Сила поцелуя или от чего родятся дети
А было мне в то время, о котором идет рассказ примерно лет девять, от силы десять. Однажды, придя к единому мнению, что дети появляются от поцелуев, мы старательно убедили друг друга в том, что никогда не заставали своих родителей за этим занятием (уже не помню, как мы объясняли свое появление на этот свет) и разошлись по домам. Дело было зимним вечером, на улице уже потемнело, и я вся в задумчивости зашла в подъезд.
Кто жил в хрущевках, помнит, конечно, тамбур между уличной и подъездной дверями. Почему-то я его очень боялась. Смешно сейчас читать воспоминания многих о святой жизни в Советском государстве: и не грабили никого, и не убивали. Можно подумать, что все сплошь жили с распахнутыми настежь дверями или клали ключ под коврик в коридоре. Ерунда полная. Да, случалось такое, даже в почтовом ящике, ключик могли оставить, да еще умудриться и записку в щель между дверью и косяком воткнуть с точным указанием места, где он лежит.
Но это все было, как я сейчас понимаю, не от отсутствия преступного элемента и сознательности граждан. Большинство горожан - это вчерашние выходцы из деревни. Оттуда они и привезли с собой это доверие к соседу. Тем более, что многие устраивались жить в коммуналках, бараках - наиболее распространенных видах доступного для приезжих жилья, а в них, как известно, очень процветал дух доверия друг к другу. Когда пришлось разъезжаться по новым отдельным квартирам, то первое время еще поддерживались коммунные (от слова коммуна) отношения, но постепенно они переросли в желание, почувствовать свою, именно свою, территорию. Ну, а уж, когда начались криминальные девяностые, сама жизнь заставила и решетками от нежелательных гостей отгородиться, и двери двойные от них же установить.
Этот промежуток не освещался, по нему надо было быстро прошмыгнуть в спасительный, освещенный лампочкой площадки первого этажа, подъезд. Я мухой пролетела на ступеньки первого лестничного пролета, и тут вдруг в голове как щелкнуло: кто-то стоял у батареи под лестницей. Еще через секунду я поняла, что успела мимолетом разглядеть целующегося соседского парня Вовку со своей подружкой Лариской.
Вовка для меня уже был взрослым, учился на первом или втором курсе института и жил в квартире на нашем пятом этаже. Его мама, красавица тетя Оля, общалась с моей мамой. Она действительно была красивой: высокая, статная, с прекрасными вьющимися темно-русыми волосами, заплетенными в длинную косу. Вовка пошел весь в нее: те же кудряшки в копне, чуть темнее, чем у тети Оли, волос, большие карие глаза под черными бровями, красивый прямой нос. Смуглость матери тоже передалась ему, и делала полным его внешнее сходство с Пушкиным.
Ощущая некоторую неловкость от сценки, увиденной мною, я медленно поднималась к себе вся в раздумьях. Дело в том, что я не раз слышала переживания тети Оли по поводу влюбчивости ее сына и “девок, которые парню проходу не дают. Глядишь, и женит на себе какая, а с институтом что тогда?”.
Для парня институт в то время рассматривался не как защита от армии, а как обязательное приложение к любому молодому человеку, претендующему на хорошее положение в обществе. Тогда очень ценились такие профессии как инженер, врач, учитель. Образованных людей ожидало хорошее место работы, карьерная возможность и уважение в обществе. И если парень или девушка в школе проявляли либо способности к обучению, либо усердие, то им прямая дорога была в институт или техникум. Я помню, как матери поступивших сыновей и дочек с гордостью хвастались на лавочке у подъезда: “А мой-то принят в Цветмет!”, или “ Моя вне конкурса зачислена на инъяз!”, “А мы год на подготовительных на юрфак отзанимались, чтобы поступить!”. Ну и так далее. Поступление сына или дочери в ВУЗ прибавляло уважение к семье. Уже, будучи студенткой, я не один раз слышала от сидевших на приподъездных лавочках и обсуждающих всё и вся соседок по подъезду, что “у Лизы, так звали мою маму, дочери хорошие и воспитанные (никогда мимо не пройдут не поздоровавшись), и скромные (не носят этих мини юбок и в брюках не ходят, не то что некоторые), еще и в институтах учатся!”. Мы с сестрой, конечно, внешне старались не отставать от модниц той поры, но, видимо, наша вежливость и уважение к старшим, а так же учеба в институте позволяла судачащим о нас не замечать ни коротких одежд, ни брюк, которые мы с сестрой, естественно, носили.
Поднималась я по ступенькам и думала, как поступить? Рассказать маме о том, чему свидетелем невольно стала или не рассказывать? Ведь скоро у Вовки с Лариской ребеночек родится, они же целовались - я сама видела! Как же тетя Оля это переживет?
Маме о том, что увидела, я все же рассказала. Краснея и смущаясь, проблеяла о том, что скоро Вовка станет папой. Мама с трудом выудила из меня все сведения о причине Вовкиного отцовства в недалеком будущем. Потом они с тетей Олей дружно посмеялись над моей детской наивностью. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Совсем скоро Вовка объявил своим родителям, что действительно станет отцом, и это событие совсем не за горами. Пришлось приложить усилия, чтобы их с Лариской расписали без ожидания положенных трех месяцев. Я даже свадьбу их хорошо помню. Потому что на площадку то и дело сбегали от гостей новобрачные и, не скрываясь, целовались, целовались. А я еще почти с год авторитетно подтверждала правильность нашего с девочками-подружками понимания точной причины рождения детей.
Свидетельство о публикации №218040500513