Красота - страшное дело

               

Было мне года четыре. Так как места в садике не оказалось, приходилось мне оставаться дома одной, пока родители были на работе. В нашей комнате, между входной дверью и стеной расположилась печка. Самая настоящая печка из кирпича, с чугунной дверцей и куском жести перед ней, прибитым мелкими гвоздиками. Когда мама с папой уходили утром на работу, я еще спала. Просыпаясь, я находила на столе обед и один стакан воды. Дело в том, что в одном из бараков в ведре с водой захлебнулся ребенок. Уж и не знаю,  как так вышло, но трагедия случилась. И мои родители от греха подальше не оставляли воду в ведре, когда уходили. Огня в печке тоже не было, только угольки тлели потихоньку за закрытой чугунной дверцей.
 
Мне строго-настрого было запрещено подходить к печи. Для пущей строгости мама каждый вечер открывала комод, доставала оттуда свою фотографию, на которой она была такая красивая с кудрявой прической и накрашенными помадой губами. Последнее было предметом моих мечтаний. Мама разворачивала фотографию ко мне лицом и говорила, что, благодаря этому снимку, она все видит даже тогда, когда ее нет дома. Поэтому нет смысла заниматься запретным делом в ее отсутствие, она все равно будет об этом знать. Какое-то время это на меня действовало.
 
У мамы была чудесная шкатулка, отделанная ракушками, а в ней хранились ее помады. В то время модными были так называемые химические помады, которые держались долго и с трудом смывались. И вот однажды, уж и не знаю путем каких рассуждений, я пришла к выводу, что мама может видеть меня и мои действия только в том случае, если фотография лежит в ящике комода снимком вверх. А, вот если ее перевернуть, то может и обойдется! Проснувшись утром, я убедилась, что дома нахожусь одна, достала мамину фотографию, поцеловала ее и со словами:” Прости меня, мамочка, я тебя очень люблю, но полежи немножечко так!”,- перевернула ее вниз лицом. Затем открыла мамину шкатулку и пересмотрела все ее содержимое. Потом все поставила как было, фотографию вернула в исходное положение. Вечером мама ничего мне сказала о моем поступке. То есть мои предположения подтвердились, и я могу пользоваться своим открытием!!!

 Дня три я открывала мамину шкатулку безо всяких для себя нежелательных последствий. Тогда я еще не понимала, что всякое деяние обязательно имеет свои последствия. И про чувство края я тоже не подозревала. Поэтому произошло то, что произошло.
 
Очередным утром я, уверенная в своей безнаказанности, провела процедуру с маминой фотографией и принялась за шкатулку. Но хотелось чего-то большего, а не просто рассматривать помады. И я накрасила одной из них свои губы, потом попыталась стереть краску, чтобы испробовать следующий цвет. Но помада-то была химическая, она не стиралась! Тогда я нарисовала губы на щеке рядом со ртом, а на другой стороне еще подмазала уже другим оттенком. В итоге все лицо было размалевано всеми оттенками красного цвета. Естественно, я любовалась собою, глядя в мамино зеркальце на ножке, которое стояло на комоде прямо напротив печки.
 И вдруг я увидела в отражении, как печная дверца чуть-чуть приоткрылась, и из нее на жестяной лист выпал полешек, и он тлел, подмигивая красными сполохами. Ужас охватил меня, я завопила, что есть мочи: ”Пожар! Пожар”. Так учили меня мама с папой - в случае чего звать на помощь.
 
Рядом с нами жили соседи, и днем обязательно кто-то был дома. В дверь стали стучать, , потом толкать ее изо всех сил, а я в это время, схватив полотенце, лихорадочно пыталась стереть с лица все свое помадно-химическое художество. Страшно представить, что мое личико представляло собой в тот момент.
Под натиском соседей дверь поддалась и распахнулась. Впереди всех стояла соседка тетя Валя. Увидев мое лицо, она, перепугавшись, подумала, что я каким-то образом обожглась, всплеснула руками и бросилась ко мне. Ни дыма, ни огня в комнате не было, полешек убрали в печь, накрепко закрыли дверцу и вышли, оставив меня одну со сломанным замком и всю испачканную помадой.

Мне повезло, первым пришел папа. Он отмыл меня и к маминому приходу уже отремонтировал замок. Мама, конечно, от соседей все узнала, но папа уговорил ее меня не наказывать, объяснив, что я и так сильно напугалась. Помады я больше не трогала.