Тяжкий вздох беса его ребра

Михаил Коровкин.

Тяжкий вздох беса его ребра.
Повесть.

Предисловие.
Это был странный октябрь. Синоптики обещали потепление. Им никто не верил, но в глубине души все надеялись, ждали бабьего лета. Зима еще не заявила о себе утренним льдом на лужах, но надежда на возвращение тепла таяла с каждым днём. Моросил мелкий дождь, смывая с деревьев жёлто-красные листья, смывая бестолково радостное лето. Горечь полыни. Время утраченных иллюзий.
На парковку возле жилой многоэтажки въехал автомобиль. Водитель припарковался, опустил стекло двери и закурил, выдыхая дым в дождь. Часы на приборной панели светились цифрами 23:07. Он докурил, вздохнул и, хромая и переваливаясь по-медвежьи, пошёл к подъезду.
Часы в холле показывали 7:55. Врач шел по коридору. Спина его была неестественно прямой, а хромота почти незаметной. Он шёл на сидящих вдоль стен больных. По неявным для большинства, но легко им читаемым признакам, он уже знал, чем болеют его нынешние пациенты. Сегодня Асклепий послал ему старуху с высокой причёской и невероятно широким бёдрами и тазом. Деформация раздавленных большим весом коленных суставов была заметна сквозь натянутую ткань юбки. Слишком яркая помада и обилие золотых украшений. Большой кулон в глубоком морщинистом декольте. Советский товаровед. В отставке, но марку держит. За старухой, неловко скособочившись на краю сидения, замер мужчина в недешёвом костюме и шейном платке. Явные проблемы с анусом. Углы рты его были поджаты. Чувство брезгливости он испытывал, вероятно, к сидящей напротив немолодой или рано постаревшей наркоманке. Одна её голень была намного толще другой. Сквозь обтягивающие джинсы проступало влажными пятнами отделяемое трофических язв. Посттромботическая болезнь. Дальше по коридору сидели две девицы-хохотушки, одна при смехе придерживала рукой низ живота справа – выписана недавно после аппендэктомии. За ними – работяга, коренастый мужик на костылях с невыводимой чернотой под ногтями. Одна нога толще другой. Травматологи, как часто бывает, списали отек на последствия травмы. На УЗИ сосудов – вечная очередь. Когда всё-таки обследовался, выявили несвежий тромбоз. Отвел Бог от тромбоэмболии. Везунчик, но от посттромботической болезни никуда не деться.
 Рядом с ним парень лет двадцати меряет шагами коридор под присмотром мамы. Мамаша над ним демонстративно властвует:
-  Что ты стоишь? Сядь! Это плохой стул. Сядь на хороший!
Парень обреченно пересаживается на указанный мамой стул. Интересно, хватит у него сил сбежать от неё? Большинство таких мальчишек сожраны матерями. Самки богомолов. Но как же спокойно, когда все главные решения в твоей жизни приняты не тобой и вся ответственность за них не на тебе.
Ежедневный бесконечный поток людей, которым плохо. Но чувствовать они себя хотят хорошо. Парадокс: живут плохо, думают и чувствуют плохо, а чувствовать себя хотят хорошо.
Доктор вошёл в кабинет. Медсестра оторвалась от компьютера и грустно улыбнулась.
- Привет, Маришка!
- Здравствуйте, Сергей Михайлович.
- Как твоя спинка?
- Ай, молчите! У меня два друга: кофе и обезболивающие. Позавтракала аэрталом.
- Напомни, что у нас сегодня?
- После приёма шесть плановых операций. Ещё Вас ждёт к одиннадцати главный врач. Вот ещё три протокола клинико-экспертной комиссии. Ну, что? Поехали?
- Поехали! Первая часть марлезонского балета!..

Глава 1. Эскимо в стаканчике.
Дверь в кабинет открылась в очередной раз. На пороге нерешительно остановилась смуглая  невысокая брюнетка около сорока лет. Всё ещё стройная ладная фигура, но в одежде, мимике, макияже, прическе было что-то старушечье. Опущенные углы рта, медленная негромкая речь. Вялая многолетняя беспросветная депрессия. Безразличие к впечатлению, которое она производит. Потухшие искры, увядшие цветы. Женщины, которые уже не могут, не хотят или запретили себе нравиться мужчинам. В их прошлом всегда есть пережитая трагедия. Несчастье, как севшие по ноге старые домашние тапки, давно стало привычным, постоянным, даже немного уютным.
- Здравствуйте. Присаживайтесь. Что Вам жить мешает?
Пауза, печальная улыбка.
- Понимаете, доктор, у меня много лет болят ноги, а тут ещё и пухнуть стали. Вечером в сапоги влезть не могу. Вены у меня.
- Ну, давайте смотреть, что Вы там себе навыращивали. Как говорил профессор Преображенский, снимайте штаны! Ага. Так, так, так…
Рука врача скользила по коже в проекции крупных подкожных вен, находя мягкие ямки в местах больших варикозных узлов и убеждаясь в отсутствии тромбофлебита. Узлы начинались в середине бедра и цепочками разбегались кпереди и кзади, спускаясь к лодыжкам.
- А вот эти уплотнения и темные пятнышки давно у Вас?
- Да пару лет уже.
- Вы к кому-то уже обращались по этому поводу?
- Нет. Боялась и не до себя было. Сначала дети. Одна растила, без мужа. Потом мама болела. Болезнь Паркинсона, потом инсульт. Ухаживала за ней. Она умерла недавно.
Женщина вместе с врачём внимательно осматривала свои ноги. Появление темно-коричневых пятен над лодыжками – начало трофических расстройств. Дело шло к появлению трофической язвы.
- Какие у меня были ножки, доктор! – разочарованно вздохнула она, - Я же в молодости бальными танцами занималась. Как же я танцевала, доктор! – она прикрыла глаза и сделала руками и всем телом невероятно изящное, но короткое и незаконченное движение.
- Ну, ножки мы Вам попробуем починить. Сделаю УЗИ, тогда скажу точнее. Тогда с Вас – тур вальса. Договорились?
- Договорились, - в её глазах зажглась какая-то искорка. Может быть, так и рождается надежда.
В назначенное время пациентка сидела в зоне ожидания оперблока.
- Да не тряситесь Вы так! Несколько укольчиков потерпите и всё! – медсестра успокаивала её, как могла. Помогало плохо. Страх – это прорыв в сознание инстинкта самосохранения. Сильнее страха – только инстинкт размножения, защиты своего потомства. Защищать потомство было ненужно, поэтому страх владел женщиной безраздельно. Она просто не понимала, что говорит ей медсестра. Пока больной контролирует себя, пытается шутить, задаёт вопросы, он, говоря медицинским языком, «доступен контакту». Но когда дракон расправил крылья, его словами не одолеть, только руками. Первая сигнальная система. Язык прикосновений, жестов, интонаций. Испытывая сильный страх, люди спрыгивают с эволюционной лестницы на несколько пролетов вниз, к своим предкам-млекопитающим. Человек, когда сильно боится, перестаёт слушать слова, но продолжает видеть и осязать. Он наклонился к сидящей женщине, посмотрел ей в глаза и прикоснулся к плечу. По её телу пробежала дрожь. Не отводя взгляда, он улыбнулся и подмигнул ей. Ответная улыбка была кривовата, но контакт был налажен.
- Сделайте быстро десять глубоких вдохов.
Пациентка старательно выполняла задание, расценив это  как элемент подготовки к операции. Для операции этого было совершенно не нужно, но при гипервентиляции легких возникает слабая эйфория, а ощущение контроля над собственным телом придаёт уверенности в себе.  Пока мы владеем собой, никакие демоны не могут овладеть нами. Страх понемногу разжимал свои когти.
- Мне уже не страшно. Почти.
- Вот и хорошо. Вот и правильно. Спорим на мороженое, что Вы потом над своими страхами смеяться будете?
- Вы так говорите, чтобы меня успокоить.
- Подождём – увидим. Но сообщу Вам, что мороженое в нашем отделении не переводится.
Освещение в операционной было приглушено, чтобы экран УЗИ-аппарата не бликовал, только яркое пятно света операционной лампы освещало участок кожи. Черные сплошные и пунктирные линии напоминали военную карту. Не зря место сражения и место операции называется одинаково - поле. Операционное поле - это поле битвы, битвы добра со злом.
Через пластиковый катетер в глубину тела погружался лазерный световод. Врач не отрывал взгляда от экрана. Медленно, миллиметр за миллиметром, инструмент продвигался в просвете больного сосуда. В человеке, как и во всей природе, нет прямых линий. Изгибы сосуда мешали прохождению световода, заставляли возвращаться назад и начинать сначала. Медсестра вздыхала и переминалась с ноги на ногу. Для неё период бездействия был неприятен, но она привычно терпела, промокала капли пота на лбу хирурга. Наконец он достиг нужного положения световода, в десятый раз перепроверил себя, проследив его положение на экране. Первый важнейший этап выполнен. Дальше - тумесцентная анестезия, введение анестетика вокруг всей разрушаемой вены. Взгляд на монитор. Показатели пульса и давления в норме. Он наклонился над лицом больной.
- Как Вы себя чувствуете?
- Всё хорошо, доктор.
- Сейчас будет несколько уколов. Потерпите.
Звуковой сигнал сопровождает лазерный импульс. Его длительность, частота может быть изменена при необходимости. Сам тон звукового сигнала тоже может быть изменён, но во всех вариантах остаётся неприятным, режущим слух. Жестокая шутка инженеров над хирургами.
На экране УЗИ-аппарата видно, как после каждого импульса в просвете появляются новые пузырьки пара, разогретого лазером до ста тридцати по Цельсию. Вскипающая кровь обжигает стенки больного сосуда, места, где могли образоваться смертельно опасные тромбы, из-за повышенного длительное время венозного давления могла открыться трофическая язва. Поворотный момент судьбы.
- Приготовиться... Стоп!
Медсестра нажала на красную кнопку, выключая лазер. Он выпрямился. Привычная боль в сведённых долгим напряжением мышцах спины медленно отпускала.
- Я так и не услышал от Вас главного вопроса.
-Какого, доктор?
- Какое мороженое я люблю. Сообщаю. Сливочный пломбир в стаканчике.
Синяки и уплотнения исчезали быстро, болей почти не было. Вечерние отёки прошли сразу же после лечения. Входя в УЗИ-кабинет, он однажды заметил свою пациентку, беседующую с приятным усатым дядькой, который недавно стал ходить на перевязки после удаления желчного пузыря. Он видел их вместе ещё несколько раз, когда один ждал другого в коридоре. У неё появился макияж и прическа, она сменила вечные джинсы на юбку. А когда она спросила, можно ли ей уже встать на каблучки, он окончательно понял, что вместе с варикозной болезнью избавил её и от одиночества. Вместе с болезнью закончился период мучительного для женщины переживания собственной некрасивости, непривлекательности. Её кораблик поймал парусами свежий ветер и понёсся на восход. Долгого счастливого плавания!
- Могу ли я перенести беременность, доктор?
- Точно на Ваш вопрос ответят акушеры-гинекологи. Что касается Ваших ножек, можете быть спокойны. Разумная осторожность и несколько рекомендаций. Сейчас я Вам всё напишу.
- Я задолжала Вам мороженное и тур вальса. Я снова занялась танцами.
- Вот после родов придёте на контрольное УЗИ, тогда и станцуем. Удачных родов! А мороженное отдайте, пожалуйста, медсестре.
 Мужчина, нервно поглаживая усы, ждал её под дверью.

Глава 2. Gonorrhea non esse или гонорея, которой не было.
На стуле сидел мужчина лет тридцати пяти. Замер в наклоне, оперевшись локтями на колени. На висках - седина, над переносицей - морщины, более глубокие, чем обычно бывают в его возрасте. От одежды пахло квартирой больного старика. Дорогой одеколон не маскирует этот запах, его ничем нельзя вывести. Даже дети в таких семьях им пахнут.
- Она ходит сама, доктор. И на улицу, и по дому. А руками ничего делать не может. Всё суставы распухли, очень болят. Ни ложку, ни чашку поднять не может. Одеться, в туалет - всё я. Понимаю, что ревматоидный артрит, но неужели ничего нельзя сделать?
- А что ревматологи?
- Назначили ей таблетки, базисную терапию. Помогает плохо. Извиняюсь, задницу вытереть не может. Злится на всех, то есть на себя и на меня. Жену извела, та к маме своей ушла, детей забрала. Я, как только могу, к ребятам приезжаю. У меня два сына, - плечи его гордо расправились, затем опять поникли. - Только вижу их редко. От неё же не отойдёшь. Неужели ничего нельзя сделать?
- Давайте так. Обещать ничего не буду. Привозите Вашу маму. Посмотрим.
Есть такие люди, которые используют свою болезнь, как очень эффективное оружие в борьбе со своими близкими. Здоровый молодой человек ущербен, неполноценен перед больным стариком. У него нет аргументов, ему нечем спорить, он неправ заранее. Любые доводы разбиваются о вздох, слезу, протяжное "мммда". Сколько родителей могли бы быть любимыми своими детьми, если бы не их эгоизм, слабость, нетерпеливость. Искушение велико - быстро добиться желаемого: внимания, заботы, принесения жертвы. Но простая прямая дорожка - не всегда самая выгодная. Демон простого решения толкает таких больных в яму взаимных обид и претензий к близким. "Какое низкое коварство - полуживого забавлять, печально подносить лекарства, ему подушки поправлять, вздыхать и думать про себя: « Когда же черт возьмёт тебя". Надолго никого не хватает. Общение с таким стариком превращается в муку и родные начинают его избегать. Но есть люди, в которых чувство долга перед родителями побеждает, и они приносят в жертву родителям себя, свои семьи, своё счастье. И они уверены, что поступают правильно, и идут на дно, как капитаны со своими кораблями.
Сутулая старушка держит перед собой кисти рук, как тираннозавр рекс. Оценивающий взгляд опытной хищницы. Отдельными мазками - следы былой красоты. Старушечья кожа втянута, облегает пястные кости. Суставы пальцев отечны, над некоторыми - краснота. Ногти чистые, подстрижены коротко, грубовато. Стриг сын. В линиях морщин - упрямая обида. Упрямства больше. Крепкий орешек. Нам расколоть его поможет... Что? Чего она может бояться? Стыд. То, что превращает мученика в объект насмешек.
- Здравствуйте, присаживайтесь. Ваш сын в общих чертах рассказал мне о Вашей беде, но я хотел бы услышать от Вас подробности. Давайте попросим его подождать в коридоре.
Рассказ длинною в жизнь. Такой же, как жизнь, сбивчивый, бестолковый и трагичный, с оправданием всех своих грехов и обвинениями обстоятельств и людей. Слушал долго, чтобы дама вошла во вкус повествования, потом начал задавать пустяковые уточняющие вопросы, ответы на которые возвышали больную в собственных глазах, добавляли красок в картину её страданий. Ситуация, как в анкете. "Нужное подчеркнуть". Вышла замуж по любви, не послушав мать. Родила сына. Муж оказался алкоголиком и сволочью. Развод. Муж оставил ей квартиру и дачу, завел новую семью. Одна воспитывала сына. Замуж не вышла. Звали, конечно. И не раз. Но все ради сына, а он... Да, любит, да, заботится, но мало и неправильно. Ну, держись, Шапокляк! Не может быть, чтобы у тебя и женихов ни разу презерватив не порвался!
- А венерологи Вас когда-нибудь смотрели?
- Что? Да как Вы…
- Подождите! Вас обследовали все, кто мог. Лечение, назначенное ревматологами, Вам не помогает. Я могу попробовать. Но для этого я должен знать всё. Вспоминайте. Есть синдром Рейтера. Постгонококковый артрит. Рассказывайте.
- Ну, да! Был случай. Очень давно. Я была тогда уже разведена. А он был красавец, такой импозантный. Ухаживал красиво. Дура я была, конечно. Лечилась потом подпольно. Стыдно так было! Но после лечения всё прошло.
- Ваш случай не единственный. У меня были такие пациенты. Дело непростое, но есть один способ. Мне мой учитель рассказал.
Когда-то давно его приятель-дерматолог рассказывал ему со смехом, как он вылечил от тяжелого зудящего дерматоза одного большого начальника. Обычные антигистаминные препараты и гормоны помогали слабо и ненадолго. Человек днями и ночами расчёсывал себя в кровь. Все средства были хороши. Тогда его приятель решился не маленький обман во имя большой благой цели. В пластиковый пузырёк с отмытой этикеткой он насыпал обычный димедрол.
- Вот патентованый американский препарат. Циклопентана пергидрофенантрен. Мне его прислал приятель. Давно уехал в Штаты. У лекарства есть особенность. Его необходимо принимать в точно назначенное время четыре раза в день. В пять сорок пять, в двенадцать пятнадцать, в восемнадцать сорок пять и в ноль пятнадцать. Эффект основан на воздействии на циркадные ритмы продукции ваших собственных гормонов гипофиза и гипоталамуса. (Чушь, естественно, несусветная, но рассчитанная в соответствии с интеллектуальным уровнем и эрудицией того самого начальника).
- Доктор, как же я смогу его принимать, ведь я раньше одинадцати не прсыпаюсь?
- Иначе эффект слабый, непродолжительный. Заводите пять будильников, нанимайте человека, который Вас будет будить. Делайте, что хотите, но в назначенное время вы должны принять таблетку.
Через неделю больной целовал руки врачу. Зуд ушёл не полностью, но уменьшился в разы. Приём называется «ритуализация лечения».
Стоимость патентованного американского препарата конечно осталась неозвученной.
- Вот Вам рецепт. (Восемь компонентов, самым эффективным из которых был вазелин) Втирать в суставы нужно шесть раз в день. Каждые четыре часа. Это непросто, но нужно выдержать три недели. В дополнение будем делать внутрисуставные блокады.
Гормоны, вводимые внутрисуставно каждые пять дней, быстро сняли воспаление. Объём движений постепенно восстанавливался. После третьей серии уколов больная застегнула, пусть и медленно, бюстгалтер и пуговицы на блузке сама. Сама на глазах у сына. После пятой серии блокад она стала вполне способна обслуживать себя самостоятельно. Обкладывая её стервозность, как волка, красными флажками, он назначил ей ципрофлоксацин – антибиотик широкого спектра действия, малотоксичный, которым лечат кучу разных инфекций, в том числе и гонорею. Этот пункт в перечне показаний к применению он ей показал молча, но с сурово сдвинутыми бровями.
- Принимать по таблетке два раза в день до еды за полчаса десять дней каждые полгода.
Сын был человеком неглупым, судя по выражению его лица, начал подозревать какой-то трюк, но результат лечения говорил сам за себя, и у него не хватало духу задавать врачу вопросы. Когда мать вышла из кабинета, он попросил сына задержаться.
- Как видите, если очень захотеть, то всё может получиться. Дело, конечно, не моё, но я хотел Вам сказать, что Ваши мальчики и Ваша жена нуждаются в Вас не меньше, чем Ваша мама. А может быть даже больше. Всего доброго.
 Мужчина покачал опущенной головой.
Он благодарил, что бывало редко, судьбу за выбор профессии. Работа в медицине заставила его изучить людей, научиться понимать мотивы, скрытые пружины людских поступков. Глупость, трусость, жадность, зависть, слабоволие… Часто эти мотивы были порочны, иногда просто отвратительны.
Слишком много истинных и мнимых страданий он видел и хорошо умел отличать одно от другого.

Глава 3. Я не могу, меня сегодня хоккей.
Характерной для деформирующего артроза утиной походкой в кабинет вползает пожилая женщина. Ближе к семидесяти. Ожирение по «яблочному» типу. Колобок. От волка ушёл, от лисы ушёл. От артроза уйти невозможно. С трудом садится на стул. Цветочки. Вставать ей будет гораздо больнее.
- Колени и бедра болят, доктор! Последний месяц сил нет.
- Ночью спите?
 - Плохо. Болят и ночью, проклятые! Докладываю. Диклофенак пила. Аэртал пила. Вольтарен и мовалис колола. Толку немного. Вы соседке моей уколы в суставы делали. Ей на полгода хватило. Сделайте и мне.
Что возразить? Противопоказаний явных нет. Человек адекватный. Даже если и поднимется артериальное давление после введения гормонов внутрисуставно, то она с этим справится.
- Хорошо. Вот список лекарств. Стоит недорого.
- Да я хоть сейчас! Можно?
- Ну, что с Вами делать? Можно, конечно.
Через полчаса медсестра позвала в перевязочную.
- Будет больно. Но, чем больнее Вам будет, тем больше толку от уколов. Мы должны попасть в самую болезненную точку.
«Гусиная лапка». Есть такое место в верхней трети голени по передне-внутренней поверхности, где к кости крепятся сухожилия сразу трёх мышц. При деформирующем артрозе коленных суставов это – типичное место воспаления, а, следовательно, и боли. Подавив воспаление в этом месте, можно избавить человека от главного страдания.  Палец врача кропотливо надавливал на места возможной локализации пресловутой «гусиной лапки».
Наконец, больная взвыла от боли. Вот оно! Игла прошла сквозь кожу. Здесь главное – не щадить пациента. Боль – признак точного попадания. Чем сильнее боль, тем легче потом больному. Строго дозированное насилие.
Играм в демократию здесь не место. Бессмысленно зрячему спрашивать у слепого, куда им идти. Но, с точки зрения больного, страшно доверить судьбу какому-то малознакомому существу в белом халате. Потому и идут к тем врачам, про которых соседка, родственница, коллега по работе хорошо отзывались. Хоть какая-то гарантия того, что не искалечит. В этом случае степень доверия была высока. Соседка, не кто-нибудь, посоветовала.
- Терпите, сейчас будет полегче.
Местный анестетик лидокаин, введённый вместе с лекарством, сделал своё дело. Слёзы на глазах больной, высохли.
- Попробуйте встать. Больно?
- Кажется, нет…
Человек, страдающий от боли многие месяцы, не верит, что эта боль может быть убрана за считанные секунды.
- Хорошо. Значит, я попал в нужное место. В следующий вторник жду Вас на второй укол.
- Я во вторник не могу, доктор.
- Почему?
- У меня – хоккей!
- А в среду?
- В среду у меня английский. В четверг – логопед, потом массаж ещё вечером.
- О, как! А логопед-то Вам на что сдался?
- Да не мне, а внуку, доктор! Можно в пятницу? В пятницу отменилось занятие по математике.
- Вам можно. Вам можно в любой день и в любое время.
Самопожертвование должно быть вознаграждено. Хотя бы так.
Он представил себя пенсионером и дедом нескольких внуков. Хватит ли сил так заботиться о них? Хватит, наверное. Вопрос в том, хватит ли любви.

Глава 4. Сыночки мои.
Она умирала. Она боялась. Она всё понимала. Падать в пропасть вечности очень страшно. Директор школы, ещё нет и пятидесяти. Увядающая, но всё-таки красота. И ум. Редкое сочетание. Муж – врач. Два сына – врачи. Рак молочной железы выявили слишком поздно, в четвёртой стадии, когда уже появились отдалённые метастазы. Как? А вот так. Былоного дел, много мыслей. Мало оставалось энергии и времени для себя. Спохватилась, когда упадок сил и слабость не смогла объяснять плохой погодой и недосыпом.
Рак редко убивает сам, убивают как раз метастазы – дочерние опухоли, попавшие из основного очага в мозг, печень, легкие, кости. Их невозможно удалить все. На них часто не действует облучение и лекарства – химиотерапия. Они злее основного очага. Именно метастазы вызывают боли, которые плохо снимаются наркотиками.
Боли в животе начали наслаиваться на боли, вызываемые метастазами в ребра и позвоночник. Муж и сыновья не были хирургами. Скорую помощь лишний раз вызывать она запрещала, да и они уже стеснялись. Её сын, классный невролог, избавивший от тяжких страданий тысячи больных, пришёл к нему с просьбой посмотреть маму на дому.
Каста. Закрытый от остальных орден посвящённых, зрячих в мире слепцов. Их очень мало. Хирургов, например, на всю восемнадцатимиллионную Москву всего полторы тысячи. Один на двенадцать тысяч. С неврологами приблизительно та же статистика. Один из двенадцати тысяч пришёл с личной просьбой к другому одному из двенадцати тысяч. Своим – всё, что сможем. Иначе нельзя. Плевать на усталость, недописанные бумаги, собственные болезни. Своим нет отказа ни в чём.
Сын держался. Морщины над переносицей перестали разглаживаться. Начал курить.
Есть огромное горе. Куда его денешь? Оно с тобой на всю оставшуюся жизнь.  И есть мужество, которое позволяет пережить это горе. Даже не пережить, а не дать горю парализовать тебя, лишить тебя способности мыслить, принимать решения, действовать.
Видя, как умирает мать, осознавая собственное бессилие и беспомощность медицины, он каждое утро приходил на работу и лечил людей, у которых, например, заболела поясница, которым было нужно три дня отлежаться и попринимать противовоспалительные таблетки. Ему хотелось кричать. И обвинять. Но он делал то, что умеет, что должен делать изо дня в день – избавлять людей от страданий. И заставлял себя не сравнивать свою трагедию со муками своих пациентов.
Потом, после того, как мать умерла, в нахлынувшем одиночестве он будет выть от боли. Но этого никто не увидит. Добрый волшебник, он будет продолжать творить свою магию.
Муж, врач-психиатр, чёрный лицом от горя, открыл дверь. Большая светлая квартира на окраине Москвы. Хороший. со вкусом сделанный ремонт. Но в глубине комнат пульсировал очаг боли, волнами бежавший по коже. В дальней от входа комнате, спальне, на кровати лежала женщина. На прикроватном столике стояли рамки с фотографиями сыновей и внуков. Она вежливо поздоровалась. Полностью владела собой, лишь изредка лицо меняла гримаса боли. Врач осматрел и пропальпировал её живот.
Перед ним стояла задача исключить катастрофу. В наш высокотехнологичный век хирурги продолжают ставить диагноз на основании пальпации живота. Пока невозможно заменить машиной руку врача. Признаков перитонита нет. Боль вызвана метастазами в ребра и позвоночник. Единственное, что можно сделать, это увеличить дозу или мощность обезболивающих. Наркотики, конечно. Единственный раз она всхлипнула, глядя на фотографии.
- Деточки мои! Сыночки мои! Как же вы без меня?
Уже на лестничной площадке, ожидая лифт, он думал о своих родителях, о том, как редко он им звонит, как редко их видит. Скоро, через считаные годы, звонить будет некому, ездить будет некуда. Они скоро уйдут и нельзя остановить их уход, лишь чуть отсрочить. Горечь вины перед отцом и матерью захлестнула душу и вышибла запрещённую слезу.

Глава 4. Московские страдания или «Пойдём, Дуня, во лесок, во лесок. Сорвём, Дуня, лопушок, лопушок!»
Лица стариков и старух лучше написанных ими биографий рассказывают их судьбы. Конкретных событий, конечно, они не сообщают. Читая морщины на лицах, можно узнать всё об эмоциональном мире их обладателей, их страданиях и радостях, характере и отношении к жизни и к людям. Ожоговые рубцы, занимающие половину черепа и лица, и уходящие по шее за ворот рубашки у деда-ветерана, горевшего в танке на Курской дуге. Морщинки, радиально расходящиеся от презрительно поджатых губ в стороны, вниз и вверх у работника советской торговли. Глубокие поперечные морщины лба, взгляд поверх старомодных очков и приподнятые в снисходительном внимании верхние веки преподавателей вузов. И бесконечная череда женских лиц с опущенными уголками рта и вертикальными морщинками над переносицей – «маски депрессии». Женщины гораздо несчастнее мужчин. Какая-то эпидемия женского горя.
Эта пациентка старательно задирала вверх подбородок, натягивая кожу на шее, чтобы поперечные морщины были менее заметны. Анна Павлова. Прямая спина.  Величавый поворот головы и корпуса. При ходьбе левая грудь колышется, а правая неподвижна. Не силиконовый имплант, честный протез, подарок собеса.  Перенесла удаление правой молочной железы по поводу рака. Заживление ран после таких операций длится до трёх-четырёх месяцев. Оформление документов на получение инвалидности и бесплатного протеза молочной железы занимает ещё месяц – два. Если дело дошло до протеза, значит случай не фатальный, рак первой-второй стадии. Хорошие перспективы.
Он и раньше знал, что в России онкологи ведут свою статистику по трём критериям: годичная, трёхлетняя и пятилетняя выживаемость, то есть сколько осталось в живых после постановки диагноза в разные сроки. Десятилетнюю выживаемость никто даже не считает. Случайно узнал, что в Европе и Штатах онкологи ведут ту же статистику. Никто на планете Земля не знает, сколько больных выживает через десять лет после установления диагноза «рак». Никому это уже не интересно. Такой вот гуманизм и общечеловеческие ценности. Зато честно.
Комично выглядел вход в кабинет старушки с царственной осанкой, хромающей на правую ногу. Трость в правой руке. Саму себя и окружающих старается уверить, что трость – не более, чем оригинальный аксессуар костюма, старается на неё лишний раз не опираться. Худощавое колено отёчно, деформация сустава бросается в глаза.
- Доктор, Вы должны мне помочь!
- Я сделаю всё, что смогу. Как я понимаю, проблема в коленном суставе?
- Проблема в том, что у меня выступление через месяц. Мне нужно репетировать, а я не могу!
- Простите за любопытство, но Вам предстоит выступать в качестве кого?
- Я танцую. У нас коллектив русского народного танца. Всё очень серьёзно, доктор! Мы выступаем на Дне города, нас приглашают в префектуру, в мерию, Делайте, что хотите, но я должна смочь выступить на этом концерте. Меня смотрели в больнице. Они сказали, что надо менять сустав, что больше ничего не поможет. А я отказалась, потому что мне нужно танцевать!
На рентгенограммах – деформирующий артроз коленных суставов третьей – четвёртой степени. Начало варусной, то есть «ноги колесом», деформации голеней. Дело подошло к замене суставов, эндопротезированию.
- Хорошо. Давайте договоримся так. Я постараюсь уменьшить боли в Вашем колене. Эффект будет временным, не обольщайтесь.  Вы проведёте своё ответственное мероприятие, но сразу же после него поедете к ортопедам решать вопрос о замене сустава.
- А как же я потом?
- Если всё пройдёт удачно, вернётесь в «большой спорт». Вот список препаратов. Жду Вас завтра к девятнадцати часам.
Возился он с ней долго. Пункции сустава под УЗИ-контролем. Проточное промывание полости сустава полутора литрами физраствора. Введение в полость сустава гормонов и хондропротекторов. Отек и боли значительно уменьшились. За два часа до начала выступления он ввел ей в сустав лошадиную дозу ультракаина – местного обезболивающего средства длительного действия.
Часа через три она вернулась, неся в руках букет роз. Очередь у входа в кабинет безмолвно пропустила её.
- Спасибо, дорогой доктор! Это Вам от моих поклонников.
После грациозного книксена она вручила ему букет и легкой молодой походкой вышла из кабинета. Ультракаин всё ещё действовал. Он молча стоял и сжимал в руках колючие стебли. Он думал о том, что много лет хотел научится танцевать, но так и не нашёл для этого времени. Самая дорогая вещь на свете – время. Как же его не хватает!



Глава 5. Небо, самолет, девушка.
Когда-то, очень давно, он решил, что должен прыгнуть с парашютом, и пошел в парашютный клуб, выслушал лекцию инструктора и побывал на практическом занятии. Через несколько дней был назначен прыжок. В эти дни работа заставила его побывать в отделении патологической анатомии и судебно-медицинской экспертизы, то есть морге. В поисках патанатома он вошёл в секционный зал. На одном из столов лежал труп человека. Его контуры были невероятно деформированы. Любопытство дёрнуло за язык.
- Это что за аномалия развития?
- Это не аномалия, - ответил патологоанатом. – Это парашютист. Самый настоящий. Три тысячи метров. Парашют, понимаешь, не раскрылся. Перечень одних только переломов – два с половиной листа!
В это же время судьба занесла его в ординаторскую к травматологам. Он застал старших товарищей за рассматриванием рентгенограмм. Заведующий травмой увидел его и обрадовался:
-  Хорошо, что ты зашёл. Смотри! Может и не увидишь такого никогда. Что здесь?
На рентгенограммах голеностопного сустава он увидел  перелом наружной лодыжки и стопу, расположенную кнаружи и развернутую наружу под прямым углом. Какой-то коллаж. Так не бывает. Выручило спасительное междометие.
- Ооо!
- Правильно! – восторгался заведующий травмой. – Полный вывих стопы с наружной ротацией! Редкий случай! Возьму в коллекцию.
-  Соберёте?
- Соберём, конечно. Но, ты же понимаешь, перспективы полного восстановления функции ходьбы нет. Месяцев через пять-шесть сможет опираться на ногу. Но хромать он будет до конца дней. Инвалид третьей группы…
Его остановил не страх стать бесформенной кучей обломков, а буднично сказанное «инвалид третьей группы». Ему стало не по себе от одной мысли, что хирургия - то, к чему он так долго и трудно шёл, будет зачёркнута в течение нескольких секунд полёта и неудачного приземления.
Он не поехал на прыжок. Редкая победа здравого смысла над подсознательным стремлением к смерти. Жалел всю жизнь.
- Доктор, травматологи, которые меня оперировали в больнице, сказали, что через три недели после операции длинный болт нужно удалить, - говорила женщина, вошедшая в кабинет на костылях.  На правую ногу она не опиралась, подгибая в колене, держала её на весу. Худощавая блондинка чуть за тридцать, морщинки в углах глаз, «смешинки». Улыбка легко появляется на губах.
- Болт-то  удалить можно. Но расскажите, как Вас угораздило? Гололёд?
- Нет, я с парашютом прыгнула и подвернула ногу.
- О! А как Вас занесло в парашютный спорт?
- Да подруга уговорила. У неё сорок с лишним прыжков. Все уши прожужжала про полёт, про небо.
Он удалил ей болт. Перелом продолжал срастаться. Все шло к выздоровлению.
- Жалеете теперь?
- Нет. Про полёт и небо всё правдой оказалось. Восторг невероятный! Я, дура, забыла ноги правильно поставить перед приземлением. Срастётся – опять прыгну!
Он испытал укол зависти к этой женщине. Сумасшедшим жить легко!



Глава 6. Закат на пляже в Коста-Рико.
Много лет назад, учась в институте, они с другом Лёхой пили водку, чтобы не замерзнуть в плохо отапливаемом общежитии, и мечтали о дальних тёплых странах.
- Нет, ты только представь, как ранним туманным зимним утром мы с рёвом ворвёмся на «Запорожце» в предместья Парижа. С визгом тормозов припаркуемся на Елисейских полях, войдём в кафешантан. Усталый кёльнер нальёт на по рюмке… Чего бы нам там выпить? О, вспомним старика Ремарка! По рюмке кальвадоса, конечно.
Вкус кальвадоса был тогда для них непостигаемо прекрасным. Ремарка читали они все, кальвадоса не пробовал никто. Большой разницы между амброзией и кальвадосом они не усматривали. Нищая провинциальная юность, пришедшаяся на девяностые годы. Кто жил тогда, тому и объяснять нет смысла. Кто не жил, тому не объяснишь.
Но была у Лёхи главная мечта, которой он достиг, хотя и поменял географические координаты.
- Серёга, ты только представь: Коста-Рика, лес пальм и широченный пляж. И мы с тобой сидим и пьём из горлышка дорогущий виски. Налево – твои десять миль пляжа, направо – мои десять миль пляжа. И закат… И солнце тонет в Атлантическом океане…
В кабинет вошла девушка лет двадцати – двадцати двух, придерживая левой рукой правую.
- Здравствуйте, доктор!
- Здравствуйте, присаживайтесь, делитесь бедами и горестями.
- Я не могу рисовать. Я – художник. Мы с другом две недели назад вернулись с Гоа. Там со мной случилась непонятная история. Я очень крепко заснула в гамаке, а когда проснулась, то не смогла пошевелить правой рукой. Я в Индии не пошла к врачу, а в Москве пошла сразу к неврологу. А невролог мне сказала, что надо меньше разъезжать по заграницам.
Синдром позиционного сдавления. Кара для любителей запрещённых препаратов и больших доз алкоголя. Долгий сон в неудобной позе, когда вес собственного тела раздавливает нервы подвёрнутой под себя руки.
- А кто из неврологов Вас смотрел? Юлия Цезаревна?
- Да. Она мне назначила курс лечения, таблетки нейромидин и нейромультивит. Я принимала их десять дней. Рука стала чуть-чуть шевелиться, а что дальше делать, я не знаю. Писать-то всё равно не могу. Кисть не слушается.
- Ну и сходили бы ещё раз к Юлии Цезаревне, она бы Вам изменила лечение, усилила, так сказать, терапию.
- Я её боюсь.
- А меня Вы, стало быть, не боитесь?
- Нет. Вы большой, сильный и добрый. А она маленькая и злая.
Обезоруживающие ямочки на щеках. Кокетливо виноватая, но ещё подростковая, улыбка.
- Она не злая. Она очень умная, но справедливая. Вы в  своих тропиках всякие запрещённые законом таблетки на дискотеке глотали, а ей теперь расхлёбывать. Кстати, препараты, назначенные Вам ею, современны и относительно безопасны. Любой другой невролог начал бы именно с этих лекарств.
Бесполезно объяснять молодой дурочке, что у Цезаревны сын был героиновым наркоманом и умер два года назад, что с тех пор она наркоманов на дух не переносит.
- Но, может быть, Вы сами сможете что-нибудь мне посоветовать?
- Ладно, уговорили. Вот Вам рецепт одного старого провинциального невролога, поэтому не удивляйтесь, что всё так дёшево. На десять дней уколы: прозерин, цианокобаламин, тиамина хлорид. В таблетках - трентал и фолиевая кислота. После последнего укола подойдите ко мне, посмотрим.
«Чёрт побери,» - думал он, -«когда же я найду время для того, чтобы начать рисовать? Почему до сих пор в шкафу пылятся бумага, акварель, пастель, холсты и краски? И почему я до сих пор не съездил к Лёхе?»
Через три курса такого лечения пальцы больной сжались в кулак.  Лечебная физкультура, физиотерапия и массаж довершили разгром врага. В итоге она смогла снова научиться писать акварелью и по-русски, хоть и медленно. 

Глава 7. Отец или никого никогда не жалей.
Всё его детство прошло в ожидании отца. Отец был на работе днём, на дежурстве ночью, спал уставший в выходной день. Но когда отец приходил с работы не очень поздно, он обязательно читал ему, мальчишке, сказки. И отец так читал эти сказки, что он слушал их взахлёб, прижимаясь к его большой сильной руке, и стискивал её своими руками в самые страшные моменты.
Ему не хватало отца тогда, в детстве. Не хватало ему отца и сейчас, когда он стал взрослым мужчиной. Телефонные звонки и скайп – для аутистов. Общение не заключается только в звуке и картинке. Он редко звонил отцу, но не мог заставить себя делать это чаще.    Есть жесты, есть прикосновения, есть запах, энергия живого. Эрзац-общение посредством интернета не передаёт всего этого. По обрывку фотографии  нельзя рассмотреть людей и пейзажи. В осколке зеркала нельзя увидеть себя и небо.
В его жизни был момент, когда его впервые назначили на должность заведующего отделением. С коллегами, которые стали подчинёнными, произошла странная метаморфоза: из друзей, приятелей, просто знакомых, над которыми он подшучивал, которые ему помогали или мешали, они превратились в источник больших или меньших проблем. Он стал нести ответственность не только за себя, но и за них, за то, что они делают.
Получая нагоняи от начальства за действия своих подчинённых, исправляя их врачебные и человеческие ошибки, заставляя их выполнять сами собой разумеющиеся правила, он понял, что самое сложное в жизни – не пересадка сердца. Самое сложное – это управлять людьми, заставлять их делать то, что они делать не хотят и так и норовят не сделать то, что должны, когда начальство не видит.
Отец не унижался перед начальниками, хотя и был с ними корректен и вежлив. Он работал, работал много и долго, больше и  дольше, чем другие. Прошло время и он стал заместителем главного врача, затем и главным врачом больницы. И он не бросал хирургию, хотя заниматься больными у него было мало времени. Он так и вышел на пенсию, скорее хирургом, чем главным врачом. Из тех, кто провожал его на пенсию, было много благодарных подчинённых, но благодарных больных было больше.
- Пап, ты столько лет руководишь людьми. У меня это плохо получается. В чём секрет? Как заставлять их делать то, чего они не хотят за ту же зарплату?
- Сынок, я тебе вот что скажу. У каждого заведующего есть свой завидующий. Никто из них не сможет тебе помочь. Да и чем они могут тебе помочь? Они восхищаются тобой, аплодируют тебе, в глубине души чувствуя собственную ущербность. И, подсознательно, они ждут твоего падения, твоего краха. Им так хочется, чтобы ты оказался таким же слабаком и бесталанным неумехой, как и они. Не жалей их. Никогда никого не жалей.
- Ну как их не жалеть? Я знаю их жизнь, их проблемы, трудности и несчастья. У одной из медсестер муж пьёт. Она истеричка, срывается на больных, но как медсестра, она молодец, в перевязочных и операционной всё блестит, санэпидрежим блюдёт, как десять заповедей. У одного из хирургов жена гулящая. И двое детей. Он запивает, не выходит на работу по понедельникам. Отличный врач, прекрасный диагност. Руки хорошие. Как его уволишь? Освобождаю свои понедельники для его больных, решаю создаваемые им конфликты. Ещё одна медсестра: сын – завязавший наркоман, тяжёлый инвалид. Мужа нет. Ещё одна медсестра: мужа сократили на работе. Получает на бирже пособие. Двое детей-студентов. Кредиты. Сама – инвалид третьей группы, посттромботическая болезнь. Трофические язвы голеней. Как работников, их нужно гнать взашей. При этом их жизнь рухнет и рухнет жизнь их семей. Я их защищаю перед администрацией, вру, доказывая их ценность и незаменимость. Пока коллектив не создаёт фатальных проблем, начальство, всё прекрасно зная, закрывает глаза. Кризисный менеджмент, так его разтак…
- Никогда. Никого. Не жалей. – голос отца был холодно твёрдым. Он глубоко затянулся и выпустив клубы дыма. Внезапно в лице его сломался какой-то лёд, оно стало беззащитным и уставшим. Он опустил  взгляд и очень тихо, почти шёпотом, сказал:– У меня это всегда плохо получалось…

Глава 8. Пустые глаза.
В приемном покое – редкие гости: заключённый в чёрной робе, скованный наручниками с охранником. Одышка, синеватый цвет лица. Внезапное начало, при осмотре – полное отсутствие видимых травм, ни синяка, ни ссадинки. На рентгеновском снимке грудной клетки– спавшееся лёгкое. Спонтанный пневматорокс. Бывает такая беда, когда по неизвестной причине на поверхности лёгких появляется пузырёк, который внезапно лопается. Ситуация чаще всего не смертельная, но лёгкое само не расправляется и человек без хирургической помощи остаётся до конца жизни с одним лёгким. Выраженная хроническая дыхательная недостаточность. Инвалидность второй группы. Приятного мало. Для расправления лёгкого в плевральную полость вводится игла со специальными приспособлениями и воздух шприцем Жане (такой здоровенный) постепенно откачивается. Процедура небыстрая, требующая терпения от врача и больного.
- Снял бы ты с него наручники. Куда он денется?
- Доктор, знал бы ты, за что он сидит, не просил бы!
- А за что?
- Лучше тебе этого и не знать…
Рассказали конечно. Четыре убийства. Трое взрослых и девочка-подросток. А в России – мораторий на смертную казнь…
Пациент как пациент, только внешний вид необычный: чистейшая роба, наглаженные стрелки на брюках, сверкающие ботинки. Чистые руки без мозолей, аккуратно подстриженные ногти, и совершенно пустые холодные глаза. Он даже морщился от боли только нижней половиной лица. Глаза смотрели пристально, без эмоций, ни немой просьбы помощи, ни поиска сочувствия, только холод и бесстрастное внимание. Взгляд акулы. Зло исходило от этого человека. Не сила, не власть, не мужество, а самодостаточное бескомпромиссное зло. Дальше он жил, точно зная, что зло реально и имеет человеческие воплощения. Но как бороться со злом, если ты – врач и обязан, обучен, воспитан творить добро?
 С трудом совладав с собой, он выполнил все необходимые действия. В фонендоскопе услышал, как дышит расправленное легкое.
 В душе полыхало пламя. Руки не дрожали, но взгляд цеплялся за каждый колющий и режущий инструмент. Навскидку  определил массу тела пациента и посчитал предельно допустимое количество новокаина, адреналина… И понял, что не сможет. Очень остро понял, что не сможет сознательно причинить смертельный вред своему пациенту. Все годы учёбы и работы загнали его, как и всех остальных врачей, в эту нравственную колею, из которой нет возможности выбраться: врач – человек, все мысли и усилия которого направлены на избавление или уменьшение страданий больного.  Нет других сценариев.  Чувство бессилия добра и его обречённость на поражение злом, ненавистью и смертью.
Старели, болели всё новыми и новыми болезнями его пациенты. Когда они умирали, он думал, что смерть опять победила. Но, вспоминая об успешных операциях, которые он сделал этим людям, он грустно, но с гордостью улыбался, понимая, что смог поводить за нос безносую старуху с косой, подарить людям месяцы и годы их жизни.
Однажды, прочитав «Кодекс Буси-До», самурайскую «азбуку», он ощутил решённость этого внутреннего конфликта.  Он полностью принял неизбежность смерти, своей и окружающих, её близость и непредсказуемость. Он овладел искусством борьбы с нею и осознал невозможность окончательной победы над нею. И тогда он взял себе старинный рыцарский девиз: «Делай, что должно, и будь, что будет».
Так и жил он дальше, чувствуя сладость побед и горечь поражений, слушая грустную мелодию жизни и вой холодного ветра смерти.
Ангел- хранитель устало вытирал пот со лба, ежедневно оберегая его.
Бес ребра его тяжко вздыхал об упущенных им наслаждениях.
Так и жил он, пока не начал писать повести.


17.02.2018 г.