Другая

Она стояла на коленях перед своей дочерью, убрав одну руку за спину и крепко сжимая в ней большой кухонный нож.
                ***
 Этот кошмар начался два дня назад. Теперь же, когда Олеся немного отошла от шокового состояния, она села на пол в прихожей, прислонившись спиной к входной двери, в страшном ожидании неизвестности и начала понемногу вспоминать всё в хронологическом порядке.  Все изменения, которые произошли в поведении её единственной дочери за последние дни. То, о чём до этого момента она старалась не думать, панически боясь ужасных для неё выводов, теперь было просто необходимо понять. То, что раньше было лишь жуткими догадками, сегодня превратилось в настоящий кошмар. Закрыв заплаканные глаза и наморщившись, женщина постепенно начала вспоминать все события последних дней.
 Олеся жила с мужем Егором и двенадцатилетней дочерью Дашей, ничем до этого не примечательной семейной жизнью, в типичной девятиэтажке спального района Красноярска. С очень небольшими оговорками, она всегда считала свой брак счастливым – с мужем они ссорились редко, дочка училась хорошо и в целом всегда была послушной и весёлой девочкой.
 Тот день, с которого всё началось, ещё с обеда казался сумасшедшим. Проблемы на работе сами по себе чуть не довели её до нервного срыва, а сразу же после работы Олесе позвонила её подруга и рассказала об изменах мужа. После столь шокирующего звонка, несмотря на трясущиеся руки, женщина всё же до конца старалась не верить словам подруги, хоть и говорила та очень убедительно.
 Олеся всегда полагала, что их брак был самый счастливый, полагала, что окружающие могут ей в этом только позавидовать. Взяв себя в руки, в тот момент она ничего не сказала мужу, но и оставлять всё, так как есть тоже было нельзя. Решение было найдено быстро – проверить его телефон, смс сообщения, а если надо, то и прочие переписки в социальных сетях. Для этого Егора надо было как то отвлечь, и Олеся очень настойчиво попросила, чтобы он отремонтировал кран на кухне, который за день до этого начал протекать. Егор немного попытался сослаться на усталость, но, всё же, видя явно недружественное настроение жены, с тяжёлым вздохом слез с дивана и побрёл на кухню. Его смартфон оставался в комнате на зарядке и Олеся, не мешкая, взяла его. В тот момент её ещё не трясло от обиды, лишь немного от страха, усталости и неожиданности того звонка – она всё ещё не верила в то, что муж был способен её предать.
 Ни разу в жизни до этого момента она не копалась в чужом телефоне, но в тот момент её состояние было на грани истерики и, найдя его переписку как минимум с одной любовницей, женщина в слезах выбежала из дома. Теперь, визуализируя в голове все события с самого начала, она даже не смогла вспомнить, где и по каким улицам она ходила в слезах и с пустотой в голове, и через сколько времени всё же смогла себя успокоить. Она помнила лишь одно: после того, как все слёзы вышли, она осознала, что слишком сильно любит Егора, чтобы порвать с ним. Это было выше её сил. К тому же у них есть далеко ещё не взрослая дочь, и она не должна была страдать из-за их разборок.
 Переступив в итоге через себя, Олеся тогда собралась с мыслями и вернулась домой, решив спокойно обсудить всю ситуацию с мужем. Перед этим она зашла в ванную и немного привела себя в порядок. Почему-то самый яркий образ в памяти представлял собой зеркало в ванной. У Олеси теперь было такое ощущение, будто она задержалась перед тем зеркалом намного дольше, чем ей это было нужно. Память как будто зациклилась на нём какое то время и Олеся чуть не влепила себе пощёчину, в попытках выкинуть это дурацкое зеркало из головы. Впрочем, через некоторое время у неё это получилось и без столь крайних мер.
 Так или иначе, она ясно помнила, как вышла тогда из ванной комнаты и подошла к Егору. Она помнила их разговор, но почему-то очень смутно, как будто что-то мешало ей на нём сосредоточиться. Тем не менее, она помнила главное - она его простила. Без истерик и скандалов, Олеся пошла на серьёзный, но спокойный разговор. Дальше, память почему то давала сбой, но важно было лишь то, что в итоге всё хорошо кончилось – Егор чуть ли не валялся в её ногах, прося прощения, и она его простила. Однако чем больше она теперь старалась об этом вспомнить, тем более расплывчатыми становились воспоминания. На них как будто находил некий морок, туман, застилавший сознание именно в те моменты, когда Олеся пыталась копнуть поглубже в этом участке своей памяти.
 В конце концов, она просто потрясла головой, поставив точку в попытках выудить из памяти детали их примирения. Главное было в том, что после того разговора она была бесконечно счастлива. Тогда всё закончилось благополучно, и это было одно из самых последних счастливых воспоминаний в её жизни. Чуть позже, в тот же день, начался настоящий кошмар, который за столь короткое время свёл на нет всю её радость от примирения с мужем. Вспоминать было больно и страшно, однако вспомнить пришлось. Женщина опять расплакалась, ещё крепче зажав в руке нож, и вновь уйдя по тропинкам своей памяти на два дня назад.
 Олеся отлично помнила, как ещё с работы разговаривала с дочерью по телефону. Даша вернулась домой из школы. Будучи всегда послушной и ответственной девочкой, она выучила уроки, сделала домашние задания и позвонила маме с просьбой отпроситься в гости к подружке. Даша очень хорошо дружила с Таней, её одноклассницей. Олеся знала эту девочку с хорошей стороны и никогда не была против их общения, поэтому легко отпустила дочь, лишь услышав от неё, что все уроки сделаны.
 Однако Даша припозднилась. На часах было уже почти десять вечера, и обычно в таких случаях они с Егором звонили ей и уже начинали ругаться, хоть и случалось такое не часто. Однако в этот раз, учитывая то, что произошло между ними, и она и муж сами почти забыли о времени. Даша пришла домой почти сразу, после их примирения, когда они сидели в обнимку на кресле у телевизора. Олеся посмотрела на часы лишь после того, как услышала звук поворачивающегося ключа в замке входной двери. Она встрепенулась, поняв, что совсем забыла о дочери. Первой мыслью было отчитать её, но в этот вечер она не хотела больше никаких скандалов и словестных перепалок - этот день вымотал её так, как не бывало в течение нескольких лет до этого.
 Даша зашла, закрыла дверь и сняла куртку. Олеся с Егором вышли встретить её в коридор. Насколько сейчас женщина могла вспомнить, именно тогда она и заметила в первый раз странные изменения в поведении дочери. Точнее, после того, как она поздоровалась с ней и спросила, как она провела этот вечер.
 - Привет, мать,- как то сухо и совсем не весело ответила Даша, после чего очень недобро посмотрела на отца.
 Олеся могла бы поклясться, что никогда до этого она не замечала такого злобного взгляда у своей дочери. Она вспомнила, что даже тогда, в тот первый раз, это её напугало. Даша, наконец, отвернулась и ушла в свою комнату, громко хлопнув дверью. Егор, казалось, в отличии от неё даже не заметил этого.
 - Что это с ней? – вслух спросила сама себя Олеся.
 - Ты о чём?
 - Да Дашка мрачная какая то, с Таней что ли поссорилась…  не знаю даже.
 - Может и поссорилась, завтра помирятся, не беда - Егор зевнул, - Лесь, я жутко спать хочу, если честно… пойду я расстелю уже, ага?
 - Да, конечно, - вздохнула Олеся, - ты бы знал, как я сама хочу. Чокнутый день какой-то. В ванную только схожу и к принцессе нашей зайду на минуту.
 Они поцеловались, и Егор пошёл раздвигать диван. Олеся зашла в ванную, быстро почистила зубы на ночь, умылась и посмотрелась в зеркало. Лицо было очень уставшим, что никак не могло радовать. Почему то, вспоминая это, Олесе вновь пришлось приложить определённое усилие, чтобы и в этот раз выкинуть из головы образ своего отражения в том зеркале.
 Выйдя и выключив свет, она прошла в комнату к дочери. Даша лежала на аккуратно заправленной кровати прямо в одежде. Увидев это, Олеся снова чуть было не начала её отчитывать на повышенных тонах, но снова сдержалась. Ей очень не хотелось омрачать для самой себя этот и без того тяжёлый день. Хоть всё и кончилось хорошо, но сил, даже на ругань, у неё уже не оставалось, а желания затевать скандал тем более. Поэтому она лишь сказала спокойно и даже почти ласково:
 - Доченька, раздевайся и ложись. Устала, наверное. Как у Тани посидели? Всё хорошо?
 А вот дальше впервые произошло нечто совершенно ненормальное. Даша вдруг неожиданно резко привстала на кровати, и, глядя ей прямо в глаза, сказала:
 - Херово всё, мать… очень херово. Надо нам с этим что-то делать.
 Олеся вспомнила, в каком она была шоке от этих слов. Никогда в жизни до этого момента она не слышала и даже представить не могла, чтобы её любимая, послушная, двенадцатилетняя дочь могла так сквернословить. Это было уму непостижимо. Возвращаясь к этому воспоминанию теперь, она так же отметила ещё одно - никогда до этого она не называла её словом “мать”. Дочка всегда называла её “Мама”, “мамочка”, иногда даже ”мамуля”, но никак не ”мать”.
 - Ты что говоришь такое?! – чуть не вскрикнула Олеся, когда к ней вернулся дар речи, - Да я язык тебе сейчас оторву, ты где таких слов нахваталась?!
 - Спокойно, мать! – перебила её Даша на последнем слове и тут Олеся впервые испугалась по-настоящему. Она смотрела в глаза дочери и не узнавала их. Это были определённо не её глаза. Во-первых, цвет, - у Даши с рождения были небесно-голубые глаза, теперь же на неё смотрели глаза карие, как у самой Олеси. В тот момент и в том состоянии, она отметила это лишь где-то глубоко в своём подсознании, не осознав всё в полной мере. Теперь же, в своей памяти она увидела эти чужие глаза куда более отчётливо. Они были очень, даже слишком похожи на её собственные, но никак не на глаза её дочери.
 И дело было не только в глазах. Даша вдруг резко встала и подошла максимально близко к матери, смотря на неё, неестественно и слишком злобно для девочки её возраста с какой то нечеловеческой ухмылкой. У Олеси впервые пробежал холодок по спине при виде её собственной дочери, настолько всё происходящее было странным и пугающим.
 - Спокойно, мать! – повторила Даша,- Не бесись. Ты спать хочешь, я знаю. У тебя тяжёлый день был. Отец спит уже, не буди его, сейчас он нахрен не нужен. Всему своё время, мы с тобой завтра поговорим. Что-то нам надо будет с этим делать, как ни крути.
 И её жуткая улыбка расплылась ещё шире.
 - Завтра поговорим, - только и смогла повторить Олеся срывающимся голосом, однако после этого добавила уже уверенней, - раздевайся и ложись спать, в школу завтра.
 Она развернулась и на трясущихся ногах вышла из комнаты. Непонятный и во многом иррациональный страх пересилил всякое желание устроить дочери трёпку за такое наглое поведение. Тот проклятый день всё же решил не отпускать её в финале на позитивной ноте.
 Егор действительно уже спал, и теперь Олеся вспомнила, как у неё пронеслись тогда в голове мысли: “Откуда она знает, что он спит? Откуда она знает, что у меня был тяжёлый день?” Олеся думала тогда, что уже не сможет заснуть, прокручивая в уме всё, что случилось, и с полчаса действительно лежала на спине, смотря в потолок широко раскрытыми глазами. Однако затем глубокая усталость всё-таки взяла своё, и женщина погрузилась в долгожданный и спасительный сон.
 Проснувшись на следующий день, лишь только открыв глаза, Олеся вспомнила, как она улыбалась. В тот момент все события вчерашнего дня казались просто нелепым сном. К сожалению, блаженное неведение длилось недолго. Зайдя на кухню, она увидела на столе три готовых порции яичницы с беконом. Когда она встала, муж ещё лежал рядом, просыпаясь постепенно и неторопливо. Олеся всегда была более легка на подъём, как в переносном, так и в прямом смысле. Егор же обычно вставал ближе к завтраку, когда из кухни уже начинали доноситься ароматные запахи. Объяснение было только одно – завтрак приготовила их дочь, что было невероятно, потому что в свои двенадцать лет Даша пока ещё ни разу не прикасалась к готовке. У Олеси опять закололо сердце. Она услышала звук смыва воды в туалете и услышала за спиной слова:
 - Доброе утро, мать.
 Даша обошла её, немного толкнув, после чего села за стол напротив Олеси.
 - Садись, кушай.
 Олеся смотрела на дочь настороженным и беспокойным взглядом. Какой-то гордости за то, что её дочь стала более самостоятельной, не было. Вместо него было лишь ощущение некой иллюзии, неправильности, как будто мир вокруг неё сходил с ума. Именно тогда в её голове впервые чётко и ясно появилась крамольная, казалось бы, мысль, что перед ней сейчас сидела не её дочь. Что-то с ней случилось, она стала другая, и она… пугала её. Олеся села за стол и посмотрела в Дашины глаза. Глаза были карими, что окончательно убедило её, что увиденное вчера не было обманом зрения или сном.
 - Что не ешь? – спросила Даша, доедая свою порцию, - ты же любишь яичницу с беконом!
 Да, она любила яичницу с беконом. Более того, она сама её всегда готовила на завтрак. Она, но никак не её дочь. Из-за ощущения, что она сходит с ума, кусок в горло не лез и к яичнице она так и не прикоснулась.
 - Спасибо, я позже поем, - сказала она первое, что пришло ей в голову, - Дашенька, ты же никогда не готовила раньше? Решила научиться?
 - Да чему тут учиться. Умею я и так, а то ты не в курсе, - сказала она и хохотнула, - мать, расслабься, что то ты загоняешься на ровном месте.
 - Почему ты со мной так разговариваешь? Почему так меня называешь? Что с тобой, дочка?
 У неё дрогнул голос, а из глаз брызнули слёзы.
 - Ой, мать, ну прекрати уже, - она скорчила недовольную гримасу, встала, обошла Олесю и склонилась над ней, прошептав на ухо, - Всё, я в школу ушла. Как приду, буду тебя с работы ждать, нам серьёзно поговорить надо будет. Предают нас, мать… что-то надо будет с этим делать.
 И до того, как Олеся успела что-либо ответить, Даша вышла из кухни. Олеся сидела в полушоковом состоянии. Когда же она, наконец, собралась с мыслями и вышла в коридор, она увидела, что её дочь, уже одетая, открывает входную дверь, собираясь выйти из дома.
 - Даша, - начала было она, но дочь лишь смерила её недобрым взглядом, как и прошлым вечером, после чего вышла и захлопнула дверь.
 Буквально минутой позже из комнаты вышел уже полностью проснувшийся Егор, и они пошли завтракать. Не смотря на то, что Даша ушла, аппетит к Олесе не вернулся, а на эту яичницу она смотрела как на что-то зловещее. Это было странно и глупо, но что-то говорило ей, что её настоящая дочь не стала бы её делать, тем более точно так же, как и она сама. Кусок не лез в горло, и Олеся в итоге решила не завтракать. Вместо этого, пока завтракал Егор, она очень осторожно попыталась начать разговор обо всех своих мыслях и тревогах на счёт Даши.
 Узнав о том, что завтрак приготовила его дочь, Егор удивился, но потом улыбнулся и даже обрадовался, что Даша становится более самостоятельной. Олеся попыталась намекнуть ему и о других странностях, о том, что Даша со вчерашнего дня странно себя ведёт, матерится и в целом разговаривает не так, как раньше. Егор нахмурился, но сказал лишь, что в школе в наше время дети чего угодно могут нахвататься, даже в ранних классах, и что надо просто по-человечески поговорить с ней, а если же сразу не поймёт, то в крайнем случае наказать. Он не понимал главного. Не хотел понять, что Даша вчера вернулась… другая. Но когда Олеся попыталась объяснить свои мысли и подозрения более подробно, когда она лишь заикнулась про другие глаза дочери, то поняла по лицу мужа – ещё немного и он просто подумает, что она сошла с ума. От досады Олеся встала из-за стола и быстро, молча вышла из дома. Одна.
 Обычно она возвращалась с работы на час раньше мужа, и тот день не был исключением. Единственное отличие от предыдущих дней было в том, что теперь ей было подсознательно страшно возвращаться домой. Женщина простояла не меньше минуты на площадке, у входной двери, прежде чем, наконец, вставить ключ в замочную скважину. Зайдя в квартиру, Олеся сразу же увидела дочь, которая стояла в коридоре и широко улыбалась ей. Улыбалась совершенно неестественной, пугающей улыбкой.
 - Привет, мать,- сказала она, - я уж заждалась тебя. Пойдём, поговорить надо.
 Как только Олеся разулась, Даша схватила её за руку и настойчиво повела в зал, после чего усадила на диван, а сама взяла стул и села напротив. Душа Олеси сопротивлялась всему происходящему, ей хотелось взять ремень и выбить из дочери всю эту дерзость, хотя раньше она никогда этого не делала, так как безумно любила её, да и Дашенька всегда была очень послушной. Сейчас же гнев нарастал всё больше, однако страх нарастал ещё сильнее. Поэтому теперь она никак не могла решиться даже закричать на Дашу, поскольку боялась того, что она видела, а непонимание происходящего сводило с ума. Даша была другая. Это была не её дочь, хотя Олеся пыталась удержать эту мысль в подсознании и не давать ей воли до самого конца всей этой истории.
 - Представляешь, а у Таньки, оказывается, старший брат есть! Ты знала? – спросила вдруг Даша, чем привела мать в некоторое замешательство.
 - У Тани? У твоей одноклассницы?
 Даша, улыбаясь, кивнула.
 - Нет, не знала…
 - Ну так вот, а он есть. Виталя зовут. Ему 18 уже. Встречался с одной девчонкой, а на днях бросил её, оказывается. Знаешь, как она ему верила? Любила его… вот ведь тварь, правда?
 Олеся не знала, что сказать и как на всё это реагировать, но что-то ответить было нужно.
 - Даша, это уже взрослый мальчик, взрослые сами разберутся, что им делать и как им жить. Скажи лучше, ты почему так ругаться начала? Разве я тебя этому учила?
 - Ой, да брось, мать, - как будто обиженно ответила Даша, - сама же не святая, тоже мне. Ты лучше послушай про Виталю.
 Олеся хотела было возразить, но вместо этого промолчала и просто молча кивнула.
- Ну так вот, - продолжила Даша, - представляешь, этот козлина ей изменял. И даже не с одной, а по ходу с несколькими трахался направо и налево.
 - Даша! – вскрикнула вдруг Олеся. Всё-таки не выдержав всего этого, она даже вскочила с места - прекрати так говорить!
 - Что, правда глаза колет? Они все такие, мать! – резко сказала Даша, и Олеся вновь села на стул.
 “Она права” – пронеслось тогда в её голове. Это было полнейшим безумием, но Олеся внезапно поняла одно: несмотря ни на что, какая то её часть, что-то внутри неё полностью соглашалось со словами Даши, или с кем-то другим в обличии Даши. Некая глубокая женская обида вновь всплыла наружу, и Олесе в этот момент расхотелось перебивать дочь.
 - Ещё как колет, ага, - Даша между тем ухмылялась, - но ты не бойся, мы это решим. Что-то нам надо с этим делать, мать. Эти кобели не понимают, какую причинят нам боль. Сколько в них вкладываешь, сколько стараешься ради них, а они тебя кидают. Виталя заслуживает одного – могилы. Разве нет?
 - Даша, доченька, прекрати так говорить, да что с тобой случилось… - голос Олеси тем не менее дрогнул.
 - Скажи просто да или нет? Папа тебе тоже изменял, теперь ты это знаешь! Он предал тебя, предал нас обеих, ему на нас наплевать! Они все заслуживают могилы, разве нет? Причём дешёвой могилы. Самой дешёвой. Да что там - и деревянного креста на них много, ты понимаешь или…
 - Нет! – Вскрикнула Олеся в ужасе и вновь вскочила с места, - Я не знаю, что происходит, я не знаю, что с тобой... может быть, я просто схожу с ума. Я не знаю, откуда ты знаешь всё это про отца, но твой папа хороший человек! И он нас любит! И вчера мы с ним помирились, он извинился и всё у нас теперь будет хорошо, слышишь?!
 Последние слова растворились и детском смехе. Олеся стояла, тяжело дыша, и смотрела на дочь. Через минуту смех постепенно стал затихать, Даша встала и направилась в комнату.
 - Извинился, говоришь? – сказала она, выходя из кухни, - ну-ну…
 И уже в коридоре она вновь засмеялась теперь совсем уже не детским, истерическим хохотом.
 Олеся прождала мужа на кухне больше получаса. Всё это время её трясло изнутри. Мысли путались в голове, но она понимала, что нужно принять какое-то решение. “Нам нужно что-то с этим делать”,- пронеслись в её голове слова дочери. Но её ли дочери? Самое страшное для матери – это смерть ребёнка, но, как оказалось, не менее ужасно было видеть превращение своего ребёнка в нечто иное. Даша не была собой. Даша была другая. Олеся, сколько могла, пыталась гнать от себя эти мысли, потому что была не в силах с ними справиться. Её родители погибли много лет назад и теперь кроме мужа и дочери у неё никого не оставалось. Ближе них у неё никого не было – они были смыслом её жизни. Признать, что это маленькое злобное создание не её дочь, означало для Олеси конец всему. Пережить это просто не представлялось возможным.
 “С ней просто что-то случилось, - думала тогда Олеся, нервно раскачиваясь на стуле и теребя пальцами клеёнку на столе, - она просто не в себе, но мы справимся. Завтра же отпрашиваем её из школы и идём к психиатру. Да, любые лекарства, любые деньги… мы справимся с этим”.
 Она просидела в таком состоянии до тех пор, пока не услышала звук открывающийся входной двери. За минуту до прихода мужа, она поняла, что боится дочери. Боится того, что ещё может услышать от неё. Однако, это нисколько не поколебало её решимости бороться за неё до конца, и Олеся отчаянно надеялась на мужа. Как же в тот момент ей хотелось, чтобы он её понял, поддержал, не счёл сумасшедшей… как же хотелось спрятаться за ним, как за каменной стеной от этого кошмара. К сожалению, всё вышло иначе.
 - Лесь, ты чего? Что с тобой? – Спросил Егор встревоженно, увидев жену в заплаканном виде.
 - Егор, нам надо поговорить. Срочно. С Дашей… что-то не так.
 - Где она? Что случилось?!
 - Она в комнате, всё в порядке. То есть не всё… я хочу с тобой наедине поговорить. Пойдём на кухню.
 Олеся вспомнила, как нескладно она начала рассказывать мужу об ужасных словах, которые слышала от дочери, затем о её злобной, недетской ухмылке, умолчав в тот момент лишь о глазах другого цвета, так как даже сейчас отчаянно пыталась убедить себя, что это не могло быть правдой. Вспомнила, как он сначала с испуганным, а затем с недоверчивым взглядом выслушивал её сбивчивый рассказ. Он не верил,- она видела это по его лицу. Закончилось тогда всё тем, что Егор довольно резко прервал её на полуслове, когда Олеся уже начала впадать в истерику. Он сказал, что немедленно пойдёт и поговорит с дочерью, после чего и примет какие бы то ни было выводы на счёт услышанного.
 Она вспомнила, насколько ей стало легче, когда он ушёл в комнату к Даше. Разум отчётливо хранил это воспоминание. “Сейчас он всё увидит и услышит. Он поговорит с ней и поверит мне, и вместе мы обязательно что-нибудь придумаем, потому что… господи, потому что я не справлюсь с этим в одиночку!”- Так думала она, ожидая его возвращения. И через несколько минут он вернулся.
 - Слушай, ты нормальная вообще?! – первое, что спросил муж, вернувшись на кухню. Громко, почти крича, так что Олеся слегка подпрыгнула на месте.  У неё заныло сердце, ведь по первым же его словам стало ясно - это был крах всем её ожиданиям.
 - Егор, что…
 - Ты что ей наговорила, дура? Дочь тебя боится! Я только заговорил о тебе, как она в слёзы!
 Олеся сидела, открыв рот, и не знала, что на это ответить. Она ничего не понимала, но слова мужа пробудили в ней не чувство вины, а лишь усилили страх перед дочерью.
 - Егор, она врёт! – выпалила вдруг она, лишь обретя дар речи - ты не понимаешь, она…
 Егор схватил её за плечи, очень сильно и крепко, и встряхнул.
 - Ты что несёшь… - сказал он, нагнувшись и смотря ей в глаза. В любой другой ситуации, Олеся пришла бы в ужас от такого обращения с собой со стороны мужа, от осознания того, что он был на грани того, чтобы первый раз в жизни её ударить. Однако в тот момент она даже мельком не думала об этом. Она просто с быстро угасающей надеждой смотрела ему в глаза, до конца надеясь, что всё ещё сможет найти в них поддержку, - я её тоже ругаю иногда, но ЭТО… Ты хоть видела, в каком она сейчас состоянии?!
 - Ты видел её глаза?! – закричала Олеся, - у неё карие глаза, как у меня, а не голубые! Это не наша дочь, Егор!
 Она буквально впала в истерику, слёзы катились из глаз, а в горле застрял ком, который при всём желании не получалось проглотить. Егор отстранился и с минуту смотрел на неё странным, то ли осуждающим, то ли жалостливым взглядом.
 - Да, ты права, - сказал он наконец, - нам действительно надо съездить к психиатру, прямо завтра. Только поедем мы с тобой, Даша пусть идёт в школу, у неё завтра контрольная.
 - Т-ты мне не веришь, да? – Олеся встала, подошла к мужу и обняла его, прижавшись всем телом к его груди, - ты мне не веришь, ты думаешь, что я сошла с ума…
 Она плакала и дрожала всем телом. И не смотря ни на что, злость Егора постепенно сошла на нет, уступив место жалости и любви. Он тоже обнял её.
 - Всё у нас будет хорошо, - сказал он тогда, - я тебе верю. Мы со всем справимся, мы поедем все вместе. Завтра мы все вместе поговорим и со всем разберёмся. Дашу я успокоил, уложил. Всё хорошо, - он прижал Олесю к себе ещё крепче одной рукой, второй нежно поглаживая её по голове, - нам тоже спать пора, пойдём, малыш. Пойдём баиньки, утро вечера мудренее…
 Она знала, что он не поверил ни одному её слову, но не захотела сопротивляться, когда он укладывал её в кровать. Он был настолько нежным, она так любила его, что неведомая сила притяжения к этому человеку смогла по-настоящему в тот момент возродить покой в её душе, хотя бы на остаток этого вечера. Она вспомнила, как прильнула к нему, лёжа рядом и тщетно пытаясь уснуть. Вспомнила, как поцеловала его в щёку, как он повернулся в тот момент и посмотрел на неё уставшими, недоверчивыми, но по-прежнему любящими глазами. Как через минуту, не смотря на усталость, она уже слилась с ним в одно целое, не зная, что это был последний супружеский секс в их жизни. Как она уснула после этого в его объятьях. Как в последний раз в жизни уснула счастливой.
 Олеся открыла глаза, уставившись в потолок. Когда она спала одна, хоть такое случалась не часто, она действительно обычно спала на спине. Однако, в этот раз она почувствовала, что этим утром такого не должно было быть. Через несколько секунд она в этом убедилась, вспомнив, что уснула вчера в обнимку с любимым. Олеся привстала и повернулась. Правая часть кровати была пуста. “Где же он? – подумала она, - почему…” Внезапная догадка прогремела в голове, как гром среди ясного неба. “Я проспала! Да что ж такое!”
 - Егор! - Крикнула она, вскакивая с кровати и направляясь быстрым шагом на кухню, - ты тут? Даша в школе? Что с будильником, почему ты меня не разбудил?
В ответ не было слышно ни слова. Кухня так же оказалась пуста. Олеся, наконец, посмотрела на часы. Стрелки показывали почти 12 часов дня.
 - Твою мать! – крикнула она от злости, - господи, да что ж такое…
 Олеся села за стол и схватилась руками за голову. Через пару минут она всё же немного успокоилась, прикинув в уме, что от одного такого проступка её всё же не должны были уволить - как ни крути, заменить её было некому, да и раньше она никогда в жизни не позволяла себе так нелепо проспать, поэтому имела в этом плане хорошую репутацию. “Ладно, ничего, как-нибудь оправдаюсь”, – подумала она и включила чайник.
 Егор, так или иначе, уже давно должен был быть на работе, а Даша в школе. Подумав о дочери, Олесю снова передёрнуло, как и прошлым вечером. Она помнила всё отчётливо и ясно, помнила их разговор, помнила подозрения и страхи, недоверие мужа… но после того, каким он был ласковым, после всех его добрых, успокаивающих слов, и особенно после того, что было между ними вчерашней ночью, ей ужасно не хотелось возвращаться к этим мыслям. Она была уже почти готова к тому, чтобы признать всё это страшным сном, и хотя понимала, что это невозможно, старалась теперь до последнего оттянуть момент разбора произошедшего.
 Она потёрла виски, как будто это так же могло ей помочь отбросить все лишние мысли, и открыла холодильник. Сделав себе яичницу с беконом, как обычно, Олеся быстро расправилась с ней и принялась за чай. После завтрака она вернулась в зал и открыла шкаф, доставая вещи. По идее, надо было позвонить начальству, но Олеся прекрасно понимала, что смысла торопиться в этом вопросе не было никакого. Втык она получит в любом случае, так что позвонит уже в такси – так она в тот момент рассудила.
 Одевшись и проверив, что она ничего не забыла, Олеся прошла к входной двери и взяла ключи. Она уже начала открывать дверь, как вдруг что-то остановило её. Несколько секунд она соображала, что же именно вызвало в ней чувство тревоги, как вдруг поняла – дверь комнаты дочери была закрыта. В этом не было бы ничего странного в какой-нибудь другой семье, но не у них. Даша очень редко закрывала дверь в свою комнату, дверь в большинстве случаев всегда была нараспашку. Так как она никогда и ни в чём не стеснялась родителей, то, наверное, просто не видела в этом никакого смысла. И уж тем более она никогда не закрывала её перед уходом в школу.
 Неприятные мысли, которые Олеся так хотела списать на дурной сон, всё же вернулись в её голову. “Даша другая… это не моя дочь…  другие глаза… она злая, она хотела зла Егору…”
 - Хватит! – крикнула она, что было сил, зажав уши, как будто это были не её мысли, а некто рядом говорил ей это прямым текстом, - Это всё не правда! Этого не могло быть, это…
 Она вдруг замолчала и замерла на месте. Руки медленно опустились вниз, а глаза широко раскрылись. Что-то её напугало во всём этом. Она вновь повторила про себя эти слова и последняя мысль начала проноситься в её голове раз за разом, как заевшая пластинка, повторяющая одно и то же.
“Она хотела зла Егору, она хотела зла Егору, она хотела…”
 Олеся не могла уклониться от этих мыслей, заменить их другими или взять их под контроль. У неё не получалось восстановить самообладание. Образ маленькой, злобной девочки (другой девочки), так похожей на её дочь, вновь стоял перед глазами. Образ копии её дочери, только с другими глазами.
 Она отошла от двери и шаг за шагом, медленно, как будто шла по канату и боялась упасть вниз, направилась по коридору к комнате дочери. Сердце, по мере приближения, начинало биться всё сильнее. Успокоить себя тем, что она всего лишь борется со страшными и нелепыми фантазиями своего воображения уже не получалось. Что-то в её голове как будто насмехалось над ней, что-то подкидывало в её разум страшные образы, какие-то ужасные картинки, которые появлялись лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы у Олеси начали трястись ноги. Лишь в последний момент, открывая дверь, она сделала над собой последнее усилие, чтобы не запаниковать. “Сейчас я зайду и увижу, что Дашка опять забыла застелить постель. Ну, если бардак снова в комнате, я ей…”
 У неё перехватило дыхание от увиденного. Несколько секунд потребовалось, чтобы вновь научиться дышать, после чего она пронзительно закричала, так, как не кричала никогда. Возможно, этот вопль могли бы услышать даже на лестничной площадке, если бы кто-нибудь из соседей выносил в этот момент мусор.
 Егор лежал на кровати, уставившись огромными, теперь уже невидящими, но полными ужаса и боли глазами в потолок. Его раньше белая рубашка вся была в крови. Кровью были пропитаны так же простынь и одеяло, на которых он лежал. Рубашка была порвана в нескольких местах. В голове Олеси внезапно промелькнул образ руки с ножом, которая многократно, вновь и вновь наносила удары, пронзая его тело и забирая из него жизнь. От этих картинок в воображении она чуть было не упала в обморок, но в последний момент всё же смогла остаться в сознании. Обхватив лицо руками, Олеся упала на колени и вновь закричала.
                ***
 Через несколько секунд она поняла, что кричит и сейчас, сидя у входной двери в прихожей. Пролистав за последние минуты в уме все эти воспоминания, весь ужас прошедших двух дней, и подойдя к последнему, самому страшному, она вновь чуть не впала в истерику. Лишь большим усилием воли ей кое-как вновь удалось немного успокоиться, и Олеся вернулась к попыткам что-либо понять и найти из всего этого хоть какой-нибудь выход.
 - Господи, что она сделала, что она сделала, - сказала она в никуда, - это не Даша… Даша другая! Это не она, не моя дочь… у неё другие глаза… что она сделала, Егор, любимый, что эта тварь сделала…
 “Мы должны с этим что-то сделать, мать” – пронеслось у неё в голове.
 - Заткнись, тварь! – закричала Олеся в ответ, - господи боже, я схожу с ума…
 Тем не менее, слова были верные - нужно было что-то делать, но мысли начинали путаться всё больше. Что-то внутри неё говорило, что нужно срочно звонить в скорую, но другая часть сознания сопротивлялась этому.  “Что тогда будет с Дашей, она всё, что у меня осталось”. Дальше в мозгу снова ураганом проносился ряд кровавых картинок и воспоминаний, после чего другая часть сознания отвечала ей иное: “Даши больше нет, это не твоя дочь”. Со всей силы сжимая голову руками, Олеся не могла найти опровержения этой крамольной страшной мысли. Сложно было представить человека, более близкого к сумасшествию, чем она была сейчас.
 И через некоторое время эта мысль победила. Она поняла, что должна сделать, не смотря ни на что. Олеся встала на ноги и решительно пошла на кухню. Открыв нужный ящик, она схватила большой кухонный нож и посмотрела на него. Находясь в полубезумном состоянии, она смогла принять лишь одно решение – дождаться дочери. “Если с Дашей всё в порядке, то я увижу это, я узнаю её, и всё будет хорошо, - думала она,- но если вернётся эта тварь…” Олеся крепко стиснула нож в руке, так что кисть затряслась, а пальцы побелели. “Если оно вернётся, то я убью его. За дочь! За Егора! И плевать, что будет после… жизнь потеряет смысл.”
                ***
 Звук отпирающегося замка на двери прозвучал через полчаса, а может и через час с лишним – несмотря на тяжесть ожидания, Олеся потеряла счёт времени. Всё это время она безмолвно смотрела на закрытую дверь, держа правую руку с ножом за спиной. Даша зашла в квартиру, захлопнула дверь и замерла на месте. Олеся стояла на коленях. Даша была невысокой девочкой, поэтому так мать и дочь были теперь почти одного роста. Они стояли друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза. Даша открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Олеся её опередила:
 - Где ты была?
 - В школе… - ответила Даша, после некоторой паузы, - мам, ты чего?
 - Зачем ты это сделала? Кто ты?! – почти закричала Олеся.
 Даша сделала шаг назад и прижалась спиной к двери. Олеся не могла понять главного – она не могла определить, какого цвета у Даши глаза. Ей казалось, что они как будто переливаются, меняются, каждую секунду становясь то карими, то голубыми. Олеся, не вставая с колен, почти вплотную приблизилась к дочери.
 - Кто ты? Что с моей дочерью? Что ты сделала с моим мужем, тварь?! Отвечай мне!
 - Мама, мамочка… не надо опять так говорить… - сказала девочка и заплакала.
 И вдруг в голове что-то щёлкнуло. Лицо Олеси изменилось. Что-то было не так, что-то было очень неправильным. Воспоминания где-то на заднем фоне её разума вновь начали проноситься в голове с огромной скоростью, но на этот раз они были намного менее отчётливыми, а некоторые начали… меняться! Олеся вдруг шумно вдохнула и схватила рукой Дашу за плечо.
 - Ты сказала… “мама”? Не “мать”? Повтори, как ты меня назвала?
 - Мамочка не надо, - плача, вновь простонала Даша.
 Вдруг Олеся тоже заплакала. Теперь, после этих слов, она, наконец, увидела любимые, голубые глаза своей дочери. Это была её Даша, в этом не было никаких сомнений. В этот момент она больше всего на свете захотела обнять свою дочурку, целовать её, жалеть её и до конца жизни просить у неё прощения. Она даже немного подалась вперёд, уже намереваясь бросить нож и заключить дочку в объятия, но вдруг неожиданно для самой себя замерла. В голове снова что-то щёлкнуло и на этот раз воспоминания, которые проносились в её сознании, стали не просто расплываться – они начали исчезать, а на их фоне стали появляться другие. Олесе показалось, что у неё сейчас лопнет голова, если она это не остановит, но остановить это было уже невозможно.
 Исчезло воспоминание, как Даша готовила яичницу и их разговор на кухне за завтраком, затем куда-то испарилась из головы вся цепочка событий, начиная с того момента как Даша дерзила ей после их ссоры и примирения с Егором. На их месте чётко проявились воспоминания ей детства – она вспомнила, как лет в пятнадцать стала общаться с местной неформальной компанией, после чего перестала ладить с родителями, часто с ними ругалась и обычно в разговоре, при обращении, использовала слова “мать” и ”отец”, а не “мама” и ”папа” как раньше.
 - Даша, доченька, не плачь, - сказала она медленно и обрывисто, как будто слова давались ей с трудом,- прости меня, я больше никогда не буду так с тобой говорить. Прости, пожалуйста, доченька! Просто… просто расскажи мне… солнышко, расскажи всё, как было.
 - Ты правда не будешь больше на меня ругаться? – хлюпая носом сказала Даша,- не пугай меня больше, как вчера и позавчера, пожалуйста…
 - Не буду, дочка, обещаю, честно-причестно. Всё будет хорошо. Просто расскажи, что было вчера? Когда я тебя пугала? Я не понимаю, я ничего не помню теперь… что же это такое… расскажи, пожалуйста!
 - Позавчера я пришла от Тани, а ты ходила очень грустная. Я спрашивала, что с тобой, я думала, ты заболела, но ты мне не отвечала. Ты меня не замечала как будто. А потом вечером ты зашла ко мне в комнату и… ты напугала меня… ты говорила не так, как раньше, очень странно, а потом ты…
 В этот момент Олеся потеряла способность слышать слова Даши. Процесс изменения воспоминаний ускорился до невероятной скорости и уже через несколько секунд завершился. Исчезло почти всё, что она прокручивала в уме, в ожидании дочери. Исчезли все её страхи, которые были порождены разговорами с дочерью, как и сами эти разговоры. Последнее, что она отчётливо помнила теперь – это то, как она прочла переписку мужа с какой то шалавой, мерзкой тварью, решившей вдруг, что имеет право сломать её жизнь.
 Теперь она вспомнила ощущение пустоты в душе после того, как нашла в его телефоне их переписку, как затем эта пустота сменилась чувством глубокого отчаяния и безысходности, а затем чувством дикой, неконтролируемой злобы, которая компенсировалась лишь страхом потери любимого человека. Больше теперь не было ничего. Исчезло, как и всё остальное, воспоминание их разговора с Егором, его извинений и их примирения. Она внезапно поняла, что не смогла бы тогда решиться на тот разговор, даже не смотря на глубокую обиду, порождённую его предательством. Страх, что она его потеряет, не мог позволить ей ни закатить истерику, ни даже просто как то намекнуть, что она знает то, чего ей знать не положено. Однако параллельно с чувством страха росла и ненависть, которая не находила выхода из её души.
 Олеся с трудом вынырнула из омута своего подсознания и услышала обрывки слов дочери:
 -  …а когда я пошла в туалет, ты стояла в ванной у зеркала. Ты смотрелась в него и говорила как будто со своим отражением. Я испугалась и пошла назад в комнату, а потом…
 В голове снова щёлкнуло. Очередное новое воспоминание встало на место ушедших. Вот она пришла с улицы, разбитая и подавленная предательством Егора. Панически боясь столкнуться с ним лицом к лицу, она заходит в ванную, утирает слёзы, смотрит в зеркало… Далее небольшой провал в памяти, но затем картинка возвращается вновь. Она очень долго смотрит на своё отражение.
 Вдруг… что-то в этом отражении её успокоило, как будто впитало в себя её безудержный гнев и чувство безысходности. Вот она смотрит в свои большие карие глаза в зеркале, а затем… отражение начинает меняться, - сначала медленно, потом быстрее и быстрее, и вот на неё уже смотрит её дочь. Точнее, копия её дочери. Копия во всём, кроме глаз. Карие глаза Олеси в отражении остались теми же, что были у неё с рождения. Олеся вспомнила, как в тот момент постепенно ушёл страх, одновременно с ним и злость. Чем больше она находилась у зеркала, тем спокойнее ей становилось на душе. Она вспомнила, как говорила отражению всё то, что могло погубить её жизнь, как отражение принимало всё это спокойно, без упрёка, как будто даже с радостью. Как оно искренне улыбалось… и как в конце эта добрая, ангельская улыбка её дочери превратилась в хитрую, неестественную для ребёнка ухмылку. “Ладно, мать”, - сказало оно, - “замётано. Но это ненадолго. Скоро нам надо будет что-то с этим делать.”
 Олеся вдруг остолбенела от ужаса. Теперь она готова была продать душу дьяволу за то, чтобы не вспоминать последнее, что она ещё не вспомнила. Не вспоминать то, что случилось после. Не вспоминать то, что случилось совсем недавно. Однако, это было уже невозможно. Слёзы текли ручьём, её начало трясти, как от лихорадки. “Егор…”  Олеся повернула голову, посмотрев направо, после чего убрала руку из-за спины, руку, которая держала нож. Она заставила себя посмотреть на него. Всё лезвие, рукоятка и кисть её руки были в крови.
 - …мамочка, только не ругайся,- продолжала тем временем Даша,- просто я тогда подумала, что это была даже не ты… просто ты была какая-то… - взгляд, Даши, наконец, тоже упал на окровавленный нож в руке матери, глаза её широко раскрылись, дыхание перехватило, но, тем не менее, она договорила, -  какая-то… другая.