испания обряд перехода

—Вставай. Пойдём со мной, что ли,– позвал Яхве,— а своих спутников оставь здесь. Я сам пригляжу за ними.
…было все равно. Потом огляделся, где очутился.
Свет закатного солнца медленной патокой тек в крохотное оконце под потолком.
Пылинки вековой пыли танцевали в луче, вертясь и подпрыгивая заблудшими душами в поисках божественного откровения и ответов.
Человек подумал, что свет не видывал более напыщенного сравнения, да и тьма, пожалуй, тоже не видывала…
Мысль оказалась слишком длинной, чтобы додумывать до конца.
Ну её в баню.
В углу стоял небольшой алтарь, похожий на черный мрамор Монолита.
Чуть дальше, у самой стены, притулился идол человеческого облика, из серого песчаного камня, но на идола смотреть не стал. Он знал, что идолопоклонничество — это грех.
Только не помнил, что такое грех, и плохо ли это.
Он не помнил ничего из жизни: ни имён, ни снов. Ни прошлого, ни будущего.
Путник потер пальцем шершавый сланец стены, лизнул палец, сплюнув горькую крошку, и присел на корточки.
Был узелок ещё с собой в руках.
Узелок он положил перед собой на пол. Он  его сейчас не интересовал, до наступления голода.
Зато сбоку на алтаре, обнаружился длинный сверток — и любопытство вспыхнуло в человеке.
Это было приятно: хотеть узнать и иметь возможность узнать.
Съесть лепешку — тоже приятно, но не так. Меньше.
Шелковый платок развернулся сам собой. Там, в скользких объятиях шелка, прятался пенал.
Роскошный пенал из мореной черешни, сплошь расписанный мельчайшей вязью, ветками и цветами.
Серебряная цепочка приковывала к пеналу чернильницу сделанную из желтой бронзы.
А внутри черешневого футляра мирно лежали два очиненных пера и бронзовый ножичек.
Маленький такой.
Человек встал и подошел к дверям. Ему захотелось уйти, но двери оказались заперты снаружи.
У порожка, свернутое втрое, валялось одеяло из колючей верблюжьей шерсти; поверх одеяла ждали своего часа огниво и пучок лучин. И передумал уходить.
Он только стукнул кулаком в дверь.
Тихий вызов, протест, от которого смешно щипало в носу, а на душе становилось тепло.
И вернулся к пеналу. Чернильница сухо пустовала.
Огляделся: раз есть пенал, значит, должно быть что-то еще… что-то… Еще…
Нашел. На алтаре оказалась ещё книга.
Огромный фолиант в кожаном переплете, с застежками из тусклого металла, похожего на серебро.
И рядом вдруг появился яшмовый флакон с притёртой пробкой.
Путник взял флакон; с трудом выдернул пробку, получив в ответ короткий визг.
Внутри, в полой ёмкости, плескались чернила — и это было правильно.
Перелить часть их в чернильницу оказалось делом совсем простым.
Человек  даже почти не испачкался, только одежду немного облил, но одеяние его не интересовало.
Его интересовала книга на алтаре.
Первая страница была непорочно чистой. Как вторая и третья…
Путник макнул пером в чернильницу, подумал и опустил перо в пустоту. Зачем? И так красиво.
Он подпер рукой подбородок и задумался. О белых страницах и черных чернилах.
Думать о них было неприятно, а не думать — плохо. Наверное, это и есть грех.
Видимо, за него положено запирать в одиночестве, чтобы человек мог спокойно поразмыслить о важном, наедине с пером, бумагой и тишиной. Наедине.
А потом надо будет съесть лепешки из узелка.
— Нравится? — спросили из-за спины из темноты.
Путник молча кивнул головой.
— Ну-ну, — сказали из-за спины, но уже гораздо ближе. — Ты писатель?
— Нет, — с уверенностью сказал путник, но потом ему захотелось узнать, что такое писатель, да постеснялся спросить.
— И я — нет, — чужое дыхание жарко коснулось волос на затылке. — Но у меня есть крепкое вино и немного зелени. А у тебя что имеется?
— Пить вино плохо, — наставительным тоном сообщил путник, сам удивляясь собственным словам. — Ибо сказано в писании: «Вино превращает человека в похотливого пса, и в грязную свинью».
— Тем, кого превращает, запретно. Только запретный плод сладок, — покладисто согласилось чужое дыхание. — А тем, кого не превращает —дозволено. Да со мной можно.
Довод показался вполне разумным.
Путник обернулся и увидел рядом с собой худого человека из темноты, чуть больше средних лет, вид которого показался чрезвычайно знакомым.
— У меня есть лепешки, — сказал путник, осторожно вытирая перо от чернил тряпицей, найденной за пазухой, и пряча перо обратно в пенал. — Кажется, сейчас посмотрю.
В узелке, кроме лепешек, обнаружилось еще какой-то сыр — скользкий, он плакал солеными слезами, скорбя о собственной участи.
Последним явился кусок вяленого мяса, сплошь покрытый коростой красного перца.
Человек из темноты, тем временем рылся в углу, где раньше стоял человеческий идол.
Только идол исчез, почему- то, как и не бывало его совсем здесь в углу.
Извлек кувшин, оплетенный сеткой из сухих лоз, встряхнул его, насладившись бульканьем жидкости, потом полез за зеленью.
— Тебя как зовут? — спросил человек из темноты, нюхая пучок базилика.
— Меня? Не знаю.
— Неправильно так, понимаешь. Ладно, давай вместе подумаем. Ведь ты пришёл сюда, и снова идёшь, так?
Последняя реплика подсказала Ответ.
— Да. Тогда получается, меня зовут Идущий, — сказал путник.
— А меня — Сатр Смотрящий на Вечность, — ничуть не удивившись, сказал человек из темноты. — Слушай, а базилик то совсем свежий… ишь, пахнет! К нему бы баранинки… с перчиком, с черемшой…
И кинул в рот фиолетовый листок.
— Вот, — Идущий махнул вяленой плетью. — Вот баранинка.
И мысль о баранинке, которую можно съесть под вино, которое одним запретно, а другим — разрешено, показалась Идущему приятнее всего на свете.
— …еще по одной?
— Наливай!
— А ответы?!
— Чей черед, Сатр? Я тебя спрашиваю: чей черед?! Гость, значит, через раз спрашивает, а хозяин — через два?!
— Ты, гость, ври, да не завирайся! Хозяин черед знает! Я тебе уже отвечал. Отвечал  или как?!
— Н-нет, ты меня не торопи! Раз Смотрящий, значит, жди и не выкобенивайся! П-понял?
— П-понял! Жду и не выкобениваюсь!
— А теперь скажи: обиделся?
— Ты не юли, ты отвечай: обиделся?
— Отвечаю: да. Убил бы, только некогда.
— Правильно! Если б ты не обиделся, я б тебя слушать не стал! Ни словечка! Бродим по миру тенями бесплотными, бродим по крови, которую пролили. Слушай, Сатр, скажи мне лучше; кого больше ты любишь — живых или мертвых?! Ну скажи: кого?!
— Ты украл чужой вопрос, Идущий.
— Знаю! А откуда знаю, не знаю! Будущего не существует! Совсем! Ты мне веришь?
— Верю.
— А задницам?
— И задницам верю. Особенно голым. И особенно женским… А Ты принадлежишь мне?
—Да. Может.
—Так отвечай, как мужик. Так, принадлежишь или нет?– настырно спрашивал Сатр Смотрящий на Вечность..
—Да пошел ты! Ещё будет меня спрашивать какой-то пастух. Просто иди… Я сам возьму,  что мне надо.
Где мой пенал? Где мой пенал, я тебя спрашиваю?! Мне просто необходимо это записать в твоей книге: будущего не существует! Заглавными буквами! Где мой… а-а, вот он! Где книга?!
— Перед тобой, – ответил Сатр.
Тёмная Тень, тень ли, очертания сущности, тоже проступили чрез идол и шагнули сюда.
Приобретая размеры кота. А вот и кот пришел на огонёк.
—Как его имя?– спросил путник.
—А ты разве не помнишь? О нём тоже стоит написать,– заметил Сатр.
—Да и напишу! Ей- богу, напишу. И не только об этом. Сука, где перо и чернила, я хочу написать! Только я не писатель совсем. Не знаю я как писать. И всё равно напишу! Ей богу, напишу! Вот: «Буд… будущего не существует!»
И еще.. И еще: И еще…
Путник уверенно взял перо в ладонь, и простым движением окунул перо в чернильницу
И застыл онемело с пером, не касаясь листа.
Чернильные буквы, вязью заговоривших слов, сами проступали на листе бумаге, предначертав мою судьбу и всех людей. Из будущего, только меняющегося.
«…Человеческая фигурка, облачённая в потертый  комбинезон, медленно, но уверенно, двигалась  по  извилистой, только ей  понятной траектории. Насколько хватало обзора, вокруг простилалась запустело неровно выжженная земля, усеянная редким кустарником, с острыми как бритва шипами. И лишь вдалеке, одиноко темнело ржавое пятно низкорослого леса. Изредка вспыхивали яркие огоньки по пути  движения одиночки. Иногда внезапно возникал, закручиваясь столбом, вихрь жаркого спрессованного воздуха. Низкое чернобыльское солнце, пекло и жарило как никогда раньше. Утомляющий пейзаж — одновременный из миров фантастических и марсианских…»
Опьянение вином, пропало, оплыло весенним снегом под солнцем.
Исступленные сквозняки Времени продули сознание насквозь.
Сейчас мог только стоять и смотреть, как на белизне книжной страницы, проявляется новый текст.
Аз, веды, буки… штрихи, точки, завитки закорючек. Всё как обычно.
«… Я медленно  и ошеломленно приходил в себя. Обыкновенного искателя приключений на свою задницу.
Глухо поминая вслух, всех чертей, всех богов, ну и старика-учителя, в том числе, но с благодарностью!
Медальон затих, превратившись, казалось, в безобидное украшение, но ведь не подозревал про его необычные свойства. Отдалившись от аномалии, сел на землю. Выдрал с усилием, кусок подкладки комбеза, принялся перевязывать рану на руке. Стараясь приладить на место куски оторванной кожи,  остановить медленно сочащуюся кровь из ран. Но силы и энергия неизбежно уходили. От навалившийся перегрузки, мозг как плохой комп зависал напрочь. Сознание  неодолимо отключалось, и нет больше сил противиться погружению в черную пучину безмолвия. Услышав напоследок, доносящийся громкий крик из проснувшийся памяти, подобный воплю отчаяния: « Джо – ник …!»
Время за чтением вращалось незаметно.
Когда наконец захлопнул написанную книгу жизни, и обернулся кругом —  то Сатра, «минутой» ранее выяснявшего черед дружеской дискуссии, рядом не было. Кота тоже не было.
Ушли, значит. Ну и .. сам разберусь, не маленький, чай.
Лишь в углу молчал идол из серого камня, но на идола смотреть не стал, потому что идолопоклонничество — это грех.
— Не складывается жизнь… — путник сложил перо, Перо Ангелов, с ножичком в пенал, плотно закупорил чернильницу и положил на алтарь. — Нет, не складывается…
«Какая жизнь? — беззвучно спросили из угла. — Какая, приятель — та или эта? Или другая?»
— Неприкаянный, как перекати-поле… носит ветром, и куда ни занесет, везде одно и то же! И сверху и снизу..
«Ты сказал! — плясали пылинки вечности в луче зари рассвета, и молчал теперь алтарь с книгой в кожаном переплете.
— Ты сказал, дружище… Ты…»
Может и я. Не знаю.
Путник продолжал улыбаться своим мыслям.
Время ничего не значит.
Пространство ничего не значит.
Нет его совсем.
Если здесь есть ничтожный раб Творца по имени Идущий Впереди, то почему бы и не стоять где-то некой Тартарии, откуда стоит бежать, не дожидаясь каких-то монголов? — и царь Иван Грозный вполне мог родиться вчера или завтра.
Это пыль. Это прах, и домыслы несведущих.
Истинно то, что происходит с тобой.
Но истинно и другое: то, что происходит с остальными людьми и нелюдьми.
А искать меж первым и вторым скрытые соответствия…Полноте, уважаемые господа!
И пляска исступленного меча в раже боя, говорит сердцу больше, нежели выводы ученых.
Прошлого и будущего не существует. Совсем.
Путник не врет. Он действительно не знает.
И что такое жизнь  на самом деле.
Допустим, взять мою домашнюю кошку.
Она забрюхатела.
Теперь сидит и смотрит на меня зелеными глазами изумрудов.
И что она думает?
А думает она о том, как бы произвести своё потомство, всем назло.
Назло мне, назло другим кошкам, да назло всей жизни в общем.
Понятно дело, что это инстинкт продолжения рода.
Только она не думает о том, что котят можно утилизировать
Или ей всё равно, что потом станет в будущем.
Или думает своим умишком, да ничего поделать не может, ибо я.
Ибо Я есть хозяин и бог для неё.
Можно сделать и так, а можно и так.
Или ещё по другому.
Осталось только бродить по улицам городов  как суфийский дервиш под забытые звуки чангира, всматриваться и определять людей по взгляду кто есть кто, лишь предугадывая их судьбу. Ведь будущего не существует.
Путник не врет. Он действительно не знает.
И если я начал себя спрашивать в последнее, то есть крайнее время — кто я. Кто я есть, на самом деле.
Постоянно и каждую минуту, тыкая «в себя» пальцем, спрашивая об этом личную сущность.
Во время утренней пробежки, ходьбы по инстанциям, работая работу, питья кофе в кафешке — да не важно чего..
Непрерывно вопрос — кто я тогда.
Путник не врет. Он действительно Не Знает.
Не-знание, оно ведь тоже Знание. Только по своему.
Иной раз кажется что лучше не знать всего этого.
Мозг не выдерживает  вселенского не-знания.
Если Я так с кошкой поступаю, то также с людьми происходит, зачем- то.
Допустим, залетела девушка подруга.
Но ты молод, и на свете столько перспектив открыты..
И вот ты тоже стоишь на распутье и думаешь — как поступить?
Может аборт… может бросить… может то и другое вместе..
А только Путник не врет. Он действительно Не Знает.
Есть только чангир и звуки издаваемые. Из него
А если есть трава или грибы?
Главное хум. А как вы думаете?
Когда не думаешь, многое становятся ясным. (ВД останавливается — и всё)
Парадокс мышления.
Наш Ум и Мир это одно и то же.
И в тоже время нет.
Тоже парадокс бытия.
Истинно то, что происходит с тобой.
Но истинно и другое: то, что происходит с остальными людьми и нелюдьми.
Я  подошел к двери и стал колотить в неё кулаком, чтобы выпустили отсюда.
Но Дверь отворилась, сама. И я вышел.
Из двери донеслось,– Иди Идущий, и не оглядывайся назад. Ты понял?
Да понял, куда уж понятней.
Всё вперед и вперед двигаем, а иначе никак.
Кота только жалко оставлять здесь, но раз так надо.
Пусть остается.