Путешествие в Сибирь

               


Сегодня день рождения моей младшей сестренки Лили.
Наверное, поэтому, услышав по телефону плач двухлетнего внука Любомира, я вспомнила далекое лето 1967 года, когда мы с папой приехали за сестричкой в деревню Исаиха Горьковской тогда области в Ветлужском районе. Ехали мы в эту даль далекую в центре России из далекой Сибири, из Красноярска, целых четыре дня. Я уж и не помню, как мы добирались туда, где делали пересадку с поезда на поезд, но запомнились мне такие интересные названия как Шарья, Урень. Из одного из них мы ехали в автобусике, битком набитом, а из другого добирались маленьким теплоходиком до самой деревни. Тогда река Ветлуга была еще судоходной.

 За год до этого маме с папой пришлось оставить Лилю у бабушки, так как надо было маме на работу выходить, а детских яслей не предлагали. Скорее всего, сестренка еще была слишком мала, чтобы осознанно сопротивляться этому, поэтому особых воспоминаний на эту тему у меня не осталось. Но вот то, как мы ее забирали с папой (маме не дали отпуск) вспомнилось, как будто вчера это все было.
Высадились мы с теплоходика по сходням на небольшую пристань деревенского значения на песчаный пляж и прошлись еще по песочку к бабушкиному дому. Во дворе, на завалинке сидела старенькая баба Лида, старшая сестра бабушки, которой на тот момент уже было под 80, перед ней копалась в песке маленькая девочка в платке, повязанном вокруг шеи. Копается Лиля, а это была она, в песочке и на нас совсем не смотрит. Зато баба Лида что-то сказала папе на его "Здравствуй, баба Лида!", и мы прошли в калитку. Лиля сначала вскочила, подбежала к няньке, но на руки пошла к папе сразу, и мы уже втроем прошли за угол дома в садик.

 На стоге с вилами в руках стояла баба Павла, папина мама, снизу подавала ей сено на вилах средняя сестра бабушки баба Марья. Вот, как на фотографии вижу четко бабушкины ноги в парусиновых тапках на ремешке (как потом рассказывала баба Павла, эти тапки они с мужем покупали еще перед самой войной в райцентре под названием Ветлуга), крепко стоящую на них бабушку, которая, увидев нас, заулыбалась радостно и, "Вжик!", съехала вниз по стогу. Сейчас я понимаю, что была она в ту пору, скорее всего, младше меня теперешней, а мне она тогда казалась такой старенькой!

 Пробыли мы у бабули совсем не много. Бабушки в голос плакали из-за грядущего отъезда Лили, перебирали ее вещи, которые мама отправляла частыми посылками туда, чтобы сестренка их носила. Но платьица, кофточки, чулочки были бережно сложены в сундуке, носилась только пара-тройка вещей. Помню, как на недоумение папы: " Почему не надевали? Зачем их теперь назад тащить?" бабушка ворчала, что незачем было деньги на ветер выкидывать, и так всего хватает! Пару вечеров папа провел с дядей на рыбалке, попили они с ним немного самогоночки под пойманную рыбку, и засобирались мы в обратную дорогу.

 Выезжать из деревни надо было на машине, которая рано утром забирала из коровника надоенное молоко и называлась по-местному "молоканкой". Она увозила его за пятнадцать километров в Ветлугу, одноименную с рекой, на берегах которой и располагалась. Был и автобусик, собирающий желающих выехать в райцентр, но он курсировал между городком и деревнями всего два раза в неделю, и мы, по-видимому, не попадали в него из-за времени в заранее купленных билетах на обратный поезд.
Баба Павла вышла проводить нас до коровника на окраине деревни, где уже стояла ожидающая нас "молоканка". Строго осадила рыдающих сестер, они вытерли свои глаза и носы фартуками, обняли всех по очереди. Помню их шершавые руки, гладившие меня и Лилю. Так и стоят эти две старушки у меня перед глазами возле плетеной калитки, машут вслед платочками.

 У самой молоканки Лиля вдруг начала не то, чтобы плакать, а истошно вопить на всю округу. Сердце бедной бабы Павлы зашлось от жалости к маленькой Лилечке, а тут еще местные, что были рядом, начали ей говорить, чтобы она уже с нами до самой Ветлуги доехала, а обратно ее прихватит возвращающаяся молоканка. Чего ребенка мучать! Делов - то: час туда, и час обратно! Взобралась баба Павла в кузов, прижала к себе внучонку дорогую. Попросила деревенских передать сестрам, что к вечеру вернется. А надо сказать, что сестры жили всю жизнь при ней, замуж никогда не выходили, ее слушались беспрекословно, шагу без бабы Павлиного распоряжения не делали. Она для них: и сват, и брат, и кум министру.

 Доехали до Ветлуги, болтаясь между молочными бидонами. Хотели побыть денек у бабушкиной племянницы Лидии, которая жила в райцентре, а уж от нее отправляться до Уреня, чтобы на поезд до Свердловска попасть, а там пересесть в состав на Красноярск. Но тут выяснилось, что для этого необходимо срочно отбыть в Урень, иначе опоздаем на Свердловский поезд. Лиля, как только почувствовала, что бабушка ее папе передает, так расплакалась, что камни потекли бы от сочувствия и жалости к ней. Что делать? На автостанции бабуля встретила кого-то из деревни, передала через них сестрам, что задержится на день и села с нами в автобус до станции и Урень.

Прибыли в Урень. Лиля спит у бабы Павлы на руках, которая почти не дышит уже, потому что от любого ее движения внучонка раскрывает рот, а окружающие затыкают уши. Стоит ли удивляться тому, что бабушка с Лилечкой любимой на руках села в вагон подошедшего поезда. Не помню, чтобы хоть кто-то рассказывал, что она вообще куда-либо за Ветлугу выезжала, а тут едет в своем платьице в цветочек, в фартучке светлом и платочке на голове. Тапочки на ногах. Как вышла проводить до околицы, так и уехала в чем была в далекую Сибирь.

  В Свердловске пришлось компостировать билеты, папа бегал от кассы к кассе, как чумной, народу везде было много, а мы с бабушкой и прилипшей к ней Лилечкой сидели на чемоданах. Потом бежали куда-то в хвост поезда, чуть не на ходу взбирались в вагон, именно взбирались, т.к. перрона в этом месте не было. Так и ехали до самого Красноярска, до конца не понимая, что бабушка, все оставив из-за любимой внучки, кинулась на край света, в тьму Сибирскую, куда раньше в ссылку отправляли только.

        Приехали. Сказать о том, что бабушке не понравился Красноярск- это ничего не сказать! Дымящие трубы множества заводов приводили ее в ужас, она задыхалась от воздуха, вернее, от его отсутствия. Она так и не решилась выйти на балкон 5-го этажа, страшно боясь высоты, и я вспоминаю ее сидящей на полу, вытянувшей ноги, спиной опершись к стене. Наверное, так она себя чувствовала ближе к земле. Страшные мысли о том, что там без нее творится в далекой Исаихе, не давали ее голове покоя ни на минуту! Но, наверное, больше всего она страдала от мысли, что ее сыночек Шурик (так звали папу в деревне, и это являлось поводом для маминых подколов) и любимая внучонка останутся в этом ужасном месте.Она плакала тихо и ждала, когда уже наступит момент ее отъезда к себе на Родину. Наверное, она пыталась уговорить сына вернуться на родные берега Ветлуги, но жизнь Саши уже шла по своей накатанной дороге, которая совсем не сворачивала в сторону Горьковской области.
 
Я уже и не помню сколько пробыла баба Павла у нас в вынужденных гостях: день или два- не больше! Не помню, как она уезжала. И вся эта история только сегодня возникла в моих воспоминаниях. Наверное, для того, чтобы я смогла почувствовать, какой бывает любовь к маленькому человечку, так нуждающемся в тебе, взрослом! Бабушка просто не могла допустить,
чтобы маленькое сердечко страдало.