Не дразни собачку! Фрагмент книги Филфак

…И тогда вдруг совсем неожиданно вспомнилась эта история, происшедшая около года назад и, казалось, навеки похороненная в лабиринтах памяти. Так несколько пустых строчек досужего газетчика вытаскивают из небытия наше прошлое, при этом очень часто ломая его и коверкая.
Уже не помню, как и почему этот день получился таким нетрезвым. Подробностей совсем не помню. Мы, все втроем, абсолютно не сговариваясь, каждый по своим причинам и каждый в каком-то лишь ему известном уголке где-то, как-то, с кем-то изрядно выпили, так что встретившись вечером в общежитии обнаружили друг друга подшофе. Коллективный разум всегда более гибкий по сравнению с индивидуальным и мы, долго не рассуждая, легли отдыхать. Это было вполне разумно, не светиться, не вызывать глупые слухи и досужие домыслы о коллективном пьянстве, а лечь и отдохнуть, тем паче был самый разгар рабочей недели и силы следовало беречь.
Так-то оно так. Вроде бы все было сделано верно, да только известно, что «hell is paved with good intentions» или говоря по-нашему «хотели, как лучше, а вышло как всегда».
Около девяти вечера встали. Сна ни в одном глазу. Сил и энергии – непочатый край. Да вот, чем заниматься на ночь глядя, это вопрос! К тому же в организме прямо бушует какая-то неусидчивость.
Скорей всего это адреналиновая тоска - последствия выпивки, похмелье, которое мучает организм, расстающийся с алкоголем. А чем от неё лечиться? Известно чем: Similia similibus curantur – подобное лечится подобным. Только времени уже десятый час вечера и подобное еще в течение одного часа продается лишь в трех или четырех московских магазинах, а потом уже всё! Шалишь! Жди следующее утро, жди одиннадцать часов… А пока что ближайший дежурный гастроном на Смоленской площади. Но туда нужно бегом, нужно лететь, чтобы успеть до закрытия. Плюс еще, как всегда, требуется деньги найти.
А пока будешь деньги искать да до известного гастронома добираться, не забывай, что действуют на тебя все известные жизненные законы, начиная от всемирно известного закона падающего бутерброда до закона подлости и, конечно же, все известные и неизвестные разновидности закона Мэрфи. Только все-равно, от различных казусов гонец не застрахован. Был случай. Приятели вдвоем добрались, едва успевая, вклинились в очередь чуть ли не последними. Стоят довольные в предвкушении исполнения желаний и обретения уже досягаемого продукта. Впереди человек пять, это на десять минут максимум.
И тут появляются два милиционера. Одетые по форме, сразу видно службу несут, а не какие-то шаляй-валяй. Подходят:
- Ребята, паспорта есть?
- Да, конечно.
- Вот и отлично! Пройдемте.
Что такое, куда идти, зачем? Милиционерам понятые нужны. Но пока суд да дело, пока писали да подписывали, магазин торговлю закончил.
В те далекие времена телефонов, чтобы в любой момент позвонить хоть друзьям, хоть знакомым, не было. Мало того, что ребята вернулись, когда мы уже в общаге готовы были на уши стать, так и с пустыми руками. И всей компанией мы должны были радоваться, потому что быть понятым – это почетная обязанность и гражданский долг!
Скорей всего ничего с дежурным гастрономом не получится. Только в жизни ведь никогда не бывает безвыходных ситуаций. Даже в истории с самым древним в мире пророком Ионой и большим китом, как его называют в Библии, неизвестно каким путем оный пророк покинул чрево животного, каким образом он был низвергнут наружу ибо в любой ситуации выходов, как правило, два или больше.
Ещё можно было махнуть на Курский вокзал. Южные поезда приходят после 11 вечера. В вагоне-ресторане всегда имеется запас дешевого южного вина, которое буфетчик с радостью продаст по московским расценкам. Вот только покупать у него желательно не одну бутылочку и не две, а немножко больше. А здесь опять выходит на первый план все тот же самый денежный вопрос…
Это были семидесятые годы и в жизни еще существовало многое выросшее скорей всего из дореволюционной поры. Существовали в Москве кафе-мороженные и лучшее из них кафе «Север» на улице Горького. Здесь можно было выпить бокал шампанского и съесть мороженное, которое приготавливалось специально для этого кафе.
На улице вас могли оштрафовать за неправильный переход или просто за бумажку, брошенную не в мусорную урну, а на тротуар. И оштрафовать могли и на рубль, и на два, и на три, а порой на пятьдесят копеек, в зависимости от проступка. Не забывайте, что проезд в метро стоил пять копеек, а поллитровый пакет молока шестнадцать копеек.
На улицах еще кое-где встречались палатки, торгующие напитками, а среди них можно было частенько встретить «Агдам», «Три семерки» и подобные им «плодововыгодные» вина.
В оживленных местах располагались продавщицы газированной воды, у которых в порядке вещей было попросить стакан воды с двойным или даже с тройным сиропом, а в продуктовых магазинах дама в белом халате торговала фруктовым соком из трехлитровой банки.
В самом центре столицы стояли будки, в которых можно было почистить обувь.
Во многих гастрономах свободно, без всякого ажиотажа продавали дорогущую сырокопченую «Московскую» колбасу что-то рублей по сорок за килограмм, если кто-то попытается сказать, что и сейчас… …, знайте – это совсем не то! А бутерброды с черной паюсной икрой можно было найти в буфете любого театра или крупного кинотеатра и даже в буфетах некоторых бань.
Много и долго можно рассказывать о той поре, потому что это были волшебные невозвратные семидесятые годы. И солнце тогда светило ярче, и деревья были выше, и трава зеленее. Впрочем, это уж почти всем известно.
А, что интересно, в вечернем городе в те незабвенные семидесятые никто не трогал одинокого путника, никто не цеплялся к прохожему-одиночке, даже подвыпившему, ни хулиганы, ни милиция.
Помнится, каким-то ранним летом или поздней весной мы просчитались и остались без денег на обратную дорогу. Но разве испугает вчерашних солдат небольшой марш-бросок по прямой дороге сухим теплым московским вечером. Нас было человек пять или семь, мы выстроились в колонну по два, навыки вбитые в наши ноги двумя совсем недавними годами армейской службы дали себя знать и мы ударили строевым шагом да еще и с песней.
Шли около получаса и никто из встречных не сказал ни одного плохого слова. Хотя, если быть правдивым до конца, никаких встречных-поперечных не было на нашем пути и за весь поход никого мы не встретили.
Сейчас же, скучным зимним вечером, тянущимся, как карамелька «Золотой ключик», завалявшаяся где-то в карманах с прошлого года, изыскивая средство, которое бы привело в порядок тела и души, потрепанные алкоголем, можно было сделать еще проще. Можно было отправиться в ближайший к нам ресторан, а это был ресторан при гостинице «Университетской», туда даже ехать ни на чем не нужно было, потому что и гостиница, и ресторан помещались в одном здании и стояли рядом со студгородком. Каждое утро, отправляясь на занятия, мы проходили мимо этой шестнадцатиэтажки и каждый вечер, возвращаясь в общагу, мы оставляли сзади и гостиницу и ресторан.
В ресторан мы, как правило, не ходили, хотя иногда и там коротали время, а вот за бутылочкой винца или водочки во внеурочное время порой приходилось заглядывать. Бывали случаи, что эти походы успеха не приносили, но чаще всего и официант, и швейцар оставались довольными и гонец возвращался не с пустыми руками.
Но тот вечер, о котором идет речь, был какой-то иной, нестандартный, неправильный. Неожиданно кому-то пришла в голову идея идти в ресторан. Не за бутылкой сухого, не за двумя креплеными и даже не за белоголовой водкой. Пойдем в ресторан всей компанией и еще девчонок возьмем с собой. Что же мы шантрапа какая-то, способная в ресторанах только на вынос отовариваться! Неужели мы не можем в кои-то веки сходить в приличное заведение, чтобы культурно провести время! И в подтверждение слов на столе обнаружилось несколько червонцев.
Этой суммы с избытком должно было хватить на поход с полной программой даже в сопровождении наших красавиц.
Бывали такие случаи внутреннего бунта, когда вдруг отказываешься от проверенного, всем известного хода событий и выбираешь что-то неизведанное, нечто экстраординарное... Так был случай, когда мы прибыв теплой и веселой компанией в незабвенный пивной зал на улице Строителей вдруг единогласно отказались от разливного пенного напитка и выпили сообща чуть ли не ящик Советского шампанского.
Или вспоминается иной случай, когда счастливым вечером, причем в наличии имелись и денежные знаки и искомый продукт необходимой крепости, а нам вдруг потребовался ликер «Шартрез».
Всю вторую половину дня мы провели в городском наземном и подземном транспорте. Мы объездили весь центр и уже взялись было за рабочие окраины, когда кто-то надоумил нас испытать судьбу в ресторане «Прага». С утра там было закрыто, поэтому мы как-то прошли было мимо этого заведения.
В ресторан нас просто-напросто не пустили. Там при входе функционировал строжайший фейсконтроль и работал он даже тогда, когда в иных местах и слова такого не слыхивали.
Но можно было свободно посетить бар, чем мы и воспользовались.
Нам плесканули в бокалы чего-то густого липкого и зеленого. Вот за что я уважаю песни Владимира Семеновича, так это за реализм, который в них содержится. Вот и в тот раз:
 
А оно — зеленое, пахучее, противное —
Прыгало по комнате, ходило ходуном, —
 
Конечно, по комнате ничего не прыгало и ходуном тоже никакой ходьбы не было, но остальное было очень похоже. Тягучий, липкий сладкий напиток с резким запахом. Причем пахло какой-то елкой. Позже мне как-то довелось попробовать, кажется, ликер «Еловый», а может быть «Сосновый», разницы никакой не было.
Еще позже знающие люди сказали, что настоящий «Шартрез» стоит бешеных денег, а то, что нам бармен небрежно плеснул в бокалы, было все, что угодно кроме этого ликера. Но мы в такие тонкости в тот вечер не вдавались. Главное – наше желание исполнилось и все успокоились.
Главное – осуществление мечты. Вот и в тот раз. Ресторан – значит ресторан. Мужик сказал, мужик сделал.
В общем солдату собраться – это подпоясаться, и не прошло и часа, как мы уже заходили в «Университетскую».
Народу было… Могло бы, наверное, быть и больше, только тогда уже окончательно были бы заняты все места. И так мы минут двадцать искали, где бы могла приютиться наша небольшая компания.
Наконец, все пертурбации и волнения завершились благополучно, нам достался отдельный столик. Для культурного времяпровождения мы заказали шашлыки с овощным салатиком. Наши дамы с первого курса филфака решили освоить бутылочку венгерского рислинга, а мужская составляющая самоотверженно подставила себя под хмельной удар и по-простому ограничилась тремястами граммами водочки на человека. И все потекло по наезженной колее, как обычно бывает в небольшой веселой компании.
Когда-то, значительно позже, какое-то лето я самоотверженно работал в пионерском лагере. Я вел фотокружок. Три смены. Между сменами три дня пересменок. Эти три дня я занят сам собой. Все население огромной страны встает рано утром и уходит на работу. Я, как пересменяющийся, встаю чуть позже и маюсь весь день, не зная куда себя деть, к чему приспособить. Это тянется до пяти часов вечера (хотя какой это вечер в пять часов!), когда у супруги завершается рабочий день. После пяти мы встречаемся с ней где-нибудь в Москве и идем гулять по столице.
Вот так однажды бродя по вечерним улочкам мы оказались на Таганке у ресторанчика «Закарпатские узоры»:
- Зайдем?
- Зайдем!
Зашли. Сели. Помещение полупустое. Взяли стандартно овощной салат, шашлык, кофе. Жене триста сухого, мне двести коньяка.
Пока усаживались и делились впечатлениями, официант принес салатики и графинчики.
Когда стали рассматривать сервировку, оказалось, что рюмки у нас наполнены и драгоценные напитки просто на просто испаряются в окружающую среду. Осталось произнести тост и поднять налитое.
Когда закусили и посмотрели на стол, оказалось, что рюмки наполнены, будто их никто не опустошал. Через проход от нас стоял столик официанта, где он хранил какие-то приборы, стаканы и прочее столовое имущество. Сам хозяин этого столика возился со своим имуществом, что-то считал, что-то перекладывал, что-то вытирал…
Выпили снова и когда слегка закусили, оказалось, что рюмки наполнены по-прежнему. Официант занимался своими делами, никак на нас не реагируя…
Много позже я узнал, что только в этом ресторанчике, единственном в Москве, удалось возродить сервис дореволюционных рестораций. Так когда-то обслуживали московское купечество, так когда-то обедали Максим Горький и Федор Шаляпин. А в семидесятые – восьмидесятые годы штат этого ресторана обслуживал депутатов съездов КПСС.
В ресторане гостиницы «Университетская», конечно же, не было подобного обслуживания, но все равно время мы провели замечательно. Выпили, закусили, анекдоты, истории, посмеялись, выпили… Правда, курить мне за столом не разрешили и я вынужден был несколько раз выходить на улицу за дополнительной порцией никотиновой отравы.
Выхожу очередной раз, а почти перед самыми дверями стоят четверо знакомых третьекурсников. Трое хихикают и между собой переглядываются, а четвертый, Володька Касаткин, с собакой разговаривает.
Там такой не то парапет, не то заборчик из художественных обрезков металла справа, метрах в семи от входа, украшал нашу действительность. Вот некий гражданин, которого предприимчивая супруга отправила выгуливать домашнюю скотинку в лице собачьего животного, а он, то есть этот самый непонятный гражданин прификсировал собачий поводок к украшательному заборчику, а сам то ли отправился беседовать чувственные беседы с некой приятственной незнакомкой, то ли повстречал друга детства и бурной юности, с которым они не виделись долгие годы, а может он просто решил краткосрочно посетить все тот же самый ресторан при гостинице «Университетская», да несколько подзадержался.
То есть, другими словами, стоит бедная животинка и как герой Пушкина размышляет: «Что день грядущий мне готовит?»
Вот Володька Касаткин и решил бедное создание успокоить и развеселить. Но поскольку и сам был уже изрядно развеселенный достаточным количеством градусов, то решил вести все беседы на собачьем языке.
Как он говорил с этим псом! Как он его увещевал, местами чуть подвывая и торжественно взлаивая, местами переходя на хриплый бас, а местами отрывисто гавкая, как самая настоящая собака.
Можно было подумать, что он не студент Университета, а научный сотрудник какой-то собачьей кафедры.
Но самое удивительное то, что собака что-то Володьке отвечала. Она взвизгивала, молчала, потом разражалась таким лаем, звонким, вибрирующим в воздухе, как пчелиное крыло, потом тихо-тихо рычала, словно протестовала против всего, что говорилось раньше и снова взвизгивала, а затем опять молчала.
Я постоял, покурил, вдоволь поудивлялся и вернулся к своему коллективу, который уже начал всерьез задумываться и откровенно беспокоиться о моей непонятной судьбе.
В общем как ни рассуждай, а вечер у нас удался. Но даже самые удачные вечера время от времени заканчиваются. Точно так и наши посиделки. Ресторан начали готовить к закрытию, а посетителей попросили покинуть помещение.
Мы вышли на улицу. Погода была тихая, безветренная. Конечно, чувствовалось, что не весна, но для середины зимы было достаточно тепло.
Знакомые третьекурсники стояли впереди и чуть сбоку.
- Подожди, не уходи. Нам нужно массовость показать и еще кто там из друзей сможет хотя бы постоять рядышком.
Но постоять рядышком с намечающейся дракой никто не захотел. Людской поток медленно стекал по широкой лестнице вдоль магазина «Балатон». Лестница была очень не удобная, просторная широкая, только длину ступеней сделали неизвестно для кого. Одна нога постоянно двигалась на одном уровне, зато вторая постоянно поднималась или опускалась. И выходило так, как будто идущий человек хромал: шаг вперед одной ногой, шаг на следующую ступеньку второй, опять шаг вперед первой, шаг с подъемом на ступеньку второй... Хромать было неудобно, ноги быстро уставали и поэтому ходить по этой лестнице народ не любил.
Сбоку возле касс кинотеатра была короткая почти вертикальная лестница. И обычно спускались по ней. Но сегодня хотелось отдыха, спокойствия, можно сказать какой-то вальяжности, поэтому большинство опускались медленно и спокойно по «хромоногой» лестнице.
Людской поток начал иссякать, а мы всё стояли, ничего не предпринимая.
- Чего стоим? Чего ждем?
- Не спеши…
В темноте смутно просматривались несколько силуэтов, стоявших у боковой лестницы.
И вдруг что-то переменилось.
Кто-то кого-то толкнул, кто-то «хэгнул» как будто глубоко выдохнул. Один силуэт метнулся в сторону, второй скатился по лестнице вниз, двое, что-то изредка выкрикивая, размахивая руками спинами вперед медленно стали передвигаться к лестнице. Еще два силуэта то ли пытались схватить одного из первых, то ли наоборот старались посильней толкнуть.
Я направился к лестнице, особо не торопясь, но и не задерживаясь.
- Зачем собачку трогали? Кому животное мешало?
Стало понятно. Двое отступавших к лестнице, уже почти стоявших на ступеньках якобы заступались за собачку, скорей всего которую я видел час назад разговаривающей с Володькой Касаткиным.
Какие-то глупые разборки! И что я здесь делаю, совершенно непонятно.
Я уже решил развернуться и как-то половчей покинуть этот никому не нужный митинг, как сзади со словами «Так тебе собачка нужна!» на отступавшую парочку бросился один из нашей разношерстной компании. Не помню, как его звали, он был достаточно массивный, изрядно выпивший, поэтому не очень хорошо державшийся на ногах. Он еще раз дернулся и в результате все сбились в ком и скатились на несколько ступенек вниз. Причем те двое, что выступали за собачку оказались с самого низа, за ними следовал я, перекрывая весь лестничный проход, так как я, чтобы не свалиться, вынужден был ухватиться обеими руками за лестничные поручни, а остальные три или четыре человека плотно сидели у меня на плечах, не давая мне ни повернуться, ни отступить куда-нибудь в сторону. Если бы я отпустил хоть одну руку, то вся наша толпа превратилась бы в кучу малу и единым комом скатилась бы к основанию лестницы.
Та пара, что оказалась напротив меня, казалась несколько растерянной. Один из них был пониже ростом и в его внешности было что-то восточное, может кавказское, второй по фигуре и выправке был похож на офицера в гражданском.
Очень медленно мы двигались, даже не двигались, а смещались вниз по лестнице. Я даже не знаю, как можно было назвать наши перемещения. И не драка, и не стычка, и не…
Неожиданно тот который пониже как-то умудрился выхватить из-под пальто кинжал.
Я вначале даже не понял, что это нож. Просто что-то сверкнуло перед глазами, а мой противник начал размахивать какой-то палочкой.
Когда до меня дошло, что это не волшебный жезл, а самый натуральный боевой кинжал, тут меня взяла злость. Я немного присел и выбросил вперед со всей дури ногу, стараясь зацепить живот противника.
Мне это удалось. Пусть и не в полную силу, но кажется он хорошо почувствовал мой удар.
Они спустились сразу на несколько ступенек.
Все повторилось еще пару раз. До земли оставалось всего ничего одна или две ступеньки.
Если бы один из них остался нас задерживать, а второй убежал бы с ножом, то все бы закончилось как обыкновенная бытовая драка и может даже до милиции ничего бы и не дошло.
Но они оба испугались и бросились бежать. Мы помчались за ними. Конечно, они побежали первыми, но мы были моложе.
Они вбежали в подъезд жилого дома-башни. Внутри были еще одни двери, которые открывались на себя. Чтобы разобраться с этим потребовалось несколько секунд. Именно этих секунд нам хватило, чтобы настигнуть эту парочку.
Когда мы выводили, точнее вытаскивали их из подъезда, появился родной университетский оперотряд. Оказывается оперотрядовцев вызвали уже давно, еще когда народ расходился из ресторана. Кому-то не понравилась назревающая драка и для пресечения будущих беспорядков люди позвонили в так называемый штаб дежурной группы. Наши герои прибыли заблаговременно и наблюдали за развитием событий.
Как только развиваться события перестали, оперотряд выступил на передний план.
Нож был изъят, все участники конфликта задержаны и на место происшествия вызван милицейский наряд.
После пятнадцатиминутного ожидания в штабе, нас всех погрузили в фирменный милицейский газик и отвезли в отделение милиции.
Когда я вблизи увидел кинжал, изъятый у наших противников, мне очень «поплохело». Если быть точным, то не по себе стало еще в этом штабе оперотряда. Там, когда я в спокойной обстановке рассмотрел свою куртку, то натурально загрустил.
Куртка у меня была единственная. Денег на новую не было и вариантов, где бы можно было взять нужную сумму, не было. У куртки же вся нижняя часть была изрезана в лапшу и теперь низ куртки украшала шикарная бахрома. В общем я был единственным, кто получил ущерб от всего происшедшего.
Почему-то так всегда со мной в жизни и бывало: кто-то с собаками беседует, а я потом куртку новую покупать вынужден.
Но теперь я посмотрел на кинжал и моментально куртка, бахрома, где взять другую куртку, всё это сразу же как-то уплыло куда-то в туманную дымку. Нет, не исчезло, не забылось, в подсознании я прочно держал мысль: как быть с курткой?.. Но ведь это все второстепенно…
Нож лежал на плоской общепитовской тарелке, у нее на ободке даже было написано: «Общепит». Откуда взялась эта тарелка, я не знаю, очевидно от хозяйственного дежурного по отделению. Но эта мирная тарелка, чуть поблескивающий в тусклом милицейском свете нож, желобок вдоль лезвия кинжала для стока крови, серебряная ручка со старинным кавказским узором, все это привносило некий сказочно-мистический элемент. Казалось сейчас начнется некая каннибалистическая трапеза.
Конечно, никаких трапез там не было.
Те двое начали было говорить, что продать хотели, вначале говорили якобы друг другу, потом еще кому-то, потом когда узнали, что за это статья может набежать, стали говорить, что кто-то подержать дал.
Мы же побыстрей написали объяснения, точнее у одного, первого, списали, как в школе, чтобы расхождений не было и со всех ног домой отправились.
Время позднее, завтра на занятия…
Больше про собачку и все остальное никто из нас не вспоминал.
С курткой меня выручил Николай. Оказывается он уже приобрел себе новую моднючую курточку, а старую просто не придумал куда можно деть. Я эту старую куртку и забрал себе.
И забылась эта история, и быльем поросла. Ничего в ней интересного не было, ничего захватывающего не случилось.
И не стал бы я и сегодня ничего говорить, если бы не заночевал в высотке, а утром, уходя из общежития, не прихватил у ребят со стола газетку «Московский университет», чтобы почитать ее в метро.
Ехать до пересадки минут пятнадцать. Я развернул газету. Самое интересное на последней странице внизу.
У электрички был явно выраженный алкогольный тремор, газета дрожала и буквы готовы были рассыпаться по всему вагону. Но глаза достаточно быстро приспособились отлавливать согласные и наполовину интуитивно строить слоги, которые сами уже охотно выстраивались в легко узнаваемые слова. Ничего необычного и нового. В иврите вообще нет букв для гласных звуков и ничего, нормально люди обходятся и без них.
Итак, что случилось в главном ВУЗе страны за последнее время?
Так. На территорию столовой в зоне «Б» рано утром прибежала семейка диких кабанов. Ха! Откуда это они взялись? Не иначе, как прибежали из перелесков Теплого Стана. Видно хорошо столовая работает, если на ее запах зверье со всех окраин сбегается.
Перевернули, а затем и сожрали, остывающий на улице котел с гарниром, побили ящик посуды временно выставленный во двор, а потом попытались пройти в варочный цех, наверное, за холодными закусками, но уже не успели, так как прибыл наряд милиции из соседнего отделения.
Я оставил милиционеров гоняться за свиной компанией по паркам и скверам университета и перешел к следующей заметке. Как и положено для многотиражки, статейки были маленькие, чисто информационные, без словесных украшений, глубокой психологии, аллюзий и реминисценций.
Новый автор озаботился важными проблемами дежурства студентов на этаже, уборке коридоров и сохранности уборочного инвентаря.
Следующая заметка повествовала о героическом поведении университетского оперативного отряда. О том, как молодые ребята не побоялись в вечернее, почти ночное время, с голыми руками выступить против двух вооруженных ножом спекулянтов
…И тогда вдруг совсем неожиданно вспомнилась эта история, происшедшая около года назад и, казалось, навеки похороненная в лабиринтах памяти. Так несколько пустых строчек досужего газетчика вытаскивают из небытия наше прошлое, при этом очень часто ломая его и коверкая.