Мореход трагической судьбы

Грандиозная Вторая экспедиция под началам Витуса Беринга просто поглотила не менее важную по замыслу экспедицию на Северо–Восток под руководством Афанасия Федоровича Шестакова. Поэтому дела экспедиции Шестакова были быстро забыты и по сей день недостаточно изучены. Мы и сейчас не знаем полного имени даже одного из значимых деятелей этой экспедиции, подштурмана Ивана Федорова. Его родословную и дату рождения также пока не удалось установить.

9 июня 1727 г. Морское ведомство выслало в Сенат с «надлежащими» инструментами подштурмана Ивана Федорова для участия в экспедиции под началом казачьего головы Якутского полка Афанасия Шестакова. В Тобольской губернской канцелярии Иван Федоров получил различные штурманские и шкиперские материалы, в том числе, 150 аршин холста, 160 фунтов парусных нитей, 50 игл парусных.

Итак, получив «штурманские припасы: пелькомпас, большую зрительскую трубу, получасовую склянку, четыре ординарных компаса да полстопы писчей бумаги», Иван Федоров с окладом 7 рублей в месяц изготовился в дальний поход. Казачий голова, зная, каким мытарствам в пути будут подвергнуты люди, отписал в Сенат свои соображения; где недовольно замечал о Федорове: «А подштюрман болен».

Что толкнуло больного Ивана Федорова в столь тяжкий путь? Почему он не отказался в Адмиралтейств–коллегии? Это одна из загадок для исследователей его жизни. Тем не менее, в первых числах августа экспедиция двинулась в путь, пополняясь до самого Якутска.

3 июля 1729 года штурман Якоб Генс и подштурман Иван Федоров составили перечень необходимых штурманских и шкиперских материалов и инструментов для одного морского судна, а 22 июля представили на съезжий двор Якутской воеводской канцелярии расчет на потребное количество им подвод под грузы. В августе с отрядом служилых мореходы вышли из Якутска в Охотск. В 1730 году подштурман Иван Фёдоров принял бот «Восточный Гавриил». 18 сентября 1730 года боты «Святой Гавриил» под командой Я.Генса и «Восточный Гавриил» Ивана Федорова изготовились к отплытию. В этот день штурманский дневник Федорова заполнялся дважды. Вначале о том, что казак Иван Зуев, не получивший сполна жалованье за 1730 год, не хотел «в партии служить» и «учинил при отвале немалое возмущение, чтоб всю партию остановить», объявил на Генса и Федорова «слово и дело». Отход судов задержался и отплыли лишь после того, как под конвоем в оковах казака Зуева отправили в Якутскую канцелярию. Предчувствия Ивана Федорова из–за неудачного отхода в путь оправдались. Когда бот «Восточный Гавриил» приблизился к Камчатке неподалеку от устья р. Кыгчик, налетевшая буря отнесла судно в море и, растрепав на волне, выбросила на берег 4 октября в 30 верстах севернее устья р.Большой. Выбравшись на косу, команда переносила с корабля припасы и снасти.

Тревожные донесения явно растерявшегося подштурмана И.Федорова следуют одно за другим. «Кормов нет, служивые просятся в острог». Ухудшилось положение тем, что сбежали десять проводников, бывшие на судне. Донесения Федорова служилый А.Мошков все же доставил в Большерецк и оттуда принес указ от Генса: судно поднять из воды «повыше», просушить пеньку, вблизи построить юрту, куда сложить все припасы, оставить караул, после чего прибыть в острог. Болезнь подштурмана все больше давала о себе знать, и Федоров перебрался с берега в ближайший ительменский острожек. Оттуда просил Генса «учинить вспоможение», а также выделить ему в Большерецке «покойную фатеру». 19 октября он сообщил Генсу о бегстве двух служилых и о том, что А.Назаров «крычал на меня необычно», П.Колокольников и остальные служилые люди «в работе ослушны и бранят меня матерно в глаза». Из этого явствует, что в сложной ситуации Иван Федоров не смог справиться с подчиненными, и причиной этому могли служить либо его усиливающаяся болезнь, либо отсутствие у него командирских навыков и твердого характера. Лишь в ноябре, оставив шесть служилых у разбитого судна в карауле, Федоров с командой в 19 человек (было 30) добрался до Большерецка, где началась тяжелая зимовка отрядов экспедиции. Тут на Камчатке, подготовка к будущему летнему походу велась уже с осени.

В октябре 22 казака под командой Федора Паранчина изготовились в поход до Нижнекамчатского острога. Отряд посылался туда «для исправления в партию тамошних нужд и для осмотру оставших от капитана Беринга судовых снастей и для приуготовления лиственишной серы на смолу». Им ставилась четкая задача: к весне каждый человек должен заготовить по два пуда «серы лиственишной на смолу», и к 1 июля 1731 года явиться в устье реки Камчатки. Также Паранчину предстояло взять под свою команду казаков, оставленных в Нижнекамчатском остроге И.Шестаковым, и «иметь смотрение, чтоб служилые люди не пьянствовали, також в зернь и карты не играли и между собой никаких сваров не чинили б». К весне 1731 года болезнь у Ивана Федорова усилилась, 12 марта он докладывал Генсу: «заскорбел тяжко ногою правою, что не токмо ходить, но и с места сам собою встать не могу».

23 июня 1731 года бот «Святой Гавриил» со служилыми на борту вышел, чтоб идти в Анадырский острог на помощь капитану Павлуцкому. 9 июля они вошли в устье реки Камчатки, чтобы забрать на борт служилых отряда Паранчина из Нижнёкамчатского острога и оставшуюся, от экспедиции Беринга ржаную муку, да пополнить запасы рыбы к плаванию. Перед отплытием из устья реки Камчатки 20 июля Иван Федоров сообщил Генсу о том, что в течение четырех месяцев он совершенно не владеет правой ногой и «в морском тракте в такой скорби от морского воздуху весьма трудно и действовать не могу». Подштурман просил оставить его в Нижнекамчатском остроге и уведомить приказчика, чтобы ему выдали, квартиру. Кроме того, потребовал оставить ему 10 пудов ржаной муки: «понеже я имеюсь в убожестве и не принять бы мне в такой скорби гладу». Но в тот же день разразилось восстание ительменов, под предводительством Голгоча и Харчина, и судно не вышло в море, а служилые спешились для подавления бунта. Больной Иван Федоров, оставленный без внимания, так как все были заняты бунтом, провел лето и осень на судне, подавленный беспомощностью и злясь на выпавшую судьбу. Нельзя без чувства жалости читать его обращение к Генсу за помощью: «А ныне приходит студеное зимнее время, в такой стужи, и в болезни своей без теплого покою и без фатеры терпеть не могу, отчего наипаче болезни моей вред чинитца». В заключение просил Федоров выдать полпуда соли для засолки рыбы на зиму, чтобы «с гладу не помереть», и определить ему квартиру на берегу. Ближе к зиме снова писал Генсу, умоляя его не оставлять без провианта и соли: «...ныне ты меня моришь напрасно, студеным зимним временем и гладом на боту «Гаврииле», отчего я весьма стражду…, понеже и мне по регламенту определяетца полторы порции, равная с тобою, ...и рыбного корму» на зиму.

Отрядам служилых пришлось лето и осень воевать, а заготавливать пропитание на экспедицию было почти некому. Поэтому зима 1731–32 г.г. для них оказалась наиболее голодной. Здоровье больного Ивана Федорова все ухудшалось, и 11 февраля 1731 года капитан Павлуцкий указом из Анадырского острога отстраняет Генса и Федорова от руководства отрядом, передав власть геодезисту Михаилу Гвоздеву. И тут же указывает на обязательный выход в поход в лето 1732 года.

Весну и часть лета команда под руководством уже Гвоздева готовится к походу, и 23 июля бот «Святой Гавриил» вышел в поход, направляясь к Чукотскому носу. Согласно указа Павлуцкого в поход был взят больной подштурман Иван Федоров с большой язвой на ноге. Из ранее приведенных документов просматривалась явная усталость и утомление Федорова болезнью, полуголодным существованием, и крайнее нежелание в таком состоянии идти в поход. Что же побудило его не отказаться от плавания, когда болезнь обострилась? Пребывание в теплой каюте с выдаваемым «прокормом», конечно, является большим благом, чем остаться на берегу баз квартиры, тепла, помощи и даже сочувствия огрубевших в суровой службе казаков. Это – или отчаянная попытка вознестись духовно над слабостью тела и удовлетворить стремление души, утоляя жажду мечтаний о дальних походах к неведомым землям, либо просто вспышка упрямого самолюбия, чтобы уйти от унижений в просьбах и хоть сколько–то опять побыть в первых на судне, «в чести».

Нам остается лишь догадываться, изучая документы, где сохранились хоть какие–то факты. Конечно, болезнь сделала Федорова раздражительным, немощным, а часто и беспомощным, отчего свои штурманские обязанности в полную меру он, явно, не исполнял. Тем более, что с 7 августа в плавании Иван Федоров уже не вставал с постели. Разногласия между Иваном Федоровым и фактическим начальником похода Михаилом Гвоздевым пошли с первого дня плавания. Так, Иван Федоров в течение двух суток не допускал Гвоздева к судовому журналу, который за это время не заполнялся. Кроме того, по докладу Гвоздева, о ведении Федоровым журнала говорится: «Многих его вахт внесено не было и не имеетца». Много разногласий меж ними было и во время плавания, когда они открыли острова в Беринговом проливе и Большую землю, которую Михаил Гвоздев назвал «землица Кыгмальская», так как чукчи поясняли, что напротив Чукотского носа есть земля Кыгмылат, то есть страна эскимосов. Иван Федоров уверял Гвоздева и экипаж, что это остров только Большой. Тем не менее, они постояли у открытой земли, дожидаясь погоды чтобы высадиться, но во время вахты Федорова он дал команду «поднять якоря и идти на юг вдоль земли». Не знали мореходы, что ими открыта Северо–Западная часть Америки. Сильный ветер, дувший с материка, и крутое волнение так и не дали возможности высадиться на берег. Из–за «скудости кормов и великою течью бота» они вернулись в сентябре в устье реки Камчатки.

Это с таким трудом организованное плавание оказалось главным во всей экспедиции к тому времени уже покойного Афанасия Шестакова. Иван Федоров впервые определил местоположение обоих берегов Берингова пролива, один из которых явился частью западного берега Америки. Произошло это на 9 лет раньше открытий, сделанных экспедицией Беринга.

После похода изможденного болезнью подштурмана Федорова снесли на берег и вокоре определили на жилье в разоренный бунтом Нижнекамчатский острог, где из обгоревших бревен казаки собрали себе несколько изб.

10 ноября 1733 года геодезист Гвоздев отправил ему письмо, в котором предлагал «обще» журнал и ландкарту «в каких местах были и что видели исправить». Однако, Иван Федоров «не допустил» Гвоздева и гордо заявил, что помощи от сухопутца ему не требуется и посоветовал Гвоздеву «отправлять свое дело собою и сочинять ландкарты как надлежит». По всей видимости Федоров глубоко переживал свою беспомощность и то, что Павлуцкий не его, моряка, а сухопутца Гвоздева определил старшим в морском походе.

12 декабря 1732 г. М.Гвоздев с нарочным Иваном Солдатовым выслал в Анадырский острог капитану Павлуцкому подробное донесение о походе, но капитан в это время уже уехал из Анадырска. Судьба этого донесения до сих пор не известна.

Между тем, долгожеланная «фатера» облегчение больному Ивану Федорову не принесла, а наоборот, последние месяцы жизни подштурмана на квартире казака–дебошира Ивана Карташевцева были особенно мрачными. В написанном за неделю до смерти письме Федорова к Якобу Генсу он сообщал о выпавших на его долю невзгодах. Хозяин избы по каким–то причинам невзлюбил Ивана Федорова, часто бранил его, пытался силой «изгонять с фатеры долой». 11 ноября хозяин в присутствии матроса Леонтия Петрова «бил меня больного и увечил, – писал подштурман, – и весьма больно повредил мою больную ногу и расшиб до крови». С 9 января не давал дров топить квартиру. 23 января в часовне при свидетелях «похвалялся смертным убивством». 27 января пытался взломать потолок и вновь угрожал: «Я–де с задору теперь семь лис пропью, а тебя прибью». В конце концов этот изувер осквернил бочку с рыбой, основное пропитание в то время, купленное Федоровым за три лисицы. Тяжело больной, затравленный хозяином жилья, Иван Федоров не вынес последних ударов судьбы и 11 февраля 1733 года скончался. Похоронен был на кладбище Нижнекамчатского острога (ныне г. Ключи).

Через пять месяцев после смерти подштурмана Федорова, Михаил Гвоздев 22 июня 1733 года отправил в Охотск рапорт и приложил к нему судовой журнал. Но и это известие о плавании и открытии новых земель бесследно исчезло в Охотске. Такое положение с донесениями не позволило в должной мере и своевременно оценить значимость и результативность как этого плавания, так и всей Шестаковской экспедиции на Северо–Восток.

Все бы так и кануло, растворилось в неконкретности открытий, сделанных плаванием 1732 года, если бы подштурман Иван Федоров не имел у себя еще один список журнала, который он вел для себя, для «собственной своей памяти». Эта копия журнала каким–то образом в конце 1730–х годов попала в руки рудознатца Симеона Гардеболя, а от него к помощнику Беринга Мартыну Шпанбергу в 1743 году. В том же году по этому журналу с участием Михаила Гвоздева была составлена карта плавания и открытий. Но славу первооткрывателей западных берегов Америки уже перехватила экспедиция Беринга во время плавания до берегов Нового Света в 1741 году.

До сих пор не оцененный по достоинству предан забвению мореход трагической судьбы подштурман Иван Федоров. Имя этого человека должно быть в ряду открывателей, делавших первые, самые трудные шаги, на пути становления России как тихоокеанской державы.

следующий рассказ http://www.proza.ru/2018/04/06/1467


Рецензии