лишения свободы, а имущество наше и дом, и хозяйственные постройки реквизировали. Вот так!

Осталась я одна, а уже четвертый сын родился. Жила то у родственников, то у знакомых. На многие дни жилищем  становилась баня. Чтобы прокормить детей, пошла я работать на кирпичный завод промартели, и в прачечной погранотряда трудилась, и нанималась к односельчанам на сельхозработы, благо, что мои старшие Миша и Алеша уже могли помогать.
После досрочного освобождения из Сиблага Андрей возвратился к семье и работал кузнецом Усинского отдельного механизированного хозяйства. Казалось, что все беды позади и можно заново обустраиваться. Родился пятый сын – Василий. Старший Михаил хорошо учился в школе, успевая при этом работать. Помогал, старался. Как подошел новый год страданий, и Андрея как бывшего кулака обвинили в проведении среди населения агитации, распространении всяческой клеветы на начальство.
Чем мог оправдаться кузнец, лишь недавно вернувшийся из Сиблага, пусть даже и стахановец? Арестовали, несколько месяцев находился в Минусинской тюрьме под следствием и пропал. Где он, не ведаю. Меня с детьми врага народа сослали в Ольховку на рудник. Так вот и живем, чем можем промышляем. Младшие учатся, старшие копают землю на «Канаве».
На «Канаве» вначале трудились и Чакировы. Ее возводили для подачи воды из реки Чебижек на рудник. Работали неделями, так как было далеко каждый день добираться до «Канавы» с места жительства. Братья работали на межевой пиле, пилили лес на доски. Люба, как грамотная и хорошо умеющая считать и писать составляла отчеты, стала в восемнадцать лет бригадиром землекопов. 

Вера, имея среднее образование, преподавала в начальной школе.  Со своей подружкой Беляевой ездила поступать в Кемеровский институт, но неудачно. Пришлось ограничиться курсами в Минусинске. Кроме занятий в школе Вера с подружкой принимала участие в пропаганде местных достижений. Они проводили короткие информации в школах, на курсах, иногда даже в рабочих цехах. Первым показателем успеха предприятия считался его размах.
Динамика роста населения Ольховки, действительно, впечатляла. Если в 1923 году в поселке проживало 200 человек, то в 1935 году – 14772. Только на руднике трудилось около 11 тысяч человек. То, что большинство из них спецпоселенцы, не уточнялось – и так все знали. Вот эти поселенцы на голом месте построили: большой золотоизвлекательный завод; горный цех, фабрику по обработке руд; два иловых завода;  три бегунных фабрики; три эфельных завода, а также вспомогательные цеха.
В городе появились подвесная канатная дорога со 160 вагонетками в ходу,  механический цех, лесозаготовительный цех, строительный цех и конный парк в 1300 лошадей. Намечалось строительство металлургического и лесопильного заводов, пироксилиновой фабрики, которые позволили бы сократить потери драгоценного металла при транспортировке.

Вере и ее подружке приятнее было касаться сфер, связанных с производством продуктов питания. В городе действовали: завод фруктовых вод, хлебопекарни, колбасная, мельница, кондитерская, и что весьма важно для женщин, - две швейных мастерских и три общественных бани.
Свободного времени у сестер Любы и Веры, вроде, и не было, но все же иногда удавалось выбраться в местный  дом культуры, посмотреть кино или концерт местной самодеятельности. Вера увлекалась естествознанием и ходила на кружковые занятия, часто заглядывала в библиотеку, была ответственной за работу красного уголка. Люба предпочитала занятия на стадионе, занималась в обществе «ДОСААФ» и даже выполнила норму «Ворошиловского стрелка». Одно время ей хотелось испытать себя на парашютной вышке, но не случилось.

  Не случилось это потому, что в городе начались преследования. Однажды вечером, после занятий пришла Вера и принесла местную газету, в которой сообщалось о разоблачении на комбинате “Минусазолото” группы троцкистов с участием ленинградца Малыгина и братьев Соколовых, проводящей под руководством скрытого троцкиста директора комбината “Минусазолото” Алданова Бориса Евграфовича, контрреволюционную  работу. В газете утверждалось, что к уголовной ответственности  и суду, кроме указанных организаторов,  привлекались: Волков, Соколовская, Шукайло, Бернгард, Державин и многие другие.
   Про Алданова  говорилось: «1890 года рождения, из дворян, образование высшее, окончил Петроградский Политехнический институт, экономическое отделение. Служил в Красной армии с 1919 по 1920 год,  член ВКП(б) с 1921 по 1936 год, исключен за активную террористическую деятельность, холост, не судим, до ареста работал директором “Минусазолото”, проживал в поселке Ольховка, Артемовского района, Красноярского края».

   С этого времени повсеместно начали клеймить Алданова скрытым троцкистом, который по заданию Московского центра, во главе с Сокольниковым и членами троцкистской организации в Москве Лидеманом и Тамаркиным, начиная с 1932 года,   создал на Артемовских рудниках контрреволюционную троцкистскую организацию.
Распространялись слухи, что группа не только вела вредительскую подрывную деятельность, но  также подготовку террора над вождями ВКП(б),  Советского правительства Сталиным, Кагановичем, Молотовым и Ворошиловым, создавала повстанческие ячейки среди кулаков – спецпереселенцев. Последнее утверждение об участии в подрывной деятельности кулаков-переселенцев насторожило Татьяну. Она жила с Верой на горке, в местечке Медвежий лог. Хоть и не близко было, но до старшего сына, который жил семьей отдельно,  домчалась в один миг.
- Вы думаете это просто так, - обратилась она к Александру, - это очередная чистка. Всех наших обойди и предупреди и сам будь осторожен в поступках и словах.  Особо это касается Гавриила, который не отличается сдержанностью.
  Слухи о троцкисткой группировке Алданова обрастали, как снежный ком, различными сплетнями и наветами. Говорили, будто бы Алданов занимался вредительством еще, когда работал в Москве, в Наркомфине, еще там вступил в троцкистскую организацию, возглавляемую, бывшим в то время сотрудником Наркомфина Сокольниковым и начальником бюджетного управления Наркомфина Рейнгольдом. С их помощью перешел на работу в систему “Главзолото” и добился назначения в качестве управляющего Саралинских приисков.

Делалось это якобы специально для создания подпольных троцкистских групп на периферии. Указывалось, что за время пребывания на Саралинских приисках Алданов привлек к сотрудничеству управляющего Трансвальским рудником Горского, инженера Адриянова; главного механика Станчак; заведующего культпромом райкома ВКП(б) Попова, и председателя промсовета Ленивкина.
  - Ерунда все это, - утверждал старший в семье мужчина Александр, - по мне, так это все связано с убийством в Ленинграде Кирова. Ведь наш директор Алданов был на короткой ноге с Малыгиным Иваном Степановичем. А он откуда приехал? Правильно, из Ленинграда, вот и сказ весь. С ними в компании эти самые Соколов Изот и всем известная Соколовская.
 - Понятно, что он не один, а с кем-то, - согласился Христофор, - только уж больно длинный список разных злоумышленников. Там и монтажник Закутилин, управленец Шукайло, директор Джебской электростанции Потапов Григорий Иванович. Еще электромонтеры Волков, Молодцов, Пашенных и, потом, Валерский, которого я хорошо знаю. Эти то, чем там могли заниматься. Они, как и мы, голь перекатная, никакие они не троцкисты, а обычные лишенцы.

Правовое положение мужчин Чакировых приравнивалось к «спецпереселенцам» или «ссыльнопоселенцами». Разницы большой в названиях не было.  Они не были заключенными в традиционном смысле этого слова. Жили свободно, но за ними надзирали органы НКВД: они не имели права выбора работы, права покидать свое место проживания, права участвовать в выборах или в других формах общественной жизни (кроме самодеятельности). В общем, являлись, как тогда говорили «лишенцами». Нормы выработки у «лишенцев» были на 50 процентов выше, чем у обычных вольных, а зарплата – ниже, да еще сокращалась «на содержание колоний». Продовольственный паек выдавался только при выполнении нормы.
- Не просто лишенцы, - добавила Люба, а такие же, как мы высланные кулаки. Так что лучше молчать в тряпочку и свои мнения держат при себе.
Как же тут можно было  молчать, когда на производстве, на разных общественных мероприятиях только и говорили о том, какая группой Алданова и его приспешниками была проведена вредительская работа.
-Маскируясь, они всячески задерживали горно-подготовительные работы, - утверждали цеховые пропагандисты, - срывали разведочные бурения, скрывали месторождения, работали с нарушением проектов и планов, а иногда и совершенно без таковых, создавали тормоз в работе центрального золотоизвлекательного завода, выводили из строя и вносили дезорганизацию в работу силового хозяйства.
- С этой же целью, - выделяли другие, - не проводился планово-предупредительный ремонт механизмов, как в горном, так и в силовом хозяйстве.

Выяснилось, что разработку Артемовских месторождений бывшие руководители проводили бессистемно, беспланово, хищнически, - выхватывали руды с богатым содержанием, что привело к порче недр и истощению запасов окисленных руд, бесперспективности рудников, к колоссальной затрате средств.
Чтобы сделать предприятие не рентабельным, - в чем несомненно, был уверен проверяющий инспектор, - горно-подготовительные и вскрышные работы сознательно затягивались, что приводило к нарушению должного соотношения очистных и подготовительных работ, к значительной потере полезного ископаемого, к постоянной опасности для жизни рабочих.
На проходке только и разговоров было, как инженер Щенников скрывал обогащенные участки, не показывая их при подсчетах запасов, в результате чего были скрыты богатейшие участки по запасам. Упоминались  западный, 19-й участок, Чибижекский рудник и ряд золотоносных площадей Усинского района.
- Я слышал, - уверял забойщик Костя Крикунов, - что эти горе руководители умышленно занижали запасы руд в участках с высоким содержанием металла и наоборот завышали в участках с низким содержанием, куда направляли основные выработки и этим самым тормозили развитие рудников.

- Конечно, тормозили, что тут скрывать, - соглашался напарник Христофора Переделов. И раньше говорили, что главный механик Станчак всячески препятствовал механизации работ рудников Верхний и Нижний Сисим, Уса и Чибижек, которые числились перспективными.
- Наверняка имелось вредительство и по механической части, - делал вывод бурильщик Бурмакин, - не раз мы просили сделать ремонт. А нам что – подожди- подвинься, вот и трудились на изношенном хозяйстве, а какой от него прок, одна маята. Говорили мы и про бурильные молотки. Тот же Станчак не провел надзор за воздухопроводной сетью. Чем кончилось, всем известно - произошла утечка воздуха, - в результате случился срыв бурильных работ.
Получалось так, что все происшествия и недостатки производства Артемовского рудника за последние годы были так или иначе связаны следствием с деятельностью троцкистской группы Алданова. А следствие вели сотрудники госбезопасности УНКВД из Красноярска капитан Бузулуков и младший лейтенант Степанов.

По показаниям Соколова, мастер центрального золотоизвлекательного завода Лапочкин, чтобы сорвать добычу золота, производил крупный помол руды, увеличивая тем самым потерю золота, умышленно спускал золотые растворы в хвосты. Для того чтобы маскировать проводимую Лапочкиным вредительскую работу и скрыть потерю золота, обвиняемый Соколов признался, что издал инструкцию, которая давала возможность, за счет фиктивных цифр повышения процента извлечения золота и занижения металла в исходной руде, вредить государству, не показывая потери золота.
Комиссия Главзолота установила, что при составлении отчета в Москву, начальник планово-экономического отдела Бернгард. по указанию Алданова для повышения процента извлечения и скрытия большого ухода золота в хвосты, умышленно сокращал особо выделяющие по содержанию пробы до среднего содержания и уничтожал анализы проб,  Соколовым,  в этих же целях, списывалась уже переработанная руда.
Большинство населения Ольховки нисколько не сомневалось в правильности выводов следственных органов и комиссии, и особенно в том, что Алданов и Соколов организовали несколько обвалов в горных цехах с человеческими жертвами.
Верхи хотели великих и скорых побед, рабочий люд нуждался в еде и тепле. Если этого не случалось, искали виновных на стороне, то есть «козлов отпущения». В этот раз ими стали Алданов и компания.