Старшина

                Мы стали чуточку постарше,
                Мы стали чуточку мудрей...
                В.Сидоров.

     По прошествии многих лет, как сейчас слышу твёрдый с железной ноткой голос старшины нашей курсантской батареи: "На вечернюю поверку, становись!" И мы, заняв своё место в строю, ждём, когда он назовёт твою фамилию, чтобы ответить:"Я!".
     Но где вы все сейчас, стоящие со мной в том далёком и близком сердцу строю? Как сложилась жизнь? На каких дорогах и весях испытывала вас Судьба? Вас, семнадцатилетних мальчишек, со школьной скамьи, шагнувших в новый, суровый мир курсантских будней, где всё было впервые: подъём и отбой, строгий по минутам распорядок, физические нагрузки, караулы и внутренний груз ответственности, свалившийся на ещё неокрепшие юношеские плечи. Когда рядом нет родных и близких, с кем можно поделиться своим сокровенным, спросить совета. Когда действия даже младших командиров воспринимались, подчас предвзято, обидчиво. Но на это оно и время, которое ставит всё на свои места. Да и нам всем, конечно, очень повезло с военным училищем и тем, что старшиной курсантской батареи был у нас Иван Иванович Коробейников. Официально мы обращались к нему :"Товарищ старшина", а на занятиях, в поле, лагерях звали уважительно Иван Иванович, учился-то он в нашем взводе и отношения у него с нами складывались совершенно иначе, чем с другими курсантскими коллективами. Нет,нет, мы не имели и не просили поблажек по службе, да и он бы на это никогда не пошёл бы. Все наряды распределялись по-справедливому, разве могло быть по-другому? Наказание за нарушение он объявлял как-то по-особому: своим видом и интонацией голоса говорил:"Ну что же ты, разве можно так?".
     Был он старше нас лет на пять-шесть. Отслужил срочную службу, в училище поступил уже сверхсрочнослужащим из группы советских войск в Германии. Выделялся среди нас опрятным внешним видом, ходил всегда в хромовых, до блеска начищенных сапогах и при портупее. Хотя имел полное право носить на классные занятия брюки на выпуск и полуботинки. Подготовка по общеобразовательным предметам, конечно, была у него недостаточной, школу-то закончил давно, вот и приходилось ему засиживаться долго за конспектами и учебниками, а утром случалось и засыпать на лекциях. По этому поводу мы подтрунивали над ним, не понимая, что кроме учёбы, на нём было большое батарейное хозяйство и с него за это строго спрашивали.
     А как он умело, по-житейски мудро проявлял заботу о курсантах, делая осмотр туалетных тумбочек, он тут же клал в них недостающие мыло или обувной крем.
     Родители действительно угадали и точно дали ему чисто русское имя Ваня. И оно ему очень подходило. Был он крепко сложенным, физически сильным, будто сошедшим с былинных страниц парнем, речь его украшалась необоснованно забытыми словами-сударь, касатик, намедни, вызывавшими у нас иногда непонимание.
     Отправляясь в отпуск, он покупал каждому из многочисленной родни подарок, как рассказывал позже, по приезду всегда дома накрывался большой стол, собирались родственники и приходилось Ивану держать ответ за жизнь, службу, учёбу.
     Хозяйство у отца было большое и приезжая в отпуск, Иван косил траву, заготавливал дрова, чинил инвентарь, помогал в ремонте домов родным, ведь тяжёлые работы обязательно приурочивались к его приезду. Молодёжи в их далёкой Нижегородской деревни почти не осталось, вот и приходилось ему оказывать помощь старикам и старушкам. Деревня ничем не отличалась из десятка в округе, разве только сохранившейся с далёких времён действующей церковью, в которой отец Ивана был старостой. Когда сын приехал в очередной раз в отпуск, отец собрал семейный совет и сказал:"Хватит тебе Иван, по холостяцким углам слоняться, да и нам с матерью уже пора твоих детей няньчить". Так и решили, что свадьбу будут играть по-советски, но с обязательным условием от отца-венчаться в церкви. Ваня был воспитан в полном послушании родителям и не мог перечить, хотя и он и его будущая жена  были кандидатами в члены КПСС. Вот и повёл он свою любовь по венец.
     По окончании отпуска Иван с молодой женой приехал в Тулу. Она стала работать в кабинете партийного учёта при политотделе училища, а он продолжил учёбу. В свободное время спешил к жене, что ни говори, а семья есть семья. Он изменился буквально на глазах. Стал больше улыбаться, подтянулся в учёбе. Дела по службе старался выполнить в срок. Всё в нём говорило, как он счастлив. И не мог Иван предположить, что вскоре ожидают его большие неприятности.
     Помню вызвали его на партийную комиссию, откуда он вернулся сам не свой, закрылся в каптёрке и не вышел даже на вечернюю поверку. Это сейчас можно предположить, что творилось в его душе. А случилось, что секретарь Уренского райкома партии по полученному от КГБ сигналу сообщил в политотдел о венчании ночью в церкви курсанта училища Коробейникова И.И. Затем состоялось партийное собрание, на котором мы обсуждали и осуждали проступок своего товарища. И мы, не имевшие никакого опыта, в том числе и жизненного, объявили ему строгий выговор с занесением в учётную карточку. А вопрос стоял сурово-вплоть до исключения. Жену, конечно, уволили с работы, Это был , наверное, самый сложный и трудный период его курсантской, а может и всей жизни. И большое ему спасибо, что он не позволил себе срываться, возмещать обиду, оставаясь справедливым человеком и командиром.
     Прошло много лет, мы закончили училище, служили по разным гарнизонам необъятной Родины и время от времени до меня доходили сведения о службе моих сокурсников, в том числе и об Иване Ивановиче.
     Знаю, служил он добросовестно, ответственно, видел в каждом солдате, офицере прежде всего человека, любил и был любим в семье, делившей с ним все тяготы и невзгоды непростой, армейской жизни. Уволился в запас, до конца выполнив воинский долг.
     На двадцатипятилетие выпуска собрались уже умудрённые жизненным опытом, солидные, командовавшие и выполнявшие боевые задачи люди. Те, кто в юношеские годы осваивал и освоил очень сложную, но необходимую профессию"Родину защищать". Приехал и Иван Иванович (разве он мог поступить иначе) и как же радовался каждый из нас, застыв в импровизированном строю и через годы, услышав незабываемое "Смирно!". Я глядел на седых мужчин, в глазах которых был тот же мальчишеский задор, готовых бежать марш-бросок, стрелять из автомата, отвечать у доски или всей гурьбой идти на "Огонёк" в педагогический, теперь уже университет.
     И я, долгие годы носивший в себе нашу общую вину перед Иваном Ивановичем, попросил прощения за ошибки молодости, за причинённую боль. Он ничего не сказал, пожал мне руку и слёзы навернулись на глаза, видно я снова разбередил далёкую, незарубцевавшуюся рану.
     Через два месяца я испытал огромное чувство утраты, умер Иван Иванович Коробейников.
                Я тебя не встречу в суматохе дней,
                Не придёшь случайно к моему порогу.
                Видно так угодно ангелам и Богу,
                Видно им ты стал сто крат нужней!