Свадьба

  Дед Тимофей, плотно притворив за собой дверь, медленно опустился на лавочку около избы. Была весна. Солнце нежно щекотало изрезанное морщинами лицо, и он радовался солнцу, радовался теплу, которое согревало болезненные суставы ног, радовался приливу сил, наконец-то обретенному в последние дни…
 Целых полгода он жил один. Глубокой осенью прилегла Евдокия, жена его, отдохнуть на диван, притомилась за день, да так и не встала. Тихо померла. Беззвучно. Видел на своем веку он разные смерти: и на войне, и в мирное время. Но то было горе, не касающееся так близко его души, трогающее, вызывающее сочувствие, но далекое, как бы даже обыденное. А тут вдруг жена. Долго после ее смерти ходил дед Тимофей по избе и не верил, что среди прежней домашней утвари да незамысловатой мебели, которую они купили сразу же, как поженились, поселилось такое одиночество, что становилось жутко.
  Сыновья навещали отца, даже брали к себе. И жены из тоже приветливыми были. Сходил он несколько раз в гости к детям, порадовался на внуков и понял, что не сможет войти в семью своих сыновей, найти там свое место. Да и хлопотно для них будет возиться со стариком.
 Перебивался всю зиму один. Случалось, как завьюжит, запорошит – днями не выходил из дома. Да и куда идти? Хлеба и молока соседка из магазина приносила. Много ли ему надо? Свет вечером не включал – ни к чему. Бессонница, она, что при свете, что без него – все едино – с тобой. В мороз иногда заскрипит половица в сенях, и, кажется, что Дуня поднялась пораньше, чуть свет, и хочется ему подняться тоже, чтобы помочь ей по хозяйству. Но в то же мгновение полусонное сознание взбудоражит память и слышится лишь завывание хлесткого зимнего ветра за окном да гулкие протяжные звуки в дымоходе совсем новой, год назад сложенной печки.
  Однажды старший, Михаил, пришел и неловко как-то замялся у порога. Потом присел за стол. Закурил.
-Знаешь, - говорит,- батя, трудно тебе так одному, без подмоги. И к нам идти вроде бы не хочешь и живешь весь неухоженный, когда поешь, а когда и нет. И здоровье уже не то, сам видишь.
  Михаил замолчал, думая, как бы сказать главное, не обидев отца, и в то же время объяснить с толком, чтобы он понял его, понял как сына.
-Дело тут такое. Ну, в общем, подыскали мы тебе хорошую женщину, не молодую, но дом вести сможет. Ты не думай, мы мать помним. Хорошо помним. А за тобой присмотр нужен и помощь нужна тебе.
  Дед Тимофей взглянул на Михаила, отметив с гордостью, какой сын сильный и статный мужик, вспомнил, что когда-то и он был таким же в молодости.
- Мы к тебе тоже ходить будем, легче тебе станет, спокойнее. Былого не вернуть, а мать – она ведь с нами осталась, вот здесь,- Михаил показал рукой на широкую грудь.
  На масленицу невестки напекли блинов, а младший сын на своей машине привез совсем еще не старую женщину, сухонькую, в ветхом, но без заплат пальто
Дед Тимофей надел чистую рубашку, тщательно отутюженную, и подпоясал ее ремнем. Было как-то неловко смотреть и на сыновей, и на эту женщину, которая волей судьбы оказалась в его доме. Не зная, куда деть свои руки. Он подошел к гостям и стал помогать им раздеваться, приговаривая: «Вот уж не ждал никого, чудно». А потом, уже опомнившись от первого волнения, охватившего его, протянул руку женщине и произнес: «Тимофей, Тимофей Семенович!». Она тоже засмущалась, на бледном лице выступили маленькие капельки пота, и дед Тимофей удивился – какие у нее не по годам красивые ресницы и ярко выразительные глаза.
  И стало вдруг мерещиться, что не дом это вовсе, и не эта незнакомая женщина рядом, а стоит он у раскинувшей ветви ивы, а с ним та, родная ему. Евдокия, в ситцевом сарафане, с длинной, пушистой косой, озорным лучистым взглядом. А рядом в речке, около лунной дорожки две тени на тихой глади воды. Сюда, к реке, он привел Евдокию первый раз после "игрищ", которые обычно устраивались деревенскими парнями и девчатами, когда заканчивался сенокос. Каким тогда Тимофей казался себе скованным, молчаливым. Хотелось сказать много, все сразу, но язык становился каменный, Тимофей не мог произнести ни одной фразы. Хотя, что слова, разве только ими можно выразить все, что чувствуешь.
  …Женщину звали Лизой. «Хорошее имя,- подумал про себя Тимофей,- звучное». Он расспрашивал ее о детях, о ее жизни. В их судьбе была какая-то схожесть. Чувствовалось, что от этой женщины струится нежная доброта, которая согревает окружающих. И старик поймал себя на мысли, что с ее приходом в дом, наверное, появится в жизни столь необходимый порядок, от которого он уже просто отвык.
Порешили на конец апреля устроить торжество. Как-то не вязалось назвать его свадьбой. Засмеют ведь, если где скажешь в деревне. Надо, чтобы все было пристойно и без лишнего шума, пригласить только своих детей, пусть посидят, на родителей порадуются…
  Дед Тимофей взял на колени подошедшего к лавочке рыжего котенка, погладил его жилистой рукой. На земле рядом со старыми засохшими листьями пробивалась трава. От воздуха, по-весеннему влажного, но свежего, отдающего ароматом, наступало таинственное опьянение. Чувствовалось наступление чего-то нового. Хлопнула калитка. Тимофей повернул голову, неосознанно пребывая еще в раздумьях. Медленно вдоль забора нему шла Лиза с обеспокоенным выражением лица, шла за ним.
-Простынешь ведь, Тимофей Семенович,- промолвила она, взяв его под локоть, когда дед Тимофей приподнимался с лавки. А из приоткрытых к полудню око все лилась и лилась музыка, слышалось чье-то протяжное пение.
   Какая же это свадьба без веселья.
            
                1982г.