Потребность любить

  С потребностью любить люди рождаются. Только по непонятным причинам в реальной жизни, эта самая потребность странным образом распределяется. Для одних окончательно стирается, растворяясь в пространстве событий жизни, однако, других может одаривать, правда, несильно, лишь прикосновением, как южный ветер, а кого-то погружает со всей силой в пламя непознанных страстей.

  Чаще всего, с нерастраченной необходимостью по непонятным причинам улетает, перелетает к тем, кто и любить по-настоящему не желал, да, и особенно не хотел, или совсем не умел. И такое бывает. Но если она, в смысле, Любовь, коснётся, вдруг, однажды, то это будет, для пронзённого стрелами Амура, сильнейшим потрясением и откровением. Куда только отношение нигилиста денется. Но сейчас речь не об этом, не о счастливчиках.

   О, как она любила театр! Она родилась актрисой в душе, но реальность не допускала, не приближала её к сцене, вернее, приближала, но только, как зрителя, поклонницей чужих талантов. Однако в ней самой было столько нереализованных, непроявленных, скрытых талантов! Только им для проявления ещё время не подошло.
  Но чтобы увидеть её главный талант, который был в её способности чувствовать другого, принимать чужую боль, как свою, тонко, глубоко воспринимать  иную особенность, нет, прирождённою потребностью любить и молчать об этом, но отражать себя мало-мальски в любых проявлениях жизни, чтобы увидеть это, надо было приблизиться к ней душой. От простых, незначительных мелочей узнавания до сильного чувства принятия, почти родства.
   
  Ещё особенно она выделяла собак. Говорила, что это - души её нерождённых детей, может быть, даже души её братьев или сестёр, не пришедших в этот мир по странным или страшным обстоятельствам, поэтому они не просто так стали её выбором и прибились к ней явно неслучайно. 
  Больных, бездомных щенков лечила, приютив в своей квартире, кормила, ухаживала за ними, и кошек бездомных не забывала, и переживала так, словно это её неотделимые, единственные близкие, божьи создания. И делала это изо дня в день, словно необходимый ритуал, какие бы обстоятельства не мешали.

  Сама же она была обделена простым, человеческим теплом, не говоря уже, о мужском участии.

  Её около театральная жизнь была её дыханием, глотком свежего, творческого воздуха. Она словно перерождалась и вся её суть участия, восторга, восхищения, почитания из зрительного зала стремительно перелетала сначала в общую атмосферу спектакля, а затем в конкретного, обожаемого актёра. В этом была вся её тайная и явная реальная жизнь. В ней, в театральной среде распускалась скрытым, необыкновенным цветком душа актрисы.
 
   В реальности же ее жизнь состояла из постоянных мелочей, обязанностей и серой обыденности, так же, как и работа. От въедливого множества ответственности за незначительные, но необходимые, пустяшные, и, для многих, невидимые особенности ее профессии, поразительно приближенной к чужим жизням в виде книг и описанных в них судеб. От этих пустяков часто зависели нюансы необходимой точности и удобства, не её, а других людей. И она этим дорожила. И её уважали в повседневности её рабочих буден.
   
         Как выразить себя иначе?
   «Спеши, не теряйся…», - шептала ей её душа.

  Вот, и она записалась в театральный кружок. Ранее, в молодости пыталась поступить в театральное училище, даже несколько месяцев отучилась там, но обстоятельства жизни вскоре её вырвали из этого, так необходимого ей, круга. Она не хотела больше об этом вспоминать.
 
  А вот заново в театральную студию стала ходить и участвовать в спектаклях. И для удивления многих у неё это здорово получалось. Даже в незначительных эпизодах театра-студии играла и преображалась каждым словом, демонстрируя свой утончённый дар, изменяясь и в лице, в глазах, и в голосе, и в походке. На сцене она была совсем другим человеком, не такой, как всегда.

  Не буду вдаваться в подробности, в каком городе, в каком театре и в какого актёра, но так, однажды, не вдруг, она и влюбилась по уши. В него, долговязого, худого, длинноносого, длиннорукого, с львиной шевелюрой. Талантливого! В этом она не сомневалась ни минуты.
  Немела от обретённого счастья. Невозможно скрыться от самой себя. И ничего не могла с этим поделать. Бегала на спектакли с его участием, летала, словно на крыльях, никогда без цветов, вернее, не только цветы, но и милые подарки. Так замечательно краснела, молчала, опуская глаза, передавала небольшие сувенирчики, игрушки, страдала безумно, не спала ночами, все дни напролёт думала только о нём, но никому ничего не говорила.
  Однако, те, кто в эти мгновения был с ней рядом, замечали её перемену сразу.
Удивлялись, спрашивали, отчего и почему она так похорошела, уж не влюбилась ли? Она же сразу замыкалась, отнекивалась, всё твердила: «Да ну вас…». И отходила в сторону, убегая от ответа.
  Но он ее наконец-то заметил. Когда в очередной раз, актёры вышли на поклон, она подошла к нему со скромными дарами и цветами, он взял ее за руку, притянул к себе и прошептал: «Подождите меня после спектакля, на выходе. Мне надо вам что-то сказать».

  Вот в этот миг весь мир стал для неё божественным, цветущим садом. Кровь ударила в голову, голова закружилась, ноги подкосились и она, ничего не ответив, оторвавшись от его руки, сбежала по ступенькам со сцены в зал, в толпу зрителей.
Выбежала на улицу, но стоять рядом с выходом не стала. Отошла в сторону. Щёки её горели. Руки были холодные, как лёд. А сердце летело во весь опор. Ничего не понимала, не ожидала такого. Мысли, словно острие тонкой иглы бились в её голове, пульсировали бешено, перегоняя друг друга в панике:
  «Господи, да что же он мне может сказать? Зачем я ему? Не красивая, не богатая, не актриса, наконец, это он мне нужен, как воздух, а не я ему… Господи, что же будет? Я не выдержу, не выдержу…»

  Но всё равно никуда не уходила, хотя ноги её тряслись, словно она пробежала на скорости двести метров или поднялась на одном дыхании на восьмой этаж. Губы от волнения пересохли. Остужал её пыл только весенний ветер, причём мягко, заботливо, как родной, трогательно, словно уже обо всём знал, но не торопился уточнять.
  И вот он вышел. Вышел в окружении почитательниц, чаровниц-обожательниц, с цветами. Девчонки щебетали вокруг него, прижимались, даже целовали в щечку. Он улыбался во весь рот, был эмоционально возбужден, и особенно рад приближению молодости с таким искренним восторгом и оценкой его актёрского таланта и игры.
 Он начал искать её глазами. Не нашёл вначале. Заволновался. Стал крутить головой туда-сюда. Потом увидел её, стоящую в стороне. Облегчённо вздохнул. Значит, не потерял, не ушла. Уже на улице, рядом с театром. Ждёт.
     Спешно попрощался с поклонницами своего таланта, помахал им рукой и направился в её сторону.
Подошёл и сразу же сказал: «Я хочу вас пригласить в кафе и кое-что вам рассказать подробно. Не возражаете?»
  «Нет…» - только и успела прошептать она, потому что голос у неё тоже спрятался куда-то.
 Молча, дошли до кафе, оно было метров в ста от театра. Так интересно, кафе было с названием «Для тебя…». Сели за столик, но она по-прежнему не могла справиться с волнением и дрожью в ногах, руках и голосе. Он словно не замечал её волнения.
Сразу, как только сели напротив друг друга с чашкой чая и пирожным, что он заказал для себя и неё, как только они присели, он стал длинно и витиевато, но горячо, страстно говорить, говорить…

 И говорил он о своей любимой матери. Насколько к ней привязан, что она всё, что у него есть, его горячо обожаемая, но очень серьёзно больная мама.
Говорил, говорил, насколько она нуждается в его заботе, насколько больна, подробно-подробно, со всеми медицинскими деталями, со всеми физиологическими нюансами.
  Она слушала и думала о том, как странно всё, что он сейчас, вот тут,  с ней… и зачем так в мельчайших деталях о болезнях матери? А он всё говорил и говорил…
Она его не прерывала, она только недоумевала:
  «Зачем и почему в этом необъяснимом мире столько одностороннего отношения? Он так привык к женскому вниманию, к почтению своего актёрского таланта, но что надо ему от меня? Такой зажатой, закрытой, закомплексованной? Отчего я тут рядом сижу вместе с ним? Непонятно… Он до сих пор не приблизился к самому важному: зачем он выделил среди толпы поклонников именно меня? И что конкретно ему надо?
 Ах, да, необходимость высказаться, всё вылить, выплеснуть. Устал, бедняга от серой повседневности, ведь перед ней не надо красоваться или вживаться в роль, как на сцене. И почему именно я должна впитывать в себя только трудности? И свои, и чужие? Но что я о себе возомнила!? Интерес ко мне?! Дура. Дура. Кто может проявить интерес ко мне?
 Боже, да, кажется, поняла, он хочет, неужели? чтобы я приносила подарки не только ему, но и его матери. А что ещё? Что?!»

  Она не перебивала его, ничего не уточняла, а только безропотно слушала, слушала.
И только с каким-то особенным интересом рассматривала его руки, глаза, нос и как нервно двигались, дыша, при разговоре ноздри, перекашивались губы. Детально вглядывалась в мимику, в морщинки, как падали иногда на лоб его волосы, а он быстрым движением руки откидывал их назад, как перекидывал с одного колена на другое свои длинные ноги в шикарных тёмно-серых ботинках или стучал по столику фалангами пальцев, нервно, но красиво.
 
Так близко, на расстоянии вытянутой руки он был с ней впервые.
   «Какие тонкие, длинные пальцы у него, - думала она и снова улетала, слушая его, в свое состояние восторга и обожания. Тихо, бессловесно любовалась им, замечая самые мельчайшие нюансы. Его карие, горящие, как угли, глаза, уже касались её, уже жгли горячей шоколадностью, блуждая по её уставшему лицу, словно искали, куда проникнуть. Но в глаза он словно боялся ей смотреть.

  Но она же не теряла нить разговора, запоминала всё через, как бы случайные реплики, что его мама любит, что предпочитает, какая она особенная. Его мама.
  «Видимо, - думала она, - мне невозможно принимать его без этого тождества, единения, неразрывности, его необходимо обретать только в нерушимой связке с его бедняжкой - мамочкой».
И она согласилась. И с этой мыслью. И сама с собой. Причём, сразу, без слов, и безоговорочно.

  «Ах, как люблю искать, выбирать, покупать и делать подарки для тех, кто мне небезразличен, как я отдыхаю в этом процессе поиска и покупательного обретения. Какая радость живёт во мне, если и мой чистосердечный посыл находит отклик, потому что мое восприятие человека на уровне интуиции. И если я угадываю то, что ему приятно и нравится, мне тоже становится очень тепло и уютно. Радость приближается ко мне. Этот заменяет мне праздник. Обязательно его маме тоже что-нибудь необычное куплю» - думала она, на секунду улетая от монолога говорящего, перелетая взглядом ближе к витринному окну, выходящему на улицу.

  Именно в эту секунду, взглянув в большое окно кафе, вид из которого не упирался в кирпичные стены напротив, и, как не странно, из него был виден достаточно большой кусочек неба, она задохнулась от внезапно охватившего её восторга. Она увидела на фоне городских огней и вечернего, почти ночного неба летящую, яркую, стремительно падающую звезду.
   Она верила в предсказания, в приметы,  в штрихи из вечности. Это был её миг желания.
  «Главное, не опоздать, главное, успеть загадать», - такой же звездой или кометой в ней пролетела мысль о невероятном исполнении её скромного желания.
  «Боже мой, пусть он посмотрит мне в глаза, не отрывая своего взгляда, чтобы не только я хотела бесконечно смотреть в его глаза, чтобы и я могла проникнуть в его глубину души, хотя…»
  Но было уже поздно. Звезда, пролетев, погасла. Желание чиркнуло ее душу болью и исчезло, как сгоревшая спичка, но обжегшая случайно пальцы.

Но именно в этот миг её собеседник замолчал, а потом резко спросил: «Что с вами? У вас в глазах слёзы, вам что-то попало в глаз? Давайте, я посмотрю».
  «Нет, нет, что вы…» - испуганно воскликнула она, отчего-то вдруг сжалась вся, предчувствуя, что он может невзначай коснётся её. Неосознанно или осознанно она боялась его случайных прикосновений. Боялась за себя. Не выдержит.

  Его монолог пресёкся. И оба почувствовали неловкость от обоюдного молчания.

Как быстры прилетающие и вмиг улетающие чувства, как переменчивы настроения и желания, словно внезапно налетающий ветер. Теперь ей хотелось уйти, исчезнуть, раствориться. Она быстро встала и взволнованно произнесла:
«Простите меня, но я вынуждена вас покинуть. Меня ждут дома. Я многое из нашей беседы поняла. Тронута».
  «Вас ждут? Кто?» - бестактно спросил он.

  «Мои сынки. Ой, в смысле, щенки…».

Он недоуменно поднял брови и замолчал.
  «Какие сынки? Не понял. При чём здесь щенки? Хорошо, давайте я вас провожу до метро хотя бы. Только мне надо расплатиться».

  «Нет, нет, не стоит, не провожайте. Увидимся на новой премьере. Я обязательно приду. Про вашу мамочку теперь буду помнить всегда. Не грустите».
Она быстро подняла со стула свой вязаный шарф, перекинула его через плечо и выбежала из кафе.

  А он стоял возле столика в кафе, с названием «Для тебя…». Недоуменный, высокий, худой. И очень красивый. С такой необъяснимой мужской харизмой, что многие девушки, еще сидящие в кафе, не могли оторвать от него взгляда.
Руки его дрожали, непонятно от чего. Может быть, от откровения и неожиданных смен ситуации и настроения. Но явное неудовлетворение было написано на его худощавом, почти скульптурном лице.
  «Убежала. Неужели испугалась? А я ещё так мало рассказал…» - стрелой прожгла его собственная мысль.

  А она тем временем быстро шла по улице. Непрошеные слёзы текли по её щекам, она не спешила их вытирать, ветер остужал её страсти, непонятно откуда налетевшие, а мысли кипели и просились наружу вместе со слезами:
«Никогда не буду счастлива, никогда. Никаких надежд. За что? Почему так жестокосердечна судьба со мной? Почему?»

И это вопрос «Почему?» стал вдруг для неё живым, летал вокруг неё, врезался в углы домов, опять к ней возвращался. Касался идущих навстречу случайных и малочисленных прохожих, кидался в ноги, путался в них, в складках её одежды, отражался в витринах магазинов, искрился радугой в глазах и её слезах, а потом вдруг одним мгновением испарился в Небе.
 Но слёзы её высохли. Не жди. Ответа нет. Страдание стало испаряться, как и неожиданное, ожившее слово.
 «Не задавай много вопросов, – ответила она сама себе, – А просто живи и радуйся тому, что тебе даётся ежечасно». И улыбнулась. Сама себе.
И все звёзды на Небе замигали ей, соглашаясь. А в душе она услышала чей-то шёпот:
  «Чтобы не потерять ПОТРЕБНОСТЬ ЛЮБИТЬ…».
Она удивилась такой ясности голоса внутри себя и опять тихо сама себе улыбнулась, опустив глаза.

И уже спокойно вошла в метро. Прошла через турникет и поплыла на эскалаторе в светящуюся пасть подземки.