Книжный шкаф

Марину привлёк шум, доносившийся с улицы. Она подошла к окну. По дороге, ведущей к пустырю, двигалась группа военнопленных, человек пятьдесят, в сопровождении конвоя. Их форма, недавно вселявшая ужас одним только видом, превратилась в лохмотья. Зимние холода, наступившие в Новосибирске раньше обычного, заставляли теплолюбивых европейцев проявлять смекалку: некоторые в группе были закутаны в накидки из одеял; на ком-то виднелись старые пальто не по размеру и стёганые фуфайки. Некогда грозная армия выглядела как стайка нахохлившихся воробьёв. За шествием увязались любопытные мальчишки: наиболее смелые бросали в немцев первый ноябрьский снег, смешанный с грязью, свистели и выкрикивали ругательства. Невдалеке Марина заметила знакомую сутулую фигуру: её соседка Ольга стояла на тротуаре, сжимая в руках тёмный свёрток, издали похожий на камень. Когда процессия поравнялась с женщиной в ветхой бархатной тальме, она с необычной для её возраста ловкостью бросила свою ношу в шедшего с краю колонны человека в нелепой овечьей шапке. «Неужели булыжник?» — подумала Марина, вспомнив о пропавшем на войне сыне старухи. Однако поступок Ольги не испугал, а даже обрадовал пленного — он поблагодарил её кивком головы, конвоиры же сделали вид, что не заметили молчаливой сцены.

«Может, и вправду взять немцев для помощи с переездом?» — Марина размышляла над предложением подруги Тани, заправляя папиросу в каменный мундштук. Татьяна, бойкая красавица, словно сошедшая с киноэкрана, супруга влиятельного человека, полковника, принимала деятельное участие в Марининой судьбе в благодарность за спасение дочери. Ведь именно Марина увидела в симптомах, которые другие врачи списывали на простуду, воспаление лёгких и начала лечение, вернувшее здоровье ребёнку. В свою очередь муж Татьяны сыграл немалую роль в решении жилищного вопроса талантливого детского доктора — в иных обстоятельствах об отдельной квартире в новом доме на улице Урицкого молодая женщина не могла даже мечтать.

Семья Марины, состоявшая из её матери Тамары Петровны, сына-первоклассника Пети и бело-рыжего кота Васьки, скромно жила в частном доме, поделённом между тремя хозяевами. Во второй половине 40-х годов хозяйства, оставшиеся без мужчин, не являлись редкостью. Однако история одиночества Марины никак не была связана с войной. С отцом Пети она познакомилась во время работы в небольшом селе Красном Горьковской области, где оказалась по распределению сразу после института. Лучшая студентка курса безумно влюбилась в статного инженера. Она представляла, что Борис пришёл к ней из детских снов, из стихов и баллад, которые он, кстати, прекрасно исполнял под гитару. Роман был недолгим: узнав о беременности Марины, её герой поспешил сказать, что ребёнок и женитьба не входят в его амбициозный план. Скрываясь от пересудов и позора, Марина вернулась домой, в Лысково. Сбылся кошмар, которого больше всего боялся отец девушки, — дочь принесла в подоле. Правда, к моменту рождения внука старый сапожник уже три года лежал в могиле, а его жена хоть и проплакала пару ночей, но ни словом не упрекнула Марину. В купеческом городке невозможно было спрятаться от любопытных взглядов, потому, собрав нехитрый скарб, семья отправилась в Сибирь. В Новосибирске всё двигалось, строилось и бурлило, здесь никто не расспрашивал о прошлом — оно осталось за тысячи километров, а с началом войны несчастливая женская судьба затерялась среди многих других.

Отзывчивость и профессионализм Марины помогли ей сносно устроиться на новом месте. Благодаря общительной Татьяне её слава как искусного врача росла, а круг влиятельных знакомых ширился, были среди них и мужчины, но Марина избегала их внимания. Только настойчивые уговоры подруги Тани заставили её сделать шаг навстречу ухаживаниям Михаила. Молодой (младше Марины на три года) капитан войск по охране особо важных объектов, он выглядел идеальной партией. И хотя намерения его были очевидны и закреплены серебряным кольцом с малахитом, Марина подозревала, что Михаилом двигал расчёт: вечера в компании Татьяны и её мужа Митрофана, командира части, он ценил гораздо больше времени, проведённого с невестой.

«В конце концов, у меня тоже нет ни нежности, ни страсти, — рассуждала женщина. — Я просто устала быть одна». Разум подкидывал ещё с десяток причин, из них следовала несомненная значимость отношений с капитаном.
 
Тем не менее Марина оттягивала срок официальной регистрации брака. Она понимала, что совместная с Михаилом подготовка к новоселью поставит вопросы, отвечать на которые ей не хотелось. Танина идея нанять работников из лагеря военнопленных, изначально отвергнутая, перестала казаться такой уж плохой.
Размышления прервал звук хлопнувшей двери: с базара вернулась мать. Быстро скинув с себя верхнюю одежду и оставив сумку с морковью на кухне, Тамара Петровна поспешила к дочери: ей не терпелось поделиться новостями. Походы на рынок (чаще не ради продуктов, а для общения) и внук составляли смысл существования этой грузной женщины. Когда-то юная Тома обладала точёной фигурой и чарующим взглядом раскосых зелёных глаз, доставшихся в наследство то ли от татарских, то ли от мордовских предков, но постоянная борьба с нуждой забрала её привлекательность. Беззаботное детство единственной дочери купца исчезло в одночасье с приходом в дом мачехи. Именно она сосватала 16-летнюю Тамару за 32-летнего сапожника Василия, чтобы только держать девчонку подальше от наследства. Муж ревновал молодую жену без повода, постоянно упрекая за её беспечное прошлое. В несчастливом и долгом браке родилось пятеро детей, но повзрослела только Марина, самая младшая из всех. Тамара Петровна хотела для дочери другой жизни: правдами и неправдами она стремилась дать ей образование, которого сама не получила. Оно должно было стать для Марины билетом в безоблачное будущее, где возможно иметь постоянный доход и выбирать мужчину по душе.

— Ну и холод. За семь лет никак не привыкну к этой погоде, — с тоской сказала Тамара Петровна, растирая покрасневшие на морозе руки. — Встретила на базаре нашу Ольгу.
 — Что она? — без интереса спросила Марина.
 — Совсем спятила. Немцев кормит.

Молодая женщина вопросительно посмотрела на мать: она не ожидала такой щедрости от соседки, у которой на войне пропал единственный сын.
— Вот и я не стала бы кормить супостатов, столько наших убили… Но Ольга придумала, что если поможет этим, то, глядишь, и сыну на чужой земле добрый человек встретится, — в голосе Тамары Петровны звучало удивление.
Обсудив поступок соседки, мать заговорила про грядущий переезд:
— Даже не знаю, как мы всё потащим, — Тамара Петровна окинула печальным взглядом нехитрое убранство помещения.
— Как раз собиралась к Тане, — ответила дочь. — Хорошо бы Митрофан с работниками помог.

Марина завернулась в серый пуховый платок, застегнула старое, но всё ещё элегантное пальто, подчёркивающее узкую талию, и вышла в промозглый день.
Она застала подругу за укладкой волос.

— Чего только не сделаешь, чтобы выглядеть как артистка, — вместо приветствия произнесла Татьяна, накручивая локон на горячие щипцы.
— Да ты и так один в один Любовь Орлова, — сделала комплимент Марина.
Слова прозвучали искренне. Женщина даже немного завидовала красоте подруги, которая брала пример с икон стиля большого экрана. Пепельные локоны, тонкие брови, сине-серые глаза и яркие губы — Татьяна действительно могла бы сыграть роль в кино, но бедную девочку из Тулы ждала другая судьба. Она рано вышла замуж, чтобы побыстрее получить самостоятельность и избавить большую семью от лишнего рта. Однако у девушки с лицом куклы был характер: она недолго прожила со своим первым мужем, машинистом паровоза, и после очередной ссоры сбежала, как тогда казалось, в никуда. В этой неизвестности её ждал бурный роман со статным офицером. Отношения Татьяны и Митрофана удивительным образом соединили расчёт и чувства. Они были нужны друг другу: жена полковника не знала ни в чём нужды, в свою очередь щедро одаривая мужа нежностью и заботой. Беда пришла в их семью неожиданно вместе с доносом недоброжелателей. Митрофана понизили в звании — подполковник стал лейтенантом. И, возможно, на этом его невзгоды не закончились бы, но вмешалась Татьяна. Убеждённая в правоте своего мужа, она написала письмо Сталину, и через несколько месяцев разбирательство по делу Митрофана завершилось — ему вернули чин. Дошла ли та записка до вождя или таково было случайное стечение обстоятельств? Татьяна искренне верила в силу своего послания и мудрость верховного главнокомандующего.

— Когда мы тебе будем наводить красоту? — Татьяна закончила свою кропотливую процедуру и окинула Марину критическим взглядом.

Внешность подруги не вписывалась в стандарты: тёмные непослушные волосы, оформленные простым каре, брови, которые из-за густоты Таня называла «дикими зарослями», и миндалевидные зелёные глаза — фамильная черта.
— Ты же знаешь, совсем ни на что времени нет, сейчас вот переезд, — Марина обрадовалась возможности направить разговор в нужное ей русло.
— Ой, да ну тебя, вещей-то небось две коробки, — предположила Татьяна.
— Не две, а три, ещё шкаф есть тяжёлый, — парировала Марина. — Ума не приложу, как всё вывезти.
— Я же тебе предлагала взять грузовик и пару фашистов, — подруга брезгливо поморщилась. — Какие-никакие, а работники.
— Наверное, ты права. Поможешь? — спросила женщина, уже зная ответ.
— Конечно, дорогая моя, поговорю с котиком, — лицо Татьяны расплылось в блаженной улыбке. Ей нравилось с близкими друзьями называть своего мужа известными только им двоим тайными именами, демонстрируя власть над суровым полковником, а также выступать благодетельницей.

Наутро у дома, где жила семья Марины, стоял грузовик, чуть поодаль, переминаясь с ноги на ногу, ожидали распоряжений два человека в серых шинелях. «Верста и Карандыш », — окрестила их про себя женщина. В ответ на ломаное «Здравствуйте» она лишь кивнула. Отправив Петю с бабушкой в школу, Марина жестами дала указания своим работникам. За полчаса весь скарб был перенесён в кузов. Грузчики помучились только с тяжёлым книжным шкафом, замысловато украшенным резьбой в виде гроздьев винограда, но и он в итоге оказался в машине.
Зелёное здание, где располагалась новая квартира Марины, выглядело как настоящий дворец. Восхищённо осмотрев светлое помещение с высокими потолками, она подумала о том, что здесь невозможно быть несчастной. Выгрузка вещей продлилась дольше, чем сборы: время занимал подъём на третий этаж. В конце концов на улице остался только шкаф. Перекинувшись между собой парой фраз на своём языке, немцы принялись за работу. Конструкция из цельного дерева с трудом поддавалась переноске, вынуждая мужчин делать остановки для отдыха на каждой лестничной клетке. «Верста чувствует себя неважно», — отметила женщина, наблюдая за процессом. Мелкий, похоже, тоже заподозрив неладное, в чём-то убеждал товарища, но тот лишь отрицательно качал головой. До квартиры оставался всего один пролёт, когда у высокого немца вдруг подогнулись ноги, он потерял баланс и отпустил шкаф, который рухнул прямо на него. Напарник, шедший впереди, смог лишь отчасти спасти положение. На крики и грохот поднялся водитель, молодой конопатый сержант. Вместе с Мариной и Карандышем они освободили неудачливого грузчика от придавившей его мебели. Мужчина лежал без сознания. Марина принесла нашатырь. Только сейчас она заметила, что её помощник вовсе не старый, возраст ему прибавляли измождённый вид и неровная светлая щетина. Средство привело Версту в чувство, в его глазах читался испуг. Он с трудом поднялся, держась за перила, и попытался снова взяться за шкаф, который, кстати, ничуть не пострадал.

— Нет, нет, только не это, — запротестовала женщина, останавливая его.
Общими усилиями хранилище для книг было водружено на полагающееся ему место.
— Давайте я вас чаем напою, — вежливо обратилась к работникам Марина. Хозяйке предполагалось проявить гостеприимство. Водитель немного помялся, но принял приглашение не без удовольствия. Марина достала смородиновое варенье, чай и, с некоторыми сомнениями, остатки хлеба. Мужчины расположились за столом.
— А где ваш коллега? — спросила Марина, обращаясь к невысокому немцу.
Тот изобразил на лице усилие, пытаясь понять её слова, но безуспешно.
— И правда, тощий не поднимался, — сержант, чьи мысли сосредоточились было на чае, вспомнил о подопечном.

Все трое отправились вниз, где произошло падение. Немец стоял, вцепившись в поручень. Напарник что-то негромко спросил у него, Верста кивнул и начал двигаться наверх. Попытка пройти несколько ступеней была неудачной — мужчина снова упал.

— Давайте поднимем его. Надо проверить, не сломаны ли кости, — скомандовала Марина.
Её охватило появившееся внезапно чувство вины.

«Зря я только связалась с этой оборванной армией», — подумала женщина.
Двое мужчин, взяв под руки Версту, вели его в квартиру. Немец был в сознании, но от слабости не мог ни двигаться, ни говорить. Усадив его на кровать, Карандыш и сержант смотрели на Марину, ожидая дальнейших распоряжений. Она указала на дырявые сапоги своего случайного пациента.

— Надо снять это, — решительно сказала женщина, хотя заниматься лечением незнакомца ей хотелось сейчас меньше всего. В ней проснулись несвойственная врачу брезгливость и какая-то смутная тревога, которую она никак не могла понять.

«Только бы не перелом», — несколько раз повторила про себя Марина, наблюдая за тем, как Карандыш стягивает обувь с ноги товарища, на которую пришёлся основной удар. Закончив возиться с сапогами, её помощник передал пациента в руки врача. Женщина размотала мокрые портянки и ощупала стопу. Признаков перелома не было, однако ступню покрывали незаживающие мозоли.

«Как он вообще ходит?» — внутренне ужаснулась Марина, которая за годы практики успела повидать многое.

— Кости целы, — удостоверилась она. — Но надо обработать раны, иначе может начаться заражение.
Марина приготовила бинты и мази. Привычное дело успокоило её. Быстро проведя знакомую процедуру, она бросила беглый взгляд на Версту. Он с явным смущением следил за её действиями. Оказать словесное сопротивление мешало незнание языка.
— Как врач я советую немного отлежаться и поесть, — женщина сказала свои предписания максимально громко, чтобы привлечь внимание сержанта.
— У себя в Германии отлежится, — буркнул молодой человек, прихлёбывая чай.
Сделав вид, что не услышала, Марина помогла Версте подойти к столу и продолжила:
— Ещё нужна другая обувь.
— Пусть начальство решает, — водителю совершенно не хотелось заниматься чужими проблемами.
— Хорошо, я передам, — сдержанно ответила Марина. — Как вас зовут?
— Сергей, — обиженно промямлил сержант, предполагая грядущую кляузу начальству.
— А работников?
— Этот — Мартин, — водитель указал на Карандыша. — Припадочный — Вальтер.
— Марина, — произнесла она, прижимая ладонь к груди.
Немцы закивали. Женщина обратила внимание, как сдержанно, смакуя каждый кусочек, ест хлеб с вареньем её пациент. Марина знала, каких усилий стоит видимая аккуратность: гость был очень голоден.
— Признательна вам за помощь, — сказала Марина, когда скромная трапеза подошла к завершению.
В знак благодарности она протянула каждому по куску сахара.
Вальтер принял подарок со словом «спасибо», в которое вложил всё то тепло, что не сумел выразить по-русски и не хотел по-немецки.

Когда мужчины ушли, Марина впала в задумчивость. Она понимала, что истощение, холод и тяжёлый труд совсем скоро убьют её случайного знакомого, но была не в силах повлиять на обстоятельства. Каждый день женщина сталкивалась с болезнями, со временем чувства притупились: даже очень большого сердца не хватило бы, чтобы сопереживать беспокойству родителей за здоровье детей и разделить их горе, если усилия оказывались тщетными. Встреча с немецким солдатом, ровесником, чья жизнь угасала, словно поставила её перед циферблатом, на котором отсчитывались мгновения, отведённые человеку в мире. Стрелки двигались необратимо, и ничто не могло отменить единый для всех конец.

Бороться с грустными мыслями Марина решила привычным способом — активной деятельностью. Она начала разбирать вещи, сложенные в тюки и коробки. Дело шло медленно. Когда женщина добралась до содержимого шкафа, она вновь вспомнила о неприятном случае на лестнице.

«Всё-таки я могу помочь человеку», — подумала Марина, и эта мысль показалась ей правильной и быстро обрела очертания плана.
«По крайней мере, несколько дней потребуется на то, чтобы наладить хозяйство на новом месте — повесить полки и карнизы, починить старые табуретки, — размышляла женщина. — Конечно, можно справиться самостоятельно. Но работник не помешал бы. Приглашу немца снова. Пусть хоть недолго, но побудет в тепле. Так у него появится шанс выжить, и я не буду себя винить, ведь я сделала всё возможное».

Оставалось только получить разрешение от начальника лагеря военнопленных, но Марина была уверена, что при содействии Татьяны и её мужа этого легко добиться. Воодушевлённая, женщина отправилась к подруге в соседний подъезд. Они встретились на пороге, Таня торопилась на примерку к своей швее.

— Как вы устроились? — на бегу спросила Татьяна. — Я опаздываю к Маше, но хочу послушать твой рассказ.
— Перевезли всё буквально пару часов назад. Работники очень пригодились. Спасибо тебе, что подсказала решение, — скороговоркой ответила Марина, ей хотелось успеть озвучить просьбу. — Мне бы с ремонтом помочь…
— Не закончили сегодня? — Татьяна перебила подругу.
— Да, где-то ещё дней на пять дел, — Марина внутренне поёжилась от своего вранья.
— Не думала, что у тебя так много работы, — удивилась Татьяна, но выяснять подробности у неё не было времени. — Скажу Мите, он решит.
— Спасибо тебе. Пусть только пошлют сегодняшнего немца. Он вроде как проверенный. Его Вальтером зовут.
— Угу. Заходи вечерком, посплетничаем, — Татьяна обняла подругу на прощание и побежала по своим делам.

Первая часть плана Марины была выполнена, оставалось предупредить домашних о странном работнике, чтобы спокойно уйти на ночное дежурство.
 
Тамара Петровна не особо обрадовалась перспективе появления гостя, хоть и ради благих целей.

— Не жили хорошо, и нечего начинать, — недовольно произнесла она. — Чай мы сами бы всё здесь устроить смогли и без немцев.

За семь лет в Новосибирске она так и не избавилась от частицы «чай», которая вместе с протяжным «о» выдавала в ней уроженку Поволжья. После недолгого сопротивления мать смирилась с решением дочери и пообещала присматривать за помощником.

Когда уставшая Марина (накануне ей почти не удалось поспать) вернулась с ночной смены, дома уже кипела работа. Вальтер, общаясь с Тамарой Петровной жестами, закреплял карниз на стене.

«Так мы за пару часов всё закончим, — подумала молодая женщина, окинув взглядом квартиру. — Надо растянуть процесс, чтобы занять немца хотя бы дня на четыре».
Дождавшись, когда мужчина расправится с балкой, Марина попыталась заговорить с ним:

— Всё, всё, стоп, — для большей убедительности она скрестила руки, надеясь, что таким образом точно будет понята.
Вальтер остановился в замешательстве, в глазах промелькнула тревога.
— Хорошо, — с акцентом произнёс немец одно из немногих знакомых ему русских слов, указывая на карниз.
«Неужели я что-то сделал неправильно, раз хозяйка недовольна», — растерянно думал Вальтер. Он был искренне благодарен Марине за возможность короткой передышки (решать несложные задачи по ремонту в тепле было куда приятнее уличной стройки и разгрузки вагонов) и потому хотел выполнить свои обязанности наилучшим образом.
— Setzen Sie sich , — выдавила Марина, с трудом извлекая из памяти школьные уроки немецкого языка.
— Danke , — поблагодарил Вальтер, заняв место за столом, всё ещё недоумевая.
— Morgen machen . На завтра оставим, — женщина кивнула в сторону полок и карниза.
— Да, — согласился работник.
Повисло молчание, которое прервала Марина, используя свои скудные познания в немецком:
— Ich heisse Marina. Ich bin Doktor. Ich bin 30 Jahre alt , — скороговоркой произнесла она.

«Зачем? Что я делаю? Почему стремлюсь заполнить неудобные паузы, как со старым знакомым?» — на Марину нахлынули сомнения, которые прервал ответ Вальтера на ломаном русском:

— Меня зовут Вальтер. Я архитектор. Ich bin 29 Jahre alt . Плохо говорить.
«Конечно, я не архитектор, а прораб, потому что бросил учёбу ради быстрых денег, но как это всё расскажешь этой доброй женщине-доктору?» — размышлял немец.

Словарный запас обоих таял на глазах. На помощь пришёл русско-немецкий разговорник, который Марина отыскала в недрах шкафа. Благодаря книге, переходившей из рук в руки, жизнь каждого из собеседников обросла подробностями. В прошлом Вальтера был дом и сад недалеко от Франкфурта, невеста Лора и старая мать.

За их общением с любопытством наблюдали Тамара Петровна и Васька. Последний бесцеремонно запрыгнул гостю на колени. Немец улыбнулся и приласкал животное:
— Я иметь кота в мой дом, в Германии, — Вальтер медленно произносил неподдающиеся слова.
— У тебя тоже есть кот, — поддержала его женщина, кивая в знак понимания.

Следующий день повторил предыдущий. После того как Вальтер закончил очередную часть нехитрых ремонтных работ, Марина пригласила немца разделить скромный обед из картошки, сваренной в мундире, и квашеной капусты, и они продолжили свой необычный диалог. Женщина удивлялась лёгкости, с которой шла беседа, не только потому, что удавалось преодолевать словесный барьер, но и из-за того, что Вальтер был мужчиной, а с мужчинами она предпочитала держаться на расстоянии. В комплиментах и подарках она видела тонкую игру, которая превращала её в должницу, заставляя думать, как ей придётся расплачиваться с поклонником. Те, кто оказывался ближе, рождали мысли о будущем — о совместном проживании, где именно ей нужно идти на уступки (ведь она же женщина), ломать себя и подстраиваться для обретения желанной награды — семьи как у всех. С Вальтером не существовало гипотетического завтра, не нужно было кокетничать или же, наоборот, отбиваться от назойливых ухаживаний, а значит, с ним можно просто быть обычной собой и не бояться ошибиться.

— И долго мы будем кормить бандита? — недовольно спросила у дочери прежде молча следившая за общением Тамара Петровна. — Еды самим не хватает.
— Ещё два или три дня, — ответила Марина.

Женщина понимала, что слова матери были продиктованы вовсе не жадностью (она сама могла отдать последний кусок нуждающимся), но в её глазах Вальтер был врагом, что делало его хуже бродячего пса. Марина вспомнила, с каким нежеланием она впервые впустила немцев в дом. И пожалуй, если бы не происшествие со шкафом, она не изменила бы своего отношения. Внезапно длинный немец стал её пациентом — больным, страдающим человеком, который не мог победить свою слабость.

За время, проведённое вместе, Марина украдкой рассмотрела работника. Он не отличался красотой. Худоба заострила черты лица, высокий рост породил привычку сутулиться. По-настоящему примечательными были серые обрамлённые длинными ресницами глаза и руки с тонкими пальцами и небольшим бугорком на месте соединения запястья с кистью.

На четвёртый день после переезда, вернувшись с работы, Марина обнаружила дома следы «маленькой трагедии», в которой участвовали её мать и сын. Заливавшегося слезами Петю утешала бабушка, но мальчик не унимался. Вальтер был занят на кухне.
— Что случилось? — с порога спросила Марина.
— У меня не получается, — проныл Петя.
— Учительница задала нарисовать домашнее животное, а наш кот не хочет позировать, — пояснила мать.
Кот спрятался у батареи, всем видом давая понять, что ни в каких творческих актах он принимать участие не хочет. На столе были разбросаны листы бумаги и карандаши.
— Опять скажет, что у Любы всё красиво, а я неаккуратный. А Любе мама рисует, — всхлипывая, наябедничал неудачливый художник.
— Хорошо, я помогу, — уверенно сказала Марина, хотя сильно сомневалась в своих способностях.

Первым делом она решила расположить модель — Ваську — на столе. Однако кот, чуя неладное, вырвался и побежал на кухню, где спрятался за мусорным ведром. Вальтер вопросительно посмотрел на растрёпанную Марину, охотящуюся за котом с карандашом.

Женщина показала сначала на Ваську, потом на лист и наконец на висевший на стене натюрморт. В глазах Вальтера блеснул задорный огонёк. Ловко схватив животное в одну руку, второй он забрал у Марины принадлежности для рисования.
Кот был водружён на стол. Молодая женщина придерживала натурщика. Несколько плавных линий — и на листе Вальтера стали видны узнаваемые очертания бело-рыжего упрямого красавца. Пётр с удивлением следил за немцем.

Через несколько минут вся семья рассматривала аккуратный эскиз.
Вальтер протянул бумагу и карандаш Петру и одобрительно кивнул. Мальчик старательно повторил рисунок. И хотя его картина была не такой совершенной, как у немца, она стала для него настоящей победой.
— Мама, смотри! У меня получилось! — похвастался ребёнок.
— Действительно, Васька как живой, — Марина оценила рисунок с видом знатока живописи.
Женщина тепло посмотрела на Вальтера:
— Спасибо, — она улыбнулась, наверное, впервые за время их общения.
Вальтер потянулся за словарём. В нём он нашёл слова «улыбка» и «красиво».
— Спасибо, — смущённо повторила Марина.
Ночью ей впервые пришла мысль о том, какими могли бы быть отношения с Вальтером, не будь он заклятым врагом, фашистом.
«Он добрый, животных любит, умный и рисует хорошо, — размышляла она. — С ним можно просто сидеть в тишине, пить чай».

Марине стало страшно от внезапно зародившейся мечты.
«Дура, дура, дура, — корила она себя. — Он немец — значит, фашист. Я должна его ненавидеть».
Но ненависти не было. Вспоминались его руки, листающие книгу в поисках нужных слов, мальчишеская радость, с которой он отдал готовый рисунок.

«Когда на всей планете восторжествует коммунизм, люди разных народов будут общаться беспрепятственно. Возможно, Петру доведётся жить в это время», — картинка отдалённого светлого будущего подействовала как успокоительное, и она наконец заснула.

Не мог сомкнуть глаз той ночью ещё один человек. Ворочаясь на жёсткой койке холодного барака, Вальтер думал о Марине: «Красивая женщина, уважаемый врач… Зачем она даёт мне работу?». На память пришёл день их знакомства: какой высокомерной и враждебной показалась она ему. Сейчас всё по-другому: он не встречал прежде человека более внимательного, нежного и… грустного. «Вне всяких сомнений, единственное, что может Марина испытывать ко мне, — это жалость», — эта мысль наполнила Вальтера отвращением к самому себе. — Я пленный и не могу ничего ей дать. Общение со мной сулит только проблемы».

Ему представилось, что войны не было и их встреча произошла по-другому. Например, Марина могла бы приехать во Франкфурт на конференцию, а он — случайно остановиться в том же отеле. Они бы пошли гулять по городу, заглянули в местное кафе, где пекут самые вкусные пончики. Вальтеру захотелось показать Марине свой дом и яблоневый сад, о котором они говорили. «Фантастический сюжет, не имеющий ничего общего с реальностью, — внутренний цензор в одно мгновенье разрушил иллюзию. — Дома ждёт Лора. Хотя, возможно, уже не ждёт». Он перестал получать её письма спустя три месяца после отправки на фронт в самом конце 1943-го, и поначалу молчание любимой было более тягостным, чем постоянное отступление, окружение и плен. Лора была его наваждением. В стремлении отбить её у лучшего друга Вальтер бросил учёбу на архитектора: ему хотелось скорее заработать денег, чтобы делать дочери галантерейщика роскошные подарки. Он посвятил свою жизнь исполнению капризов и приказаний девушки. Наконец его жертвы были вознаграждены и они наметили дату свадьбы. Удивительно, когда Лора дала согласие и многолетняя гонка закончилась, Вальтер увидел рядом с собой совершенно незнакомого человека, с которым не о чем было даже говорить. «Просто усталость», — подумал тогда мужчина, не придав особого значения своим чувствам. Тревожась из-за отсутствия вестей, он лелеял выдуманный образ Лоры, который, несмотря на его усилия, с каждым годом становился всё дальше и расплывчатей. Марина же была рядом, из плоти и крови. Вальтер оживал, думая о ней, и забывал обо всех тяготах; он даже мог полюбить её, если бы его не отравляло осознание собственной ничтожности.
Неделя подходила к концу. Работы в квартире оставалось всё меньше. Теперь помимо помощи по хозяйству Вальтер занимался с Петей рисованием. Окончив основные дела по дому, мужчина и мальчик садились за стол и молча выводили на бумаге силуэты людей и диковинных животных. Благодаря стараниям Марины немец шёл на поправку. Она снабдила его бинтами и мазями для заживления ран, тёплой одеждой — шарфом и жилетом, оставшимися от отца, и раздобытыми у знакомых старыми валенками. Но главной причиной выздоровления Вальтера были не лекарства, не вещи и даже не еда — у него появилось желание вставать каждое утро, чтобы увидеть свою случайную знакомую, ставшую за несколько дней почти родной.
Привычный ход будней Марины нарушил визит её жениха — Михаила. Он вошёл в квартиру с видом хозяина, неся в руках букет слегка пожухлых гвоздик. Тёмные раскидистые брови и орлиный нос выдавали в нём южанина. Рождённый в маленьком селении недалеко от Дона, он по причине то ли природных склонностей, то ли воспитания строгого отца считал себя достойным большего, чем все остальные люди, и стремился получить это от окружающей действительности любыми способами.
— Здравствуй, — капитан притянул Марину для поцелуя.
Женщина ловко отстранилась, вызвав на смуглом лице жениха недовольную гримасу.
— Проходи, — Марина попыталась быть дружелюбной, но фраза прозвучала сухо и холодно.
Михаил окинул взглядом комнату.
— Не приглашала на новоселье, пришлось вот самому непрошеным гостем явиться, — с укором сказал мужчина.
— Времени не было, — оправдалась женщина.
— Позвала бы помочь, а то, говорят, тут фашисты лоск наводят, — Михаил изучал скромную обстановку: квартира имела ухоженный и обжитой вид.
— Не хотела тебя загружать, — соврала Марина.
Разговор прервал шум на кухне — капитан выглянул, чтобы найти источник звука.
— А, вот они, умельцы, — Михаил презрительно посмотрел на Вальтера, чинившего табурет.
Увидев нового человека, немец кивнул в знак приветствия, капитан отвернулся.
— Как твои дела? — Марина решила перевести беседу в безопасное русло.
— Живём, хлеб жуём, — сказал пустые слова Михаил.
— Что ж ты гостя голодным держишь? — сделала дочери замечание Тамара Петровна и засуетилась, накрывая на стол.

Пока женщины доставали лучшие запасы и раскладывали их по тарелкам, капитан покрутил ручку граммофона, и из раструба понеслась задорная песня:

Тюх, тюх, тюх, тюх…
Разгорелся наш утюг.
Ты влюбился, промахнулся.
Встретил дамочку не ту —
Огорчился, оглянулся
И увидел красоту.

Марина только сейчас поняла смысл слов, которые пела Любовь Орлова, и он не показался ей смешным.
— Подумала над предложением? — Михаилу наконец-то удалось задать интересующий вопрос, когда Тамара Петровна вышла из комнаты.
— Да, — Марина постаралась ответить спокойно, хотя внутренне она волновалась, чувствуя, что этот момент изменит всё.
Капитан приосанился, готовясь принять согласие: ещё месяц назад они обсуждали возможную свадьбу.
— Мне кажется, мы очень разные… — начала Марина, но мужчина прервал её.
— Прекрати глупить, — голос Михаила звучал резко: его идеальный план рушился на глазах.
— Это не глупость, — продолжила женщина. — И… я бы хотела тебе отдать...
С этими словами Марина взяла с комода бархатную коробочку и протянула Михаилу.
— Оставь себе, — зло ответил капитан. На пол со звоном выпали малахитовые серьги и кольцо.

Михаил, схватив пальто, выбежал на лестничную клетку.
Марина собирала украшения под печальным взглядом Тамары Петровны. Разговор прошёл совсем не так, как представлялось молодой женщине. В мыслях на её осторожные сомнения капитан приводил разумные доводы, уговаривал, она колебалась, брала паузу и только потом принимала решение. Жизнь разрушила воображаемый мир.

Вальтер, завершив свои дела, зашёл в гостиную попрощаться: последний день его работы заканчивался. Лежа в бараке, он много раз в голове проигрывал сцену расставания. Немец сочинил даже целый монолог, но сейчас рядом с Мариной от него не осталось и следа: речь, полная благодарности, казалась искусственной. В молчании прошло несколько минут. Однако эту тишину не хотелось нарушать разговором.

Поддавшись порыву, Вальтер взял ладонь Марины в свою. Их глаза встретились. Соприкосновение рук соединило вечную цепь, звеньями которой они являлись как будто всегда. Испугавшись, Марина отстранилась от Вальтера. Немец поспешно ушёл.

Промозглый ноябрь сменился холодным декабрём. Михаил не объявлялся в жизни Марины. От Тани она узнала, что капитан в большой обиде на её отказ.

— Жаль. Неплохой был жених, — томно закуривая сигарету, сказала подруга. — Ничего, найдём тебе ещё.

Время растворяло Маринины сомнения в правильности принятого решения о разрыве с Михаилом. Ей казалось, что с плеч свалился какой-то тяжёлый груз: не нужно было мириться с неуютными планами совместной жизни, давать внутреннее согласие на то, чего меньше всего хотелось. Не все события того дня ей удалось с лёгкостью забыть. В повседневной суете она вспоминала Вальтера — его мальчишескую улыбку, серые глаза, их молчаливые диалоги и тепло его рук в момент прощания.
Сама того не замечая, она стала выстраивать свой маршрут по тем местам, где могла бы встретить немецких рабочих. Марина вглядывалась в лица пленных в надежде увидеть знакомые черты, но Вальтера не было ни на стройке у Центрального рынка, ни на улице Богдана Хмельницкого, где группы немцев работали над возведением домов.

«Как он? Что с ним?» — внутренние вопросы становились всё навязчивее. И хотя состояние немца улучшилось за пять дней, проведённых в её квартире, он по-прежнему был слаб. Наконец жизнь предоставила долгожданный шанс: в Марининой поликлинике подошла пора ремонта, идея пригласить для покраски стен немцев получила одобрение главврача. Женщина с нетерпением ждала прихода рабочих, но в бригаде её знакомого не было, несмотря на то, что она убедительно просила включить Вальтера, охарактеризовав его как надёжного и профессионального специалиста.

Весь день Марина не находила себе места. Её мучило нехорошее предчувствие, но она всё ещё надеялась, что предположения не подтвердятся. С трудом дождавшись окончания рабочего дня, она направилась прямиком в бараки, где располагался лагерь военнопленных. Караульный, совсем юный солдат, удивлённо посмотрел на неё.

— Я врач, сегодня один из ваших подопечных не вышел к нам на объект, — Марина вложила всю жёсткость в ответ на вопрос, кто она и что собирается делать на территории охраняемого объекта.

К удивлению, солдат пропустил её, даже не отметив в журнале:
— Да, тут поплохело одному перед самой отправкой к вам. Он в лазарете сейчас, — парень махнул рукой в сторону постройки, где располагалось больничное отделение.
Марина почти бегом направилась к вытянутому деревянному зданию. Среди рядов измождённых людей под серыми покрывалами она нашла Вальтера.
Он был в сознании и сразу узнал её, на его губах появилось подобие улыбки.
— Марина… — казалось, он отдал последние силы, чтобы произнести имя.
— Как ты? — женщина вложила в дежурный вопрос всю нежность, хотя ответ на него она знала.

Вальтер молча смотрел на неё. За месяц, прошедший с момента их расставания, он постарел на десяток лет, тяжёлое дыхание прерывалось кашлем. Та неделя, которую они провели вместе, лишь отсрочила неотвратимый конец.

Сделав усилие, немец перевернулся на бок, вытащил из-под плоской видавшей виды подушки аккуратно свёрнутые бумаги и протянул их Марине.
С дрожащими руками женщина приняла подарок. На одном из тонких листов был изображён вензель «М», украшенный хитрыми переплетениями виноградной лозы и сочными гроздьями ягод, на другом — дом в тени цветущего яблоневого дерева.
Марина сжала холодную сухую ладонь Вальтера в своей, понимая, что ей никогда не забыть случайного знакомого.

Из барака она вышла не оборачиваясь.

«Чёрт. Чёрт, чёрт», — произнесла женщина, как будто ругательства могли заглушить боль в сердце и шум мыслей в голове.
______
Евгения ликовала: ей наконец-то удалось уговорить отца, известного художника, сделать ремонт и перевезти старый книжный шкаф в мастерскую. Она никогда не понимала привязанности Петра Борисовича к вещам. Будь её воля, деревянный остов старого мира уже давно отправился бы на растопку на дачу. Только на восьмом десятке упорный ценитель старины сдался и подчинился уговорам родственников.

Содержимое шкафа решили упаковать в коробки. Разгрузка оказалась делом нелёгким. На каждой полке было по три ряда книг, плотно прижатых друг к другу. Между фолиантами встречались юношеские зарисовки, открытки, письма. В глубине одного из ящиков Евгения увидела небольшую коробочку из-под монпансье, она покрутила её — внутри загремело. Там лежали комплект из серёг и кольца с малахитом и свёрнутые бумаги. На одной из них был изображён вензель «М», на другой — уютный дом. Рисунки не походили на творчество отца. Отложив работу, она подошла к Петру. Он был занят разбором своего письменного стола.

— Что это? — Евгения протянула ему листы с набросками.
 
Пётр взял пожелтевшие от времени бумаги. Словно из тумана, перед мысленным взором проступали события детства: мать, странный худой молчаливый человек, учивший его рисовать, первая самостоятельная картина, за которую он получил похвалу в школе. В этот момент он подумал о том, что все встречи, происходящие с нами в течение жизни, не случайны, они часть сюжета, понять их смысл и значение мы можем не сразу, а только взглянув на события как на хорошую картину — отдалившись. Пётр поднял глаза на дочь и ответил:

— Ничего.


22.01.2018–08.03.2018
Новосибирск

Фотография из открытых источников