Лето 2001. За миллиард лет до конца Кафки

Гроза. C другом Вовкой прыгаем как сайгаки через лужи, бежим домой. К нему. Крупные редкие капли плюхаются об асфальт, словно майские жуки. Бока холодит «Ершистое» пиво. Вова поссорился с Настей. Навсегда. Впереди у них свадьба, двое прекрасных сыновей, счастливая семья, но Вовка этого ещё не знает. И сегодня он поссорился с ней навсегда.

Настя хотела без него пойти на дискотеку. Потом она согласилась, чтобы Вова пошел с нею и её подругой Асей. Но, пока они шли на дискотеку, «всю дорогу нудела». Вовка развернулся и пошёл домой. Вот и вся ссора. Зато хороший повод попить пиво с другом.

Вчера Вова хотел помириться с Настей. Пришел с розами. Но розы не помогли. Галина Ивановна, мама Насти, и наш с Вовой хореограф, сказала мне: «Вова – домосед, а Настя – нет. А я ему (Вове) сразу сказала: как бы не вела себя Настя, она всегда останется моей дочерью, и я всегда буду на её стороне. Нельзя так ревновать. Я, вот, например, прямо ненавидеть начинаю того человека, который меня ревнует. Ревнует, значит, не доверяет, ведь так?»

У меня тоже странная стадия отношений. Алёна уехала домой, к маме в деревню. У неё начались каникулы. А я остался в городе. Повод простой: мне нужно написать сценарий-практику по мастерству. Такое задание на лето. Мне даже от института деньги выделили, целых шесть тысяч на дорогу и командировочные. Писать буду повесть о старообрядцах. Погружаюсь в материал. Только пока выходит плохо.

Позавчера сел за повесть. Через пять минут пришел двоюродный брат Костя. Мама говорит: «Ну, ты бы хоть к брату вышел». Вышел, сели играть в шахматы.

Вчера сел за стол, взял бумагу… Пришел двоюродный брат Костя. Родственников у меня много. А дней в летних каникулах мало.

Сел сегодня писать, с утра. На опережение. Не тут-то было. В гости пришла Юлля. Счастливая, воздушная, тонкая. Завтра уезжает до конца лета в Чергу. А я совсем забыл, что у неё недавно был день рождения.

Юлля рассказывает мне, смеясь, что я едва не расстроил её свадьбу. Как так? Да, всё просто, кто-то рассказал её будущему мужу про меня, про то, что мы якобы раньше были парой. Жених ревновал. А следом, вдогонку, ещё одна история. Моей Алёне кто-то на факультете посоветовал «не водиться» со мной. Мол, у него (у меня) таких целый поезд и ещё тележка. «Он тебя бросит». Кто же это такой прозорливый? «А я тебе не скажу, - смеётся Юлля, - А то на дуэль вызовешь, а это же женщина». Юлля растаяла, как июльское мороженное.

Я снова сел за стол. Взял ручку. И тут маме стало плохо. Давление подскочило. Вызвал скорую. Оказалось, родственники делят какое-то имущество, наследство. То ли бабушкины ордена, то ли лодку моего дяди В. Семейство Т. с одной стороны, семейства Е. и З. с другой, а мама между двух огней, то есть – кругом виновата. Хотя ей с этого наследства шиш да маленько.

Наконец, скорая приехала, поставила укол, мама успокаивается. Хочу писать о старообрядцах, а думаю об Алёне. Как она уезжала. Как уехала на одиннадцатичасовом автобусе. Чмокнула в щёку. Сказала, что будет ждать моего звонка каждый вечер с 8 до 9. Расстроился. Какая к чёрту повесть!

Схватил первую попавшуюся книгу с полки. «Возвращение со звёзд» Лема. Вот уж в точку. Человек через сто лет вернулся на Землю, а там всё другое. А я всего лишь через три года вернулся домой, и тут тоже всё не так. Родные – чужие люди. По сути, их нет. Друзья – какие-то двойники самих себя прежних. Я – дикий обломок исчезнувшей цивилизации. Я разучился радоваться.

Для меня счастье радовать других. Когда другие счастливы, я заряжаюсь их счастьем, отражаю его. Наслаждение для самого себя мне неинтересно. Я слишком был зависим от других людей, от друзей. В одиночестве нет мне счастья. Не было. А теперь приходится учиться жить одному, для себя.

Мои виды наслаждений устарели: книги, рисунки, танцы, идеи. Я подстраиваюсь под другие ценности: пиво, машины, фильмы, сплетни. И всё же привыкание идет не так быстро, как хотелось бы. Иногда мне не о чем говорить с людьми. С близкими людьми. Повисает тягостное молчание. Я ещё не научился имитировать беседу ни о чём.

Встретил на улице сумасшедшего Мишу Майминского. Одет, как бомж. А когда-то ведь ходили в один литературный клуб. Были влюблены в одну девушку. Миша рад встрече, сияет как самовар. Он уговорил меня выслушать его новое стихотворение: «Ты – цвета. Ты – чистота. Ты – красота. Ты – та, ты – та, ты - та!» О, ужас, мне пришлось похвалить это. Чтобы Миша отстал. А Миша попросил меня не отказать ему в маленькой любезности, ему очень неудобно, но крайне необходимо,а он пребывает в некотором затруднении… Короче, Миша, чего надо? Просит купить ему пакет, да, простой пластиковый пакет. Купил. Миша посмотрел на меня с восторгом и сказал: «Ты – как бог!» Господи, прости! Я близок к помешательству.

2 июля день Республики. Утром пришел Вова. Пошли с ним помогать Г.И. собирать колорадских жуков. Обглоданные кустики картофеля. Мерзкие инопланетные твари. Дождь. Кроссовки превратилась в тяжелые глиняно-грязные болотоступы. Поднимаешь ногу, а на ней, словно обувь Микки-Мауса. По небольшой коричневой летающей тарелке на каждой ноге. В конце огорода мы могли только ползти. Переоделись в сухое, и вмиг ощутили прилив сил, побежали за пивом.

Идем на главную площадь. Смотреть концерт. Вся площадь в зонтах. Ливень. На сцене только Болот Байрышев и его японские ученики. Выступают прямо под проливным дождем. Восхищаюсь самоотверженностью самураев. Объявляют перерыв. Народ разбегается. Идем к Настиной однокласснице сохнуть. Улицы – реки, поток воды едва не сбивает с ног. Возле пенсионного фонда неперебродимая река. Брюки мокры выше колена. Да всё мокрое. Решаем купить водки. В магазине с нас стекает море. Сушеная рыба за стеклом разевает рот и выпучивает глаза. В доме Настиной подруге наши вещи сушатся пылесосом. А я и не знал, что так можно.

Вечером возвращаемся подсохшие, на площадь. Салют прямо над памятником Ленину. Провожаю всех по домам. Последним – Вову. Дома ныряю в нирвану.

Нирвана извергает меня в полдень следующего дня. Приходят братья Витя и Костя. Играю с ними в шахматы. 3 июня. Праздник продолжается. Сегодня концерт на пионерском острове. В Центре детского творчества все заняты, подшивают костюмы, накладывают макияж, делают прически. Я – лишний. Г.И. не до меня.

На остров ведёт узкий железный мост. Ещё один, деревянный, построили выше по течению. Всюду гирлянды лампочек, торговля, палатки. И всюду мокро, сыро, грязно. Сцена оформлена без особой фантазии – два флага – России и Республики Алтай. Артисты за этим задником из фанерных флагов. Над декорациями – купол с шариками. Зрители расположились на склоне горы Комсомольская. Перед основной сценой ещё одна – для спортивных показательных выступлений. Брезентовое покрытие этой сцены от дождя стало скользким. Много людей в форме. Вообще много людей. И артистов и зрителей.

В девять начинается дождь. Айнура рассказывает мне анекдот про хромого. Она каждые полгода рассказывает мне этот анекдот. Всякий раз, когда я приезжаю из Москвы и прихожу навестить «Прелестинку». И я всякий раз смеюсь. Айнура ойкает и говорит: «Я каекжется тебе этот анекдот уже рассказывала, прости». Ну, смешной анекдот. И Айнура смешная. Мне она нравится. Неунывайка. В любой ситуации.

Зубы стучат от холода. «Ангелы» скидываются на литр водки. Я трачу свои последние деньги на горячие чебуреки.

Женя, Айнура и я поднимаемся вдоль склона. Ищем хорошее место. Но везде грязь и вода. Садимся на какие-то кусты. Дождь, зонтики, акробаты. Вечная ведущая всех городских и республиканских мероприятий Лариса Викторовна. И тут я вижу отца. Да, своего отца. Иду к нему. Папа рад встрече. Зовет меня к себе в гости в деревню. Я обещаю приехать. Даже, говорю, не один приеду, с девушкой. Возвращаюсь к своим кустам.

Гора усыпана лежащими, стоящими, сидящими, барахтающимися в траве и грязи людьми. Все пьют. Непьющие кашляют и сморкаются. Но звуковая аппаратура перекрывает всё. Все голоса, звуки и разговоры. Спускаемся к автобусу.

Автобус разделен на две части Галиной Ивановной, которая перебирает костюмы. В одной половине пьют «Ангелы» в другой репетирует «Прелестинка». Долгое ожидание. Г.И. просит меня узнать, когда выступают её коллективы. Выхожу в космический холод и под венерианский дождь.

Сценарный план утерян. Упал и втоптан в грязь, в темноту. Что будет после Казахского блока - малопонятно. После небольшого топтания в грязи выясняется - будет алтайский блок. И только потом идут номера «Ангелов» и «Прелестинки». Сразу после Айяны Шинжиной.

Докладываю Г.И. В ботинках хлюпает. Г.И. спрашивает: «А это точно, что мы выступаем после Айяны Шинжиной? У неё ведь тоже танцевальный номер. Что - два танцевальных номера подряд?» Пожимаю плечами. Да, действительно, странно. Снова выхожу в открытый космос. Узнаю. Возвращаюсь. «Точно». Галина Ивановна: «А они говорили, что переставят! Я же просила! Как бы узнать, может, переставили?» В третий раз иду к помощнику режиссера. Чувствую, скоро пошлёт меня. К ассистенту очередь, послы от таких же ждущих коллективов, все хотят знать, когда они выступят, смогут нормально выпить и поехать домой. Узнаю: точно не переставили.

Мокрые кусты вместо туалета. Главное не наткнутся на женскую фигуру. «Смотри, будь на чеку, может кто-то уже сидит под этим кустом».

Грею замерзших танцовщиц. Безвозмездно, без всяких мыслей. Просто отдаю последнее тепло. Наконец-то, кажется наш номер. Все бегут к сцене. А там такая грязь, скользко, кто-то падет. Пытаются оттереть грязь от костюма. Умные подходят к сцене в сапогах и только там переобуваются. Но тревога оказалась ложной, наш номер ещё не скоро. Все возвращаются к автобусу. Возбужденные и немного согревшиеся.

Бывший министр культуры Владимир Кончев пробегает мимо автобуса, включает фейерверк. Это сигнал, что закончен первый блок. Все снова бредут к сцене, хлюпая, чавкая грязью. Отдают мне куртки. Держу охапкой целую кучу. Проблема ещё в том, что на номер ребята заходят с одной стороны сцены, а выходят с другой. Беру их обувь, по одной паре (больше не могу, держу куртки) и переношу. И ещё раз, и ещё раз и ещё много-много раз. Укладываюсь за танец.

Номера идут один за другим. «Ангелы» и «Прелестинка» бегают от сцены к автобусу, скользят, как на льду, смеются, падают. Сцена тоже стала грязной. Уже нет смысла переобуваться. Холодно, но от танцоров идёт пар. Даже милиция вокруг пьяная.

Три часа утра. Настя, невеста Вовы, спит у меня на плече. Боюсь пошевелиться. Внушаю её телепатически: «надо помириться с Вовой, надо помириться, у вас будет счастливая семья и двое детей, мальчиков.

Приходит помощница режиссёра: Сокращаем программу, уберите один номер». А Галины Ивановны нет. Иду её искать. «Ангелы» решают танцевать все номера. Фанатики. Но им всё же не дают станцевать последний, премьерный номер «Крутая девчонка». Концерт приближается к концу. Все разбредаются.

Четыре часа ночи. Никого почти не осталось в автобусе. Галина Ивановна спрашивает пустоту: «А кто понесёт костюмы в ящике?» Галина Ивановна, ну кто, неужели вы не знаете? Вот он я, родной. Мы с маленькой Настей несём костюмы в ящике в Центр детского творчества. Узнаем, что железный мост сломался под тяжестью хлынувшего народа. Возвращаемся, идем по деревянному. В дороге останавливаемся передохнуть. И тут в небе вспыхивает второй салют, главный. Любуемся. Добираемся к рассвету к Центру детского творчества. Будим сторожа. И тут нас догоняют Галина Ивановна и большая Настя. «А мы вас потеряли!!!» - кричит Г.И. А я любуюсь в лучах рассвета её новым зеленым костюмом. Как ей идет зеленый.

Оставили костюмы в хореографическом зале сушиться, и пошли по домам. Г.И. с маленькой Настей на Кучияк. А я с большой Настей в сторону вокзала.

Дома сюрприз. Приехали родственники. Тётя Васеня с племянницей Сашей. В восемь утра девочку приводят посмотреть на меня: «Вот твой дядя Серёжа, Сашенька». Прямо зоопарк, а я дикий зверь. Зарываюсь в одеяло. Мама и тётя обижаются: «Что ты такой неприветливый? Девочка тебя ещё не видела!» А не пошли бы вы все? Хочу спать. Но в окна бьёт солнечный свет. Блин, как так-то, ведь всю ночь шёл дождь?

В двенадцать приходят Витя и Костя, мои двоюродные братья, кто забыл. Играть в шахматы. Со мной, разумеется. А вы говорите Кафка.

Всё, я решаю. Еду к Алёне. Делаю предложение. Поженимся. Будем жить в деревне. Заведем огород, козу, сад. И никто, никто больше не помешает мне писать. И тут приходит Таня. Ну, помните, та Таня, что когда-то подарила мне генеральскую шинель. Та Таня, с которой мы в Москве снимали рекламу помады Дзинтарс. Она в шоке от города своего и моего детства. Ужас её неподделен. Как ту можно жить? Тут же все закисли, закоснели и не видят дальше собственного носа.

-Таня, - хочу сказать, - мне своего сплина достаточно. Идем на прогулку. Тане надо в налоговую, а мне в магазин. Соседки у подъезда обсуждают нас. Я их понимаю. Это уже третья красавица, с которой я выхожу утром из квартиры в течение недели. Перебор, по их мнению.

Навещаем Танину бабушку. Бабушка приветливая, поит нас чаем. Смотрит на меня, как на жениха, и тут выдает благолепным голосом: «Да что же это у нас всех одни Сергеи? Проклятье это или на роду так написано?»

Заглядываем на квартиру Тани. Она под самой крышей. Открывается потрясающий вид на проспект, горы. Таня хочет продать квартиру. А мне жалко. Я бы купил, да у меня нет таких денег.
-А меня тебе не жалко? - спрашивает вдруг Таня.
Мне жалко и Таню.
-Обними меня, - просит Таня.
И я обнимаю. И она обнимает меня крепко. И я чувствую, что сейчас тот миг, когда всё может быстро перерасти из дружеских объятий в самые недружеские, то есть любовные.

-Я скучала по тебе, а ты?
Что отвечают в таких случаях? Конечно, скучал.
-Я очень-очень тебя ценю. Ты даже не знаешь, насколько. Но у меня девушка. Не могу её предать, прости.
-Я понимаю, - говорит Таня и отстраняется.

Показывает мне свой фотоальбом. На одном из снимков вижу лицейский класс Вики. Блин, как же тесен мир. А Таня, словно чувствует, что я куда-то уплываю в воспоминаниях. Касается моего лица такими крупными, теплыми губами.
-Таня! Блин! Ты такая сексуальная, такая манящая. Ты такая… ну и желать другой не надо. Ты огонь! Вечный двигатель! Поток творческой энергии! Янь в инь.
-Чего?
-Мужская хватка в женском обличье. Своя в доску. С тобой быть – счастье. Но я не могу! Может быть, я идиот, когда-нибудь тысячу раз пожалею. Но я не могу! Прости.
-Вот так всегда, - говорит Таня, и принимает на диване такую позу, что глаза щиплет, приходится жмуриться. – Ладно, Решетнёв, расслабься, никто на твою верность не посягает.
Уфф!

Ушел от Тани. Купил билеты до Алёниного села. Позвонил Жене, позвонил Вове. Обоих, уговаривала поехать со мной. Оба обещали подумать. А вечером к уговорам присоединилась Галина Ивановна. У Вовы как раз были небольшие проблемы со здоровьем. Алёна обещала сводить его к той самой знахарке, которая её будто бы от рака избавила. И Вова сдался. Осталось уговорить и Жеку. Ура! Мы весёлой троицей отправимся в необыкновенное путешествие. Но это уже следующая глава.

© Сергей Решетнев