Глава 5. Все изгибы скоростного режима

Назад, Глава 4. Ужасные и чудовищные приключения Наречника в стране Двоякости: http://www.proza.ru/2018/04/03/308


                – Или что-то случилось, или одно из двух...
                Э. Успенский, Следствие ведут колобки.


     Наречник посмотрел на заходящее солнце, уже вполне видимое в сосновой рощице и ожесточённо потёр лоб. И его можно было понять. Он потерял в этой Ледяной стране, может быть, целую неделю! Ведь кто ещё знает, сколько именно он спал... И вот теперь, раз уж даже туда достигла весна, ему точно нужно было поторопиться, если только он в самом деле хотел нагнать Дори Мэдж, поспевающую повсюду.
     Но вместо того Наречник, уже не в первый раз осваивающий героический путь в обход, решил помедлить. Правда, на всякий случай он прошёл эту рощицу насквозь и остановился на самом дальнем от города её краю – мало ли какая может возникнуть ситуация. И тут за огромным муравейником он обнаружил под корнями раскидистой сосны он обнаружил замечательную на первый взгляд нору. Сосна стояла чуть на отшибе, уже почти не в роще, и от неё был прекрасный обзор вокруг, что по понятным причинам показалось ему немаловажным. Впрочем, как только он попытался забраться в неё, сразу обнаружил, что прекрасной она лишь казалась, поскольку, судя по её размерам, была ежовой. Но для уставшего путника с непритязательным вкусом... В общем, он решил в ней переночевать. И что страшного, что нос будет торчать наружу?
     Тем более, что солнце уже коснулось края западных гор, за которыми мерно дышало теперь великое море, преображаемое весной... Но весна коснулась и этих мест, потому что снег в этой роще уже сошёл, повсюду были видны прорастающие сквозь сплошной ковёр сухой былинки, а трудолюбивые вьюррамы уже открыли свой новый сезон. Вернее, сейчас они заканчивали свой трудовой день, перенося снаружи внутрь последние грузы. Наречник лёг на бок, стараясь не придавить ни одного из них, и стал рассматривать их движение, их встречи и недоступные для его слуха беседы, всю тихую и незаметную их жизнь...
     Когда солнце целиком зашло за лиловеющие вершины и все вьюррамы ушли спать, он, так же осторожно поднявшись, потянулся, расправляя затёкшую спину и прислушался. Где-то неподалёку журчал ручей, и он был сейчас как раз кстати. Наречник, подняв с земли сумку, пошёл на журчанье, двигаясь как можно тише – подступающие сумерки и вся торжественная тишина горной весны побуждали к тому. Ему нужно было пересечь тропу. Ступив на неё, он посмотрел в обе стороны. Всё было тихо. Выходя из-за утёса и протекая сквозь сосновую рощу, она шла дальше по хребту горной гряды и терялась в сгущавшихся сумерках среди разбросанных тут и там огромных камней.
     По другую сторону от тропы он заметил покатый ложок, где и журчал ручей. Найдя удобное место на куче снесённых сюда многими паводками сухих ветвей, хвои и шишек, он сел и раскрыл свою сумку. И тут, достав несколько картофелин, он обнаружил в ней на дне снеговетер. Глаза его расширились, он приблизил к чудесной своей сумке лицо... Да, это был он, их снеговетер. Медленно выпрямившись, он замер, охваченный каким-то явлением. Сидел и смотрел в никуда, всё ещё держа в руках эти несколько картофелин. А впрочем... где оно, это «никуда»?
     – Так значит... – прошептал наконец он, не слыша сам, что шепчет. – Так значит вот, кто был в тех сосенках...
     Лицо его скривилось и, уткнувшись в картошку в своих ладонях, он опять заплакал, теперь уже не сдерживая слёз.
     Когда уже стало совсем темно, он, не выпуская из рук драгоценных картофелин, тыльной стороною вытер лицо и, ещё посидев немного так, потом съел их и запил ключевой водой. И в полной уже темноте побрёл назад к своему муравейнику, наощупь нашёл нору и, кое-как разместившись в ней, тотчас уснул мёртвым сном.

     Утро застало его спящим. Солнечные лучи, проникая в нору и скользя по его лицу, щекотали нос и ресницы. Наконец он чихнул и проснулся. Попытался потянуться и, обнаружив, что в норе у него это не получится, стал выбираться наружу. И тут обнаружил, что вьюррамы уже исследуют содержимое его сумки, остававшейся у входа в нору. Осторожно выбравшись, он улыбнулся им, как старым друзьям. Потом взял одну из картофелин и, разломив её на мелкие кусочки и крошки, разложил их чуть поодаль. Вьюррамы тотчас занялись их дегустацией и переноской.
     Ещё немного посмотрев на их радостную суету, Наречник сходил к ручью, умылся, поел картошки, попил водички, да и пошёл по единственной здесь тропе, вьющейся дальше между огромными камнями. Здесь проходил теперь уровень облаков, низких и по-весеннему грузных от поднявшегося с земли снега, но всё же проницаемых для взора, так что камни казались лежащими под облачною водой и Наречник спускался туда, как в какое-то морское и одновременно горное царство – небо и воды соединились, как, впрочем, это всегда и бывает весной. Он и не заметил, как вьюррамы, выстроившись в ряд, долго смотрели ему вслед.
     Тропа тем временем снижалась и оттого получалось так, что всякий путник, идущий ею, подступил бы к следующему скоплению скал, почтительно глядя на него снизу вверх, – так уж всё здесь было устроено. Но до него ещё нужно было дойти, прежде миновав лабиринты разбросанных по горному хребту валунов и скальных обломков. Поросшие разнообразными лишайниками самых причудливых расцветок и видов, они и сами лежали в странном беспорядочном порядке, представляя собою если уж не сад, то лес камней – точно.
     Впрочем, Наречник не мог всего этого видеть, поскольку общая картина была скрыта облаками, цеплявшимися здесь за камни и уютно скапливающимися в седловине горного хребта. Из-за них-то и не всегда была видна сама тропа под ногами, так что путнику приходилось временами топтаться на месте, ища во множестве проходов между камнями какого-нибудь её признака или отходить в этих поисках то вправо, то влево, потом возвращаясь назад. Так образовалось здесь множество троп.
     – Гм! – озадаченно сказал Наречник в который-то из разов подобных исканий и вдруг прямо перед собой заметил вьюррама.
     Тот сидел на камне прямо посреди большого лишайничного пятна и отчаянно жестикулировал. Чёрный на фоне белёсо-зелёного, он был хорошо заметен. Наречник замер и стал вглядываться. Наконец он почесал затылок и признался:
     – Я ничего не понимаю.
     Вьюррам опустил лапки. Побегав взад и вперёд по лишайничному пятну, он махнул лапкой, маня за собой, и куда-то побежал. Наречник провожал его глазами. Потом пошёл за ним. Ну, до тех пор, пока продолжался камень. После этого, понятное дело, ему приходилось ждать, пока вьюррам спустится, потом взберётся на ещё какой-нибудь камень, чтобы опять двинуться за ним. Пройдя там примерно стадию, Наречник опять признался:
     – Слушай, брат, я понимаю, что ты хочешь мне помочь, но... уж очень медленно это у нас получается.
     Вьюррам остановился и, кивнув головой, сел отдохнуть. Посидев мгновение, он поднялся и развёл лапками в стороны.
     – Да понятно, – ответил Наречник. – Но всё равно спасибо тебе, я успел кое-что уловить, – и, отломив вьюрраму кусочек картофелинки, пояснил: – Подкрепление на обратный путь.
     Тот было стал отказываться, мотал головой из стороны в сторону, размахивал лапками, но Наречник, улыбнувшись ему, пошёл дальше. Он, видно, и вправду успел что-то уловить в принципах ориентирования в каменно-лесной местности, поскольку впредь его путь уже проходил более складно. Во всяком случае он больше ни разу не остановился.
     Но и шёл он тоже не торопясь. Медленно выплывал из глубин туманного дыхания то один, то другой угол скальных обломков, то одним, то другим покатым боком открывались ему валуны, а он шёл и шёл, медленно ступая в недрах причудливого этого леса. Звуков почти не было – лишь изредка брякнет, отлетев с тропы в сторону, камешек или что-то хрустнет под лапой – он не смотрел, что это, случайная ветка или каменная крошка, он просто шёл, словно знал, где и как повернуть. Видно, это и значит – быть на пути.
     Пока не вышел к огромным скалам, столпившимся перед ним, словно башни и шпили какого-то мрачного города. Вершины их увенчивали облачка, у подножия стелился жидкий туман...
     – Н-да-а... – не мог не улыбнуться Наречник. – Прямо по сказочной хрестоматии... Всё как положено. О, – вдруг заметил он. – Да это и вправду город! – и, прыснув, рассмеялся.
     Правда, смеялся он недолго. Потому что раздался скрежет открываемых ворот, из которых показался стражник. Наречник тотчас скрылся за ближайшим валуном и, сдерживая даже самое дыхание, постарался слиться с камнем. Он двигал лишь ушами, тревожно вслушиваясь, не звучат ли шаги. Но туман поглощал звуки и томительное ожидание продолжалось и продолжалось. Наконец скрежет металла прозвучал вновь. Посидев ещё несколько минут, Наречник приподнялся, впрочем, не забывая сливаться с камнем, и, облокотившись на валун, стал рассматривать представший ему город и окружающую его местность.
     И теперь уже не только смеха, но даже признака улыбки не возникло в нём. Утренний ветер, достигнув и этих мест, поднял облачка со шпилей, но разлитый внизу туман ещё оставался, делая этот замок парящим в воздухе. Впрочем, он и так парил – на такой-то высоте в горах. Обнажённые шпили были остры и мрачны, узкими бойницами поглядывая на окрестные тропы. Обходные пути имелись – после внимательного осмотра крепости, видно, многие задумывались о них. Тем более, что врата были похожи на ряд оскаленных зубов сомкнутой пасти, однако, готовой в одно мгновение поглотить всякого представшего ей.
     Самый рельеф местности мог подсказать пришедшим сюда довершить крепостью такое движение камня – горы взметнулись здесь всплеском, словно сгрудившись и оставив пустой середину, где протекала тропа, разлившись в их пазухе в обширную площадь. И то, что могло стать прекрасным и живописным, от взора на что могло захватывать в восхищении дух, стало хмурым и угрожающим, замкнутым в себе... Им нужно было лишь устроить врата и сторожевые шпили.
     Наречник вновь опустился за камень (впрочем, уши его оставались на стороже) и задумался. Потом, поднявшись и оставаясь пригнувшимся, двинулся правою стороною в обход, благо и здесь каменно-лесная местность предоставляла ему укрытие. И его можно было понять – уж слишком страшно скрежетали эти ворота. Он ушёл туда, где вдоль скального подножия тянулась тоненькая стёжка высеченных в скале ступенек и горизонтальных переходов, причудливо и неритмично сменяющих друг друга. Издали это могло выглядеть орнаментом, но вблизи оказалось не менее пугающим, чем весь внешний вид этого замка – попробуй-ка походи по жёрдочке над пропастью. Ну, может, не над самой настоящей пропастью, но над довольно глубоким каменистым оврагом. Тем более, что падать вниз всё равно было бы не слишком приятно, потому что там всё было заросшим колючим кустарником.
     Наречник достиг маленькой площадки и тотчас пошёл назад, для чего ему понадобилось предпринять дополнительные усилия – это было похоже на танец на носовом платке. Нет, вы не подумайте, что он испугался, хотя, возможно, это и было так, – имелась ещё одна причина для временного отступления: он забыл сумку.
     Вернувшись к развилочному камню, от которого он обозревал замок, Наречник нашёл сумку и вновь присел, потирая лоб. Потом подбородок. Потом нос. Потом щёку. Потом опять... Ну, в общем, как бы и что бы он ни потирал, решение не приходило и он оставался сидеть у этого камня. Пока опять не заскрежетали врата. Да ещё и шаги послышались. Да ещё и в его сторону! Ну, тут уж без размышлений двинулся он скорым темпом на опробованную боковую тропу. И что с того, что там, чтобы смочь ровно идти, ему пришлось положить сумку на голову? Зато там никто не скрежещет железными зубами ворот и не топает как слон по тропинке. И хорошо, что, идя по ней, нельзя было оглянуться назад. Иначе бы он, скорее всего, вернулся. И что бы тогда делал? А так – шёл себе и шёл потихоньку вперёд, да ещё такие удобные стали появляться отверстия в скале над головой, как раз удобно рукою прихватываться для устойчивости ходьбы.
     – Н-да... интересно... – рассуждал он тем временем, чтобы скрасить однообразный свой труд. –Кто же все эти микроскопические вырубил тропки... Да ещё эти ухватки понаделал? – и, подняв глаза, он посмотрел на очередную удобную ту норку, за которую схватился.
     И успел заметить в ней чьи-то уши! А в той, что рядом – чей-то нос. Вполне себе такой любопытный. С зубками внизу. Ну, если бы он не стоял над воздухом, наверное, отдёрнул бы руку. А в этих условиях пришлось лишь тяжело вздохнуть, да продолжить путь. С удвоенной скоростью. Но широкое место, где можно было бы пойти спокойно, а не прихватываясь за скалу, всё не появлялось и не появлялось. Тут впору бы задуматься, да куда там – он знай себе шагал и шагал. Хорошо хоть на таком пути далеко не уйдёшь, а то пришлось бы... Впрочем, обо всё по порядку.
     А по порядку попался ему наконец более-менее обширный пятачок, на котором он смог присесть отдохнуть. Можно было бы кстати и подумать о природе виденных им ушей и носа, да не пришлось. Потому как хозяева оных показались. И всё – картошка! А дело в том, что Наречник, присев и начав размышлять, механически достал из сумки картофелину и стал есть. Демонстративно. Вкусно. Нахально. Наконец двое не выдержали и, выйдя наружу из пары упомянутых нор, выразили своё бурное негодование и подлинное желание попробовать неправедно захваченный клиссом продукт. И это были ушастые горные ежи! Наречник аж вздохнул с облегчением.
     – Привет, ребята, – успев не подать виду облегчения от испуга, безмятежно сказал Наречник. – Отличное утро. Хотите картошки?
     А у тех от восторга даже сил произнести культурное «хотим» не осталось – знай только лапки тянут к цивилизованному печёному в человеческой печке продукту. Ну, тут уж Наречник дипломатически не поскупился, выбрав картофелины побольше, и вручил двоим смельчакам. Остальные же ёжики, так и не решившись на прямой контакт, сквозь слюнки взирали на идиллическую картину совместной трапезы клисса и ежей из всех окрестных норок. Но каково же было его изумление, когда один из двух смелых вдруг изрёк:
     – Гм-гм! – проглотив кусочек. – А нет ли у вас соли?.. – и добавил, заметив изумлённый взгляд клисса: – Ну, мало ли... вдруг есть?
     Наречник философски посмотрел на небо. Надо же было как-то найти паузу, чтоб успеть скрыть непредвиденное изумление и праведное негодование. Зато кстати и философский ответ присмотрелся:
     – А вы вспомните про дорогих вам друзей, – и тут улыбка на ширину плеч со всеми зубами, – да и поплачьте – вот соль-то и будет...
     Те, опасливо попятившись, вгляделись в клисса. Но Наречник, продолжая улыбаться, оставил их в благодушии и тем позволил продолжиться дегустации. Правда, через мгновенье он, не удержавшись, заметил:
     – И что, даже не почистите? – имея в виду картошку, которую они поглощали прямо целиком, со всеми угольками.
     – Ха, – презрительно махнул рукой один, – хи мыщники!
     – Ты не знал что ли? – добавил второй.
     – О да, это уж точно, – сказал Наречник, успев ответить лишь на первое, и зачем-то отвернулся, причём плечи его подозрительно тряслись.
     Ежи, подозрительно посмотрев на клисса, продолжили есть.
     Тот из приличия вновь повернулся к собеседникам, точнее, сотрапезникам и, едва не прыснув от вида их сосредоточенных физиономий, тотчас занялся рассмотрением дальних планов скалистых этих мест и проплывающих облаков.
     Когда с гигантскими картошками было покончено, Наречник наконец смог спросить:
     – Ну, и давно вы её видели?
     – Кого это? – хитро спросил один, успев подмигнуть другому.
     – Дори Мэдж, – вдруг совершенно без тени улыбки ответил Наречник, – которая вам помогла.
     Ну, тут уж вся хитрость с ежиных лиц ушла. А как быть? Ведь как тут что скроешь, если у них повсюду Дорины пластыри поналеплены? И на локтях, и на плечах, на коленках... У одного даже прямо на лбу красовался.
     Ёжики переглянулись. Наконец один, что посмелее, сказал:
     – Тренировали мы тут на днях скоростное отступление по тропе и... ну, в общем, упали. Туда, – и он показал глазами на кучу колючих кустарников внизу; Наречник послушно посмотрел, хотя и без того уже знал, что там. – Ну вот... Висим мы там, подаём сигнальные звуки... – Наречник зачем-то ещё раз посмотрел на кустарники (а может, и просто в сторону). – ...А никто из наших не решается выйти. Полдень был, опасное время... И тут – она. Спускается так себе преспокойненько к нам вот оттуда, от камней. Вынула нас из западни... Нам, правда, прилично досталось, Морковен даже идти не мог... – и пояснил, указав на друга: – Это он.
     – Угу, – недовольно заметил тот. – А у тебя лапы не шевелились.
     – Да... – со вздохом согласился рассказчик, – что было, то было. А меня – Лиловен зовут.
     – Наречник, – представился клисс коротко, чтоб не мешать рассказу.
     – В общем, густо мы поранились, – кивнув, продолжил Лиловен. – А там ручей внизу протекает и около него травы всякой полно. Ну вот, она собрала там какие-то травки, да и сделала нам компрессы...
     – А потом... – глядя огромными глазами на клисса, вмешался в рассказ Морковен, – на своих лапах отнесла нас сюда... Прямо сюда, понимаешь? – и отвернулся, украдкой утирая нос.
     – Ну да, – нехотя подтвердил Лиловен. – А здесь ещё и отвара приготовила на потом, так что мы вот, как видишь, уже в порядке, – и, встав, сделал несколько резких борцовских движений, демонстрируя упомянутый порядок.
     Наречник кивнул, продолжая слушать. Но те вдруг замолчали.
     – И что, – не выдержал клисс, – что было потом? Куда она ушла?
     Но те только вздохнули в ответ и, что странно, к этому вздоху Лиловена и Морковена присоединился общий вздох всех доселе безмолвно соприсутствовавших им ежей.
     – Что такое? – спросил, озираясь Наречник. – Скажите, она ведь ушла по вашей тропе в обход, так? Да, она именно так должна была поступить, ведь она же всегда любила трудности. А ваши тропки такие узенькие, такие опасные...
Неизвестно, сколько бы ещё Наречник описывал храбрость Дори, если б не выступил из глубины ближайшей норки к ним на площадку почтенный ёж и не сказал, представившись:
     – Желтилен, – Наречник кивнул, ожидая дальнейшего. Что и последовало: – Нет, господин Наречник, почтенный клисс. Она ушла в город, – и он показал желтоватою от старости лапкой в сторону чёрных шпилей.
     – А... – выдохнул воздух Наречник. – Значит... в город... Понятно.
     – Но ты не спеши беспокоиться, – продолжал тем временем Желтилен. – Вот, Черно-белилен видел, что её действительно впустили внутрь.
     – А что, – грустно улыбнулся на это Наречник, – я должен этому обрадоваться? Что, было бы хуже, если б её не впустили?
     – Да, – подтвердил Желтилен к ужасу клисса, – это было бы хуже, – и отчего-то не стал пояснять почему.
     – Но почему, – всё равно спросил Наречник, разве что не про это, – почему она пошла не вашей тропою, а в город? Что, разве ваш путь не ведёт в обход?
     – Ведёт, – согласился Желтилен и замолчал.
     Больше ему сказать было нечего.
     – Она сказала, – вступил тогда опять в разговор юный Лиловен, – что так будет труднее.
     – Нет, – перебил его и осмелевший тоже Морковен, – она сказала, что так будет нужнее.
     – Да нет, – не согласился первый, – она сказала «труднее».
     – Нет, нужнее! – топнул лапкой Морковен.
     И если вы никогда не видели, что такое Ежиный спор, то я вам уже и не объясню. В общем, они поспорили.
     – Ну, ясно, – сказал в конце концов Наречник (он-то уж точно видел). – В общем, она пошла туда. Спасибо за помощь, – и поднялся, намереваясь вернуться назад к зубастым вратам по их микробной тропинке.
     И они ни мгновения не помешали ему. Лишь Желтилен сказал ему вслед:
     – Только поторопись, после полудня они уже не откроют и придётся тебе...
     Тот, видно, всё же хотел объяснить, что именно будет тогда, но Наречник не стал дослушивать, почтя за лучшее поспешить.


Дальше, Глава 6. Продолжение изгибов: http://www.proza.ru/2018/04/03/988