Закладки в Писании

Со временем, чем больше читаешь Писание, тем больше в нем появляется любимых мест, любимых героев. Что понимать тут под словом «любимые»? Это когда душа отзывается на чьё-то, запечатлённое на святых страницах слово, на чьё-то действие, даже просто на чей-то жест.

Вот Мария Магдалина бросается к Воскресшему: «Раввуни!» Только что плакала безутешно: «унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его» (Ин. 20, 13) — и сквозь слёзы робко просила у мнимого садовника: «господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его» (Ин. 20, 15). И вдруг: «Мария!» И в ответ стремительное: «Раввуни!» Так — секунды не прошло — уже принята весть Воскресения, ни тени мысли об обмане, о призраке — это Он! «Раввуни!»

Апостол Пётр — больше всех говорящий на страницах Евангелия, и что ни слово, то весь Петр целиком в нём отражается, просто-душный, прямодушный, («Деревня!..» как сказали бы сейчас, — а по мне, так это похвала), в простоте побежавший к Господу по водам, и в простоте перепугавшийся бурного ветра. От сердца обещавший умереть с Господом, и струсивший в последний момент; и из самого сердца зарыдавший под взглядом Иисусовым. Вот идёт он, плачущий, — и где такие слёзы мне найти? И не пытайся. А он — и прощённый, всё такой же: быстро и с радостью отвечает Воскресшему: «Так, Господи! Люблю Тебя!» — не зная еще, что это не простой вопрос, а испытание. И потом, не в силах сдержать простодушную свою ревность, косится на Иоанна: «Господи! А он что?» И даже потом, после всего, уже с небес (не помню, в чьём житии читал этот рассказ), — явившийся к монаху, ранним утром работающему в храме, улыбается: «Что так рано встал, трудолюбче?» — и слышится в добром этом приветствии всё тот же голос, знакомый по Евангелию.

После Петра — Никодим, старый мудрый муж, не побоявшийся и не постыдившийся пойти к молодому, нелюбимому его товарищами проповеднику. И сразу увидевший в проповеднике этом Господа. И как ребенок вопрошающий Его.

И Блудный сын, горько задумавшийся возле корыта со свиными рожками, горько судящий сам себя, и сам себя посылающий в рабство к своему отцу.
И сотник, имевший больного слугу, и сотник Лонгин при Кресте, и сотник Корнилий из Деяний — центурионы великой Римской армии — как тверды о Господе их солдатские души!

А Ветхий завет?

Ной — праотец, всем нам родственник, выбирающийся из глухого заточения в темном ковчеге  на свет Божий, и в ярких лучах солнца видящий ужас разгромленной потопом земли и Божию радугу над нею.

Царь Давид, — его нелегкая, бурная, полная печалей жизнь, озаренная ярчайшим светом Псалтири — запечатленная на бумаге история его любви к Богу.
И пророк Иона, по-детски обидевшийся на Господа, и плачущий над высохшим растением, как над собственным ребёнком.

И пророк Иезекииль, с бесстрастным лицом погребающий возлюбленную свою жену, — ибо таково было ему слово Божие.

Ещё многие, многие… Закладки, которые сердце разложило между страницами Писания…